Путешествие в тысячу ли

Цинмин — праздник чистого света, день поминовения усопших, был одним из самых важных событий не только в императорской семье, но и во всей Поднебесной. Ещё с ночи слуги украсили все двери в Запретном городе и в саду Совершенства и Чистоты ивовыми веточками. По старой легенде считалось, что божество Гуаньинь отпугивало ветвями этого дерева злых духов и защищало народ от тёмной ци. За день до празднования Цинмин, ещё со времён династии Тан, было положено есть только холодную пищу, очищая себя от внутреннего огня и даруя своей душе спокойствие, из-за чего Цинмин так же называли днём чистоты и ясности мысли. Тэхён весь день, предшествующий празднику, питался фруктами и ягодами, которые в начале апреля было очень сложно достать, но Дэмину всё же удалось исполнить его маленькую прихоть. Главный евнух Ли то ли пытаясь ублажить Его Величество, то ли стараясь загладить вину перед Благородным Господином Ким за их последнюю ссору, приказал императорским кухням, доставить во дворец Лунного сияния немного фруктов, привезённых императору из жаркого Хайнаня. Чимин, удивлённый столь щедрыми дарами, попытался отказаться и отправить их беременному Благородному Супругу Сун, но вовремя вышедший в приёмную залу Тэхён успел утащить в восточные комнаты не меньше половины фарфоровых ваз с красными амбери и сладкой мякотью плода хлебного дерева. На двадцать пятый день четвёртого месяца Лунного календаря все омеги императорской семьи облачились в скромные белые ципао, окаймлённые чёрной ленточкой по воротнику, и сняли все украшения, оставив в своих волосах лишь деревянные шпильки без единого драгоценного камня. Они сели в паланкины и направились в путь. Тэхён отдёрнул маленькую шторку, с интересом наблюдая за проносящимися мимо садами, высокими краснокаменными воротами Духовной доблести, беседками у лунного озера и цветочными павильонами. Он стал частью Дальнего дворца более четырёх месяцев назад, но всё ещё не смог привыкнуть к великолепию императорских владений. Богатые росписи и затейливые орнаменты, украшающие даже самую скромную скамейку, кружили голову. Всё хотелось разглядывать, ко всему хотелось прикоснуться. Примерно через час они прибыли в храм Вечного мира. Паланкины опустили и Дэмин, сопровождающий Тэхёна, отдёрнул шторку, помогая ему выйти. Омега запрокинул голову, с восторгом в глазах разглядывая величественное здание, под воздушными, лихо закрученными карнизами, которого гнездилось множество птиц. Паланкины двигались в строгой ранговой последовательности. Первым в сопровождении многолюдного драконьего хвоста шёл паланкин императора. За ним следовали паланкины Вдовствующего вице-Императора, вице-Императора, который к большому счастью всего Дальнего дворца, успел выздороветь к празднику, далее шли паланкины Благородных Супругов, Супругов и других омег гарема. Тэхён оказался почти в самом конце, но его это не сильно расстроило. Оттуда, где остановился его паланкин, открывался великолепный вид на храм и на его обитателей. Навстречу императору вышли все монахи, служившие в храме Вечного мира. Где-то в конце, за спинами остальных, можно было заметить даже детей, в характерных для храмовой одежды серых робах и с побритой налысо головой. Впереди всех шёл главный монах. Его длинная белая борода доставала ему почти до колен, а сгорбленная под тяжестью лет спина изгибалась дугой, отчего шаги его были неловкими и тяжёлыми. Он щурился, пытаясь разглядеть подслеповатыми выбеленными временем глазами молодого монарха и морщины, испещряющие его лицо, становились ещё глубже и заметней. — Приветствую, Ваше Величество. Для нас честь принимать вас и Великого Вдовствующего вице-Императора, — прокряхтел он, ещё сильнее сгибая старческую спину в поклоне. Все монахи, стоящие за его спиной, склонились вслед за ним. Их голоса слились в дружный хор единого приветствия. Император кивнул, поднял руку и громко, чтобы его услышали все, произнёс: — Не нужно церемоний! Главный монах тут же, словно только этого и ждал, выпрямился и, громко шаркая ногами, повернулся в сторону высоких ворот, указывая на них мелко подрагивающей рукой. — Прошу вас, проходите за мной, — произнёс он и медленно двинулся вперёд. Главный евнух Ли, вместе с драконьим хвостом и всеми слугами омег Дальнего дворца, остался у ворот, пропуская внутрь только августейших особ. Тэхён оглянулся. Миновав анфиладу арочных проходов, расписанных иероглифами и изображениями священных животных, они попали в огромный зал. Их окружали колонны, украшенные резьбой и множество позолоченных статуй божеств. От их застывших в одухотворённых выражениях лиц по телу омеги пробежала стая мурашек. Тэхён почувствовал, как у него странно начинают неметь кончики пальцев, а в груди тяжёлым комом сворачивается тоска. Звуки их шагов разносились по всему залу, блуждали между колонн и растворялись под высоким потолком, украшенным богатым орнаментом. От количества золота и свечей, чей огонь пускал множество бликов по драгоценным поверхностям, начинало рябить в глазах. Пространство залы делилось колоннами и резьбой на потолке на несколько более мелких залов вокруг одной большой, от чего у Тэхёна, внимательно разглядывавшего всё вокруг, начала кружиться голова. Собственное дыхание казалось ему непростительно громким. Каждый вздох возносился под потолок и, ударившись об него с оглушительным громом, бился о колонны и статуи святых. Он сам не заметил, как стал дышать через раз, боясь потревожить застывших блестящей позолотой божеств. Из всех них Тэхён узнал лишь главного маньчжурского бога Шамана и покровителя ханьского народа Кан Кона. Евнухи вручили им сосуды с ароматическими палочками, и повели к алтарям. Перед каждым император и все омеги Дальнего дворца должны были возжечь благовония и совершить три церемониальных поклона, пока монахи, устроившись на бамбуковых ковриках, монотонно пели молитвы. Одной рукой они играли на деревянном муи, а другой, не переставая, перебирали четки. Заплатив дань уважения пятнадцати предкам, Тэхён почувствовал накатившую тяжёлой лавиной усталость. Ноги, обутые в туфли на высоких танкетках, начинали ныть и мелко подрагивать каждый раз, когда, совершив очередной поклон, омега пытался подняться. Монотонное пение монахов теперь напоминало причитание профессиональных плакальщиков, которых в жарком Уху нанимали на похороны. Тэхён вспомнил, как омеги в длинных белых одеждах шли за гробом его отца и рыдали, так громко и фальшиво, что ему становилось дурно. В храме было очень жарко, как и год назад, когда летний зной пришёл намного раньше положенного, и раскаленное солнце начинало плавить волосы на голове уже в апреле. Тэхёну почудилось, что он снова стоит во дворе своего дома и наблюдает за тем, как соседские альфы помогают закапывать гроб его отца под клёном, а плакальщики рыдают и воют, заглушая тихие всхлипы бледного от горя Тэнги. Тэхён склонился перед очередным алтарём, вытянув вперёд руки с зажатыми в них тремя палочками благовоний. От резкого запаха сандала перед глазами всё поплыло. Омега бросил взгляд на императора, чья широкая прямая спина медленно склонялась в очередном поклоне. Казалось, его совсем не утомили эти длительные и монотонные действия, что нельзя было сказать о Вдовствующем вице-Императоре, который с каждым алтарём двигался всё тяжелее, а затем и вовсе скрылся в боковом проёме, откуда выходили монахи. Тэхёну захотелось последовать за ним и отдохнуть, но у него не было такого права. Вице-Император, не смотря на слухи о его тяжёлой болезни, выглядел абсолютно здоровым и отдохнувшим. Даже скромные белые одежды и отсутствие украшений не могли скрыть яблочного румянца на его щеках и взглядов полных торжества, которые он время от времени бросал через плечо на идущего за ним Юнги. Тэхён перевёл взгляд на Благородного Супруга Мин. Белый был ему совсем не к лицу и лишь ещё сильнее выделял нездоровую бледность кожи омеги и залёгшие под глазами тени. Сандаловые палочки в его руках мелко подрагивали, а поклоны становились всё менее глубокими. Обогнув очередную колонну, Тэхён заметил, что не он один наблюдает за Юнги. Император обернулся и внимательно смотрел за тем, как его Благородный Супруг совершает очередной неглубокий поклон. Покачав головой, Чонгук подошёл к Юнги, что-то тихо ему сказал и нежно коснулся губами макушки. Омега в ответ лишь кивнул и скрылся в боковом проходе, спрятанном между двумя толстыми колоннами. Торжество в глазах вице-Императора мгновенно потухло, и он кинул быстрый недовольный взгляд на Тэхёна. Омега пошатнулся и прикусил губу, сильнее сжимая в руках тонкие палочки. Было абсолютно понятно — вице-Император недоволен тем, что Его Величество до сих пор заботится о Юнги и оказывает ему знаки внимания. Тэхён опустил взгляд. Злость Шэланя не вызвала в нём ни страха, ни вины, всё перекрывала едкая зависть, заполнившая его нутро. Омеге тоже хотелось отойти в боковые комнаты и отдохнуть, но никто не обращал внимания на его усталость. Сжав зубы Тэхён, снова приклонил колени, чувствуя, как на них наливаются болезненные синяки. Омега поднял глаза и встретился взглядом с мужчиной в золотом лунпао, изображённым на огромном, в человеческий рост, портрете. Он сидел в характерной «императорской» позе на широком золотом троне с шестью струящимися по подлокотникам драконами. Их клыкастые пасти были распахнуты и из них пламенем вырывались драгоценные камни, инкрустированные в золотые подвески. Взгляд пожилого мужчины на портрете был уставшим, внешние уголки глаз и бровей сильно опущены вниз, уши, словно подражая статуям Будды, торчали из-под ярко-красного бархатного головного убора с трёхъярусным навершием. Тэхён посмотрел на склонившегося в очередном поклоне императора, и его губы тронула лёгкая чуть насмешливая улыбка. Уши Чонгука торчали точно так же, как и у его покойного дедушки — под портретом была закреплена табличка с золотыми иероглифами «Император Канси». — Его Величество говорил по-тибетски и читал сутры на тибетском языке, — сказал монах, сидевший на бамбуковой подстилке возле портрета. Тэхён вздрогнул и перевёл на него взгляд. Монах был настолько стар, что вполне мог сам видеть императора Канси и слышать, как он читает тибетские сутры. — Раньше юные кронпринцы с детства посещали храм Вечного мира. Я помню, как Его Величество вошёл сюда в первый раз, — он вытянул шею и посмотрел на замершего у алтаря императора Юнчжена Чонгука. — Тридцать лет прошли в мгновение ока. — Я думал, кронпринцев не берут в храм, — прошептал Тэхён, пытаясь продлить беседу, лишь бы не кланяться очередному императорскому предку. — С тех пор, как пятый кронпринц Минли разбил хрустальную статую великого бодхисаттвы Манджушри, Его Величество запретил кронпринцам младше семи лет от роду посещать церемонии. — А как же Третий кронпринц Инчжу и Четвёртый кронпринц Юн? — Третий кронпринц Инчжу прибыл в храм в начале часа тигра . Он уже отдал дань уважения императорским предкам и с тех пор молится на главной площади перед Великой сутрой. Четвёртый же кронпринц Юн заболел, — монах замолчал. Его сухие сморщенные губы растянулись в усмешке. Тэхён чуть дёрнул плечами, ему показалось, что вот-вот и тонкая кожа губ монаха лопнет от напряжения и из неё польётся тёмная, почти чёрная, кровь. — Не смею вас больше задерживать, юный господин. Тэхён резко кивнул и продолжил свой путь к следующему алтарю. Краем глаза он заметил, что Благородный Супруг Сун с одобрительного кивка вице-Императора встал и также скрылся за колоннами. Тэхён очень устал, поэтому, поклонившись очередному алтарю и поняв, что он был последним, чуть не захлебнулся от радости, тёплой волной, омывшей его душу. Он поднялся на ноги. Монахи последовали за ним, встав со своих бамбуковых подстилок. — Это конец? — на грани слышимости прошептал Тэхён. — Великий Будда, неужели это конец. — Теперь прошу вас пройти во двор, — громко прокаркал главный монах и пошаркал в сторону второго арочного коридора. Все последовали за ним. Тэхён, хоть и понимал, что их паланкины находятся в противоположной стороне, надеялся, что за то время, пока они совершали церемониальные поклоны, евнухи перенесли их к другому выходу, но его надежды оказались напрасны. Они вышли на большую площадь, в центре которой стоял ещё один алтарь. Перед ним, как и сказал старый монах у портрета императора Канси, уже молился Третий кронпринц. После храма, освещённого только огнём свечей, яркое полуденное солнце заставляло зажмуриться. Сквозь тёмные пятна, замелькавшие перед глазами, Тэхён увидел, что Инчжу обернулся, но император жестом разрешил ему не вставать. Омега медленно, пошатываясь, прошёл вслед за всеми к мраморной плите и приклонил колени. Монахи сели по обе стороны от императора и его гарема и снова запели. Тэхён тихо всхлипнул и стал молиться о том, чтобы церемония поскорее закончилась. Главный монах, встав на колени возле алтаря, чуть в стороне от императора, трижды коснулся лбом земли и встал. Он вытянул из широкого рукава своей серой робы манускрипт и, развернув его, принялся певуче зачитывать по-мандарински имена императорских предков с их кратким жизнеописанием. Со временем Тэхён понял, что не может отличить восхваление одного предка от другого, настолько они были однотипны. Слова «доблесть», «честь», «великая нравственность натуры» и «высокие познания» встречались во всех параграфах. После каждого жизнеописания все должны были пять раз поклониться, коснувшись лбом земли. Список имён между тем, казался бесконечным. Некоторые омеги не выдерживали и кидали умоляющие взгляды на вице-Императора. Если тот отвечал им кивком, они поднимались с земли и уходили в храм, как догадывался Тэхён в те самые боковые комнаты, в которых намного раньше скрылись Вдовствующий вице-Император и Благородные Супруги. Тэхён громко прочистил горло и попробовал обратить на себя внимание вице-Императора, но тот проигнорировал его. Омега зажмурился и снова пять раз коснулся лбом земли. Солнце безжалостно било ему прямо в спину и Тэхёну казалось, что после следующего поклона он не сможет подняться. Когда вице-Император отпустил Придворного Первого Ранга Бинь, Тэхёна чуть ли не затрясло от обиды, но заметив каким неодобрительным стало лицо Его Величества, когда Ли Чену проходил мимо него, омега решил, что больше не станет пытаться привлечь внимание вице-Императора и отстоит церемонию до конца. Тем временем, главный монах закончил перечисление имён, но не успела в сердце Тэхёна зародиться очередная надежда, как он тут же сказал, что теперь этот же список нужно прочитать по-маньчжурски. Омега как-то задушено всхлипнул и снова склонился в очередных поклонах. Ему казалось, что он разбил колени и лоб в кровь. Когда монах закончил повторное чтение списка и позволил им встать, Тэхён не смог подняться. Ноги отказывались его слушаться, колени дрожали, а перед глазами всё плыло. Приложив последние силы для того, чтобы восстановить координацию, он всё-таки встал и посмотрел на остальных омег. Вице-Император выглядел также идеально, как и в тот момент, когда заходил в храм, лицо Наложнока Чунь приобрело столь одухотворённое выражение, что Тэхёну стало тошно. Чимин же выглядел не лучше него. По его шее скатывались капельки пота, походка отяжелела, лишившись врождённой плавности и лёгкости, а ципао чуть сбилось в бок. Почувствовав взгляд омеги, Супруг Пак обернулся и вымученно улыбнулся ему. Тэхён попробовал ответить тем же, но усталость, сковавшая его тело, была столь сильной, что не позволила ему шевельнуть даже уголком губ. Лицо Наложника Мэй выглядело очень раздражённым. Весь его вид говорил о том, что будь его воля, он бы в жизни не вошёл в этот храм и не стал бы кланяться ни перед одним из алтарей. Тэхёну стало смешно. Он чувствовал почти тоже самое, но не смел показывать своего недовольства столь открыто. И всё же Наложник Мэй всё ещё не ушёл в боковые комнаты за колоннами храма. Неугомонный, в свои-то преклонные годы, монах повёл их вдоль храмовой стены, рядом с которой стояли, выстроившись в ряд, каменные боги. Вдалеке виднелся флагшток с кормушкой для птиц на вершине. В древности считалось, что именно птицы относили духам предков императорские послания, поэтому их никогда не выгоняли из храмов, не сбивали сплетённые ими гнёзда с карнизов и очень уважали. Когда они дошли до площадки с флагштоком, монах громко хлопнул в ладоши. Появились двое мужчин с измазанными грязью лицами, на головах у них были шапки, покрытые рыбьей чешуёй из меди, а одежды, казалось, были сделаны из тысячи цветных лоскутов. На шее у них висело множество бус, которые переплетались между собой в беспорядочную паутину. На их пальцах болтались привязанные тонкими нитями колокольчики, а на поясах были закреплены барабаны. Они начали плясать вокруг них и громко петь. Тэхён почувствовал, как маленькие волоски на его руках встали дыбом, а перед глазами замелькали чёрные мушки. — Что это за кошмар? — бледными губами прошептал омега. — Это жрецы культа шамана, — ответил подошедший к Тэхёну Чимин. — Они передают с птицами послания предкам, которые мы всё это время произносили в своих мыслях. Птицы же унесут их на небеса! Тэхён с удивлением посмотрел на Чимина. Он и не задумывался о том, что во время этой утомительной церемонии должен был кому-то что-то желать. Тем временем жрецы отошли в сторону и начали кружиться вокруг флагштока. Омега никогда не видел такого дикого и необузданного танца: жрецы приседали и изгибались, вскидывали руки и громко хлопали в ладоши. Колокольчики, привязанные к их пальцам, надрывались звоном. — Свинья! — вдруг закричали они, и Тэхён вздрогнул. Четыре монаха вынесли толстую свинью со связанными копытами. Она изворачивалась, выла и хрюкала. Монахи пронесли её вокруг флагштока и скрылись за каменными статуями божеств. За ними появился молодой евнух, он нёс в руках огромное золотое блюдо, на котором извивалась живая рыба. Он поднёс её к императору, старый монах вынул из рукава нож и передал его альфе. — Рыба! — заголосили жрецы и вскинули руки к небу. Чонгук полоснул ножом вдоль рыбьего брюха, на золотое блюдо полилась кровь и сгустки чего-то, что Тэхён не хотел видеть. Где-то за статуей божества раздался громкий визг. Омега зажмурился и громко сглотнул, пытаясь побороть подкатившую к горлу тошноту, а когда открыл глаза, увидел, как из-за статуи вынесли свиную голову. Её положили у ног императора, рядом с ней поставили тарелку с мёртвой рыбой. — Петух! — закричали жрецы и Тэхёну захотелось отвернуться и убежать. Тут принесли петуха и глиняный горшок. Тэхён впился взглядом в завихрения чёрных волос на шее у Чимина. Он не видел, но по звукам и по тихой просьбе монаха понял, что Чонгук перерезал петуху горло и слил кровь в горшок. Птицу положили рядом с рыбой, а горшок с кровью унесли. Танцующие вокруг убитых животных жрецы культа шамана к великому облегчению Тэхёна унеслись прочь, а к ним подошли евнухи и каждому, начиная от императора и заканчивая Придворным Первого Ранга Фань вручили пиалы с вином. Тэхёна так сильно тошнило, что он даже не заметил, как подошла его очередь окропить жертвоприношения. Старый монах бесцеремонно подтолкнул его в спину и омега, чуть пошатываясь, вылил на свиную голову, разрезанную рыбу и обезглавленного петуха вино. Когда они вышли к главным воротам, там их уже ждали ушедшие раньше омеги во главе с Вдовствующим вице-Императором. Он же держал в руках сутру о Восхвалении предков. Даже издалека Тэхён увидел, что сутра была написана кровью. Стоящий рядом с ним Юнги был всё столь же бледным, но теперь Тэхён был уверен, что выглядит не лучше него. Цингун вручил сутру главному монаху, но всё это прошло мимо Тэхёна. Он подошёл к Дэмину и позволил его сильным рукам придержать своё ослабевшее тело. На обратном пути в паланкине Тэхёну стало так плохо, что он сполз с сиденья и, уткнувшись лбом в деревянную перекладину, заснул.

***

Главный евнух Ли шёл рядом с паланкином императора и внимательно смотрел на тень, отбрасываемую полями своей конусовидной бамбуковой шляпы. Его голова мерно покачивалась в такт шагам, опускаясь всё ниже и ниже. Высоко стоящее солнце начинало припекать. Идти до сада Совершенства и Чистоты было ещё долго. Евнух, следующий за ними, нёс большой жёлтый зонт, но он почти не спасал от обрушившейся на город жары. Воздух и земля были раскалены до предела, делая жару почти невыносимой. Косые лучи солнца били в спину. — Ли, — раздалось из паланкина, и совсем поникший евнух резко встрепенулся, выпрямляясь и высоко поднимая подбородок. — Да, Ваше Величество? — Ты выполнил задание, которое я дал тебе утром? — Да, Ваше Величество! Последовала пауза, затем шторка паланкина распахнулась, и оттуда показалось недовольное лицо альфы. Его брови сошлись на переносице, на лбу блестели капельки пота, а на воротнике, у самой шеи застыло маленькое красно-коричневое пятнышко. Евнух предположил, что это была кровь, попавшая на императорскую одежду во время ритуала жертвоприношения. — Ну, так говори! — нетерпеливо гаркнул Чонгук, и евнух вздрогнул, чуть заторможенно отрывая взгляд от испачканного воротника и поднимая его к лицу альфы. Голова, перегретая солнцем, соображала туго. — Хойчжэн Гойханьгоро был перезахоронен на северном кладбище три месяца назад, — всё-таки ответил евнух, непроизвольно обернувшись и кинув быстрый взгляд на идущего в хвосте великолепной процессии Дэмина. Этот невыносимый евнух даже представить себе не мог, сколько проблем доставил Ли своими бездумно брошенными словами. В тот день, когда Его Величество отправил Ли в Запретный Город за главным поваром дворца Земного спокойствия, евнух сразу же почувствовал неладное. Когда же Ли узнал, что Сяо Ха был вызван в сад Совершенства и Чистоты только для того, чтобы приготовить свои фирменные Ма Чиу, он понял, что проблемы могут возникнуть нешуточные, но по грани его душевного спокойствия прошёлся сам император, когда заявил, что в Цинмин — в великий праздник Цинмин — ему нужно будет тайно покинуть сад Совершенства и Чистоты. И главным вдохновителем и сподвижником столь ужасной идеи в голове Его Величества был никто иной, как Ян Дэмин! Ли сжал зубы, кинув ещё один колючий взгляд в сторону идущего рядом с паланкином Благородного Господина Ким, евнуха. — Хорошо, — Чонгук кивнул. — Позаботься о том, чтобы сегодня вечером на этом кладбище не было людей. — Ваше Величество, но ведь праздник, — попытался возразить евнух, но поймав раздражённый взгляд императора, опустил голову и сказал. — Я позабочусь об этом, Ваше Величество, — покорно произнёс он, а затем вскинул голову. Глаза его засияли. — Ваше Величество, я слышал, что Третий кронпринц Инчжу проявил себя благочестивым юношей с высокими моральными идеалами. Он от имени Вашего Величества совершал церемониальные поклоны на протяжении многих часов! Это вершина сыновьего почтения! Мне кажется, воспитание Благородного Супруга Мин идёт Третьему кронпринцу только на пользу. — Даты, когда императорские предки ждут церемониального поклонения, весьма многочисленны, но из-за неспокойной обстановки в стране, наша семья давно выбилась из графика, — Чонгук усмехнулся. — Я боялся, что мои предки будут опечалены, но поступок Инчжу должен был их утешить. — Вы абсолютно правы, Ваше Величество, — главный евнух Ли быстро закивал и вдруг, будто вспомнив о чём-то очень важном, воскликнул. — А священная сутра о Восхвалении предков, написанная лично Благородным Супругом Мин! Разве это не высшая степень почтения? — Юнги меня не разочаровал, — сказал император и уже хотел задёрнуть шторку, но Ли ему не позволил. — Ваше Величество, вы ведь давно не посещали дворец Императорских пионов. Возможно, вы бы хотели посетить его этим вечером? Чонгук склонил голову и внимательно посмотрел на евнуха. — Ли, тебе ли не знать, чем я собираюсь заняться этой ночью? — произнёс он, чуть растягивая слова. Заметив на секунду промелькнувшее во взгляде евнуха раздражение, он холодно добавил. — И ты лично сообщишь Благородному Господину Ким о том, что я приглашаю его на «горячие источники». Ли покорно кивнул. Если бы Его Величество и правда собирался на горячие источники с понравившимся ему наложником, он бы не посмел и слова сказать против. Но Чонгук хотел лично посетить городское кладбище и, если об этом узнает Вдовствующий вице-Император, не сносить Ли своей головы. Наконец они минули ворота Духовной доблести и вернулись в сад Совершенства и Чистоты. Процессия паланкинов стала редеть, то один, то другой из них скрывался за очередным поворотом, ведущим к дворцам. Вскоре император остался в сопровождении только своего «драконьего хвоста». — Ваше Величество, вас уже ждёт лекарь Хейн, — напомнил главный евнух Ли, помогая Чонгуку выйти из паланкина. — Он остановился в малой приёмной. — Хорошо, пригласишь его после того, как я переоденусь.

***

— Господин, как же вы так! — воскликнул Дэмин, подхватывая вывалившегося ему в руки Тэхёна. Омега осоловело захлопал глазами. Носильщики, поставившие паланкин на землю, удивлённо посмотрели на Тэхёна. Дэмин махнул рукой, жестом указывая им отвернуться. — Я заснул? — голос омеги был чуть хриплым, на лбу красовалось так и не сошедшее красное пятно от множества поклонов. Дэмин негромко хмыкнул и помог Тэхёну встать на ноги. — Видимо, вы слишком утомились, господин. — Не смей смеяться надо мной, — буркнул Тэхён и посмотрел на вышедшего из соседнего паланкина Чимина. Тот вежливо прикрывал веером расцветшую на губах улыбку. — И ты тоже. Чимин не выдержал и засмеялся. — Прости, — выдавил он, закрывая веером уже всё лицо. — Чтобы ты делал, если бы рядом не было Дэмина? — Ещё раз ударился бы лбом о землю, — недовольно заключил Тэхён, одёргивая чуть задравшееся ципао. — Я ужасно устал. Сейчас все мои мысли только о горячей воде, которая смоет с меня всю эту пыль! — Тут я с тобой согласен, — отсмеявшись, кивнул Чимин. Тэхён огляделся и с облегчением понял, что небольшой конфуз случился с ним уже посреди центрального двора дворца Лунного сияния, а из свидетелей были лишь его и Чимина слуги. Омега посмотрел на стоящего рядом с синим паланкином Супруга Пак Фэна. Лицо слуги имело выражение крайнего осуждения и недоумения. Он смотрел на Тэхёна так, словно в его голове никак не могло уложиться осознание, что Тэхён не один из дворовых мальчишек, которых он отгонял от главных ворот поместья Цзыли, а Благородный Господин Его Величества. Тэхён решил быть выше осуждающих взглядов слуги, поэтому сделал вид, что и вовсе их не замечает. Он отпустил носильщиков паланкина, вежливо распрощался с Чимином и, зайдя во дворец, сразу же направился в восточные комнаты. Там Тэхён наконец смог исполнить свою мечту и уложить уставшее и замученное тело в горячую душистую ванну. — Это было просто ужасно, — пожаловался он Тэхи, который усердно мыл его волосы. — Мы кланялись и кланялись. Мне казалось, что это никогда не закончится. Ты даже представить не можешь, как у меня болят колени. — Дэмин отправился к лекарю Чжану, — ответил слуга, смывая тёплой водой пену с кожи омеги. — Думаю, когда вы выйдете из ванны, он уже вернётся с лечебной мазью. — Хорошо, — с облегчением выдохнул Тэхён и ещё глубже погрузился в воду. — Я понимаю, почему Благородные Супруги ушли до того, как мы вышли на главную площадь. Я думал, что лишусь чувств от того ужаса, который увидел. Да ещё и эта жара, — омега застонал. — Мы в Уху праздновали Цинмин совсем по-другому. — Расскажете? Тэхён тихо засмеялся. — На самом деле, как и все. Мы ходили на могилы и приводили их в порядок, запускали воздушных змеев в небо, а потом перерезали верёвки и загадывали желания, объедались рисовыми шариками Цинтуань и острыми улитками. — А мы с папой делали чуньбин, — прошептал Тэхи. Тэхён обернулся, услышав в его голосе дрожь. В широко распахнутых глазах слуги стояли слёзы. — Прости меня, — выдохнул Тэхён, взяв ладони Тэхи в свои руки. — Я так долго пытался смириться с тем, что не смогу посетить могилу своего отца, что совсем забыл, что это можешь сделать ты. — Что вы такое говорите, господин? — тихо всхлипнул Тэхи, утерев рукавом ципао слёзы. — Я ведь могу отпустить тебя на один день из дворца, и ты сможешь навестить могилу своего папы. Тэхи покачал головой. — Нет, господин, я останусь с вами! — Не говори глупостей. Лучше помоги мне одеться. — Тэхён резко поднялся, вылезая из ванны. Тэхи вскочил на ноги, протягивая руки, чтобы помочь ему выйти. Он закутал Тэхёна в огромное полотенце и подал туфли. — Я напишу указ, и дворцовые стражники должны будут тебя выпустить. Тэхён быстро вытерся и, не обращая внимания на липнущие к коже мокрые волосы, натянул на себя штаны из тёмно-фиолетового шёлка. Тэхи помог ему надеть такого же цвета дудоу, украшенное золотой вышивкой. Слуга заплёл мокрые волосы омеги в косу и обернул её вокруг его головы. Накинув на плечи рубашку, Тэхён вышел из ванной комнаты. В гостиной на широком дубовом столе всегда хранились четыре драгоценности учёного кабинета: бумага, тушь, чернильный камень и кисти. Дэмин часто ворчал, что им нечего делать в гостиной среди ваз и цветов, но у Тэхёна не было своего кабинета, а прятать «четыре сокровища» в шкаф он не хотел. Они напоминали ему об отце. Тэхён взял в руки кисть, огладил пальцами украшенную замысловатой резьбой ручку кисточки, и написал короткий указ. Он включал в себя разрешение покинуть дворец сегодня и строгий наказ, обязывающий слугу вернуться в сад Совершенства и Чистоты на следующий день до часа лошади . Отдав его Тэхи, он сказал: — Иди и не плачь. Ты должен отдать выказать уважения своему папе. Тэхи тихо всхлипнул и зажмурился. — Спасибо вам, господин, — слуга низко поклонился. — Большое вам спасибо.

***

— Вы поступили очень благородно, — произнёс Дэмин. Его вкрадчивый глубокий голос разлился теплом по телу Тэхёна. Омега сидел в кресле, подставляясь под ласковые прикосновения евнуха, расплетающего его волосы. Они падали на плечи Тэхёна извитыми волнами. Дэмин заворожённо рассматривал получившиеся кудри. — Вам очень идёт, — прошептал евнух. — Что идёт? — Тэхён запрокинул голову, и в его глазах, обрамлённых тёмными ресницами, сверкнули отблески заката, пробравшиеся в комнату через окно. Солнце уступало своё место на небосклоне, и багряный край небес поблек, став тускло розовым. На дворцы опускалась сумеречная тишь, а на их обитателей сонная нега. Омега зевнул, прикрывая рот рукой, и склонил голову влево, обнажая белую шею. Дэмин не удержался и почти не ощутимо коснулся его кожи пальцами. — Кудри, — прошептал евнух. — Они очень идут вам. — А я уж подумал ты про благородство, — засмеялся омега. — Ты сегодня сам не свой, как будто чего-то ждёшь. — Я и правда кое-чего жду, — признался Дэмин и снова провёл по его волосам ладонью. — Чего же? Евнух промолчал. В дальних комнатах послышался шум. Тишина, окутавшая дворец колыхнулась и растворилась туманной дымкой. Кто-то пришёл, побеспокоив их уютное уединение. Дэмин прекратил перебирать волосы Тэхёна и отошёл на два шага от его кресла. Омега тяжело вздохнул и, пригладив растрёпанную копну, сменил своё положение на более благопристойное. — Узнай, кто там, — попросил Тэхён. Дэмин кивнул и вышел из комнаты. Вернулся он уже не один, за ним, недовольно размахивая красной метёлкой, шёл главный евнух Ли. Он поклонился омеге и произнёс: — Приветствую вас, Благородный Господин Ким. — Евнух Ли, — Тэхён кивнул ему, возвращая приветствие. — Что привело вас ко мне в столь поздний час? — Его Величество желает встретиться с вами, — ответил евнух, позволив себе поднять глаза на уровень колен Тэхёна. Его веки были полуприкрыты, из-за чего он напомнил омеге большую ленивую ящерицу. На губах Тэхёна появилась еле заметная, глумливая улыбка. — Сейчас? — спросил он, постаравшись придать лицу насколько возможно безмятежное выражение. Ни под каким видом нельзя допустить, чтобы главный евнух заподозрил что-то неладное. Тэхёна взволновало приглашение Его Величества, но недовольное лицо Ли ясно давало понять, что он не в восторге от решения императора. — Сейчас, — хлопая себя по коленям красной кисточкой, ответил евнух. Тэхён чуть громче, чем сделал бы это полностью спокойный человек, выдохнул и посмотрел на Дэмина. От напряжения кончики его пальцев онемели. Ему могло показаться, только показаться, но в какой-то момент глаза Дэмина вспыхнули торжеством, словно ночные пруды, в которых отражаются звёзды.

***

— Что происходит? — спросил Тэхён, внимательно вглядываясь в сосредоточенное лицо Дэмина. За окнами клубился сумрак. Блики, освещающих комнату свечей гуляли по его лицу. Тэхён поднял руку и коснулся щеки Дэмина помеченной тёмно-жёлтым пятном. Оно перескочило на ладонь омеги, испачкав его пальцы. — Ты выглядишь слишком довольным. Евнух поправил воротник ципао Тэхёна и застегнул три золотых пуговички у его плеча. Они стояли непозволительно близко друг к другу, но не чувствовали никакого смущения. На самом деле такая близость с Дэмином становилась личной зоной комфорта для омеги. Дышать было легче, сердце билось спокойно и ровно. — Я рад за вас, господин, — уголок губ евнуха дрогнул, глаза продолжили сиять. — Нет, ты не просто рад, — Тэхён отстранился и коснулся пальцами подбородка Дэмина, заставляя его посмотреть на себя. — Ты торжествуешь! Ты что-то сделал и снова скрываешь это от меня. — Господин, — выдохнул евнух и его глубокий, исходящий из самой груди голос, заставил волоски на руках Тэхёна встать дыбом. — Я хотел сделать вас чуть более счастливым. Не в моих силах дать вам то, чего вы так желали, но Император может. — Что? Что ты убедил его сделать? — Я не скажу, — Дэмин улыбнулся. — Для того, чтобы узнать, вам придётся сесть в паланкин.

***

Темноголовые кедры, сплетаясь ветвями, превратили длинную, посыпанную гравием аллею в некое подобие сумрачного туннеля. Паланкин мерно покачивался. Евнухи-носильщики внимательно вглядывались в темноту под ногами, стараясь не сбиться с шага. Они устали. Тэхён отдёрнул шторку и внимательно посмотрел на вьющуюся по склону холма дорогу. Она казалась ему багрово красной и мутной, словно вязкая грязь, появившаяся после сильного дождя. Сейчас эта дорога имела только одно значение — она вела Тэхёна к императору и казалась до ужаса ненадёжной. Омега усмехнулся. «Скользкая извилистая дорожка, погружённая во тьму — вот путь, на который я встал!» — беззвучно воскликнул он, и сердце его заколотилось ещё сильнее. Холодное, тревожное предчувствие беды, не перестававшее терзать Тэхёна с тех пор, как императорский гарем переехал в сад Совершенства и Чистоты, вдруг ушло куда-то вглубь сознания, будучи вытеснено уже знакомым лихорадочным жаром, томившим его каждый раз перед встречей с Его Величеством. И всё же Тэхён доверял Ян Дэмину. Омега верил — куда бы не привела его эта скользкая извилистая дорожка — это ему не навредит. Он задёрнул шторку и решил больше не отслеживать путь. Евнухи принесут его туда, где он должен быть. Они шли долго. Тэхён догадывался, что паланкин давно покинул сад Совершенства и Чистоты. Иногда до омеги доносился гул уличной толпы, разговоры и шум. Он так давно этого не слышал. Тэхён вспомнил, как шумно и жарко было в тот летний день, когда он вместе с Тэнги и братом вошёл в Пекин через южные ворота. Как поразило его разнообразие торговых лавок, наряды прохожих и звуки. Множество разномастных, не сочетающихся друг с другом звуков. Они обрушались на него вместе с запахами и лавиной эмоций, исходящей от людей. Омега приоткрыл шторку, чтобы хотя бы на секунду заглянуть в прошлое, но один из четырёх евнухов, несущих паланкин, тут же попросил его этого не делать — простым людям было запрещено видеть императорских омег. Сердце Тэхёна болезненно сжалось. Всё это, и разномастные звуки улицы, и яркие эмоции толпы, осталось в прошлом. С тех пор, как Тэхён перешагнул ворота Зенита, он больше не принадлежал этому миру. Омега отвернулся от окна, уголки его глаз воспалились от подступивших к ним слёз. Паланкин остановился, и евнухи опустили его на землю. Тэхён не стал дожидаться, пока слуги помогут ему выйти, отдёрнул шторку и выглянул на улицу. Первым, что бросилось ему в глаза, были серые ряды каменных плит, иногда с обломанными углами, иногда покрытые зелёно-жёлтыми мшистыми пятнами. — Кладбище, — выдохнул омега. Это и правда было большое пекинское кладбище, находящиеся за чертой города. Темнота до этого клубившаяся у земли, начала подниматься вверх и застилать пыльной дымкой глаза. Тэхёну не было страшно, он был удивлён. Как в Цинмин кладбище может пустовать? Где люди желающие выказать дань уважения своим предкам? Где их красные фонари? В Уху в день праздника света кладбища были заполнены людьми. Они верили в то, что в этот день грань между миром живых и миром мёртвых истончается, и они могут стать чуть ближе к тем, кого потеряли. — Пройдёмте, господин, — сказал один из евнухов-носильщиков и, не дожидаясь ответа от Тэхёна, чуть сгорбив выгнутую дугой спину, скрылся в ночном мраке. Тэхён пошёл вслед за ним, петляя между блестящих холодом могильных плит. Его туфли тонули в сырой земле. Первым, что увидел Тэхён, были две красногрудые утки-мандаринки, заключённые в ровный узорчатый круг. Они были вышиты на тёмно-синем шёлке императорского чаньшань. Хотя сейчас в одежде Чонгука не было ничего императорского. Его строгий халат был украшен лишь тонкой вязью иероглифов по подолу, а однобортная кофта, доходящая до колен, вышита лишь двумя утками-мандаринками. Не знай Тэхён, кто перед ним, подумал бы, что у могилы стоит зажиточный купец. — Я подумал, что сегодня ты захочешь прийти сюда, — произнёс император, не оборачиваясь. Его тугозаплетённая, блестящая дорогим шёлком коса, чуть качнулась. — Приветствую, Ваше Величество, — омега склонился в поклоне. — Мы не во дворце, — Чонгук замолчал, словно ожидая, что Тэхён сам осмелится нарушить тишину. Когда через несколько секунд этого так и не произошло, он сказал: — Подойди же сюда и поклонись могиле своего отца. Сердце Тэхёна бешено заколотилось, он рвано выдохнул и впился взглядом в серый камень могильной плиты. В этом призрачном полумраке, всё казалось страшнее, чем было на самом деле. Днём это место не было столь мрачным. Влажное, тёплое дыхание весны, наполненное запахом сырой земли и молодой, впитывающей в себя весеннее тепло, травы обволакивало пространство душистой дымкой. Могильные плиты купались в солнечных лучах, вытапливающих из них всю серость и холод. Они переливались разноцветными бликами и иероглифы имён покойников, выточенные на камне, становились ещё заметней и ярче. Они словно говорили: «Вот, он я! Вот, смотри, я всё ещё здесь!» Всё внутри Тэхёна задрожало. Он пошатнулся, встряхнул потяжелевшей головой и сделал шаг вперёд. — Люди любят запах земли, потому что в ней покоятся те, кто был им дорог, — выдохнул омега, наклонившись и коснувшись белой дрожащей ладонью сырой земли. — Поэтому земля пахнет домом. Это слова моего отца. — Правильные слова. — Думаете? — спросил омега, сжимая ладонь в кулак и чувствуя, как под ногти забивается песок. Он поднёс руку к лицу и вдохнул. Запах сырой промозглой земли ударил по рецепторам и закружил голову. Тэхён поморщился. — Я любил своего отца, но этот запах мне противен. — Возможно, тебе стоит выказать уважение своему отцу, а не копаться в земле. Тэхён усмехнулся. — Вы правы, Ваше Величество — выдохнул омега и распрямился. Безмятежное лицо альфы и его спокойный, наполненный низкими, рождающимися из самой груди, интонациями голос, приносили успокоение взбаламученной душе Тэхёна. — Я могу побыть несколько минут один? — спросил омега, поворачиваясь лицом к императору. Безмятежность исчезла с лица Чонгука, уступая место удивлению и лёгкому намёку на восторг, блеснувший в чёрных глазах. Тэхён не испытывал ни малейшего страха перед ним. Он не осторожничал, не льстил и не рассыпался в благодарностях. В который раз Чонгук поражался его способности принимать даже самые драгоценные подарки с безмятежным видом человека, получившего то, что и так должно было принадлежать ему. Чонгук прищёлкнул языком и, чуть склонив голову, произнёс: — Ну, если Благородный Господин Ким этого желает, мне не остаётся ничего, кроме как подчиниться. После этих слов, он сделал несколько шагов назад, рассматривая ряды чужих могил. Ночная мгла обступала Чонгука, сливаясь с его тёмно-синими одеждами и заключая в свои объятья. Мысль пронзила Тэхёна, словно стрела, раздробившая кости черепа острой болью — он не слышал звона сталкивающихся друг с другом украшений на поясе императора. Да их и вовсе не было! Омега попытался напрячь зрение и рассмотреть его закутанный в кокон темноты силуэт, но у него ничего не вышло. Чонгука словно здесь и вовсе не было. Не видел он и евнухов-носильщиков. Тэхён остался один, и осознание этого не принесло ему чувство безграничной лёгкой свободы. Оно его напугало. После нескольких месяцев жизни во дворце, где он был каждую минуту окружён слугами, одиночество казалось ему чем-то смертельно опасным. Омега рвано выдохнул и посмотрел на могильную плиту своего отца.

Хойчжэн Гойханьгоро.

«Здравый рассудок, рождает праведные мысли»

— Отец, — упало с губ Тэхёна и растворилось в ночной пустоте. Омега очень хорошо помнил, что у Хойчжена были острые колени и длинные, вечно дрожащие в последние месяцы жизни, пальцы. Он часто любил говорить Тэхёну о том, как тот упрям и умён. И о том, какое горе для их семьи, что эти качества достались не его брату. « — Омега, вышедший замуж, — как вода, выплеснутая за дверь. В отличие от своего брата, Ана, который передаст следующим поколениям имя семьи Гойханьгоро, будет жить в доме и заботиться о нас, о его родителях, ты не оставишь долгого следа в наших жизнях. И твой ум, Тэхён, и твоё упрямство и упорство, всё это будет служить на благо семьи твоего мужа. Поэтому мне так горько от того, что твоему брату не досталось ничего из того, что небо даровало тебе. Люди считают, что у благопристойных омег не должно быть много талантов. Возможно, пустота души и разума, и правда, благо. Ведь отцам таких омег намного легче расставаться с ними.» Тогда, выслушав эту отповедь, Тэхён не нашёлся с ответом. Он лишь поджал губы и отвернулся от отца, в очередной раз обозлившись на брата, за то, что он всегда будет лучше только потому что родился альфой. Сейчас же ответ сам срывался с его губ, но услышать его могла лишь каменная могильная плита. — В семье моего мужа много талантливых омег, отец, и она не сильно нуждается в моём служении ей. Люди всегда приукрашивают события, происходящие в императорском дворце. Они думают, что попасть туда, то же самое, что вознестись наверх и принести почёт и процветание всей своей семье. Но люди не знают, что в Запретном Городе есть две дороги. Одна из них и правда ведёт наверх, но другая… Она спускается в бездну. Императорский дворец огромен. Он отнимет молодость любого омеги, как только тот осмелится переступить его порог, но это единственное место, где омега не становится водой, выплеснутой за дверь. Семья не забывает о нём, а наоборот, начинает цепляться за него в надежде, что их ненужный сын сможет вознести их на вершину. Я помню, как изменился взгляд моего дяди, когда я стал императорским избранником. В тот момент я перестал быть для него товаром, которому нужно поскорее назначить цену и сбыть с рук. Я превратился в возможность, в шанс на лучшую жизнь. Но, — голос Тэхёна дрогнул, холод и боль прошлись по всему его телу безжалостными волнами от макушки до ног. Ему казалось, что с каждым словом он сам становиться могильной плитой, покрытой сырым мхом. — Я не хочу быть ни водой, ни возможностью! Что-то во мне до сих пор верит в то, что ты любил меня, и я рад, что ты умер до того, как я попал в императорский дворец, потому что, если бы мой отец тоже перестал видеть во мне своего сына и стал воспринимать как возможность продвинуться, моё сердце было бы разбито. Это всё. Это всё. Тэхён опустел. В нём не осталось никаких чувств. Он отвернулся от могилы своего отца и так быстро, насколько ему позволяли вязнущие в сырой земле каблуки, пошёл прочь, как можно дальше от неё, пока тёплые и сильные руки не поймали его дрожащее тело в раскалённые от жара объятья. — Вы подслушивали! — воскликнул омега, хватаясь бледными пальцами за воротник императорского платья и с силой встряхивая его. — Да, — глаза альфы блестели в ночной мгле и Тэхёну казалось, что он открыто смеётся над ним. — Во время церемонии поклонения императорским предкам твое лицо было столь измученным и недовольным, что мне стало любопытно, как бы ты выглядел, когда кланялся своему отцу, а не моему. И что же я лицезрел? Высшее проявление сыновьей непочтительности! — Отпустите меня! — закричал Тэхён. В нём начинало закипать бешенство, а чувство полной опустошённости исчезло, заполнив свободное место кипящими острыми эмоциями. Омега попытался вывернуться из сильных рук, но Чонгук лишь в открытую рассмеялся над ним и сильнее прижал к своей груди. Золотые пуговицы на кофте императора впились ему в щёку. — Я не хочу отпускать тебя, — сказал Чонгук, утыкаясь ему в макушку. — Ты мне слишком сильно нравишься. — Вы невыносимы! Тэхён хотел вернуться в сад Совершенства и Чистоты в своём паланкине, но Чонгук ему этого не позволил. Он усадил его в свой, пусть и не жёлтый императорский, но не менее дорогой и просторный паланкин. Для них двоих в нём было достаточно места, но Чонгук отказался отпускать Тэхёна и усадил его на свои колени. — Успокойся, утка-мандаринка, я хочу серьёзно поговорить с тобой. Тэхён замер. — О чём? — О Ян Дэмине. — Мой слуга посмел как-то оскорбить Ваше Величество? — осторожно спросил Тэхён. Чонгук почувствовал, как тонкое тело в его руках напряглось. — Нет, но разве он не оскорбляет тебя своими навязчивыми чувствами? — Какими чувствами? — голос Тэхёна дрогнул, и он чуть отстранился, чтобы заглянуть императору в глаза. В них не было злости. Они продолжали смеяться, но на этот раз это не разозлило омегу, а принесло облегчение. — Не пытайся мне лгать, Тэхён, ты прекрасно знаешь о том, что этот евнух в тебя влюблён. Тэхён отвернулся. — Вы сами себе противоречите. — И почему же? — Чонгук склонил голову и вопросительно поднял одну бровь. — Он евнух. — Но это не значит, что он не может любить. — Слуги — это слуги, господа — это господа, — прошептал Тэхён, вглядываясь в вышитое белокрылыми журавлями полотно паланкина. — Если он и испытывает ко мне какие-то чувства — это делает его ещё более хорошим и преданным слугой. — Значит, ты используешь его? — спросил Чонгук, мягко коснувшись волос Тэхёна. — А разве не для этого существуют слуги? — Справедливо. Императора, кажется, вполне удовлетворил его ответ и Тэхён позволил себе расслабиться. Он откинулся на грудь альфы и запрокинул голову, позволяя горячему дыханию Чонгука опалить его шею. — Ты достойно отреагировал на мои обвинения, — произнёс альфа, касаясь пальцами воротника его ципао. — Этот евнух, и правда, безумно предан тебе. Выстроить такие отношения довольно сложно, но тебе хватило нескольких месяцев, чтобы сделать это. Мне кажется, в тебе есть потенциал. — Потенциал для чего? — спросил Тэхён, чуть выгибаясь в спине, когда рука императора спустилась вниз, по его груди к животу. Омега прикусил губу, ощущая как где-то под кожей, внизу, стягивается мучительный сладкий жар. Чонгук склонился к его уху и, касаясь губами покрасневшей мочки, прошептал: — Возможно, со временем я смогу вылепить из тебя то, что мне нужно. Тэхён нахмурился и попытался отстраниться от горячего тела альфы, но ему не позволили. Запах шафрановых чернил стал сильнее, проникая в омегу и заставляя его задыхаться. — Кем? — хрипло выдавил из себя Тэхён. — Кем вы хотите, чтобы я стал? Руки Чонгука ещё сильнее сжали омегу, словно альфа пытался растворить его в себе. Его вкрадчивый вибрирующий голос проник в Тэхёна и осел в груди, где-то рядом с заполошно бьющимся сердцем. — Другом, любовником и, возможно, кое-кем ещё.