Доктор Кости
Взрослые странные, они не только не замечают тебя, они даже не замечают, что ты замечаешь их. «13 причин почему»
На днях Бейлфайеру исполнилось одиннадцать лет. Отмечали, по традиции, «У Бабушки», и снова домохозяйки, агенты ФБР, самая богатая семья Нового Орлеана и медики «Сиэтл Грейс» на один вечер стали одной большой семьёй, шумной и безбашенной семьёй. Они все от души веселились, не подозревая, что вскоре всеобщая скорбь вновь заполнит собой эфир. На днях его сыну исполнилось одиннадцать лет, и Голд был очень удивлён тому факту, что мальчик отказался идти в школу сам и попросил его подвезти, но поскольку мужчина прекрасно понимал, что они с Реджиной ввиду своей профессии уделяют детям гораздо меньше времени, чем среднестатистические родители, игнорировать просьбу не стал. В конце концов, не так уж часто взрослеющий на глазах сын о чём-то его просил. Попросив жену самостоятельно добраться до бюро, Кристиан завёл машину, и та плавно тронулась с места, направляясь в сторону учебного заведения. Бэй всю дорогу молчал; нет, конечно, он уже давно не тот шестилетний говорун и всё больше молчит, а эстафету болтушки в семье приняла Робин, но сегодня, казалось, он был особенно неразговорчив. Дорога до школы занимала максимум пять минут, и Голд ехал медленно настолько, насколько мог, в надежде на то, что сын разговорится. Однако вот уже виднелся фасад здания, а чуда так и не произошло. Бэй молчал. — Ну вот, приехали. Хорошего дня, сынок, — заговорил мужчина, смотря в упор на наследника. — Что с ней? — вдруг произнес Белфайер вместо привычного «Спасибо, папочка, и тебе». — В смысле? — пролепетал Кристиан в ответ. Голд нахмурил брови и повернулся к сыну, демонстрируя взглядом, что не просто ждёт, а жаждет пояснения. Однако вместо пояснений последовал новый вопрос, ещё более обескураживающий, после которого спецагенту на секунду показалось, что ему пора бы носить при себе не пистолет, а сердечные капли, как МакКласки. — Она заболела? У Реджины рак, как у мамы? Кристиану понадобилось некоторое время, и даже не на то, чтобы придумать ответ, а хотя бы связать звуки в слова. — С чего ты так решил? — наконец проговорил мужчина. — Она стала другая, у неё лицо изменилось, будто бы у неё что-то болит… Она не поднимает Робин на руки и часто плачет. — Он замолчал; Кристиан хорошо знал это выражение лица — его сын пытался принять непростое решение, и, видимо, раздумывал, стоит ли говорить ещё что-то, и вдруг выпалил: — А ещё вы не спите в одной комнате! После этих замечаний Кристиан сразу же решил, что день сегодня будет явно не очень. Второй раз за утро его собственный сын-подросток заставлял его пожалеть о том, что рядом нет вечно ворчащей Карен со спасительным пузырьком сердечных капель. Пытаясь дать ответ на эти вопросы, парочку он бы точно принял. На дворе стоял июль две тысячи шестого. Одиннадцать лет, как у него родился сын, и почти восемь, как умерла его первая жена. Осознание всего этого, конечно, заставляло Кристиана задуматься о скоротечности жизни и о том, что значат эти возрастные вехи. Что означает каждая дата — что мы с каждым годом становимся взрослее, мудрее и лучше или мы просто неминуемо приближаемся к смерти? Но сейчас Кристиан вдруг неожиданно задумался о другом. О том, что дети, однажды пришедшие в нашу жизнь, подарившие ей краски и смысл — вовсе не наши, даже несмотря на то, что это мы привели их в мир. Они не наши, и с каждым днём всё больше. С каждым днём, с каждым новой возрастной вехой они — отдельные люди, отдельные личности, умеющие подметить то, что бы мы очень хотели от них скрыть. Большинству взрослых кажется, что дети должны быть детьми. Мы скрываем от них свои проблемы, слёзы, разочарования, боль и усталость. Мы скрываем от них свои чувства, пытаясь таким образом оградить их от всей уродливости взрослой жизни и продлить их детство — ведь стать взрослыми и вкусить всё дерьмо они совершенно точно ещё успеют. Мы стараемся так сильно, что вовсе не замечаем, что толку от этих стараний почти нет. Наши дети замечают всё то, что мы хотим от них скрыть, и наши тайны, которые мы маскируем от них так тщательно, иной раз наносят им больше вреда, чем если бы они просто знали правду. Как там любит говорить Ребекка? «Взрослые странные, они не только не замечают нас, но даже не замечают, что мы замечаем их.» Сейчас Кристиан был свидетелем правдивости этих слов. Бэй замечал их и все изменения, что произошли в доме. И, как бы они с Реджиной ни старались делать вид, что ничего не случилось, выходило плохо — сын всё подмечал и, не имея возможности найти объяснение, пребывал в ужасе. — Прости, а как это связано? — только и смог вымолвить Голд. То ли это было первым, что пришло в голову, то ли он хотел услышать ответ. — Когда мама уже сильно болела, ты не спал с ней в комнате. С ней спала Мэри Элис или Линетт, или Габи, а ты спал со мной. Сейчас повторяется то же самое: ты спишь один, а она с Робин. — Мальчик помолчал и выдвинул предположение, которое его ещё больше испугало. — Или это ты заболел? Папа, что происходит? Кристиан видел — Белфайер почти превратился в подростка; его голос изменился, стал взрослее, а ростом он был уже ему по плечо, но сейчас перед ним над пассажирском сиденьи автомобиля сидел всё тот же маленький шестилетний мальчик, и голос его дрожал от страха. — Я не могу остаться один, мы не можем! Робин ещё такая маленькая! Я знаю, что ты боишься, что я не забываю маму, — Бэй продолжил говорить, прежде чем Голд успел как-то отреагировать, — но я её помню, а ещё я помню всё, что было после её смерти. Я не хочу, чтобы это повторилось. — Нет, сынок, нет! С нами всё хорошо, никто из нас не болеет — поспешил заверить сына Кристиан. После мужчина замолчал, крепко сжав руль. Он старался не сильно тянуть с ответом и одновременно пытался лихорадочно решить, стоит ли ребёнку, которому только одиннадцать лет, рассказывать о том, что у мачехи случился выкидыш, хотя, похоже, любые его предположения и того хуже. — Никто из нас не болеет, — повторил мужчина, всё ещё пытаясь подобрать слова и не понимая, как о таком говорить с ребёнком, если даже на тему «откуда берутся дети?» они особо не говорили, а теперь, по всей видимости, уже не имеет смысла. — Ты прав, кое-что произошло, — произнёс Голд, выдохнув. — Дело в том, что у тебя могла родиться ещё одна младшая сестра или братик. Реджина ждала ребёнка. Но так случилось, что она его потеряла. Знаешь, она до сих пор не может оправиться. Она не берёт Робин на руки, потому что ей ещё нельзя поднимать тяжёлое. Бэй молчал, но Голд терпеливо ждал и не требовал немедленно какой-либо реакции на его слова; он понимал, что мальчику нужно переварить услышанное. Ведь, что ни говори, действительность оказалась не менее пугающей, чем то, что нарисовало его воображение. Наверное, именно так происходит наш взросление — не со свечами, которые мы задуваем на именинном торте, а с децибелами боли, которые нам приходится пережить в течение жизни. — Почему ты мне сразу не сказал? — наконец отреагировал Бэй. — Я бы попытался ей помочь. Смотрел бы за Робин… — Ты очень похож на маму, ты будто её отражение. Мне так сильно хотелось, чтобы ты оставался маленьким мальчиком, что я не успел заметить, как ты вырос и уже сам способен позаботиться о других, — произнёс Кристиан, потрепав сына по волосам. — И потом, когда у тебя рождается ребёнок, ты всеми силами как можно дольше пытаешься защитить его от уродливости этой жизни, зная, что он и так хлебнёт её сполна, когда повзрослеет. Когда у тебя у самого будут дети, ты меня поймёшь, — Голд усмехнулся. — Эту фразу сначала все ненавидят, но потом сами употребляют. — Всё, что случилось, плохо, но главное — с Реджиной всё хорошо, — произнёс мальчик, а затем, открыв дверь автомобиля, наконец проговорил привычное: — Пока, пап, хорошего дня!***
В том, что пожелание Бэя не сбудется и хорошим этот день назвать будет трудно, Реджина поняла сразу, как только вошла в здание и увидела, как по коридору снуют чужаки из университета Джефферсона, что означало только одно — совместное дело. И если Бута, Анжелу и Лэнса она видеть будет рада, то вот с их начальницей она предпочла бы не встречаться. С Реджиной явно было что-то не так — всех раздражающая и, казалось бы, начисто лишённая всего человеческого Бреннан даже виделась ей милой, а вот улыбчивая Кэмилла Сароян вызывала у девушки удушающие приступы тошноты, хотя она и видела её лишь однажды на похоронах Хейли Хотчнер. — Реджина! Женщина, встреч с которой она хотела избежать, окликнула её по имени, и девушке пришлось остановиться. Она терпеливо ждала, пока незнакомка её осмотрит с ног до головы, в надежде, что после она ей что-нибудь объяснит. — Меня зовут Кэмилла, двадцать лет назад я знала твоего отца. Я помню тебя ещё маленькой, но ты меня, наверное, нет, — улыбнулась женщина. — Мой муж тоже помнит меня маленькой, но я этого тоже не помню, — улыбнулась Реджина в ответ, — но вас я видела на похоронах Хейли. После ещё пары ничего не значащих фраз Реджина, сославшись на занятость, поспешила уйти. Дело было не из простых — впрочем, других и не бывает, но присутствие Кэмиллы Сароян будто бы всё ещё больше осложняло. Реджина пыталась убедить себя в том, что это всего лишь паранойя. На улице июль, а значит, приближается та самая дата, когда её жизнь разделилась на «до» и «после». Когда пребываешь в таком стрессовом состоянии, показаться может всё, что угодно. Однако, когда на второй день расследования её в паре с Кэм отправили допрашивать свидетеля, ощущение паранойи усилилось в разы. — Как давно вы видели погибшего? — спросила Сароян у женщины, сидящей напротив. — Неделю назад. — Рыжая дама примерно сорока лет на вид утирала смуглое худое лицо белым кружевным платком и всхлипывала через каждое слово. — Как хорошо вы знали друг друга? — спросила Реджина. — О, он был моей первой любовью! — произнесла женщина, и всхлипы, которые разделяли собой слова, стали громче. — Мы не виделись двадцать лет, у каждого была своя жизнь, — она указала рукой на фоторамки, аккуратно расставленные на камине, — а потом мы встретились, и с первого взгляда я поняла, что только его любила всю жизнь. — Женщина снова высморкалась и посмотрела на Реджину заплаканными глазами. — Впрочем, вы молоды, у вас ещё не может быть любви длиною в двадцать лет, вам ведь самой только… — протянула женщина, пытаясь сделать предположение о её возрасте. — Двадцать три, — ответила Реджина. Она могла не давать ответа и следовать только протоколу, но практика показывала, что иногда из вот таких вот непротокольных бесед можно выяснить куда более важные детали, которые потерпевшим кажутся совсем незначительными. — Вы, наверное, и не замужем? — Почему же? У меня есть муж и двое детей. — Я вас понимаю, — вдруг прервала их диалог Сароян, будто бы и не замечая на себе прожигающего взгляда Реджины. — Я вас прекрасно понимаю! Я понимаю, каково это, когда вы расстаётесь просто потому, что вам не по пути, а потом встречаетесь спустя два десятка лет, и будто и не было этого времени, но если в вашем случае это оказалось взаимно, пусть и недолго, то бывает, что у него жена и дети, и до твоих чувств ему никакого дела… В этот момент раздался тихий щелчок, едва ли различимый в общем шуме. Это оттого, что Реджина сжала пальцы в кулаки, и костяшки хрустнули, а может, это у неё в голове щёлкнуло, когда в подсознании сложились в одно две детали пазла. «Нет, ты же не думала, что у него в жизни были только твоя мать и Белль; он встречался с женщинами ещё до твоего рождения», — мысленно подвела итог девушка в немом диалоге с самой собой. Когда допрос был окончен, Кэмилла, попрощавшись, встала с дивана и, направившись к выходу, бросила: — Идём, Реджина. Девушка молча пошла за ней, но какое-то липкое чувство несправедливости не давало ей покоя. Сароян будто бы считала её просто дочерью старого друга, а может, и соперницей, но сейчас Реджина была специалистом по связям с общественностью одного из главных отделов ФБР. Да, Кэм была старше по возрасту и управляла целым институтом, однако сейчас находилась в юрисдикции её отдела. Она сглотнула этот горький ком и пошла за женщиной. Голд вернулась в штаб ФБР, чувствуя себя так, будто бы её постирали на старой доске в гармошку, затем прополоскали и выжали. В коридоре она встретила мужа; завидев её, он сразу пошёл к ней навстречу. — Я пригласил Бута и Бреннан на ужин, ты же не против? — Мужчина обнял её. — Нет, конечно. Тогда сейчас возьму сумочку и поеду домой, что-нибудь приготовлю. — Хорошо, я буду чуть позже, у меня есть ещё пара дел, — сказал Кристиан, готовясь идти в противоположную сторону от жены. — Кристиан! — вдруг окликнула его Реджина и обескуражила вопросом, будто переняв от Бэя эстафету: — Как твою жену называли на работе? — Вообще-то ты — моя жена, — он нахмурил брови и снова подошёл к ней вплотную. — Ты меня спрашиваешь, как тебя зовут? — Я имела в виду Белль, — она щипала себя за руку. — Как её называли на работе, например, те, кто приезжал на совместное дело? — Это она сама решала. Кому-то она позволяла называть себя Белль, а кто-то звал её миссис Голд… — И тут же он пояснил: — Любой приезжий находился в юрисдикции отдела, а значит, в любом случае был по статусу ниже, чем один из ведущих специалистов и супруга главы отдела по совместительству.***
Вместе с приглашенными Бутом и Бреннан пришла и Сароян, сославшись на то, что последние дни были очень тяжёлыми, и она хочет провести вечер в приятной компании вместо того, чтобы отсиживаться в гостинице. Реджина отнеслась к этому факту не слишком радостно, однако, несмотря на это, вечер прошёл изумительно — он был лишён неловких ситуаций и недомолвок. Они действительно прекрасно провели время. Реджина смогла убедиться в том, что в Бреннан вовсе нет ничего такого, что могло бы раздражать до зубного скрежета. Да, эта женщина всё понимает буквально. Разговаривать с ней намеками явно не получится — она всё понимает буквально, так же и выражается. Она говорит то, что думает, не задумываясь о том, что её слова могут быть нетактичны и неприятны другому человеку. Реджина не могла сказать, что это было её недостатком, ведь она делала так совсем не со зла и уж точно не потому, что хотела нарочно кого-то обидеть — это было её видение мира. Больше невежество, чем бестактность — это как раз таки попытки обвинять человека в том, что он видит мир иначе, чем другие. Ведь именно подобное видение мира делает Хауса гением. Кости, как звал её Бут, тоже гений в своей стихии. Именно они делают мир разнообразным и живым, не давая ему превратиться в серую массу безликих людей. Когда ужин был окончен, Голд повёл Бута в свой кабинет, он хотел что-то там ему показать. Их жёны следом пошли наверх, чтобы уложить Робин, и в гостиной остались только Кэм и Бэй. После того, что пару дней назад ему рассказал отец, мальчик всячески пытался помочь своей мачехе. Будь его воля, он взвалил бы на себя всю домашнюю работу и заботу о сестре. Вот и сейчас, пока взрослые разбрелись, он убирал тарелки со стола. В какой-то момент он остановился и, посмотрев на Сароян, произнёс: — У вас всё равно ничего не получится. Вы зря стараетесь. — О чём ты, милый? — с выражением недоумения на лице произнесла женщина. — Заполучить папу у вас не получится. Вы не такая, как мама, — пояснил Голд-младший. — А Реджина такая, как твоя мама? — она и сама не до конца понимала, зачем ей вообще этот диалог с ребёнком, но не смогла удержаться. — Да, она как мама — спокойная, добрая и любит отца, — сказал Бэй и тут же добавил ещё один, по его мнению, несокрушимый аргумент: — И мне она как мама. — Но ты же маму совсем не помнишь, как ты можешь сравнивать? — Кэи продолжала задавать вопросы, зная, что ответы будут не в её пользу. — Помню, — сказал мальчик, сгрузив в раковину очередную порцию посуды, и тон его не терпел каких-либо возражений. — Ты ошибаешься, милый, — женщина сменила тон. — Мы с твоим папой — просто друзья, — она натянуто улыбнулась, желая перевести этот разговор просто в шутку. — И всё-таки тётя Ребекка была права, — проговорил будто бы сам себе Белфайер, собирая столовые приборы, — взрослые не только не замечают нас — они даже не знают, что мы замечаем их… Не зная, что на это ответить, Кэм просидела молча, пока в гостиной не появился Бут. Её ошибка была в том, что она так и не смогла усвоить одного правила: призрака невозможно победить в войне — с ним можно только заключить перемирие.***
Вчерашний ужин был прекрасен, он оставил Реджине только лучшие воспоминания, и сегодня благодаря этому у неё было гораздо больше сил, чтобы работать, и настроение было весьма недурным. Они стояли в главном зале, перебирая бумаги за круглым столом. Миссис Голд сосредоточенно что-то искала. — Реджина, детка, подай мне, пожалуйста, вчерашний протокол допроса, — раздался над правым ухом дружелюбный голос. Девушка молча нашла нужную бумагу и протянула её Кэмилле, не забыв при этом кое-что уточнить. — Миссис Голд. — Что, прости? — её брови недоумённо поползли вверх. В этот момент в помещение вошёл Росси и застал эту растерянность на лице Сароян во всей красе. — Для вас я — миссис Голд. — Вчера на ужине… — Вчера на ужине я принимала вас у себя дома, а здесь мы на работе, и здесь я главнее, чем вы, потому что я специалист по связям с общественностью отдела поведенческого анализа ФБР. Миссис Голд или агент Голд. После девушка вышла, не дожидаясь реакции. Она лишь успела заметить, как Росси, улыбнувшись, подмигнул ей.***
Эффекта от прекрасного ужина хватило ненадолго, и уже на следующий день Реджина чувствовала себя хуже обычного. Всё валилось из рук, она многое забывала и путала. Пытаясь собраться, тратила последние силы, которые у неё были. Вот и теперь, перепутав папку с бумагами, она шла в главный зал, чтобы взять нужную. Подходя, она расслышала голоса Росси и Кэм. Что-то заставило её остановиться на пороге, хотя папа учил — подслушивать плохо. В кабинете спорили двое; Голд слышала их голоса, но не видела лиц. — Ты перегибаешь, — говорил мужчина, пытаясь выглядеть спокойно и не кричать, но даже по интонации было понятно, что сдержать пылкий итальянский темперамент агенту удаётся плохо. — Я вообще не помню, чтобы кто-то довёл её до того, чтоб она его вот так отчитала. — Вот именно, она меня отчитала, а ты не заступился! Но я ведь ничего не делаю, — говорила Кэмилла и делала это так, что действительно можно было поверить в то, что она вовсе не понимает, в чём её пытаются обвинить. Но Росси было не провести, он знал её много лет. И, сохраняя последнее терпение, мужчина ей напомнил: — В восемьдесят седьмом году… — Что в восемьдесят седьмом году? — В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, — проговорил Дейв, делая паузу после каждого слова, кажется, теряя остатки самообладания, — Кристиан расстался с тобой. Двадцать лет назад. У каждого из вас своя жизнь. У него жена… — С которой он не спит, — вдруг вымолвила женщина; спустя мгновение она, конечно, прикусила язык, но слово, что выпущенная пуля, назад не вернётся. — А это ты с чего взяла? — Я была у них на ужине позавчера, — ей пришлось объяснять свой эмоциональный порыв. — Он с ней не спит, общих детей у них нет! Их ничего не связывает! Всплеснув руками, Кэмилла сделала круг по комнате, а Дейв, наблюдавший за этим, тихо произнёс: — Их связывает любовь… — Любовь! — Сароян едва ли не расхохоталась. — У Бреннан с Бутом любовь, и всем плевать, что она сухая и безжизненная, как её кости, хотя какие эмоции могут быть у женщины, которую муж так и зовёт «Кости»? Дэвид решил больше ничего не говорить, он просто смотрел на неё, с горечью признавая тот факт, что одиночество сломало её. Наши тела ломаются, и это поправимо, но когда ломаются души? Едва ли. Росси не стал больше говорить, а Реджина — слушать. Слушать нужно было не сейчас, а в детстве, когда отец учил не слушать чужие разговоры. Отец учил не слушать и был прав, а чему учила Кора? Сражаться. Надо признать, не самый дурной из её советов. Были бы силы…***
Девушка пряталась в самом неприметном углу коридора, сидя на одной из скамеек, что были расставлены по периметру. Реджина, всхлипывая, плакала уже минут двадцать, а поскольку у неё не было при себе даже салфетки, она вытирала нос и слёзы рукавом клетчатой рубашки. Вдруг послышались шаги, ритмичный стук женских каблуков, но она даже не пыталась вытереть покрасневшее лицо, — дабы не выдавать своего состояния ей было совсем не до того. — Реджина, — послышался женский голос, а спустя минуту рядом с ней присела Бреннан.— Что случилось, почему ты плачешь? Из-за Кэм? — догадавшись, уточнила женщина. — Я была в соседнем кабинете и слышала. — И из-за неё тоже, — ответила Реджина, всхлипнув в очередной раз, и, понимая, что перед ней человек, которому так просто не соврёшь, что всё в порядке, а плачешь ты потому, что сломала ноготь, вдруг произнесла: — Через неделю будет пять лет, как меня изнасиловали. Удивительно, но вещи, которые мы порой скрываем даже от самых близких в страхе быть непонятыми, отвергнутыми, мы запросто говорим малознакомым людям. В прошлый раз вот так же просто она сказала это доктору Хаусу. Может быть, все дело в их честности? Они не станут утешать тебя и говорить, что это не твоя вина, хотя думают, что ты сама это допустила. Они не станут обсуждать за спиной, улыбаясь в лицо, а если решат осудить, то сделают это сразу, в глаза. Они не станут сплетничать и смаковать с другими подробности твоей личной жизни, и в ответ на твои откровения они тоже скажут только то, что на самом деле думают и чувствуют. — Потом я оказалась беременна, сделала аборт, и врачи мне сказали, что я никогда не смогу иметь детей, но не так давно я забеременела. Правда, я даже не успела это понять — мне сказали, что я беременна, как раз в день, когда у меня случился выкидыш. С тех пор я сплю в комнате дочери, и Кэмилла, как бы мне ни было неприятно, права почти во всём — Кристиану нужна другая женщина. — Семь лет, — выслушав спонтанную исповедь Реджины, проговорила антрополог, — семь лет я пыталась убедить Бута, что ему нужна другая женщина, что я не умею любить, я не создана для того, чтобы быть матерью, что я никогда не смогу хранить очаг, и мой удел — это молчаливые кости, потому что с мёртвыми я нахожу общий язык лучше, чем с живыми. — Она улыбнулась, и сделала это с такой искренностью, на которую едва ли были способны те, кто обвинял её в чёрствости. — Он же все эти годы пытался убедить меня в обратном. Это была война, и, как ты можешь заметить, я проиграла. Бреннан вновь улыбнулась, видимо, думая о маленькой дочери Кристин, что под присмотром дедушки ждала её дома и была лучшим её достижением в жизни. Даже проиграв войну, можно остаться победителем. — Ещё Бут как-то сказал мне, что мужчина сразу знает, что ты — та самая. Ему достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ты та, с которой он хотел бы быть рядом следующие тридцать, сорок или пятьдесят лет. И он понял это, едва взглянув на меня. Если бы Голду нужна была Кэм, он бы сразу остался с ней, и никакие обстоятельства не помешали бы ему это сделать. Если он с тобой, значит, ему нужна ты. Реджина тоже улыбнулась, чувствуя, как на щеках высыхают слёзы. — Спасибо, доктор Кости. — Ты знаешь, я не верю в психологию — это псевдонаука, пытающаяся запудрить людям мозги за их же деньги, но я всю жизнь исследую кости, так вот, — она взяла Реджину за руку, — если кость сломана, её нужно лечить. Переломы, которые срослись неправильно, будут мешать нам всю жизнь. Душа, конечно, не кости, — да я и не верю в её существование, но есть те, кто верит, — и если она сломана, её тоже нужно лечить. Тебе нужна помощь. Реджина, выслушав, потянулась, чтобы её обнять. Безэмоциональный антрополог в ответ тоже искренне заключила её в объятия. В эти короткие мгновения вдруг подумалось о том, что людей в ней раздражает её искренность, которой они сами давно лишились. Пусть на первый взгляд эта искренность совсем неприглядна.***
Дело было нелёгким, но они снова справились, и вот настал час прощания до тех пор, пока мир не явит им нового монстра, против которого им придётся объединиться. — До самолёта ещё несколько часов, — Сароян обратилась к Голду, старательно делая вид, что «чёрная кошка» здесь не пробегала. — Может, посидим где-нибудь? Кристиан только открыл рот, пытаясь на ходу придумать причину отказа, причём такую, чтобы она выглядела максимально вежливо, но доктор Кости, которую он так невзлюбил в начале, неожиданно пришла ему на помощь. — Не придумывайте отговорок, мистер Голд — это внутреннее дело Джефферсона, и по прибытии мы с ним разберёмся. Я напишу жалобу на её поведение. — Ты о чём, Бреннан? — чуть повысив голос, женщина развернулась к своей подчинённой. — Я твой начальник, ты не можешь никому на меня пожаловаться! — Могу, — спокойно заявила антрополог, поправляя рукав серого пиджака. — Ты глава лишь нашего отдела, но не всего института. Сароян посмотрела на Бута. Обычно мужчина всегда одёргивал её, пытаясь сгладить острые углы, которые Бреннан мастерски создавала, но сегодня он молчал, засунув руки в карманы брюк, и выглядел так, будто считает на потолке барашков, прыгающих через забор. — Ты ничего не скажешь? — повела она бровью. — Сегодня нет. — Почему? — Потому что бывает, что люди не заводят общих детей не потому, что не хотят, а потому, что не могут! — Сили выкрикнул ей это в лицо, и Кэм от неожиданности отступила на шаг. В этот момент к ним подошли Кристиан с женой — в пылу спора Сароян даже не заметила, что Голд уходил. — Была рада познакомиться с вами поближе, доктор Бреннан, — улыбнулась Реджина, обняв её на прощание. — Это тебе, — женщина протянула ей коробочку, — от моей дочки Кристин. Миссис Голд открыла подарок и увидела на дне маленькие пинеточки; они были настолько милыми, что у неё едва не проступили слёзы. — Спасибо, но Робин они будут уже малы… — Это не для Робин, это для её младшего брата или сестры, которые у неё обязательно появятся, — пояснила Кости, снова забыв, что другие не всё воспринимают буквально. — В этом случае вы же не откажетесь быть крёстной? — О, нет, я атеистка, я не верю в Бога. Для меня существуют лишь научные факты, то, что я могу увидеть и объяснить, а вот он, — она провела рукой по плечу возлюбленного, — верующий человек, он даже крестил Кристин и ходит в церковь. Так что, думаю, он не откажет. — С радостью, — потвердил Бут. — Агент Голд, — Бреннан снова заговорила, но на сей раз обратилась не к Реджине, — я уже сказала твоей жене. Если сломанные кости не лечить, то переломы, которые срослись неправильно, будут мешать нам всю жизнь. Человека тоже можно сломать, и это нужно лечить. Твоей команде не помешает хороший врач. — И я, кажется, знаю, где его взять, — произнёс Голд и повернулся к жене. — Как-нибудь съездим в Новый Орлеан…***
Распрощавшись с приезжими гостями, Голд с женой вернулся в свой кабинет. — Я так понимаю, что в том, кто такая Кэм, ты разобралась уже без меня? — спросил мужчина, прикрыв дверь. — Ты о том, что вы когда-то встречались? — поинтересовалась девушка. — Она демонстрировала это слишком ярко, но не волнуйся, всё в порядке. Я же понимаю, что ты встречался с женщинами и имел у них успех ещё до моего рождения. Так что глупо было думать, что я в твоей жизни вторая. — Такая, как ты, в моей жизни первая, — улыбнулся Кристиан. — Нет, правда, я знаю, что у тебя до меня были женщины, и каждая из них… — она сделала недолгую паузу. — Пожалуй, кроме моей матери, подошла бы тебе лучше меня. — С чего ты так решила? — он подошёл ближе и заглянул ей в глаза. — Вообще за несколько последних дней я с удивлением узнаю, что моя семья у себя в уме делает какие-то совершенно странные и пугающие выводы. — Сколько месяцев мы с тобой уже… — Реджина запнулась, так и не договорив; они были мужем и женой уже несколько лет, но любые разговоры, которые затрагивали интимную часть их жизни, ей никак не давались — Вернее, я… — Мы не занимаемся сексом? — поняв, о чём она, мужчина пришёл ей на выручку и договорил последнюю часть фразы. — Тебе пока нельзя, вот поэтому. — Уже можно, уже две недели как можно, — девушка протёрла лицо ладонями, — но… — Можно будет не тогда, когда тебе скажут Роббинс или Монтгомери, а тогда, когда ты будешь к этому готова. Если ты не готова, значит, ещё нельзя. — Я никогда не стану нормальной… — Ты и так нормальная, — Кристиан приложил палец к её губам, дав понять, что не потерпит возражений. Мужчина понимал: во всём виноват бешеный ритм их жизни, эта вечная занятость в попытках спасти давно обречённый мир. Мир почти рухнул, но они продолжают держать его на своих плечах, зачастую не замечая, как на фоне рушатся их собственные дома и семьи, как они теряют своих жён, мужей и детей. Кристиан почти уверен — Джей-Джей потеряла своего ребёнка, когда пыталась спасти кого-то другого. Неужели такова цена за спасённые жизни? — Я знаю, что нам с тобой нужно говорить чаще, обсуждать всё, что с нами происходит, потому что даже наши дети это замечают. Ты должна знать, что это и моя боль тоже. Я бы очень хотел, чтобы он родился чтобы он вырос; мне интересно, каким бы он был, но то, что этого не случилось, не твоя вина. После он обнял жену. Дженнифер, которая подошла к кабинету и видела эту милую сцену сквозь приоткрытую дверь, долго не могла постучать и разрушить этот момент, но, к сожалению, новость, которую она принесла, не терпела отлагательств. Джеро, набрав в лёгкие воздуха, постучала и после разрешения войти прошла внутрь. — Голд, прости, правда, я не хотела мешать, тем более что мы все устали, но… — Что случилось? — мужчина стал серьёзным и нахмурился. — Это не в нашей юрисдикции и нас никто не привлекал, но я подумала, что вы должны знать, — она начала как-то уж совсем издалека, что ещё больше пугало. — В больнице «Сиэтл Грейс» стрельба, люди взяты в заложники. — Она прокашлялась перед последним предложением. — Ранен шеф хирургии… — Дерек, — ошарашенно пролепетала Реджина, схватившись за руку мужа.