Развивающая детская игра

Антону было уморительно смешно. Так смешно, что он едва не начал подхихикивать себе под нос. Смешно до трескающего ебальника, до искристой лёгкости, до горящих глаз и самодовольной ухмылки во всё лицо. О да, две минуты назад ему было до одури смешно, и он чертовски гордился собой. Ведь то, что он сделал, не нарушало их договорённости, во-первых. А во-вторых, было таким глупым, что скорее напоминало какую-то… нет, не детскую, а скорее подростковую шалость. Что-то, знаете, в духе перенасыщенных гормонами четырнадцатилеток. Но Антону было плевать, Арс сам виноват. Не хрен было сваливать в свой злоебучий Питер. Пять дней назад они вернулись в Москву. И этот умотал прям с вокзала, напоследок приобняв Шастуна за плечо и шепнув украдкой на ухо: — Давай, скоро увидимся, веди себя хорошо. И был таков, оставив Антона пялиться в удаляющуюся спину и ловить на себе сочувствующий взгляд Матвиенко, будь он неладен. Всего пять дней. Почти ничего, если так подумать. Но Антон знал наверняка, что в этот раз у Попова не было никаких суперсрочных дел в Питере. Он уезжал только лишь потому, что не хотел оставаться. И это бесило Антона до усрачки, хоть он и знал, что не имеет права злиться. И если Серёжа просто наградил его полным жалости взглядом, словно Антон был какой-то брошенкой, то Позов какого-то хрена вступился за улепётывающего на всех парах Арсения. — Отстань ты от него, вы и так бОльшую часть времени вместе. — А я и не пристаю. Я вообще молчал. — Как говорили в одном хорошем фильме, ты громко думаешь. И он тебя прекрасно слышит. Позов мог идти на хуй с такими советами. Ибо давать советы, ничего толком не объясняя, скверная привычка. Так или иначе, Арс уехал. Антон же четыре дня кряду создавал вид деятельности в офисе. Не бурной и не активной, а просто деятельности. Так сказать, отрабатывал заработанные деньги своим присутствием. На пятый же день даже стараться перестал, но, несмотря на это, приехал домой только к полуночи, да ещё и в край заёбанным. Кое-как поев и приняв душ, улёгся спать, но, едва коснувшись затылком подушки, понял, что уснуть не получится. Полежал для приличия на одном боку, затем на втором, понял, что занятие это бестолковое, и достал телефон. Тут в его голову бестолковую и пришла дурная затея. Криво ухмыльнувшись, он открыл диалог с Арсом. Если чего-то хочешь — попроси. Только, Бога ради, не делай этого больше на глазах у Позова или Матвиенко. Они и так… Слишком много знают. Договорились? Да, именно об этом они и договорились тогда, в тот самый вечер, в гостиничном номере, когда Антон оказался повернутым к стене. На большее их не хватило. Оба тогда что-то поняли, но так и не смогли это облечь в словесные конструкции, а потому ограничились двумя условиями. И затея Шаста не нарушала ни одно из них. А от этого было ещё смешнее. И действительно, Димы с Серёжей вокруг не наблюдалось. Ему захотелось — он попросил. Не сказать, чтобы сильно хотелось, скорее, хотелось поднасолить, слегка поднагадить этому паршивцу, не более. Антону было уморительно смешно, когда он набирал сообщение, так что приходилось поджимать губы, чтобы не рассмеяться вслух. И он был чертовски горд собою, отправляя сообщение. Веселье не утихло даже, когда в уголке сообщения появились две синие галочки. Хоть, признаться честно, Антон рассчитывал, что Попов уже спал. *** Арсений не спал. Он, как и Антон, мучился в этот вечер бессонницей, но, в отличие от того, пытался с ней справиться физическими упражнениями. Потому звук оповещения застал его лежащим на полу. Физические упражнения — это конечно прекрасно, но поясница так-то не железная. Поморщившись, Арс потянулся к телефону, увидел знакомое имя на экране и, даже не взглянув на сообщение, разблокировал телефон, чтобы тут же сесть. Всё же стресс сподручнее переживать в вертикальном положении. «Ого», — подумал Арсений, когда смысл написанных трёх слов дошёл до усталого мозга. Хотя по всем параметрам это тянуло на вполне уверенное «Ого-го». Пару секунд попялившись на экран в надежде, что тот хоть ещё что-нибудь напишет, Арс наклонил голову в бок и улыбнулся рвано. И как они так умудрились? За какой-то месяц перескочить с «можно мне поиграть в лего» на это? Как так-то? Тогда в гостиничном номере, он чувствовал себя блядским эквилибристом, шагающим по тросу в темноте гигантского туннеля. Один неверный шаг — свалишься, сорвешься, рухнешь вниз и так никогда и не сможешь подняться обратно, карабкаясь по влажным, гладким и изогнутым стенам. И от этого почему-то захватывало дух, приводя в какой-то почти нездоровый восторг. Запрокинув голову, Арсений тяжело вздохнул. Господи, ему же почти сорок, раньше он думал, что столько не живут, а если живут, то начинают шить саван и откладывать деньги на похороны. Ему почти сорок, у него был первый приступ радикулита, да такой сильный, что Позову пришлось ему укол в задницу сделать, иначе бы он на сцену выйти не смог. Ему почти сорок, и он смел надеяться, что со всеми своими наклонностями разобрался, изучив каждую со всех сторон, и расставил по полкам. А тут… Вылезло. Ладно. Всегда оно было. И ниоткуда не вылезало. Просто с Антоном все по-другому, сильнее как-то, а оттого страшнее. На секунду проскользнуло желание заблокировать телефон, а на утро сделать вид, что ничего не видел и вообще не понимает, о чём речь, а там уж вечером встретятся и разберутся. Но Арс прогнал его прочь. Глупости всё это. Антон всё равно ему не поверит, а осадочек-то останется. Кроме того, что уж тут скрывать, любопытно же, куда это всё приведёт. Поэтому он улыбнулся, послал всё к чёрту и вновь забрался на блядский трос. *** Две минуты назад Антону было смешно. Две минуты назад затея казалась просто великолепной, невероятной, почти гениальной. Две минуты назад он самодовольно ухмылялся, видя, что Арсений даже ответ печатать не стал. «Ага, вот и живи теперь с этим», — думал он тогда. Но сейчас ему не смешно. Сейчас он пялится в телефон, с экрана которого в ответ пялятся три белые буквы. Арс. Коротко и ясно. Никаких фамилий или ещё чего. Действительно, в жизни Антона он один такой. И этот один такой сейчас звонит ему. Телефон в руках требовательно вибрирует, мигает, просто-таки требует, чтобы он уже мазнул пальцем по экрану и взял трубку. Но Антон не может. Он лишь пялится на три буквы, а те ухмыляются ему в ответ так ехидно. Его улыбкой. Серьёзно, Арс? В ответ на это ты решил позвонить? Наконец, пересиливает себя и ведёт пальцем по экрану. — Да? Арс, я… — Нет. — Что? — Нет, нельзя. — В смысл… Внутри что-то как будто обрывается. В смысле, блядь, нельзя? Он сейчас трубку на него бросил? Антон медленно отнимает телефон от уха, пялится пару мгновений в открытый диалог, даже порывается что-то написать, но останавливается и сглатывает нервно. Какого.? Бросает телефон прочь и рывком поднимает тушку с кровати, чтобы отправиться на балкон. Такое точно стоит перекурить, переварить, осмыслить и… решить, что… что-нибудь решить точно. На балконе тут же мёрзнет, потому что выперся в трусах. Курит быстро, хмурит брови и нервно передёргивает плечами. Мысли от этого бестолкового занятия яснее не становятся, только ещё больше запутываются. Позвонить… Он решил позвонить. Уничтожив бычок в пепельнице, возвращается в тепло комнаты, бросает украдкой взгляд в сторону телефона, но сжимает руки в кулаки и даже шага в его сторону не делает, а вместо этого идёт в ванну, чтобы умыться и посмотреть на собственное отражение в зеркале. Оттуда на него глядит какое-то лохматое и лупоглазое недоразумение с совершенно шальным взглядом. И он медленно выдыхает, а затем трясёт башкой, приводя себя в чувства. Во-первых, ему и не нужно разрешение, верно? Верно. Так что пусть Арсений идёт в жопу. А во-вторых, не так уж сильно и хотелось, скажем прямо. Так… дело было вечером, делать было нечего. Да, ему совершенно точно не нужно на это разрешение. Взрослым оно не требуются. Но взрослые люди и не спрашивают. А невзрослые и подавно. Вообще, никто не спрашивает. Один Антон тут крышей протёк. Ещё неделю назад сам бы не смог предположить, что когда-нибудь об этом попросит. Это же… Это же ну то, что тебе как будто никто и не может запретить. Разве нет? Так какого черта? Ему совершенно точно не нужно разрешение. Плевать. Захочет — сделает. Он взрослый, разумный и достаточно самостоятельный. И… Это всё не имеет никого значения. Взрослость, разумность и самостоятельность здесь вообще ни при чём. Он прекрасно справлялся с таким, когда у него всего этого не было. И спрашивал он лишь, чтобы этому козлу подгадить, потому что его оставили, потому что ему скучно, одиноко и невыносимо тоскливо. Вот и всё. Ему даже не хотелось. Да и сейчас не хочется. Разве что назло. Но делать это на зло было бы уже совсем бредово. Поэтому он сейчас выйдет отсюда, залезет под одеяло и ляжет спать, даже в руки телефон брать не будет. Пошёл он в жопу, честное слово. Нельзя. А с какого такого хуя вообще нельзя? *** Телефон молчит. Арсений вглядывается пару минут в экран, потом пожимает плечами. Он уверен — напишет, поэтому со спокойной душой поднимается и идёт на кухню. Нужен кофе, срочно. Да, это не лучшее средство от бессонницы, но что-то ему подсказывает, что выспаться так и не выйдет. А кофе ему нужен. Остро необходим. Арс собой доволен, а внутри что-то подскакивает от приятного возбуждения. Сейчас этот чепушила покурит, в себя придёт и разродится. Арсу весело до сводящих от улыбки скул. Телефон кладёт рядом с кофемашинкой и всё поглядывает туда, пока она жужжит. Но тот молчит. Дует на горячее, слегка касается губами, но отставляет, а сам усаживается поудобнее, пальцами по столешнице перебирая. По его прикидкам сигарету уже можно было и выкурить. Значит, скоро напишет. Отпивает, не спеша, глоток и прикрывает глаза, прикидывая, что именно Антон напишет. Заключает, что вероятнее всего это будет: «Чего, блядь?». Когда чашка пустеет на половину, в душе начинают закрадываться первые сомнения. А не переборщил ли? Телефон молчит. Допивая кофе, Арс поднимается и начинает неторопливо расхаживать по комнате, слегка задевая руками ящики кухонных тумб. К стене три шага, потом до двери обратно. И вновь. Морщится, предвкушая завтрашнюю встречу. Надо было, наверное, отшутиться. Заигрался, а теперь это разгребать весь завтрашний вечер. Ещё и невыспавшимся. Надо ещё кофе. Смотрит на телефон. Мёртв тёмным экраном. Машинка тихо жужжит в темноте. Столько кофе и нервов в его возрасте вредно. Кажется, в этот раз он сорвался. На место радостному возбуждению приходит глухая пустота. Обидно, а главное — глупо. Допивает вторую чашку кофе и встаёт, чтобы поставить её в посудомоечную машину. В этот самый момент телефон у кофемашинки начинает требовательно вибрировать. Арсений же даже не оборачивается, наклоняется, открывает дверцу, ставит чашку, медленно разгибается и разворачивается, широко улыбаясь. Сомнения позабыты в тот же миг. Он знал. Теперь ему будет казаться, что он ни на секунду в этом не сомневался. — Не спится? — прижимает трубку к уху, разворачиваясь к окну. — Почему? — голос у того глухой, но вроде не злобный. Ядом плеваться не собирается, а то могло бы и до сюда долететь. — Что почему, Антош? — Почему нет? Ах, вот оно как. Арс улыбается, закусывая губы. Хорошо, что его сейчас не видно всё-таки, а то как-то неправильно. Он тут лыбится, а у человека — кризис. «Если бы ты хотел услышать «да», ты бы не спрашивал. Так что не пизди, что недоволен ответом», — думает про себя, но вслух произносит совсем другое. — А сам не догадываешься? — Знаешь… — кажется, Арсений может почувствовать чужое раздражение. Возможно, ему сейчас ментально втащили. — Вот как-то ничего в голову не приходит… — Ты написал… — Да, я в курсе. — Ну, а тебе не кажется, что о таком нужно просить лично. Ну или, как минимум, вслух? *** — Вслух? — глупо переспрашивает Антон. Ему кажется, что сейчас в тишине собственной спальни он способен услышать эхо. Хотя за этим помещением ранее подобного не водилось. — Да, вслух. Хочешь попросить — проси, но по-человечески как-то, Антош. Антон сжимает под одеялом свободную руку в кулак. «Это несправедливо!», — хочется крикнуть ему в трубку. В первоначальной договоренности ничего о «вслух» не было. Два пункта. Ничего сложного. Он способен запомнить два блядских условия и нечего тут вырисовывать неизвестно откуда взявшееся третье. Это несправедливо! — Да как-то уже и не хочется… Но я приму к сведению, — шепчет сквозь зубы. В трубке тихо. Он что, там даже не дышит? — М… Когда-нибудь Антон проклянёт эту букву. И исключит нахрен из русского алфавита. Она явно лишняя. — Врать нехорошо, Антон. Рука под одеялом в мгновение разжимается. Интересно, а этому тоже учат в театральном ВУЗе? Так менять голос? Или он делает это неосознанно каждый раз? Или Шастуну вообще кажется? Потому что иногда складывается ощущение, что он все эти годы общается с двумя совершенно разными Арсениями, у которых разный голос, разное выражение лица, разное почти все, кроме внешности. — Я… — Если бы не хотелось, ты бы не позвонил. Хочется не то взвыть в бессилии, не то заорать. Потому что он не прав, потому что ещё три минуты назад Антон был уверен, что звонит лишь за тем, чтобы узнать, почему собственно нет. И вот теперь он знает. А все эти предположения Арсения — полный бред. Поэтому Антон сейчас положит трубку, выключит звук, спрячется под одеяло и не вылезет до утра. А завтра… Завтра будет завтра, и там они разберутся. А сейчас всё это пора заканчивать. Ему больше не смешно. Ему… — Я не прав? Он нервно сглатывает вместо ответа. Да! Не прав. Только вот внутри что-то сжимается в плотный узел, а щёки обдает каким-то почти удушающим жаром. Как тогда, в гостиничном номере, когда он стоял, уткнувшись в стену, и почти не мог шевелиться, сходя с ума от дикого желания, чтобы Арс хотя бы просто коснулся. Тогда он тоже не мог его видеть, но сейчас он точно знает, что тот его не коснётся, не сможет он преодолеть семьсот километров с гаком за пару секунд. Это, блядь, невозможно. И ладонью сейчас мнёт простынь ровно так же, как тогда он сжимал швы на брюках. Лишь бы не дотронуться до себя у него на глазах. Но сейчас Арс не может его видеть. Верно? И рука как-то сама собой ложится на резинку трусов. — Антон? Да он, блядь, ясновидящий, что ли? Антон одёргивает руку, будто бы случайно дотронулся раскалённого кипятильника. — Да? — говорить сложно. И голос опять как будто не его. — Если хочешь — попроси, — в который раз напоминают ему. Антон зажмуривается и поджимает губы. Это нечестно. Всё это нечестно. Больше всего ему сейчас хочется самого Арсения. Здесь и сейчас. А он уехал. Это нечестно. Тогда он не дал до себя дотронуться, но сейчас бы позволил, что угодно, лишь бы ещё раз почувствовать, как к нему прижимаются сзади, как тогда, чтобы вновь почувствовать чужое дыхание на шее. Там, над воротом футболки, которой на нём сейчас нет. От этих воспоминаний внутри будто бы взрывается цистерна с горючим, заплёскивая всё вокруг обрывками желания. Фантазия, поганка такая, услужливо подсовывает картину Арсеньевской руки на члене. От этого перехватывает дыхание. Чёрт, Антон гнал эти воспоминания от себя все эти дни, потому что, признаться честно, хотел остаться с ними наедине. А сейчас… Сейчас все ещё хуже. Потому что этого придурка нет рядом. И все, что у него есть, это голос в трубке. Но оказывается, даже этого достаточно, чтобы за пару минут взмокнуть под одеялом, сгорая от желания дотронуться. — Хочется, — еле слышно шепчет Антон. — Ну? Облизывает пересохшие губы и набирает полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, а затем выпаливает. — Можно мне подрочить.? — М… Чёрт, только не сейчас. Просто скажи уже «да». — Пожалуйста… Антон ещё плотнее зажмуривается, сжимает руку в кулаке так сильно, что её почти сводит, и поджимает пальцы на ногах. В голове ярко-красным пульсирует одно единственное слово «пожалуйста», оно вертится каруселью, вытесняя все прочие. — Арс, пожалуйста… — Хорошо, но перед этим признай, что написал мне лишь затем, чтобы услышать «нет». — Арс, — произносит на выдохе. И буквально ударяет затылком подушку в слепом бессилии. — Это… Это обязательно? — Это же правда? На этом моменте Антон не выдерживает и издаёт еле слышный стон. — Тебе же это нравится, — как ни в чем не бывало продолжает Арс. — Или я не прав? Ептвоюматьарсений — Давай, просто скажи. Ударяя пятками по матрасу, Антон распахивает глаза и переворачивается на живот, чтобы тут же приподняться на четвереньки, потому что даже просто лежать он уже не может. Это невыносимо. — Иди ты в жопу, — шипит под нос, сжимая злосчастную простынь и разъезжаясь коленями в стороны, будто бы Арсений действительно сейчас сзади. — С радостью, да далековато… Антон вновь шипит, теперь уже что-то нечленораздельное, но отдалённо напоминающие «юморист хренов». Член почти болезненно тянет от возбуждения. — Хорошо, блядь, — говорить оказывается сложно. — М? — Я написал, чтобы ты ответил «нет». Доволен? Трубка падает на подушку, приходится ставить на громкую и упереться в матрас уже двумя руками. С экрана на него насмешливо смотрят три знакомые буквы, а из динамиков долетает: — Договаривай. Да ёбаный ты в рот. Антон сжимает зубы, наклоняет голову и куда-то себе под нос произносит. — Потому что мне нравится, когда ты говоришь «нет». Стыд удушливо охватывает горло, заставляя громко дышать через рот, почти постанывая на каждом выдохе. — Арс, пожалуйста, — говорит, чувствуя, как начинает потряхивать колени. — Хорошо, можешь подрочить… Голос у того тоже тихий или Антону только кажется. — Поставь на громкую. — Уже, но… — Ты же не думал, что я тебя оставлю в одиночестве? Антон сейчас не слишком способен думать, но, по правде говоря, он рассчитывал, что после заветной фразы, Арс-таки положит трубку. Дрочить на публику, пусть и в виде одного Попова, в его планы не входило. Но плевать уже как-то… Перенося вес на левую руку, поднимает вторую, сжимает и разжимает ладонь. — Стой! И Антон замирает. — Что? — Что ты сейчас делаешь? — Эм… Стою на четвереньках. Как дебил… — Интересно. А телефон где? — Внизу… Перед лицом, то есть, на подушке. Что ещё, Арс? — Опустись на локти и продолжай. Сука эдакая. Слышать хочет. «Это кто ещё из нас бОльший извращенец», — думает Антон, но покорно сгибает руку в локте, почти утыкаясь в динамик. Свободной рукой наконец забирается под резинку трусов и, едва коснувшись, издаёт даже не стон, а скорее всхлип, охватывает перевозбуждённый член рукой делает пару движений, дыша рвано прямо в микрофон. И тут же останавливается. — Чёрт… — Что? — хрипло спрашивает Арс, будто бы из другой вселенной. Антон упирается лбом в подушку, в очередной раз прикрывая глаза. — Я хочу, чтобы это был ты… Тебя хочу… Замирает и разочарованно выдыхает: — А так не хочу… Зарывается лицом, не в силах даже посмотреть на телефон. Это так глупо и… — Антош? — голос у Арсения опять меняется. Мягкий, чуть взволнованный. Антону же от этого только стыдливее становится. Ну вот, только переживать заставил. Но всё же признаки жизни подаёт: — М? — Ляг, я тут… — Нихрена ты не тут, — канючит Антон, но покорно укладывается на бок, чувствуя себя бестолковым кретином. Но это всё действительно вообще не то. — Я просто… — Я знаю… Ложись, скоро уже увидимся, ну. Антон берёт злосчастный телефон в руку, выключает громкую связь и прижимает к уху. Возбуждение, которое буквально только что, казалось, было невозможно выносить, от которого перед глазами плыло, а ноги сводило судорогой, исчезло без следа. Внутри было глухо и пусто, а ещё стыдно. Но не обжигающе удушливо, как когда он выклянчивал разрешение себя потрогать, а тупо так, когда хочется сморщиться и исчезнуть, лишь бы не чувствовать этот комок в груди. — Прости, — выдыхает шёпотом в трубку. — За что? — Да чё-то я испортил всё. Настроение только изговнял. Ни себе, ни людям… — Ой, да прекрати, изговнял он, — тянет Арсений. А Антон чувствует в каждом звуке — улыбается там. — Завтра приеду, будет тебе настроение… — Арс… Всего пять дней. А он разнылся, как ребёнок. — М? — Для ясности, я тут без тебя вовсе не изнываю. Мне тут так-то охеренно… Лучше всех. Это чтоб ты знал. — Но дрочить лучше в компании? — смеётся тихо. — Ну так, если с другом вышел в путь… Антон сам не замечает, как начинает улыбаться в ответ. — Там, где трудно одному? Да, Шаст? — Без тебя меня чуть-чуть, а с тобою много, — смех рождается под ребрами и вырывается короткими смешками. — Господи, мы извратили детскую песенку, — Арс смеётся уже в полный голос. — Как мы жить-то с этим будем? *** — Повисишь ещё чуть-чуть? — Конечно, ты только это, спать ложись. — И как ты поймешь, что я уснул? — По храпу. Как только затарахтишь, трубку положу. — Ой, иди в жопу… *** — Арс? — М? — Я тебя люблю.