Развивающая детская игра

Антон стоит посреди комнаты, сцепив руки за спиной, и внимательно смотрит на Арса, цепляясь взглядом за каждое мимолетное движение его лица. Со взволнованной улыбкой кусает губы, еле сдерживается, чтобы не начать раскачиваться с пятки на носок или — что было бы ещё более глупо — не начать подпрыгивать на месте от нетерпения. У Арсения в руках радость, которая в этот конкретный момент жизни Шастуна приобрела вид картонной коробки, упакованной в блестящий пластик. Но сама по себе коробка мало кому может принести радость, а вот содержимое — другое дело. У Арсения в руках сейчас настоящее сокровище. Так, во всяком случае, считает Антон. И ему отчего-то жутко хочется, чтобы Арсений эту радость разделил. Внутри клокочет дикое желание похвалиться. Мол, посмотри, какое мне счастье привалило, а у тебя такого нет, и чтобы Арсений покачал головой и сказал: «Действительно, нет». Дурацкие чувства. Но Антон слишком взволнован и радостен, чтобы отвлекаться на анализ сумбурных переживаний. Так возможно радоваться только совершенным глупостям. — Крутая, да? — не выдерживает он, почти сжевав нижнюю губу. Арсений разглядывает коробку, крутит её в руках, рассматривает со всех сторон, словно это невидаль какая-то, чудо заморское, даже встряхивает, на вес прикидывая. А выдаёт только: — Здоровенная… — Ага, — тут же соглашается Антон и скрещивает руки на груди, потому что знает, что Арсений сейчас посмотрит на него. Радостью, конечно, поделиться хочется, но выдавать себя полностью, демонстрируя в каком он восторге от подаренной игрушки, как-то стыдно. Поэтому старается спрятаться за деланным равнодушием. Арсений действительно бросает короткий, почти неуловимый взгляд. Но и его хватает Антону, чтобы понять: хрен ты чего скроешь от этого прозорливого графа недоделанного. — Штука, — задумчиво произносит Арс себе под нос, чтобы тут же вновь опасливо глянуть из-под бровей. Стараниями Матвиенко слово «штука» приобрело в их отношениях какой-то странный смысловой подтон, который они оба никак не могли определить. Антон отвечает прямым взглядом и тянет: — Штукенция, — стараясь не заострять внимания ни на каких там подтонах. Сейчас речь не о них, а о радости. Арсений его подачу принимает и улыбается широко: — Да уж, Макар — молодец. Я бы и не додумался тебе подарить. — Ой да ладно тебе… Антон в два шага оказывается рядом и зависает над правым плечом, чтобы в очередной раз полюбоваться на презент. — Ты мне тоже много всего охуенного дарил и подаришь ещё… — Но Макара ты сегодня любишь больше? — усмехается Арс в ответ. — Ну, может, капельку. — Но штука классная. Это Косой переулок, да? Арсений больше на коробку не смотрит, теперь он искоса разглядывает Антона. Тот этот взгляд чувствует, но сам больше заинтересован в рассматривании лего-Гермионы и лего-Хагрида. — Ага… — И долго его собирать? Сколько тут деталей? Антон сразу же понимает, что Арс устраивает допрос вовсе не из-за собственного интереса, а потому что Антону это интересно. Но не возражает, только хмурит брови, закусывая в очередной раз губу: — Не знаю… Тут тысяч пять, наверное… Ща… Пять тысяч… — не найдя на коробке нужную информацию сдается. — Многа. Арсений в ответ коротко ухмыляется: — А дальше ты считать не научился? И ставит коробку на подоконник, чтобы щёлкнуть Шастуна по носу. — Ой, иди ты… Многа. Собирать буду… Арсений не отвечает, только улыбается мягко, головой качает и идёт собирать посуду со стола после ужина. Антон же провожает его чуть расстроенным взглядом. Игрушку оценили, но вот радостью поделиться не вышло. — Слушай… Неожиданно для самого себя он предлагает: — Не хочешь со мной? — Чего это? Тебе компания нужна? — вопросом на вопрос отвечает Арсений, ставя тарелки в раковину. — Ну… Нет, но вдвоём же веселее. И… С тобой лучше. — Что лучше? Попов разворачивается. Брови приподняты, довольный как черт. Антон не выдерживает и улыбается в ответ: — Всё. С тобой лучше всё. Самодовольно ухмыляясь, Арс наклоняет голову вбок, словно раздумывая над ответом, но Шастун и так уже догадался, что тот ответит. — Не, не моё это… — Что? Неужели в детстве не мечтал? — Не-а. — Ой ли? — Антону и вправду верится с трудом. Как можно было не мечтать о лего? Это же… Это же… Лего. — Ну, — пожимает плечами Арсений, — меня как-то приучили не мечтать о невозможном. А когда это стало возможным, я уже как-то не в том возрасте был. Так что для меня это просто конструктор. Антон щурится и ухмыляется: — Я иногда забываю, что ты дед. Старый, ворчливый дед, рождённый сотни лет назад… Арсений только глаза закатывает, а затем медленно подбирается мягкой поступью, чтобы ухватить за запястье и потащить за собой. — Пошли спать, а? — Просто конструктор… Арс не реагирует, утягивая за собой. — И чё? Просто спать? — Ну как? Дед устал, программа «Вести» уже закончилась, можно и на боковую… — Вредина, — Антон нагоняет и шепчет уже куда-то в затылок, прижимаясь сзади. Арс ловко из чужих объятий выворачивается, футболку через голову стягивая. — Всё, Антош, спатеньки. Повеселились… Антон замирает перед кроватью, уставившись перед собой: — Вообще у меня есть план, — выпаливает он, опуская тот факт, что план у него появился всего секунду назад. — М? — вяло интересуются с другой стороны кровати, стягивая джинсы. — Смотри, пятнадцатого у меня выходной, а ты смотаешься в Питер, — говорит Антон, то ли осознанно, то ли нет, зеркаля Арса и тоже стягивая штаны. — Так что я запрусь дома, накуплю еды и буду весь день… — Играться? — подтрунивает в ответ Арсений, недовольно наблюдая, как чужие треники оказываются на полу. Потом вздыхает тяжко и идёт поднимать, чтобы сложить на стуле. — Ну тебя… — У меня, вообще-то, тоже есть план, — Арс встаёт над рассевшимся на кровати Антоном. — Весь день мне писать и отвлекать? — поднимают на него лицо. — Нет. План на сейчас. Но для него ты должен, во-первых, заткнуться, а во-вторых снять трусы и желательно носки. — А как же спать? А как же «Вести»? А как же на боковую? — Заткнуться, Антош. Не рушь чужие планы… *** Пятнадцатого числа Антон просыпается в прекрасном расположении духа. Вообще, сложно проснуться в другом, если твоё пробуждение пришлось на послеполуденное время, и ты точно знаешь, что тебе не нужно вставать и куда-то срочно подрываться. Замечательное пробуждение. Лучше и быть не могло. А ещё у Антона есть план. Простой как пять копеек и состоящий из шести пунктов. Встать, заказать поесть, сходить в душ, поесть, ещё чутка поваляться и провести остаток дня в окружении крохотных пластмассовых деталей. Прекрасный план. Чудесный план. Превосходный. И с первыми четырьмя пунктами он справляется великолепно. Обожравшись, он ныряет обратно в кровать. Сейчас пять минут позалипает в телефон. И всё. Целых полдня, когда никто не будет его трогать, дёргать и что-то от него хотеть. Полдня наедине с собой, в тишине. Охуенно до невозможности. В телефоне сначала проверяет пару-тройку чатов, которые нельзя не проверять, а затем пропадает в инсте. Из кровати его выталкивает только непреодолимое желание курить. Приходится поднять свои чресла и двинуть тушку в сторону балкона. Он не курит в собственной квартире из-за одного высокомерного засранца, который бывает-то тут раз в две недели, но: «в квартире должно пахнуть домом, а не общественной курилкой». Антон поначалу бесился, а потом услышал, как в Омске матушка этого невыносимого засранца выгоняла с такими же словами здоровенного мужика, который одним своим видом заставлял не только сына, но и всех присутствующих взрослых мужиков подобраться, и перестал беситься. Проходя мимо подоконника, Антон бросает быстрый взгляд на свою радость и тихонько улыбается, чтобы отворить дверь. На трёх квадратных метрах застеклённого и утеплённого балкона оказывается чертовски холодно. Ну, не май месяц на дворе, а вполне себе январь со слабенькой Московской метелью. Снег белыми вихрями кружится вокруг фонарей и пропадает в темноте. В темноте? Это сколько времени-то уже? Времени оказывается — половина шестого. Вот и день прошёл. Антон недовольно передёргивает плечами. Его план был так прост. Всего шесть пунктов. Но всё же… Всё же он планировал успеть в свой выходной несколько больше. Вернее, сделать хоть что-нибудь полезное. И, возможно, в кои-то веки выспаться. А так, получается, весь день насмарку. Ничегошеньки не сделал. Он надеялся хоть что-нибудь успеть. Убраться там, хотя бы. А ещё давно было пора разобраться со счётчиками в ванной, они в последнее время вытворяли какую-то дичь, найти на них документы, позвонить в компанию по обслуживанию, узнать, что и как. Сейчас-то уже поздно звонить. И чего раньше не подумал? Записаться к стоматологу стоило, уже третий месяц откладывает. Жевать на одной стороне рта, конечно, прикольно, но и зубы ему дороги, как память. Стас уже третий день просит рекламный пост выложить. Занятие минут на пять-десять. А ещё доставка в Сдэке дожидается, тут за углом. Спуститься быстренько, туда и обратно. И страховку на тачку продлить тоже не мешало бы. Тормознут ведь рано или поздно. Антон затягивается, хмурится недовольно. Дурацкий какой-то день вышел. Ни черта полезного не сделал. И за лего садиться как-то неохота уже. Может, хоть спать пораньше ляжет? Завтра вставать хрен знает во сколько. Антон бросает взгляд на часы ещё раз. План был простым. Шесть пунктов. Затем докуривает, возвращается в квартиру, проверяет в сотый раз за сегодня телефон, отвечает в паре чатов, где не ответить нельзя. И застревает ещё как минимум на час, чтобы потом пробраться на кухню и поесть. В половину второго ночи он игнорирует сообщение от Арсения: «Ну что? Фото будут?», откладывает телефон и ложится спать. Бестолковый день выдался. *** Губы у Антона ещё холодные с улицы. Они едва вошли, только куртки успели снять, да ботинки стянуть, а он уже жмётся всем телом, целует беспорядочно и влажно в ухо дышит. Соскучился. Арсений выгибается навстречу, подставляет шею, губы, всего себя и улыбается еле заметно. Он чертовски заебался с дороги. Хочется в горячий душ и в кровать, а потом… Просто лежать. Его вжимают в стенку и холодными пальцами лезут под одежду. — Ненавижу твой блядский Питер… — Эй. — А хули ты уезжаешь постоянно? — Чтобы меня так встречали. Это как минимум… Диалог этот они повторяют раз в сотый точно. Реплики давно заучены, вызубрены до оскомины. Они его повторяют, не задумываясь, даже толком ничего не чувствуя в моменте. Все чувства и переживания размазаны тонким слоем по их существованию и отношениям. Ситуация тупиковая, а это лишь повседневное напоминание о том, как обстоят дела. И Антон ничего не отвечает, только наваливается всем телом, прижимается лбом к стене над чужим плечом и замирает, словно пытаясь таким образом убедиться в том, что Арс от него никуда не денется. Хотя бы в следующие несколько часов. Арсений же тоже замирает, гладит по спине и случайно бросает взгляд на тот самый подоконник. — Так и не распаковал? — спрашивает больше, чтобы что-то сказать, чем из реального интереса. — Времени не было. Антон отстраняется, напоследок мазнув носом по небритой щеке. — В душ? — Мысли читаешь. *** Радость Антонова была отложена на другой выходной, потом на следующий, а затем на неопределенный срок. Когда-нибудь, когда время будет. Не сегодня. Не завтра. А когда-нибудь. Будто время — это какой-то ресурс, который можно запасти, отложить в закрома, а потом достать при необходимости. Бесконечный поток «надо» сжирает невинное и необременённое ничем «хочу». «Хочу весь день собирать лего, игнорируя окружающий мир» превращается в «надо как-то всё же собрать, а то чё стоит?». И это очередное «надо» затёсывается между сотнями других. Ловушка человеческого мозга. Если долго откладывать «хочу», он превратит его в «надо». Вместо «хочу позвонить маме, узнать, как у них дела» появляется «надо позвонить, что я за сын-то такой бестолковый?». Вместо «хочу встретиться со старым другом, посидеть, поговорить по душам» вылезает «надо набрать, уже сколько раз собирались». «Хочу взять билеты, да как свалить в забугорщину» превращается в «надо уже определиться, куда и когда, гостиницу там забронить». «Хочу начать по утрам хотя бы отжиматься» в «надо уже заняться собой, размазня». И даже «хочу выспаться» рано или поздно обратится в «надо». Каждый день Антон проходит мимо подоконника к балкону, чтобы покурить, и игнорирует радость, обернувшуюся почти отвратительным «надо». «Сейчас, — думает он. — тур отгоняем, дальше съёмки, там времени побольше станет». Времени, разумеется, больше не становится. *** — Уже даже мне интересно, как оно в собранном виде выглядеть-то будет? — задумчиво произносит Арсений, полуслепым взглядом утопая в пространстве перед собой. Он стоит, прислонившись мягким местом к кухонной тумбе, и медленно допивает кофе, пока Антон за столом терзает остатки яичницы, завороженно наблюдая за оранжевыми разводами желтка. Антон пребывает где-то на границе между сном и осмысленным состоянием, ловя утренний тупняк. Это, вон, Арсений Сергеевич может встать на полтора часа раньше, чтобы собраться, ёбнуть своего кофея для рывка и помчаться в жизнь. Антон мог всё это провернуть за пятнадцать минут, но если уж его вытащили из кровати за полтора часа, то остальные семьдесят пять минут он проведёт в околосонном затупе. А ведь мог ещё час спать… — Что? Мозг к работе полноценно не приступил, были налажены только моторные функции, поэтому соображалось тяжко. — Я про штукенцию, — кивает Арс в сторону коробки с лего и делает ещё один глоток. Судя по его разговорчивости, глоток если не последний, то предпоследний. Утренний ритуал Попова подходит к концу, и он готов контактировать с другими представителями человечества. А вот Антон нихрена не готов. Поэтому раздраженно поднимает глаза от ярких в своей аляповатости яичных узоров на тарелке и бурчит: — Времени не было. Ща отснимем, — широко зевает, — дела разгребу и как-нибудь засяду… — А чё не сегодня? — видно неугомонный решает достать его с утра пораньше. — Так это ж не на пять минут, Арс… И чего пристаёт? Какое ему дело? Антон вновь утыкается в тарелку, но напоследок ловит приглушённое: — М… И тяжко вздыхает в ответ. Если честно, в рот он ебал эти многозначительные Арсеньевские «м». Не человек, а тысяча оттенков «м». «М» — на любой случай от Арсения. Если не знаете, как выразить свои эмоции одним невнятным звуком и подъёмом бровей, то обращайтесь к Арсению. Вводный урок бесплатно. Антону хочется промолчать, но вместо этого начинает оправдываться, подняв взгляд на причину его ранней седины: — Просто все как-то не к месту… То одно, то другое… Но быстро осекается. С чего бы ему вообще оправдываться? Это его подарок и только его дело, когда им заняться и заняться ли вообще. А Арсений свои «м» может в жопу запихать. — На завтра, вроде, у тебя планов нет… — ухмыляется тот и допивает, наконец, свой блядский кофе, а затем разворачивается к раковине. Антон моргает пару раз, давя в себе желание кого-нибудь придушить, и смотрит, буравит чужой затылок под шум воды. Планов у него нет. Ага. Вообще-то, они были, ещё пару секунд назад были. Вполне себе конкретные такие и существенные. Вон, сейчас стоящие, кружку намывающие. Охуенные такие планы были у Антона. Монументальные, он бы даже сказал. Ещё раз тихонько вздохнув, он почти встаёт, чтобы подойти сзади, обнять (или придушить, с Арсением никогда непонятно, чего больше хочется) и напомнить, чем именно они планировали завтра заниматься. Но не успевает этого сделать, потому Арс вдруг спрашивает себе под нос: — Или тебе разрешение нужно, чтобы поиграть? Антон так и замирает с тарелкой в руках. Прикусывает кончик языка, чтобы сразу на хуй не послать, потому что знает: начнут сейчас — полдня не разгребут. А им ещё под камерами вместе выплясывать. В общем, проявляет чудо сдержанности, но в голове проносится: «Серьёзно, Арс? Серьёзно? Мне что, пять? Разрешение, блядь… Сам уж как-нибудь разберусь, когда мне собирать своё лего, а когда… И вообще, не лезь в мою песочницу. Разрешальщик хуев». Даже в голове этот монолог выглядит до омерзения тупым, поэтому славно, что он так и останется невысказанным. Но раздражение никуда не уходит. И Антон судорожно пытается сообразить, что бы такого ответить, чтобы не нарваться на ссору, но и чётко обозначить, куда Арсений может пойти. Пока он пыжится, причина горестей его и счастья его разворачивается как ни в чем не бывало, смотрит лукаво и тянется к тарелке в чужих руках. Антон на автомате протягивает её в чужие руки. Тут-то до него и доходит. Что вопрос тот был задан без желания подколоть, а лишь от желания хоть что-нибудь сказать. Скорее всего, Арс уже и не вспомнит, что именно и в какой формулировке спросил-то. И это почему-то раздражает ещё сильнее. — Иди уже одеваться, нам выходить через полчаса, — говорит Арсений, не замечая насупленного выражения чужого лица. — Стас потом опять мне плешь проест, что мы из-за меня опаздываем, как будто без меня ты чудо пунктуальности. — А сам-то ты всегда вовремя приходишь, — слишком зло огрызается Антон, но тут же выскальзывает из комнаты прочь, лишь бы не нарываться на ненужную ссору. Хотя, признаться, хочется. Разрешение… Если бы ему было нужно разрешение, он бы сам попросил. В Главкино они приезжают всё же пособачавшись в машине. К моменту выезда Арсений успел заразиться чужим раздражением, а потому перепалки было не избежать. Но мирятся ещё на гриме. И причиной тому становится несчастный Матвиенко, который неверно угадывает настроения и суётся с очередной шуткой про «штуку». Антон же сразу заявляет, куда он может её себе запихать, а Арс предлагает протолкнуть поглубже. Так на площадке воцаряются мир и взаимопонимание, которое слегка портит недовольное сопение Сережи. *** Со съёмок приезжают поздно. Оба заёбанные до края, уставшие до остервенения и молчаливые, но уже напрочь позабывшие, что с утра вообще собачились. — Не понимаю я. Уже пару лет живёшь один, а готовить так и не научился. Самому не надоело из доставок питаться? — ворчит Арсений, разбирая заказ из Чайханы. Антон не отвечает. Эти возмущения уже давно стали традиционными. У Антона дома никогда нет еды, Арсений этому факту возмущается, но никогда не готовит сам. И ворчит. Шаст пару раз, ещё в самом начале, отвечал. Мол, возьми, купи еды и сам приготовь, можешь даже попытаться меня научить, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет — Макар и Поз пытались. Потом перестал, понял, что это бессмысленно, а через год сообразил, что к чему, и помалкивал уже осознанно. В гостях не готовят. Так считает Арсений. И предпочитает думать, что он именно в гостях. Поэтому не оставляет сменную одежду и зубную щётку возит упорно с собой. Хотя квартиру Матвиенко уже давно считает личным складом и готовить Серёже Арсению ничего не мешает. Но здесь он всё ещё в гостях. Видимо, оставь он тут хоть клочок себя, мир рухнет. Шаст же не давит. Приезжает и хорошо. Но ящик в комоде освобождает ещё год назад, да и новых зубных щёток у него в доме аж три штуки. Но сейчас Антон об этом не думает. Ему бы поесть хорошенько и проспать часов пятнадцать. Арсений же заканчивает обряд обязательного ворчания и в молчании раскладывает еду по тарелкам, ибо не графское это дело есть из контейнеров, ага. Достаёт вилки из ящика, суетится, пока Антон глотает слюну от голода. Но, наконец, устраивается напротив. — Поедим и спать? — спрашивает Антон, как только ему в руки всучают вилку и пододвигают под нос тарелку с пюре. — Ага, приятного… — Арс немногословен. — И тебе… Антон аж облизывается от предвкушения от души покушать, наклоняет голову к тарелке, даже втыкает вилку в котлету, но вдруг замирает, в задумчивости брови сведя. В голове проносится одна мысль: «Вот это я сейчас зачем спросил?». Вообще, формулировка у мысли не совсем корректная. Ведь на самом деле Антона больше волнует, почему он спросил. Что, нельзя было сказать утвердительно? Чётко и ясно, поставить перед фактом, что они сейчас поедят и пойдут спать. Если бы было что возразить, Арс бы точно не сдержался. Он вовсе, совершенно точно, железобетонно не спрашивал разрешения. Антон вежливый, вот и всё. Вежливые люди спрашивают, а не ставят перед фактом. Это другое. Его, знаете ли, хорошо воспитывали. Но кусок в горло всё равно не лезет. Какая-то мысль скачет на задворках сознания, и всё не получается её ухватить, вытащить в центр и как следует рассмотреть. Антон ковыряет еду вилкой и жуёт губы. В попытках отвлечься, он пытается думать о чём-то приятном, не вызывающем раздражения. Например, о завтрашнем дне. Завтра они не будут делать ничего. Потому что оба устали и потому что Арсений здесь. А значит, можно ничего не делать, валяться в кровати до не могу, вставать только в туалет да за едой и не думать ни о чем. Потому что Арс тут, а значит… Можно. Вот оно. Антону не требуется разрешения ничего не делать, когда Арсений рядом. Он сам разрешение. Разрешение на ничегонеделанье, на отдых. Рядом с ним Антон может весь день не проверять телефон и не думать о том, как бестолково он тратит свободное время, хотя мог бы и чем-нибудь полезным заняться. А если Арса не будет? Вот сейчас позвонят ему, скажут, что северная столица в огне, и без Арса там ну никак, он же сорвётся, побежит на последний сапсан. А Антон останется. И свободный день никуда не денется, конечно. Но без него он не сможет ничего не делать, не грызя себя за это изнутри. И как он раньше не замечал этого? Очевидно же. Но беда заключается в том, что рядом с Арсением он не может заниматься ничем только своим, чем-то, где присутствие Арса вообще не обязательно. Потому что, смотрите выше, его хорошо воспитывали. И это как-то неправильно, что Арс будет тут, а Антон будет занят своими делами. И кажется… Кажется, на это ему нужно разрешение. — Эй, — видимо Арсений замечает этот странный транс и мягко кладёт руку на колено. — Ты чего? Антон не в силах сказать хоть что-нибудь после внезапного озарения, лишь глаза поднимает и смотрит прямо перед собой. — У нас всё хорошо? Вот черт, заставил человека зазря переживать. — У нас всё замечательно. *** Арсений смотрит на своё отражение в зеркале, корчит недовольную морду и раз в пятый пытается поправить распушившуюся за день челку. Ничего не выходит. И недовольное лицо сменяется на хмурое. День был долгий. И надо бы начать высыпаться, а еще пить побольше воды, чтобы отеков не было и перестать есть всякую гадость. Но это всё когда-нибудь потом. В другой жизни. А сейчас пора возвращаться к Антону, который совсем скис к концу дня, и затащить его уже в кровать. Сам ведь не пойдёт. Носом в стол упадёт от усталости, но не пойдёт. Ему вообще тяжко. Стас в последнее время слишком уж много пашет на своей любимой рабочей лошадке. Вздыхает и выходит из ванны, чтобы вернуться на кухню. Антон к его приходу едва успевает захлопнуть балконную дверь, пропуская внутрь кислый запах мороза и сигарет. — Ан… — только и успевает произнести Арсений, собираясь в очередной раз поинтересоваться, в порядке ли тот. Но Шаст неожиданно вскидывает руку вверх, прося умолкнуть, и рот приходится захлопнуть, а брови настороженно приподнять. Чего это он? Вторую склоку за день Арс не планировал. Антон рассеянно оглядывается, будто бы ища за что глазами зацепиться, но ничего не находит и усаживается на стул, подкосившись. В Арсении, наблюдавшим за этим со стороны, зарождается нехорошее предчувствие. Что он упустил? Проморгал ведь что-то важное, раз Антон так загнался. Только когда? Всё же, вроде бы, было нормально. — Арс… — М? Отчаянно отыскивая в памяти хоть какую-то причину происходящему, Арсений медленно подкрадывается к поникшему Антону, задумчиво пальцами на коленях перебирающему. — Я чё-то… Арс растерянно замирает в полуметре, нахмурившись. — Ты? Антон на него не смотрит. Он глядит куда-то вниз и вбок невидящим взглядом и жует щеку изнутри, пытаясь сформулироваться. Арс ему не мешает. Лучше уж так, чем вытягивать из него по предложению несколько дней. И это они сейчас дошли до дней, раньше мог загнаться так, что ещё месяц разгребали. Хотя и сам Арсений не лучше, конечно. Наконец, выдыхает: — Заебался. Арсений не успевает ответить. — Пиздец как сильно заебался, если честно, — Антон поднимает голову и смотрит теперь снизу-вверх уставшим взглядом. — Я просто хочу сидеть весь день на полу и собирать блядский лего. И не ебать себе мозги. «Вот оно что», — думает Арс, а вслух произносит: — Ну да, было бы совсем не кстати…. — Но у меня не получается, — перебивают его. В этот раз он просто кивает. Что тут скажешь? С каждым бывает? Эта фраза ещё никому легче не делала. Да и совета у него пока никто не спрашивает, значит ничего не остаётся, кроме: — Я могу чем-нибудь…? — тянет руку к знакомому лицу, чтобы погладить по щеке. Но ему даже договорить не дают. — Да, — уверенно кивает Антон. — Можешь. Арсений только успевает слегка улыбнуться, обрадовавшись тому, как легко сегодня всё обернётся, когда Антон вываливает на него нечто совсем уж неожиданное: — Можешь мне разрешить? «Что?» — пропадает невысказанным выдохом на губах. А сам Арс так и замирает с протянутой рукой в каких-то сантиметрах от чужой щеки. Строить из себя идиота с такими вопросами и уточнениями по типу «ты серьезно?» как-то не хочется. Ещё меньше хочется устраивать незапланированный фестиваль подъёбов. В сложившихся обстоятельствах было бы вообще не к месту. Очень хочется спросить: «Ты вообще понимаешь, что ты сейчас делаешь?». Но по серьёзному лицу и взволнованному выдоху очевидно, что очень хорошо понимает. Даже как-то пугающе хорошо. Не просто так брякнул. Даже подумал прежде, чем спросить. Но вот Арсу никто время на подумать не давал, поэтому оказывается, что он без понятия, что делать и говорить. Нужны были правильные слова, но вот беда они все куда-то пропали. Все. И неправильные тоже. Между тем Антон опускает глаза в пол и поднимает плечи. Словно воробей на ветке в мороз. Чёрт… Слишком долго молчал. И Арсений произносит первое, что подкидывает ему сознание: — Чтобы тебе что-то разрешили, нужно попросить. И сразу пробивает себе звонкий фейспалм в воображении. Господи, и откуда это взялось в грешной башке. Какая пошлость. Антон же подаётся слегка назад, глаз не поднимая. И на секунду Арсу кажется, что сейчас-то он всё в шутку и переведет, ляпнет какую-нибудь свою Шастуновскую глупость, они посмеются и пойдут на боковую, как и планировали. Сейчас как раз самое время. Но вместо этого Антон поднимает взгляд и пугающе спокойно произносит: — Можно мне поиграть в лего? «Ёп твою мать, Шастун», — думает Арсений, внимательно вглядываясь в чужое выражение лица. Но вот беда — самое эмоционально-выразительное лицо в жизни Попова сейчас не выражает абсолютно ничего. Смотрит ещё так вкрадчиво, но уверенно. О чём он там вообще думал на своём балконе? Как такое можно было надумать за одну выкуренную сигарету? У Арсения опять к чертям пропадает способность говорить. И видимо, чтобы добить несчастного, Антон добавляет: — Пожалуйста. Слова вежливости — это безусловно важно. Но сейчас они могли бы обойтись и без них. Арсений медленно сглатывает. Что ж, Бог — свидетель, не он это начал. Ну, раз что-то началось — значит надо в этом как-то жить. Поэтому спокойно отвечает: — Нет. И, признаться честно, не без какого-то почти злорадного удовлетворения наблюдает за тем, как у Шастуна от удивления брови подлетают вверх. Не такого ответа ты ожидал, да? Арсений передёгивает плечами, примеряясь к новым вводным в жизни, улыбается самодовольно и присаживается на корточки, наблюдая за тем, как перед ним переживают самый настоящий ахуй. До этого, небось, и не замечал, как редко ему отказывают. — Сейчас, — Арс наконец делает то, что намеревался сделать ещё пару минут назад, а именно — кладёт руку на щеку и слегка поглаживает большим пальцем, заглядывая в перепуганную моську, — нет. Сейчас ты пойдёшь спать. А завтра спросишь ещё раз, хорошо? На последнем слове он буквально ощущает, как расслабляется Антон. Наблюдает, как тот тихонько выдыхает и даже начинает моргать, чтобы спустя секунду кивнуть: — Хорошо. — Ну, вот и отлично. Арсений встаёт, целует в макушку и хватает за руку. Кажется, он справился. Во всяком случае, уже минут через десять Антон ворчит под одеялом, что ему мало трёх подушек, а потом откидывает их, чтобы обвить руками-ногами тело рядом и проигнорировать замечания Попова по поводу того, что ему жарко вообще-то. *** Арсений просыпается от того, что его гладят по голове. Весьма приятное пробуждение, надо заметить. — Кого-то на нежности с утра пробило? — спрашивает он, не раскрывая глаз. — Не-а, на лысину твою любуюсь. Ты же знаешь, что эта чёлка никого не обманывает? И все прекрасно знают, что ты под ней прячешь… Антону не дают договорить, его ловким приёмом валят на бок и затаскивают под одеяло. — Я тебе пятку откушу. Тот только смеётся, как ненормальный, извиваясь и делая вид, что пытается выбраться, но по факту отлично устраивается под Арсением. — Или нос… До пятки далеко. Антон вновь заливается смехом и запрокидывает голову, изгибаясь в шее. — О, ещё лучше, — Арс специально делает голос на несколько тонов ниже и хрипит. — Кадык вырву. Пока они возятся, Арсений вспоминает вчерашний вечер. И его прелюбопытнейшее окончание. Вспоминает в мельчайших подробностях и вглядывается в родное лицо рядом, гадая, что творится в этой очаровательной, но временами весьма бестолковой голове. Но не находит ничего подозрительного. Обычный, помятый со сна, Антон. Счастливый. Это хорошо. — Ты куда? — канючит Антон, стоит Арсу опустить ноги на пол. — Кофе, мне нужен кофе… — Потом вернёшься? — Пятнадцать минут. — Зануда, а вот я не вылезу никуда, — обиженно сообщают ему, превращаясь в огромный кокон из одеяла. — Дело ваше. Арсений пьёт кофе в тишине кухни, затем чистит зубы и зачёсывает чёлку на положенное ей место. И вовсе не за тем, чтобы что-то там скрыть, а удобства для. Так в глаза лезет. К этому моменту он убеждает себя, что сегодня-то он готов ко всему. Это вчера его врасплох застали, а сегодня он уже совсем другой человек, который готов принять любой исход. И, если у Антона за ночь винтики-шурупчики в голове перестроились, в связи с чем он решит делать вид, что вчерашнего разговора не было, то Арс ни капельки не расстроится, дело его. Ну, а если все же… То ситуация станет ещё любопытнее. К его возвращению Антон успевает покинуть кокон. И теперь гордо восседает в одних трусах посреди кровати. — Ну теперь-то мне можно? — спрашивает он, не дав и слова сказать. И вот тут-то Арсений понимает, что ни хрена он не был ни к чему готов. В его представлении варианта развития было всего два. Либо Антон всё же даст заднюю, либо будет полдня решаться и собирать волю в кулак. А Арс бы благородно дал ему на это время. Тут вот оно как всё оказалось. Это не Антону нужно было время, это он его Арсению дал, чтобы тот хоть в себя пришёл. И это напрочь выбивает почву из-под ног. — Можно что? — глупо спрашивает Арс. Антон же, явно не ожидавший подобного развития событий, хмурится и в волнении прикусывает нижнюю губу. Будто бы его поймали с поличным на чём-то очень нехорошем. И вот это полное недоумения выражение лица помогает Попову прийти в чувство. Потому что топтаться в нерешительности ему сейчас никак нельзя. А то это чудо неразумное сейчас как решит, что ему всё показалось, а Арс вообще вчера шутканул неудачно. Поэтому разъясняет мягче: — Так можно что? Чего ты хочешь? Антон ещё сильнее прикусывает губу, отводит глаза в бок и сжимает руками пододеяльник так, что костяшки белеют. Но не сдаётся: — Можно мне поиграть в лего? И тут же поджимает губы. Явно, чтобы не сорваться и не сказануть лишнего. Арс наклоняет голову, улыбается, но молчит, подбираясь к кровати, чтобы там наклониться почти над самым ухом и залезть рукой под одеяло. — Ты… Ты что делаешь? Не отвечает. Вместо этого продолжает поиски под одеялом. Он точно должен быть где-то тут… Ага. Достаёт чужой телефон из-под одеяла, выпрямляется и коротко кивает: — Неси уже. — А? — удивленно приподнимает брови Шастун. — Звук выключу просто. Неси говорю. Арсений чуть взволнованно выдыхает и замирает, наблюдая за реакцией. Антон же на секунду опускает взгляд, но тут же поднимает обратно, широко улыбаясь. — Ты посмотришь? — радостно спрашивает он. — А куда я денусь? *** Арс полулежит на кровати, под боком у него два молчаливо потухших телефона, а на полу здоровенное дитё в окружении крошек-пластмассок. Сидит, сгорбившись, собирает, пока на него со спины любуются. Арсений, честно, без понятия во что они ввязались, и что теперь с этим делать. И что-то ему подсказывает, что лего дело не ограничится. Не сказать, чтобы он был против, но вот неопределённость немного напрягает. А главное ведь, и спросить не у кого. Вряд ли ему поможет мудрым советом валяющийся в ковролине Дамблдор. — Арс, смотри, — отрывают его от тяжких раздумий. — Штука, — тянет в улыбке Попов.