Ты справляешься
Сквозь коридоры затмений ты справился, и справляешься.
Их вполне можно было бы назвать кочующим племенем, бездомными бродягами, что приходили из города в город в погоне за недремлющим злом. Они, кажется, заглянули уже всюду, во все города, посёлки и маленькие деревушки в попытках сделать мир лучше. Они ночевали в самолётах, в номерах гостиниц и даже в чужих домах, офисах и аэропортах. Дженнифер всегда думала, что способна провалиться в сон где угодно, в любом месте и при любых обстоятельствах. Она умела крепко спать на железных стульях, неудобных диванах и в кресле самолёта, но сегодня, в маленькой кроватке Джека, после того, как пришёл Аарон, ей не спалось. Под боком сопел маленький мальчик, за стенкой был мужчина, которого она очень любила. Голова болела и глаза слипались, но сна не было. Она проваливалась в дрёму лишь ненадолго, а после просыпалась. На сей раз её пробудила жажда, и, потихоньку встав, Джеро решила пойти на кухню, чтобы выпить воды. Девушка осторожно вышла из комнаты, пройдя на кухню, зажгла свет над раковиной, после налила себе из графина воды, попутно пытаясь представить, каким будет её утро. Вот они проснутся, сядут пить кофе, потом отведут Джека в школу, узнают о новом деле и пойдут на работу, а что дальше? Какой дальше будет их жизнь?.. И ей так нужен был ответ, что она заплатила бы за него всем, что у неё есть, но ещё Дженнифер знала, что никто не сможет ей его дать, и осознание этого факта разрывало изнутри и доводило до слёз. Пытаясь промочить горло водой, она чувствовала, как становятся влажными её глаза. Дженнифер старалась верить в Бога. Ей легче жилось от мысли, что души вечны, а значит, Роуз, которую она безумно любила, не ушла безвозвратно и не канула навсегда. Она сможет увидеть её однажды и сказать: — Сестра, я люблю тебя! Быть может, именно для этого кем-то когда-то и была придумана загробная жизнь, чтобы от мысли, что мы теряем своих близких навсегда, люди не сходили с ума и не становились более жестокими, чем они есть, думая, что любимые всё видят, чтобы в нас жила надежда, что однажды мы ещё увидимся с теми, кого так сильно любили. Человеку хочется верить, что никто не исчез напрасно. Хоть Джеро и верила в Бога, на диалог со вселенной прямо здесь и сейчас она никак не рассчитывала, однако неожиданно в ответ на её немые вопросы раздался женский голос. Дженнифер знала, кому он принадлежит, но ей проще было поверить, что она сошла с ума, нежели обернуться. — Дальше ничего не будет, — раздалось у неё за спиной, — просто жизнь. Да, теперь будет сложнее, потому что, когда живёшь в одиночестве, справляться с такой работой проще, чем когда у тебя есть семья и ребёнок. Можешь спросить Голдов, они охотно тебе это подтвердят. Но ты справишься, ты сильная. Дженнифер жмурилась, пытаясь понять, откуда этот голос. Он просто звучит в её голове или всё-таки доносится извне? Через три глубоких вдоха и выдоха, осушив ёмкость с водой до дна, девушка всё-таки обернулась. На высоком барном стуле у столешницы сидела хозяйка квартиры. Она была в той же одежде, в которой Дженнифер видела её последний раз тогда, в больнице, в тот самый день, когда она призналась, что между ней и Хотчем были близкие отношения. Миссис Хотчнер была всё с той же причёской, и на ней не было ни порезов, ни синяков, ни ушибов, которые оставил ей Фойет. Джеро около десяти минут смотрела на неё. Хейли спокойно выдерживала этот взгляд и улыбалась совершенно дружелюбно. Наконец Джеро поставила стакан и, засуетившись, словно опаздывает на важную встречу, произнесла: — Хейли, прости это твоя кухня, и я сейчас уйду… Чувство вины накатило на неё до такой степени, что она не знала, куда деться, ведь, по сути, она с чужим мужчиной, в чужой квартире, позволила себе подумать, что что-то между ними может получиться. А Хейли смеялась, глядя на её суету, её забавляло происходящее. — Это теперь твоя кухня, — спокойно сказала она всё так же, сквозь улыбку, — и ты, совершенно точно, можешь на ней хозяйничать, как только захочешь, — произнесла хозяйка. — Ты можешь переставлять ложки, чашки и быть абсолютно свободной. Не бери пример с Реджины, не думай, что в этих предметах заложен высокий смысл и что, если разбить чашку, из которой я пила, то ты изгонишь меня из жизни дорогих мне людей. Открою секрет, — Хейли приложила палец к губам и заговорила тише, — меня нет в этих вещах и во всех тех условностях, которым люди придают такое огромное значение. Я навсегда в сердце тех, кто любил меня. И да, ты можешь не бояться задеть мои чувства. Не думай, что я только и делаю, что наблюдаю за тем, что происходит здесь. Просто проживай свою жизнь — оказывается, она может быть очень коротка… — На сей раз она улыбнулась с грустью. — Поэтому лови каждый момент, каждый вдох. Просто иди ложись с ним рядом, просто потому, что он не придёт первым, и вовсе не из-за того, что ему это не нужно — просто он слишком серьёзный и слишком привык поступать правильно. Он почти не улыбается, а когда-то Аарон любил смеяться. Я знала его совсем другого, и я надеюсь, что и тебе доведётся увидеть его таким. — Хейли, я… — Джеро приложила ладонь к груди, внутри всё горело. — У вас впереди долгая жизнь, — Хейли отчего-то не стала слушать её. — Тебя ждёт много испытаний, и я не стану предупреждать, каких именно — так тебе будет легче справиться, но, знаешь, мне слишком жалко людей, когда я смотрю на них отсюда. Они настолько беспомощны и ничтожны, тратят время на то что, вообще не имеет никакого значения, думая о том, как правильно, и о том, что скажут люди, вместо того, чтобы просто любить друг друга. Словно будут жить вечно… Нет, не будут… Поэтому просто хозяйничай на моей кухне. Просто живи, заботься о моём сыне, пока я здесь забочусь о вашей дочери. Услышав эти слова, Дженнифер вдруг почувствовала, что в её груди вовсе закончился всякий воздух, и сейчас она просто лишится чувств — хотя, может, она уже лежит без сознания на кухонном полу? Из последних сил сохраняя самообладание, она повела взглядом в ту сторону, куда кивнула Хейли. В следующую секунду Дженнифер, похолодев, заметила на ковре в гостиной маленькую девочку; она не сразу разглядела её за спиной Хейли. На вид ей было около трёх лет. Примерно столько сейчас было бы её ребёнку, если бы он родился. Девочка, не обращая на них никакого внимания, играла с жёлтым грузовичком Джека. — Она чудная девочка, — Хейли снова улыбнулась, широко и искренне. — Её зовут Роуз. Ты ведь так хотела её назвать, верно? С ней всё в порядке, за это можешь не волноваться. Я и тётушка Роуз присматриваем за ней, но, ты знаешь, нам пора… После миссис Хотчнер поднялась со стула, позвала девочку по имени, и та подбежала к Хейли и взяла её за руку. Малышка посмотрела на Дженнифер и улыбнулась, а у той было буквально несколько секунд, чтобы рассмотреть её. Джеро подметила, что девочка чем-то похожа на её старшую сестру, а вот глаза у неё точно такие же, как у Аарона… Хейли с девочкой растворились в дымке, а Дженнифер уронила пустой стакан и вскрикнула. Вскрикнув во сне, Джеро проснулась и села на кровати, чувствуя, как по спине течёт холодный пот. Немного потревоженный её криком, Джек, что-то бормоча, перевернулся на другой бок. Девушка укрыла его одеялом и вышла на кухню. Она осторожно шла, оглядываясь через каждый шаг, но ни в кухне, ни в гостиной никого не было; все игрушки на месте, в них никто не играл, они лежат так же, как оставил хозяин. Дженнифер налила себе воды и выпила за несколько больших глотков, постоянно глядя в то же самое место, где минуту назад в её сне стояли Хейли и девочка. — Это была бы девочка, — прошептала она вслух, трогая руками пылающие жаром щёки и чувствуя, как по всему телу пробегают мурашки. Она взглянула на часы, висящие над дверью в кухне — «3:25». До будильника оставалась ещё пара часов, но, похоже, уснуть ей больше не удастся. Джей-Джей всё ещё чувствовала страх, но приняла решение пойти в спальню Аарона и лечь с ним рядом, и, может быть, тогда ей станет легче.***
Среди сентября выдался непривычно холодный день. Аарон весь продрог, несмотря на то, что он был достаточно тепло одет — тёплые брюки, рубашка, пиджак, — впрочем, всё как обычно. Однако ветер, который, на первый взгляд, и сильным не был, пробирал до костей, забирался под одежду, щипал кожу и усиливал желание пойти домой, закрыть все двери и окна, не впуская в помещении холод. Но мужчина зачем-то продолжал сидеть на лавочке в парке и просто смотреть, как насильно сорванные порывом ветра листья падают на землю. Дерево, осиротев на мгновение, будто пытается склониться ветвями к земле для прощания. Хотч наблюдал за прохожими. Вот мужчина с собачкой неспешно прогуливается и с кем-то говорит по телефону; вот девочка на качелях, чем-то похожая на Дженнифер — хотя, может, и нет никакого сходства, просто она видится ему всюду. Вон там мальчишки играют в футбол… Засмотревшись на окружающих, мужчина не сразу заметил, как на другой конец лавочки к нему подсел кто-то. Спустя минуту он зачем-то обернулся и увидел её. — Хейли, боже мой, Хейли! — то ли вскрикнул, то ли пробормотал он. Она была в той же одежде, как на одном из первых свиданий, по-прежнему молода и красива. Он, как и Дженнифер, тоже не заметил на ней синяков или повреждений, которые оставил на ней ублюдок, отнимая её жизнь. — Здравствуй, Аарон. Для человека, который побывал в плену грабителей, ты выглядишь вполне неплохо. Мужчина проигнорировал комплимент, всё ещё продолжая смотреть на свою жену, а затем его словно прорвало. — Прости меня, Хейли! Это моя вина, я не смог тебя спасти, я опоздал! Опоздал к тебе в тот день, да и вообще опоздал уйти с работы в момент, когда она стала опасной для моей семьи. Это моя вина… — Всё это со мной сделал Джордж Фойет, — напомнила женщина; она говорила спокойно и уверенно, без злобы и обвинений, — только он виновен, и больше никто. — А спустя мгновение она вдруг добавила: — Белль убила болезнь, лекарство от которой не будет найдено даже через тридцать лет, это не вина Кристиана — мол, недоглядел. Мэри Элис убил выстрел в голову, и в этом не виноваты соседки, которые не заподозрили неладное раньше. Она просто не справилась, а ты справляешься, и моя смерть — не твоя вина. — Хейли… Я мог уйти со службы… — Тогда ты не был бы собой. Просто ты должен принять тот факт, что иногда человека просто нельзя спасти. — Ветер трепал её волосы, она убирала их руками с лица и улыбалась. — Ты не можешь меня спасти, ты не можешь вернуть ей вашего ребёнка, но ты можешь её любить. Иногда всё, что в наших силах — просто любить человека, который рядом. — Она закинула ногу на ногу и задумчиво улыбнулась, смотря куда-то в сторону детской площадки. — Любить столько, сколько ему осталось. Истина, которую не устаёт твердить Карен МакКласки, забавная старушка… — Хейли усмехнулась. — Жаль, что мы не познакомились ближе… Сидя по двум сторонам одной скамейки, они вдруг замолчали. Каждый ёжился от ветра и думал о чём-то — то ли о старушке с Вистерия Лейн, то ли о скоротечности жизни. — Штраус сказала, что ты… — набравшись смелости, сколько в нём только было, Аарон решился спросить о последних минутах её жизни. — У вас была бы прекрасная дочка, — вдруг произнесла Хейли, не желая отвечать на вопрос, который так и не был озвучен, а затем еле заметно кивнула в сторону милой девочки на качелях. — Глаза у неё твои, а вот характером она была бы похожа на Дженнифер, — продолжила женщина, пока мужчина внимательно смотрел на ребёнка, — и она бы заново научила тебя улыбаться и смеяться. Она бы любила вас, но больше всего она бы обожала Джека. Её старший брат стал бы для неё абсолютно всем, как Клаус для Ребекки. На этих словах Хотч вздрогнул, может, от ветра, а может, от сравнения. — Ты не волнуйся, я здесь присматриваю за ней. Ещё рядом её тётя Роуз, и у неё всё хорошо. А ты должен продолжать жить, — эти слова прозвучали, как неоспоримый факт, не выдерживающий критики. — Отсюда нам виден весь жизненный путь. Мы видим, с какими трудностями вы столкнетесь и какие вас ждут радости, но главное — мы совершенно точно знаем, что вы справитесь. Мёртвым не нужно сожаление живых, им достаточно, чтобы их помнили. После этого она поднялась с лавочки, подошла ближе к нему и, наклонившись, позволила себе поцеловать его в губы страстно, чувственно, как на первом свидании, но это было в последний раз. Потом она отвернулась, махнула рукой, и девочка в белом платье, спрыгнув с качелей, подбежала к ней. Взяв Хейли за руку, она посмотрела прямо на Аарона и с улыбкой помахала ему рукой на прощание. Дочери так всегда машут своим отцам, уходя утром в школу. Хотч сквозь слёзы улыбнулся в ответ. — Я же говорила, что ты снова будешь улыбаться! — крикнула Хейли, уходя прочь. Аарон всеми силами пытался проследить за ними взглядом, но в какой-то момент услышал странный хлопок, повернул голову в сторону звука и открыл глаза… Открыв глаза, мужчина оказался в полной темноте. Глаза даже не сразу к ней привыкли. Он тут же ощутил порыв сентябрьского ветра и понял, что произошло — это был сон, просто сон. А звук, который его прервал — это стук распахнувшейся форточки. Хотчнер встал, чтобы закрыть её, а когда повернулся обратно к кровати, разглядел в темноте силуэт. Не понимая, то ли это правда, то ли ему кажется, то ли снова снится, он тихо спросил: — Дженнифер? — Прости, — раздался тихий голос, — просто мне приснился странный сон, и я не могу уснуть. — Мне тоже приснился странный сон, — признался он и тут же добавил: — Но очень хороший! — В темноте она не увидела эту редкость — его улыбку, но почувствала. — Видно, после всех событий мозг так играет с нами, — предположила Джей-Джей. — Идём, ложись. Мужчина откинул одеяло с другой стороны кровати, и она несмело легла, не переставая думать о том, что же будет утром, но пообещала себе, что изо всех сил попытается придерживаться совета Хейли и просто жить.***
Кошмары не возвращались уже около года, примерно с тех пор, как она видела Кору в последний раз, но Реджине всё равно плохо спалось по ночам. Вот и сейчас в три пятьдесят утра, словно по расписанию, она распахнула глаза. Девушка встала и потихоньку зашла в детскую комнату. Около минуты она просто смотрела на мирно спящих детей. Каждый раз, когда её что-то пробуждало среди ночи, она заходила к детям просто посмотреть, какие они невинные в этот момент, будто ангелы, посланные на землю для того, чтобы этот мир окончательно не погряз во тьме Немного постояв, она тихо прикрыла дверь и, взяв тёплый плед с кресла в гостиной, брошенный там Кристианом ещё неделю назад, вышла на крыльцо. Реджина присела на ступеньку и взглянула на небо, желая разглядеть где-то вдалеке рассветные полосы, но увы — до рассвета было ещё далеко, в сентябре ночи длиннее. Тогда она просто вдохнула морозный воздух и посмотрела на окна близлежащих домов. У Линетт горел свет — правду говорят, что мамы никогда не спят. В этот момент девушка почувствовала, как рядом с ней на ступеньку кто-то присел. Она точно знала, что это не Голд и не дети, да и улица была сейчас безлюдна — значит, это не мог быть кто-то из соседей. Странно было другое: она будто точно знала, что это не мог быть никто, кроме неё, однако как она могла оказаться рядом с человеком, погибшим почти восемь лет назад? Хотя, если она спятила, возможно всё. — Каково это — знать, что не увидишь, как растёт твой ребёнок? — удивительно, но Реджина заговорила первой, готовясь признать себя сумасшедшей, ведь только истинному безумцу придёт в голову разговаривать с призраком. — Просто я сейчас заходила в детскую, наблюдала, как они спят, и меня охватила паника. Вдруг на нашей работе случится что-то ужасное, и я уже не смогу увидеть, как они растут? Это страшно, но каково знать это наверняка? — Когда точно знаешь, что умрёшь, жизнь становится проще, — произнесла Белль. Она не смотрела на собеседницу, вместо этого вглядываясь в окна домов напротив, но Реджина поняла, что она улыбается. — Просто обычный человек проживает жизнь так, будто он будет жить вечно. Смерть для него — нечто фантастическое и то, что случится совершенно точно не с ним. Смерть — неизвестность, а всего неизвестного мы боимся и отрицаем. Когда же нам отпущен определённый срок, становится легче, да и потом, почему не вижу? Я отсюда всё вижу. Реджина сильнее закуталась в плед и устремила свой взгляд туда же, куда смотрела Белль. — Улица, на которой я когда-то жила, — произнесла с тоской бывшая миссис Голд. — Я ведь часто здесь бываю, — спокойным тоном произнесла она и тут же уточнила, дабы не пугать собеседницу: — Нет, не в вашем доме и не в вашей постели. Ты можешь хозяйничать на своей кухне, переставлять предметы, как тебе хочется, и навсегда забыть об иллюзии моего незримого присутствия. Меня в вашем доме нет. Этот самообман нужен тем, кто остался жить, просто потому, что так проще. Полностью отпустить погибшего значит перейти на новый этап, и мы почти никогда к нему не готовы. Её не беспокоил холодный сентябрьский ветер, её давно не трогало всё мирское, лишь слова «ваша постель» и «ваш дом» немного зудели внутри, но она понимала, что так правильно, и продолжала говорить. — Бывая на улице, на которой я когда-то жила, я наблюдаю за людьми, с которыми делила радости и горести; я помню их всех, помню наши первые встречи, помню, о чём каждый из них мечтал, и знаю, что из этих желаний сбудется, а что уже никогда не станет реальностью. И, будь у меня такая возможность, я бы хотела их предостеречь, поведать о тех испытаниях и боли, что ещё ждут их впереди, в каком из этих домов снова поселится смертельная болезнь, — Белль будто обвела улицу взглядом, — и кого из них какие ждут беды… Но нет, отсюда всё по-другому. Отсюда я вижу жизненный путь целиком и знаю, что за бедами каждого из них придёт счастье и что каждый сможет справиться с тем, что выпадет на его долю. Ты тоже молодец, ты справляешься. — Белль подмигнула. — Не знаю, — смущённо пробормотала Реджина, дёрнув плечом. — Зато теперь я знаю, за что они все так любят тебя. В тебе есть свет, и от него тепло. — В тебе он тоже есть, и ты смогла сохранить его даже после всего, что с тобой произошло. Ты прекрасно подходишь этому дому, — она обернулась и посмотрела на двери своего дома. — Придёт день, и мой сын тебя назовёт мамой. — Но это неправильно, — брюнетка нахмурилась и даже вздрогнула. — Ты — его мама, а не я, и всегда так останется… — Да, но последние несколько лет о нём заботишься ты: стираешь вещи, готовишь завтраки и собираешь в школу. Повторюсь, ты справляешься превосходно. Бывшая миссис Голд улыбнулась, а нынешняя миссис Голд не сдержала улыбки в ответ. — Он тебя не забыл, — зачем-то сказала Реджина, искренне полагая, что ей нужно это сейчас услышать. — Я знаю, — Белль пожала плечом, — хотя лучше было бы наоборот — для него лучше. Прошлое нужно отпускать, иначе не продвинешься дальше. Это же принцип ходьбы по лестнице — чтобы перейти на следующую ступеньку, нужно поднять ногу, а если на ней висит груз, то как это сделать? — добавила она, не дожидаясь ответа. — Мне радостно видеть, как вы оба справляетесь. Вас ещё многое ждёт впереди, но всё будет хорошо. — Я бы поменялась с тобой местами, если бы могла, — искренне произнесла Реджина то, что никогда никому не говорила. — У каждого из нас свой путь, и мы должны его пройти, как бы нам ни хотелось забрать горести другого. — Но твоя смерть — жутко несправедливая штука! — замотала головой брюнетка. — Думаешь? — всё так же улыбаясь, спросила Белль. — Будь я жива, Кристиана не было бы в тот день на мосту, он попросту не пошёл бы на кладбище, а значит, сейчас тебя бы не было в живых. — Так, может быть, это правильно? — Нет, — Белль отрицательно покачала головой. — Тебя ждёт яркая жизнь. Ты достигнешь многих высот. Я бы рассказала тебе, кем ты станешь в будущем, но не стану. Знание того, что лежит в подарочной коробке, всегда портит ощущение праздника. Да, пусть тебе не просто жить в моём доме, занимать мою должность и место в самолёте, но знай, что ты справляешься. Белль говорила это так, будто ничто в мире не могло подвергнуть сомнению её слова, и ей хотелось верить. — Каждый раз, когда тебе кажется, что у тебя что-то не получается, что ты в чём-то хуже меня или хуже кого бы то ни было, каждый раз, когда тебе снова снится человек, причинивший тебе много боли, открывай глаза, умывайся и продолжай идти. Порой это самое трудное, но это единственное, что мы можем — просто идти. То ли ветер, то ли рука бывшей жены её мужа легонько коснулась плеча девушки. — Почаще говори это девочкам. Они ещё не раз попадут в беду и переживут тёмные времена, но просто будь рядом и говори: «Милая, ты справляешься». Зайди завтра на пятничный покер с черничным пирогом, ты прекрасно его готовишь, — посчитала нужным уточнить она, — послушай сплетни и расскажи девочкам, что я скучаю. В этот момент Реджине показалось, что голос Белль дрогнул, хотя может ли такое быть? Плачут ли призраки? А ведь Белль действительно не доставало именно этого. Она наблюдала за людьми, которых любила, слышала их разговоры и смех, но больше не могла обнять или просто сказать «я скучаю». После этого Белль встала и лёгкой походкой человека совершенно здорового спустилась с крыльца. — Я сейчас проснусь? — только и успела крикнуть вдогонку Реджина. Женщина, что ежедневно смотрела на неё с портрета в гостиной, улыбнулась и стала исчезать в рассветной дымке. — Да, тебя разбудит Робин, попросит молока…***
Сладкий сон Лекси Грей был прерван звуками гремящей на кухне посуды. Девушка приподнялась на локтях и, приоткрыв правый глаз, посмотрела на циферблат будильника, что стоял на тумбочке. Красные циферки убеждали её в том, что сейчас без четверти пять утра, и она не могла поверить, что хоть кто-то из домочадцев посмел в такое время взяться за кулинарию. Всё ещё находясь в полусне, девушка сунула ноги в пушистые тапочки и стала спускаться по лестнице, вознамерившись отчитать злостного нарушителя сна после тяжёлого дня и перед не менее тяжёлым, ведь в больнице не бывает просто. Однако, стоило дойти до кухни, как все её гневные речи вылетели из головы, позабылись даже простые слова, которые она, казалось, знала с раннего детства. Лекси так и застыла в дверном проёме, не смея сделать хоть ещё один шаг. Картина, представшая перед ней, была слишком шокирующей. В розовом спортивном костюме, с заколотыми наверх волосами и в смешном клетчатом фартуке, напевая старую песенку, слова которой мало кто знал, но мотив каждому был знаком, по кухне, словно электрический веник, носилась Изабель Стивенс и пекла печенье. — Изи? — спустя пять минут младшая Грей хоть что-то, но смогла вымолвить. Девушка, вылепив очередную печенюшку и уложив её на противень, подняла глаза. — Лекси, я, наверное, разбудила тебя? — будто сама ответив на свой вопрос, она тут же извинилась. — Прости, я не хотела. — Что ты здесь делаешь? — спросила Александра, даже не задумываясь о том, что какой-то странный вопрос пришёл ей на ум первым, стоило ей увидеть бывшую девушку своего парня. Вернее, мёртвую девушку своего парня, а это другое. Совсем другое. — Пеку печенье, — просто ответила Изабель. — Вам всем некогда — вы учитесь, работаете, строите дома, спасаете мир и совсем забыли, что раньше танцевали в гостиной под громкую музыку, собирались на кухне все вместе и пекли печенье. Шокированная Грей не знала, что сказать на это, кроме того, что Стивенс, пожалуй, права, а Изи тем временем продолжала формировать из теста лакомство и говорить — впрочем, она всегда была болтушкой. — В погоне за лучшими операциями, блестящими знаниями, идеальной мечтой никогда не терять пациентов вы крутитесь, как белки в колесе, забывая жить, смеяться, танцевать и печь вкусности, — она облизала пальцы. Лекси почесала затылок и поняла, что и на это замечание ответить ей вовсе нечего. Они действительно то пропадают в больнице, то заняты чем-то ещё очень-очень важным настолько, что, кажется, живя в одном доме, не каждый день успевают спросить друг у друга, как дела. Лекси медленно прошла и села на высокий стул у столешницы, с другой стороны которой всё ещё суетилась Изабель. Грей не хотела ничего говорить, она хотела послушать, и, на её счастье, Изи и не думала замолкать. — Может быть, кому-то из вас удастся достичь идеала, — улыбнулась она, не отрывая взгляда от противня с тестом, — только люди всё равно не перестанут умирать; они всё равно будут умирать каждый день на ваших глазах. Вы можете похоронить свои жизни, но это никак не поможет вам в спасении чужих. Лекси слушала и вспоминала слова сестры. Мер говорила, что Изи всегда была такой, это она отвечала за жизнелюбие и оптимизм в их великолепной пятёрке. Именно она научила Алекса быть тем, какой он сейчас; именно она единственная свято верила в лучшее, даже когда во мраке уже совсем не оставалось надежды на свет. И, конечно, сейчас ей очень больно видеть оттуда, с небес, как они закрутились в заботах и суете, как они забывают об очень важных мелочах, как они гонятся за недостижимым — ведь после её смерти Алекс работает на износ, а каждую потерю больного некогда циничный дурачок воспринимает словно личную трагедию, будто бы после неё он больше никого не готов терять. И все впряглись в эту его гонку. На деле каждому из них нужно научиться жить после смерти. Сейчас, глядя на то, как весело и задорно она печёт печенье и что на ней нет признаков болезни, здоровый румянец и абсолютно шикарные волосы, Лекси поняла: научиться жить после смерти — вот в чём состоит величайшее искусство. И, кажется, никто из тех, кто окружал её, даже Голд, до конца им так и не овладел, но она обязана будет попробовать и, если потребуется, силой заставить других. — Изи, как ты? — зачем-то вдруг спросила Лекси, вообще не понимая, каким может быть ответ. — Всё хорошо, — улыбнулась Изабель. — Я живу в маленьком домике рядом с лесом. В доме круглый год висят ёлочные украшения, и я никому не разрешаю их снимать. У меня есть трое детей, две девочки и мальчишка. Ещё я много работаю — скажем, я стала педиатром, но по выходным я не забываю печь печенье, устраивать пикники, танцевать и дурачиться. Стивенс поставила противень в духовку, обернулась и наконец посмотрела Лекси прямо в глаза, будто насмехаясь, но не с издёвкой, а искренне и по-доброму. — Это Алекс придумал мне такую жизнь. В какой-то момент он предпочёл думать, что я не умерла, а просто ушла — вышла замуж, живу в доме рядом с лесом, много работаю, воспитываю детей и никому не разрешаю снимать рождественские венки круглый год. — Она вытерла руки о фартук. — Он просто захотел думать, что где-то я так же счастлива, как и он с тобой. В день, когда Мер получит премию Харпера Эйвери, он расскажет тебе об этом. — Мередит получит Харпера Эйвери? — вскрикнула Лекси, подпрыгнув на стуле. В этот момент громко хлопнула форточка, которую кто-то из домочадцев, снова куда-то торопясь, забыл закрыть. От громкого хлопка Лекси проснулась. Она села на кровати и, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, поняла, что это был всего лишь сон, однако через несколько минут она почувствовала, что с кухни пахнет печеньем с корицей… Мередит сегодня тоже не спалось и, тоже вспомнив Изабель, она подумала о важных мелочах, о которых они в последнее время совсем забыли.***
Вспоминая и горюя о тех, кто ушёл из жизни, мы совершенно не думаем о том, что они тоже думают о нас. Они посылают нам знаки и предупреждения, но в суете жизни, которая диктует свои правила, а правило здесь зачастую одно — «нельзя остановиться ни на минуту», мы игнорируем эти знаки. Тогда люди, которых мы любили, возвращаются к нам или нашим близким во снах, чтобы сказать нам то, что именно сейчас важно услышать. Ты справляешься. Ты всё делаешь правильно, ты должен снова научиться улыбаться и быть счастливым. Твой ребёнок, которого ты даже не видела и о котором ты так тоскуешь, в порядке, и тебе не нужно переживать за него. Тебе не нужно быть мной, не нужно пытаться быть лучше, чем я, или хотя бы как я; ты и так хорошая жена и мама, ты справляешься. Вы уже потеряли меня, и после меня вы потеряете ещё десятки человек, близких или своих пациентов; нельзя стать идеальным врачом, нельзя стать идеальным человеком, нельзя спасти всех или сделать так, чтобы люди перестали умирать. Нужно просто делать свою работу, делать её на совесть, чтобы с уверенностью сказать, что ты сделал всё, что мог. Но нельзя забывать о важных мелочах — танцах и печенье с корицей… И иногда эти послания доходят до своих адресатов. Проснувшись утром, Реджина Голд испечёт пирог с черникой, и в этот раз он получится изумительно вкусным. Она дождётся вечера и, взяв угощение, постучится в дом Скаво. Домохозяйки будут играть в покер и обсуждать сплетни, что произошли на их улице за неделю. В какой-то момент миссис Голд обронит как бы невзначай: — Белль очень по вам скучает. Сию секунду стихнут все звуки, домохозяйки посмотрят на неё и не станут уточнять, с чего она так решила, просто положат свои ладони поверх её руки, а Бри тихо прошепчет: — Мы тоже…