Я не хотел говорить, что боль существует.
Визг тормозов был явно чем-то новым среди всего многообразия звуков вокруг здания банка. Обернувшись агенты увидели, как, игнорируя любые предупреждающие знаки и ограждения из жёлтой ленты, едва не врезавшись в тротуар, затормозил чёрный джип Клауса Майклсона. Мужчина выскочил из машины и выглядел так, будто секунду назад его ошпарили кипятком. Не слыша просьб остановиться, он успел на ходу выхватить пистолет из кобуры рядом стоящего офицера полиции и понёсся прямо к стеклянной двери. Когда до двери оставалось около пяти шагов, между ним и заветной целью вдруг возникла Ками, выросла словно из-под земли и, вытянув руки вперёд, преградила ему путь, не боясь даже направленного на неё пистолета. — Клаус, Клаус, успокойся, всё под контролем! — Она держала его лицо в своих ладонях, пытаясь сконцентрировать его взгляд на себе, и говорила как можно более уравновешенным голосом. — Ребекку сейчас отпустят, а Марсель… — Да плевать мне на Жерара! — взревел Клаус. — Пусть он хоть трижды пропадом пропадёт! Там моя сестра!!! Он взял жену за плечи, отодвинул от себя и, вытянув руку, приготовился стрелять прямо по двери. — Клаус! — Ками снова привлекла его внимание, и тому пришлось пристально посмотреть ей в глаза. — Если ты это сделаешь, будут жертвы! Ты же не такой, никому не хочешь зла. Хоуп ведь достойна лучшего отца… Моргана буквально разрывало на части. Он не мог отпустить Дженнифер от себя в тот момент, когда Хотч почти вошёл внутрь и стал новым заложником бандитов, но и смотреть на происходящее спокойно он тоже не мог. Ему хотелось подбежать к Клаусу и попытаться увести его от Камиллы. Ведь Майклсон очень плохо выглядел. По опыту Дерека можно сказать, что так выглядят люди, гнев и отчаяние которых могут абсолютно всё уничтожить. В такие минуты эти люди могут навредить даже самым близким. — Только она сможет успокоить его. — Заметив растерянность Моргана, Голд отрицательно покачал головой. — Из присутствующих по эту сторону только ей под силу обуздать его гнев. Если ты сейчас побежишь и попытаешься его удержать, он нам всем навредит, причём даже не желая этого. Послушав Голда, у которого всё же было побольше опыта в подобных ситуациях, Морган стал просто наблюдать, не представляя, чем всё закончится. — Клаус, — женщина обошла мужа и стала прямо перед ним; она взяла его лицо в ладони, пытаясь сфокусировать его взгляд на себе, — взгляни на меня. Не надо, Ребекку сейчас выпустят! Ты сейчас её увидишь, но в эту минуту она ещё внутри, и если ты просто начнёшь беспорядочно палить, это может навредить ей. Несколько минут мужчина просто пристально смотрел на свою жену, будто пытаясь осознать и переварить всё, что она ему говорила, а затем поднял руку с пистолетом вверх и, крича, словно раненый зверь, начал стрелять в воздух, не отпуская палец с курка. Присутствующие то и дело вздрагивали, но Камилла стояла, не шевелясь. Крепко обнимая мужа, она будто бы стала его щитом, пытаясь прикрыть собой его раны, которые зарубцевались лишь с виду, а на самом деле начинали кровоточить как раз тогда, когда тем, кем он дорожил, грозила опасность. Кристиан, смотря на это, думал о том, что Мередит Грей, кажется, права: у каждого из нас на белом свете есть тот самый НАШ человек, тот, кто способен понять даже то, о чём мы молчим; тот, кто не отвернётся от нас, даже если мы не правы; тот, кто не побоится обнять нас даже в порыве лютого гнева. Самая сложная задача человека — найти того, кто, совершенно точно, тебя тоже ищет. И самая большая из людских трагедий в том, что некоторым не хватает на это даже целой жизни, но есть и счастливчики, которым везёт дважды. Пока Кристиан позволил себе ненадолго отвлечься от происходящего, рассуждая на тему «половинок», из здания банка вышла блондинка с ребёнком на руках. Как только Майклсон переступила порог, к ней подошли сотрудники службы спасения и забрали из её рук ребёнка. Они пытались осмотреть её и узнать, ничего ли у неё не болит, не ранена ли она, однако Ребекка совершенно никак не реагировала на вопросы. Она лихорадочно искала глазами брата. В том, что он уже здесь, она и не сомневалась. — Ник! — взгляд девушки наконец зацепился за знакомую кожаную куртку. Услышав голос младшей сестры, Клаус почувствовал, как земля зашаталась под ногами. Был бы мир важен, если бы с ней что-то стряслось, и вообще, какой он — мир, в котором нет его младшей сестры? Ответ на этот вопрос Майклсон предпочёл бы никогда не узнать. Вырвавшись из объятий своей жены, он побежал к сестре. Не дойдя до брата одного шага, она просто упала на колени, давая ему возможность подхватить её и укрыть от всего, что она перенесла за последние несколько часов, в своих руках. В них она всегда могла спрятаться. Их называли то монстрами, то отцеубийцами, а они были прежде всего сестрой и братом, которые выжили только потому, что не отпускали рук друг друга, а сейчас просто плакали, крепко обнявшись.***
— Зачем тебе это? Решила удариться в благотворительность? — спросил Клаус, пропуская сестру вперёд. На руках у Ребекки была девочка, спасённая в банке. По дороге до Сторибрука малышка уснула. — Ник, у неё на глазах какие-то люди убили её мать. Это навсегда останется с ней. Что ей делать в участке? Здесь есть игрушки, одежда… — И чужие люди, — справедливо заметил Клаус, закрывая входную дверь. — А в участке все знакомые, да? — с еле уловимой нотой раздражения спросила Ребекка и добавила: — А когда родственники найдутся, сюда за ней приедут. После этих слов Ребекка отдала девочку Ками, чтобы та пока уложила её в кровать Хоуп. А сама опустилась на диван, только сейчас ощутив эту бешеную усталость и изнеможение во всём теле. Этот день был слишком тяжёлым и долгим, хотя он ещё даже не подошёл к концу. Всю дорогу от банка до Сторибрука она разговаривала с Дженнифер по телефону, ведь она обещала Аарону за ней присмотреть. Сейчас ей просто хотелось провалиться в небытие и обнулить все воспоминания о пережитом. Ребекка села на диван и вдруг осознала, что совершенно лишилась сил. Кажется, такой усталости она не испытывала ещё никогда. Даже сбросить туфли с ног оказалось весьма тяжкой задачей. Через минуту рядом с ней присел старший брат и стал пристально разглядывать её. — Почему ты так смотришь? — наконец спросила она спустя некоторое время. — Вспоминаю тот день, когда тебя принесли домой. Говоря всё это, Клаус вдруг оказался в своём особняке — ему шесть, он уже недолюблённый сын Майкла и главный грех Эстер. Правда, он сам об этом не знал и думал, что поведение отца — это его вина, что дело в том, что он не такой сын, каким его хотят видеть, и всё ещё пытался заслужить любовь и благосклонность родителя. Женская половина семейства возлагала на рождение Ребекки большие надежды. Эстер надеялась, что, увидев малютку дочку, Майкл оттает. Фрейя хотела обрести близкого человека. После двух братьев и смертельной обиды на мать ей очень хотелось иметь сестру. Она вовсю грезила, что они станут лучшими подругами и будут как одно целое. Клаусу последнему позволили взглянуть на сестру. Он то и дело толкался за спинами других членов семьи, пытаясь разглядеть хоть что-то. Когда ему наконец разрешили подойти к колыбели, мальчик несмело поглядел на свою маму и тихо попросил позволить ему подержать сестру на руках. Однако прежде, чем Эстер успела хоть как-то отреагировать на просьбу сына, раздался голос Майкла, грозный и, как всегда, недовольный. — Даже не думай, паршивец, уронишь ещё, — пробубнил мужчина. Но в какой-то момент жёсткое сердце тирана всё же смягчилось, и он позволил нелюбимому сыну взять девочку на руки. Клаус обнял её обеими руками так бережно, словно эта малышка была самым дорогим сокровищем. — Я держал тебя, и ты даже не хныкала, — произнёс Клаус с улыбкой, вернувшись в реальность, — а разглядывала меня с неподдельным интересом, этими самыми глазами, огромными и яркими — а потом ухватила за палец, да так крепко, что я даже не ожидал… Говоря это, Клаус крепко взял сестру за руку, и та улыбнулась. — Ты ухватила меня за палец, и я понял, что теперь не один, что не у Фрейи, а у меня появился тот человек, который будет меня любить. Но в следующую секунду я испугался так сильно, что холодный пот по спине пробежал: «А что, если и тебя он станет обижать?» Ты была такой маленькой и хрупкой, что мне хотелось, чтобы ты росла, словно редкий нежный цветок, под стеклом, но, как на грех, ты росла отчаянной и неудержимой. Он не бил тебя, но в попытках защитить меня тебе всегда попадало. А ведь я приходил в ужас, даже когда ты, пытаясь делать первые шаги, падала, а я не успевал тебя подхватить. Мне больше всего на свете хотелось, чтобы ты вообще не знала, что боль существует…***
Под вечер в Сиэтле прошёл сильный дождь, и, когда стемнело, фонари растеклись жёлтыми пятнами в лужах. Операция была долгой, но Дерек предпочёл бы, чтобы она длилась ещё дольше. Выходить из больницы на улицу никак не хотелось, и дело было не столько в плохой погоде, сколько в том, что он понимал: там, за пределами больницы, ему придётся найти её и поговорить. Найти сестру, с которой он умудрился поругаться прямо на пороге операционной в пух и прах, кажется, в тысячный раз за последнее время. После каждой их ссоры Шепарда волновал вопрос, когда они перестали ладить — хотя, может, они и не ладили вовсе? Дерек вышел из помещения, хотя бы потому, что ничто не позволило бы ему остаться в больнице навечно. В свете ближайшего фонаря он увидел, как она сидит на капоте его машины, и решил радоваться тому, что хотя бы искать её не нужно. Дерек подошёл к Амелии, но прежде чем он успел хоть что-то сказать, младшая сестра накинулась на него и стала разъярённо бить кулаками в грудь, сквозь слёзы повторяя: — Как ты мог?! Дерек ничего не отвечал, а просто молча сносил удары. — Как ты мог мне не сказать, как ты мог мне не сказать, что был ранен?! Если бы сегодня я не приехала проводить операцию, я бы и не узнала, что ты чуть не умер! — кричала брюнетка, захлёбываясь в собственных слезах. — В какой момент мне бы сказали, что моего брата больше нет? Она кричала, а он смотрел на её лицо, разрисованное потёками туши, и вспоминал тот день, когда ей было всего пять… Это был самый обычный день, пятница, а может, среда или вовсе понедельник. Брат и сестра играли в задней комнате маленького магазинчика, принадлежащего их отцу. Амелия была одета в оранжевое платьице, чёрные волосы были заплетены в два хвостика. Девочка увлечённо катала по полу монету, которая была частью карманных денег, что дал ей сегодня отец. Колокольчик над дверью оповестил о том, что в магазин вошли. Дети не обратили на это никакого внимания — обычные дела, в магазин всё время кто-то приходит… — Мы были в задней комнате магазина, — вдруг произнес Дерек, едва Амелия успела затихнуть. — Папа дал тебе два пенни, и ты прятала их в большую щель в полу — копила, чтобы купить себе город, — мужчина не сдержал улыбки. Девушка отстранилась. Она ошарашенно посмотрела на брата своими голубыми с оттенком серого глазами, совершенно не понимая, зачем он вдруг после такой серьёзной ссоры между ними решил напоследок вернуть её в самый страшный день их жизни. — Вошли два парня; мы слышали голоса, но ты не обращала никакого внимания, продолжила играть, пока папа не закричал. И вот тогда ты подняла голову. Они достали пистолеты и уже забрали деньги, но стали требовать часы, которые папе подарила мама. Он их не отдал, тогда раздался выстрел, и ты рванулась к нему… — Я помню, — тихо и проглатывая некоторые буквы в словах, произнесла Амелия. — Я хотела подбежать, но не могла пошевелиться. — Потому что я держал тебя так, что ты не могла и дёрнуться, — вдруг проговорил Дерек. Амелия опустила голову и опустилась обратно на капот машины. Дерек присел рядом. — Я зажал тебе рот, чтобы ты не закричала, а второй рукой обхватил тебя и держал изо всех сил. Я молился, чтобы ты не закричала… — он посмотрел на сестру. — Ты была такая маленькая, и все эти годы я хотел только этого — чтобы ты была маленькой, не шумела и была в безопасности… После этих слов вся злость младшей Шепард утихла, как усмиряются бушующие волны. Она в очередной раз поняла, что все её претензии ровным счётом ничего не стоят. — Но какое там, — произнес Дерек после недолгого молчания. — Ты шумная, бесстрашная, постоянно подвергаешь свою жизнь опасности, и это меня пугает. Вдруг однажды я не смогу тебя спасти? Слегка улыбнувшись, немного виноватым взглядом девушка посмотрела на старшего брата, заранее зная, что любой её проступок он ей, конечно, простит и всегда выручит из любой западни. — Как я мог позвонить тебе и сказать, что меня ранили? Я не мог сказать тебе, насколько мне было больно, потому что я не хочу, чтобы ты знала, что боль существует…***
Деймон тоже всегда хотел этого. Он хотел, чтобы Стефан не знал, что боль существует — именно поэтому любую вину за любой проступок он брал на себя. Он стойко сносил издевательства и побои отца, лишь бы только не доставалось младшему брату. Он тоже хотел, чтобы тот просто находился в безопасности, не замечая, что усилия напрасны — Стефан идёт ко дну и тянет его за собой. Стефан объявился в последний раз полгода назад, снова разбередив старые раны и заставив мучиться в сомнениях. Правильно ли он поступил? Может, стоило всё же оставаться с ним, несмотря ни на что? Ведь так случается, что никакие другие узы не будут крепче, чем те, что связывают нас с братьями и сёстрами. Но сегодня Деймон стал отцом, и думать о том, что могло бы быть, он больше не хотел. Он собирался растить сына и быть ему примером, защитой и опорой, которыми не смог стать для младшего брата. Сальваторе назвал сына Филипп Стефан — это, пожалуй, последнее, что он мог сделать для всё ещё любимого брата.***
Наши младшие братья и сёстры… Мы не всегда хотим их рождения и не всегда ему рады, потому что они вмешиваются в нашу привычную жизнь и навсегда меняют её. Ломают игрушки, отбирают внимание родителей и обвиняют нас во всех своих проказах. Но однажды приходит день, и мы понимаем, что ближе этого человека у нас просто нет. Родители либо не любят нас, либо слишком рано нас покидают, и всё, что остаётся нам, как старшим — это вести самых маленьких за руку, прокладывая им путь, забирая на себя все препятствия и боль, чтобы те оставались в безопасности и не знали, что боль существует… Но, как на беду, те вырастают громкими, бесстрашными, отчаянными или жестокими, всё время проверяя нас на прочность.