Развивающая детская игра

Антон отбрасывает телефон на другую сторону дивана, тот врезается в подлокотник, отскакивает от мягкой обивки и замирает на самом краю, в опасной близости от падения. Арс, не задумываясь, пододвигает его на пару сантиметров, а сам вопросительно поднимает брови. - Мудила, блядь, - бросает зло Антон, руки на груди скрещивая. - Стас? - А кто ещё? Он же… Блядь, да пошёл он нахуй, - выплёвывает последние слова и подрывается с дивана прочь. - Ты куда? - Курить. Арс выскальзывает на балкон вслед за ним, устраивается по левое плечо на расстоянии безопасного полуметра, а то, не дай Бог, взорвётся. И слушает в пол-уха, как тот возмущается, вылавливая из гневного потока основную мысль и кивая в нужных местах. - Я, блядь, не понимаю, как можно быть таким, сука, упёртым уебаном от рождения. Где таких производят? – Антон прикуривает ещё одну и продолжает изливать недовольство. Арсений украдкой крадёт его пачку и вытаскивает оттуда бумажку одним рывком. Интересно, получится сделать журавлика в миниатюре? Он в отношения Антона и Стаса не лезет. Жизнь научила, что не стоит. У них какая-то своя, особая связь. Дружбой это, конечно, сложно назвать, но другого слова не найти, наверное. Хотя, Антон, вон, дружит с Макаром, а со Стасом он находится в странной взаимозависимой сцепке. И кажется, это на всю жизнь. И Арсений больше не лезет. Только слушает. - И главное ведь, с ним ещё и посраться почти нереально. Он только молчит и головой качает. «Поговорим, когда успокоимся». Успокоимся? Понимаешь? Но он-то спокойный, блядь, стоит… Антон затягивается в последний раз и зло мнёт окурок в пепельнице. - Не молчи, Арс, - произносит тише и значительно другим тоном. - Ну, - Арсений отрывает взгляд от неудавшегося журавлика. – В чём-то он прав, потом поговорите… - Арс.., - тянет недовольно над ухом. - Ну, а что ты хочешь, чтобы я сказал? - Что он мудак, а я прав. Арсений поворачивается, улыбается устало и кивает: - Он мудак. - Ты правда так думаешь? – недовольно хмурится на него в ответ. - Нет, конечно, Стас – один из лучших людей, которых я встречал. - Понять бы ещё, - ухмыляется, - сарказм это сейчас был или нет. Молчат. Антон стоит, опустив голову, и мнётся. А Арс его разглядывает. - Ну, чего ты? – наконец выдаёт он после слишком уж затянувшейся паузы и мягко обхватывает за запястье. - Я, блядь, не могу… Бесит, - шипит тот себе под нос. А потом поднимает взгляд, который по пути теплеет, и тихо произносит: - Сделай эту свою штуку, а? А то я точно не успокоюсь и испоганю нам обоим вечер… Арсений тихонечко вздыхает, но помалкивает. Объяснять в который раз, что он без понятия, что такое «штука» у него нет сил, а рассказывать о том, что он каждый раз вот так же молчаливо соглашается делать то, чему даже сам определения дать не может, точно не стоит. Поэтому молча обнимает сзади. - Смотри, это журавлик. - Не обижайся, но это хрень какая-то, а не журавлик. Арсений не обижается, но всё равно прикусывает через ткань кожу на лопатке. - Ты вредина. Уходят с балкона вместе. Арсений отказывается отпускать чужую руку. Он прекрасно знает, что сейчас Шастуну надобно. Человеку требуется простого, человеческого – покапризничать, потопать ногами, залиться в истерике собственного упрямства и от души обматерить одного носатого. Делов-то минут на пятнадцать, потом перегорит, придёт в себя и наступят в его душе мир и покой. И Арс пытается ему в этом помочь, правда пытается, но отчего-то именно в этот раз ничего не выходит. Шаст мучительно натужно старается изображать хорошее настроение, смеётся почти искренне, шутит и даже не берёт в руки телефон, но всё равно время от времени замолкает, сдвигая брови к переносице и источая невыраженную агрессию. Вечер действительно не задаётся от слова «совсем», но винить в этом Антона было бы глупо, Арс тоже со своей задачей так себе справился. Поэтому к тому времени, как оба, даже не обсудив, решаются отчалить ко сну, он чувствует себя не просто выжатым, а переваренным. С каким-то остервенением срывает с себя футболку и даже не смотрит на затаившего у входа в комнату и жмущегося к стене Шаста. - Как же я заебался… Арс оборачивается прямо с футболкой в руках, чтобы увидеть, как Антон бодает башкой ни в чем не повинную стенку. - Просто пиздец… А потом… Потом он… Штука. Так они обозвали это с Серёжей. Пусть Арс и не понимает, что это. Но почему никто, кроме него, не замечает этого? Не замечает, что делает Антон? Это же… У него тоже есть штука. Арс в этом уверен. И то, как быстро Антон перескакивает из состояния разговнившегося куска недовольства в это, Арсения почти пугает. В это… Это… Он не знает, как это назвать. Антон жмётся к стене плечом, наклоняет голову в бок, занавешивая глазёнки длинной чёлкой, и опускает плечи, расслабляя мышцы. Там, под чёлкой глазами хлопает, губу слегка нижнюю оттопыривает и ведёт носом, решаясь что-то сказать. Он как будто даже становится ниже ростом. Или Арсу только кажется? Но он почти готов поклясться, что в Антоне не оказывается ста девяносто семи сантиметров, когда он наконец бурчит себе под нос: - Я устал… Метр с кепкой, блин. - Я понимаю, - Арсений говорит только потому, что знает: сейчас его очередь. Но он также знает, что Антон не договорил. – Давай, ложись спать. Поздно уже. - Я знаю… Но мне…, - продолжает тянуть Антон, глядя себе под ноги. А потом резко поднимает лицо с горящими глазами и длиннющей улыбкой во все лицо. Арсу этот взгляд хорошо знаком, и сейчас остаётся только гадать какая шальная идея посетила эту светлую кудрявую башку на сей раз. - Раздень меня! – Антон не просит, а требует с ликующим выражением лица, поднимая руки над головой. И смотрит прямо, довольный собой, как черт. Арс и бровью не ведёт. Но признаться честно, ему куда проще справляться с полуночными сообщениями и горячими просьбами о подрочить, чем с таким или с просьбой поиграть в лего. Потому что это прожигает до самого позвоночника какой-то невероятной смесью горячей нежности и желанием впечатать Шастуна в стену собственной тушкой. Он косится на кровать, которая сейчас разделяет их друг от друга полутра метрами, и почти произносит: «Нет». Но в этот раз маятник качнуло в другую сторону. В верную или нет, он без понятия, потому что всё ещё не знает, что делает, но, тем не менее, складывает футболку на стул и обходит кровать, чтобы очутиться почти впритык со светящимся изнутри Антоном. - Раздеть? - Мне лениво…, - канючит тот в ответ, но горделиво вздёргивает подбородок, бросая пусть и пустячковый, но вызов, как и во все предыдущие разы, будто каждый раз проверяет Арсения на прочность, выискивая слабые места, чтобы по их карте обозначить границы, а затем их перейти. Арс в ответ только кивает вниз. Да, Антон как будто становится ниже ростом, но как бы не была привлекательна эта иллюзия, но чудес в этом мире не бывает, а двухметровые Шастуны остаются двухметровыми Шастунами. Антон с готовностью слегка сгибает колени и даже голову с корпусом наклоняет вперед, позволяя стянуть с себя футболку, что Арс и делает. А затем треплет по взлохмаченной макушке и пытается заправить чёртову чёлку за ухо. У него ничего не выходит, но душу отводит. Шаст же преспокойно выпрямляется в полный рост и смотрит на него завороженно-восхищенно, складывая руки перед собой в замок. Большими пальцами перебирает, слегка раскачиваясь взад-вперед, и выжидающе помалкивает. Арсений встряхивает футболку в руках, выворачивает и аккуратно складывает. Всё это делает нарочито медленно. Лишь бы выторговать короткую передышку, потому что эти блестящие глаза напротив всё ещё чего-то требовательно ждут, а ещё не дают думать и существовать спокойно. Арсу нужна минутка, всего одна минутка… Он вздыхает устало, оглядывает снизу-вверх это чудо радостное, а потом подтягивает штанины, чтобы присесть на колени, и оттуда уверено глянуть исподлобья: - Руки убери, Антош. Тот быстро выполняет просьбу, пряча их за спину, и прикусывает нижнюю губу, замирая в ожидании. Хоть бы дышать не забывал. Это, говорят, для жизни необходимо. Арсений ухмыляется собственным мыслям, пальцы под плотную ткань брюк просовывает и пододвигает таким образом за пояс поближе к себе. Расправляется с пуговицей, деловито расстегивает ширинку, бросает очередной взгляд вверх и одним рывком опускает штаны до самых колен. Сверху доносится еле слышный смех. Хотя, это больше похоже на самое настоящее глупое хихиканье. Весело ему. Арс склоняется ниже, мягко постукивает пальцами по икре. Так делают лошадям, чтобы те подняли ногу. И Антон поднимает, едва пошатнувшись, позволяя освободить себя от штанины. Арсений стягивает её вместе с носком и повторяет те же действия с другой ногой. И тут получается, пора бы вставать, только Арс понимает, что вставать ему совсем не хочется. Ладонями он мягко скользит от самых щиколоток вверх, под колени, пока Антон не дёргается. - Щекотно… - Щекотно ему, - и целует чуть повыше правой коленки, чтобы тут же подняться и вновь очутиться прямо пред широко улыбающейся мордахой. - Доволен? - Ага, - кивает лохматой головой утвердительно. - Тогда теперь - спать. Он не спорит и намеревается тут же ускользнуть прочь, но Арс успевает привстать на носочки, чтобы звонко чмокнуть в нос. Пока Антон укладывается, Арсений опять-таки нарочито медленно поднимает его вещи с пола и, наконец, вдыхает полной грудью. Оказывается до этого он дышал половинчато, а ещё над Шастом издевался… Складывает вещи, стягивает с себя остатки одежды и лишь тогда оборачивается. Антон за это время успел замотаться в одеяло почти с головой, только чуб торчит, даже лица не видно. По силуэту заметно, что свернулся калачиком, прижав колени чуть ли не к самому подбородку. Арсений, глядя на это, выдыхает неровно. Шаст так не спит. Он обычно засыпает на боку, но едва провалившись в сон, поворачивается на спину, раскидывая длинные конечности в разные стороны. Арсений к такому давно привык, а потому укладывается всегда на безопасном расстоянии, дабы не прилетело, а то один раз прямиком в нос попал, даже не проснувшись. Но калачиком он не сворачивается. И кутаться в одеяло, когда в квартире вполне себе комфортная температура, не одна из его привычек. Надо бы идти свет гасить, но Арсений замирает, глядя, как под одеялом мерно, в такт дыханию двигается спина. Перебирает пальцами и задумчиво закусывает губу. Чёрт… Он ведь до этого дня никогда его не раздевал. Нет, то есть, конечно раздевал. Но не так. И это почему-то сбивает с толку, заставляет нервничать, что ли… Арс сам до конца не понимает. Шаст же во многом куда более зрелый, чем он. Арс ему об этом вряд ли скажет. Хотя, наверное, стоило бы. Но Арсений – ебаный эквилибрист-недоучка, который уверенно разрешает подрочить, но теряется при виде свернувшегося калачиком Антона. Да, в таких-то делах уверенности в себе ему не занимать. Ни тени сомнений или смущения. Арс в себе уверен на все сто, когда в поту прижимается сзади всем телом и выговаривает на ухо всё, что приходит в голову в предоргазменном состоянии, с каким-то садистским удовольствием наблюдая, как Антона душит румянец смущения. Когда доводит его до оргазма в закутке, где совершенно точно не стоило бы заниматься подобным, и смотрит, как тот сжевывает губы, стараясь не издать лишнего звука. Когда хватает за шею, чтобы уверенно толкнуть вниз, к перевозбужденному члену. Да, в таких ситуациях Арсений уверен в себе. Но, вот почему-то, когда Антон сворачивается калачиком под одеялом, прижимая колени к груди, Арс больше не чувствует себя уверенным. Вся его вытренированная, вышколенная, мнимая и выстроенная на хлипеньких сваях уверенность скрипит и шатается под напором какой-то ошеломляющей нежности, к которой он вот уже который год не может привыкнуть. И под этим самым напором он перестает ясно соображать и внутри селится страх сделать что-то не так. Да, Шаст куда более зрелый. Хотя бы потому что не дёргается от оголённой искренности и не стремится поскорее смыться от неё подальше. Гасит свет Арсений в тишине. - Иди сюда, - шепчет, залезая под одеяло, и притягивает одной рукой за талию. - Я тут без тебя уже почти уснул, между прочим... - Пиздун. Прижимается сзади, подлезает рукой между чужих, чтобы ущипнуть за подбородок и шепнуть на ухо, прижавшись лбом к затылку: - Ты храпишь. - Это кто ещё тут пиздит, - ухмыляется главный пиздун в жизни Арсения, - ничего я не храплю... Обхватывает обеими руками Арсеньевскую конечность и прижимает к груди, как плюшевого медведя. - Это теперь твоя рука? - Да, - гордо заявляет Антон ещё сильнее обхватывая аки трофей. - И я со своей рукой буду спать, ясно тебе? - Да кто ж тебе мешает, - ведёт кончиком носа по бархатистой коже уха, заставляя тем самым Антона ёжиться. - Ты мешаешь, нечего мне на ухо дышать... - Ну простите... Замолкают. Антон продолжает прижимать руку к себе так, что Арс запястьем чувствует чужое сердцебиение в груди. Заснуть так точно не выйдет, придётся ждать, пока наиграется и отпустит. Но он, кажется, и не собирается, наклоняет голову пониже. Теперь влажное дыхание обжигает полусогнутые пальцы. - Не хочу спать, - шепчет капризно и прикусывает второй сустав указательного пальца. - А чего хочешь? - Арс приподнимается на локте, чтобы наклониться к самой щеке. - Откусить мне палец? - Не хочу завтра, - игнорирует его Антон, морща нос. Арсений понимает, всей душой понимает. Завтра день не из простых намечается, а Антону ещё со Стасом разбираться. То ещё удовольствие. - Ну, оно всё равно наступит... Лучше хотя бы выспаться. - Хочу сегодня, - упрямо не отступает Антон, прикрывая глаза. - Сегодня уже по всем меркам закончилось... Антон выпячивает губы и кривляется, будто бы передразнивая. - Я вообще-то все вижу. Спи давай. Если хочешь, завтра пошлю Шеминова на хер, я-то могу. С этими словами Арсений ложится обратно и утыкается носом в затылок. - Спокойной ночи. Антон не отвечает, но и не возражает, продолжая недовольно сопеть. Но очень скоро сопение становится не таким уж гневным, а почти размеренным, и Арсу начинает казаться, что на этом-то они закончили. Пускай Антон и не отпускает похищенную конечность, но и обхватывает не так сильно. Сейчас остынет, а Арсений отвоюет её обратно. Пока можно и так полежать, чувствуя, как Антон прижимается, словно в поцелуе, к укушенному суставу, дышит через рот, щекоча дыханием от пальца по нервам и сухожилиям до самого локтя. Носом шмыгает. Вдвоём под одеялом душно, жарко и, чего уж скрывать, тесно, а вторая рука начинает неметь под тяжестью кудрявой башки. Но, несмотря на все это, Арс чувствует, как его мягко накрывает сонливость. А, шут с ней, с этой рукой, и так поспят. Он зарывается носом в волосы и почти проваливается в сон, когда чувствует влажное касание языка на коже, едва не дёргается, но все же сдерживается. Наверное, случайно. Но недавно пострадавший от зубов сустав охватывают губами, замирают, выжидая реакции, а не получив её, облизывают во рту языком. Арсений не двигается, терпеливо ожидая. И что дальше? Шаст же тоже ни единым лишним телодвижением не выдаёт того, что что-то происходит из ряда вон. Как будто он каждый день перед сном посасывает палец. Чужой. А именно этим он и занимается, натягивая слегка кожу, касаясь зубами. Арс медленно поворачивает голову, чтобы уткнуться головой в подушку и прикусить ткань наволочки. На языке зудяще вертится вопрос. Что ты творишь? Но он его проглатывает. За подобные вопросы в их отношениях отвечает Антон. Главным образом потому, что вопросы эти Арсения в действиях не останавливают, а иногда он даже что-то объясняет в ответ. А вот сам Антон после подобного вопроса сразу же перестаёт что-либо делать лишь бы не отвечать. Поэтому Арс молчит. И даже не шевелится, хотя и понимает, что притворяться спящим тут уж никак не выйдет, слишком уж они близко лежат. Тут никого не обманешь. В голове от недавней сонливости не остаётся и следа. Теперь все мысли устремлены туда, к двухметровому дитю, свернувшемуся калачиком и посасывающему палец с прикрытыми глазами. В том, что Антон глаза закрыл, Арс не сомневается. Он так привык переживать самые сильные эмоции. Может, оно так чувствуется лучше. А вот Арс вновь поворачивается, приподнимая голову, и смотрит украдкой. Смотрит на сосредоточенное лицо, чуть влажные губы, и то, как с новой силой прижимают его руку, и чувствует, как учащается собственное дыхание. Это... Господи, Шастун. Это зрелище ломает что-то внутри трогательностью происходящего и вводит в смятение какими-то совершенно несочетающимися друг с другом эмоциями. Почти болезненная нежность, толкающая на то, чтобы обвить руками, ногами, укрыть с головой чёртовым одеялом и никуда, никогда не отпускать, соседствует с не менее сильным желанием развернуть одним движением, уткнуть носом в подушку и спустить трусы. Арс не привык, что это может идти рядом. Он это всегда разграничивал для себя. Это как... Как плюшевые мишки в бондаже. Он кладёт голову обратно и аккуратно выдыхает, стараясь успокоиться. Но сделать ему этого, конечно, не дают. Антон открывает рот шире, и подушечка пальца оказывается у того за щекой, а он тут же обхватывает палец губами, не давая ей выскользнуть обратно. Передвигает языком в середину рта. И в том же направлении, по тем же путям, по которым несколько минут назад бежала щекотка от горячего дыхания вдоль запястья к локтю, горячим потоком растекается возбуждение, которое, в отличие от легкой щекотки, минует локоть, плечо, перебирается в грудь, оттуда молниеносно падает в живот и ниже. «Блядь», - думает Арс, чувствуя, как у него встаёт. Мысль о том, чтобы развернуть это неугомонное чудо лицом в подушку, высвободить руку и содрать трусы, становится ещё привлекательнее. Но что-то его от этой затеи заставляет отказаться. Слишком уж Шастун увлечён. Посасывает мерно, не глубоко, всё до того же проклятого второго сустава, и продолжает крепко сжимать руку. - Эй, - Арс пододвигается выше, чтобы вновь приподняться и почти заглянуть в лицо. - А как же спать? Антон даже глаз не раскрывает, только упрямо морщит нос и шепеляво, но учитывая палец во рту, достаточно чётко произносит: - Не хочу завтра... И выпрямляет ноги, чтобы тут же упереться в Арсения задом. - Поганец, - шепчет тот, целуя в щёку. И отмечает про себя, что при других обстоятельствах, Антон бы точно рассмеялся и не удержался от замечания по поводу "поганца", но сейчас упрямо молчит. Арсений вновь ложится рядом, прижимается ещё ближе, хотя и так дальше некуда, ещё чуть-чуть и он столкнёт своим весом Антона с кровати. Выцеловывает плечо от изгиба шеи до самого сустава, чувствуя запястьем, как учащается чужое сердцебиение. Да и у самого дыхание сбивается. Очень хочется сжать многострадальную руку в кулак, а потом обхватить ею же горло, заставить прогнуться, запрокинуть голову, чтобы добраться губами до шеи. Обнять второй рукой за живот, сжать бок... Очень хочется. Но Арс ничего из этого не делает. Антон сам должен отпустить. Это же теперь его рука, да? Поэтому он только прижимается носом к загривку, выдыхает шумно и целует вдоль позвоночника. Антону, между тем, по всей видимости становится скучно. Он подаётся назад, двигает бёдрами, трётся. А Арсению только и остаётся, что закатить глаза. Потому что… Ну невозможно же. Сам толкается вперёд, отгоняя мысли о том, что снять две пары трусов, это пиздец как быстро. Член почти ноет от перевозбуждения, пока он коротко толкается между чужих ягодиц. - Антон... Черт, - шипит недовольно, потому что хочется так-то больше. Но руку ему так и не отдают, лишь приоткрывают рот пошире, чтобы взять в него второй палец. И только лишь через пару пиздец каких долгих минут, видимо наигравшись, Антон выпускает его из объятий, запрокидывает голову вполне самостоятельно, представляя шею, и стонет коротко, просяще. Арса уже и просить в принципе не надо. Ладонью проводит вдоль груди, по животу, оттягивает резинку трусов и охватывает чужой член, первое движение совершает медленно, словно примеряясь. Но услышав одобрительный полустон, начинает двигаться увереннее, быстрее. Но его тут же прерывают жалобно-недовольным всхлипом: - Арс, пожалуйста... Попов тут же замирает. - Что? Антон, все ещё крепко зажмурившись, еле касается его свободной руки, которая все это время лежала себе без дела под шеей. - Дай... Арсений решает не бороться за внятные формулировки. Не до того сейчас. Низ живота почти сводит, да и член Антона в руке ясно мыслить не даёт. Поэтому одним движением меняет своё положение, чтобы получить возможность просунуть два пальца в приоткрытый рот и почувствовать, как их с готовностью обхватили губами. Он уже не толкается, а сам начинает тереться, взмокнув под блядским одеялом. Ещё и горячее тело рядом. Антон же дышит рвано, срываясь на тихие стоны, но пальцы не отпускает. И сам подаётся в руку Арсу. Тот в ответ обхватывает сильнее, двигается быстрее, резче, пока не добивается полноценного, громкого и раскатистого стона. И, видимо забывшись, Антон от всей души больно впивается зубами Арсению в пальцы. Арс охает от боли и тут же ухмыляется. Затем замедляет движения рукой, почти останавливаясь, но руку не убирает, прислушиваясь к недовольному мычанию ёрзающего на месте Шастуна. - Ещё раз укусишь, и я остановлюсь. Недовольно мычание вырождается в торопливое и глухое: - Хорошо... - Нет, не так, - Арсений передвигает пальцы за щеку, оставляя достаточно места для более-менее внятной речи. - Скажи, что больше так не будешь. - Ну, Арс..., - капризно тянет Антон, толкнувшись бёдрами вперёд. Попов же замирает, обхватив пальцами член у самой головки. И даже отодвигается на пару сантиметров. - Антон? - Я больше так не буду, - быстро произносят ему в ответ. Но Арсения это не убеждает. - И извинись. - Арс, пожалуйста, - хнычат ему в руку, продолжая ерзать. - Мне было больно. - Извини, - еле слышно. - Что? - Извини, я больше так не буду. Только… Арсений не слушает. Ему, признаться, сейчас не просто. Вжимается сзади с новой силой, двигается короткими рывками и только ловит короткие стоны, в которых где-то теряется его имя и что-то про «не останавливайся». И все же это недостаточно. Хочется коснуться его всего и желательно сразу. Физически это, к сожалению, невозможно. Обе руки, как назло, заняты, а губам и вовсе доступен только кусок шеи да одно ухо, до лица в такой позе не дотянуться. Это почти раздражает. В какой бы позе они не трахались, Арсу всегда не хватает Шастуновского тела, всегда хочется коснуться именно там, куда невозможно дотянуться. А этот ещё и здоровый… Стонет глухо, почти зло, чувствуя, как мозг пульсирует от ярких волн возбуждения в такт каждому движению, как внутри что-то затягивается, как хочется побыстрее закончить, получив долгожданную разрядку. Проталкивает пальцы глубже, практически затыкая таким образом рот. Антон действительно больше не кусает, хоть почти давится моментами. Заводит одну руку за спину, сжимает ладонью чужую ягодицу, будто бы боясь, что Арс внезапно решит отстраниться, и держит крепко. А когда кончает в ладонь, до боли впивается, с характерным звуком выпуская пальцы изо рта. Получив в своё распоряжение обе руки, Арсений этим не пользуется. Двигает медленно бедрами, чувствуя, как расслабляется тело рядом. Хватает пары движений, чтобы кончить вслед за Антоном. Оба дышат быстро, почти одинаково уткнувшись в подушки. Арс аккуратно, чтобы не испачкать, локтем сбрасывает с них одеяло прочь и медленно высвобождает руку из-под шеи, привстаёт. Хочет было уже этой рукой убрать прилипшую чёлку со лба, чтобы потом наконец развернуть к себе и поцеловать, но не успевает. Антон сам поправляет ее тыльной стороной ладони, затем сам натягивает трусы и переворачивается на живот, широко раскинув руки. Арс так и замирает с поднятой рукой. Глупо уставившись на спину, он думает о том, что надо бы что-нибудь сказать, а на второй руке сперма уже начинает подсыхать. Надо бы... Даже не так. Он должен что-то сказать. Но он вдруг немеет в растерянности и глупо моргает, не в силах пошевелиться. Антон же поворачивает голову, ловит его взгляд и приподнимает вопросительно брови, широко улыбнувшись обычной Шастуновской улыбкой. Тут-то Арс и подрывается с кровати, чтобы молча удалиться в ванну. Отмывшись и переодевшись, замирает перед зеркалом. В голове формируются с десяток фраз, с которыми он может вернуться в спальню. Но от каждой из них его подташнивает, как и от собственного отражения. Зажмуривается на пару секунд, а потом выходит прочь, но к Антону не возвращается, а выскальзывает на балкон, где ворует сигарету из пачки и закуривает. На балконе даже почти не холодно, разве что босиком на плитке стоять - не самая лучшая затея. Пахнет талой водой и первыми оттепелями. Мысли в голове путаются, скачут бестолково натыкаясь друг на друга. Арс кривится. Хочется содрать самого себя с себя же и вытряхнуть желание взвыть от безосновательного ощущения собственной беспомощности и ненужности. Он трясёт головой. Глупости всё этого… Нет никакой причины, чтобы его так резко перемкнуло. Это тупо и иррационально. И Шаст его там ждёт… Затянувшись последний раз, он тушит бычок в пепельнице, ощущая себя окончательно вымотанным и почти обессиленным, и возвращается в тепло, надеясь, что после оргазма Антона тут же вырубило. Но он его действительно ждёт, устроившись ровно посередине кровати и скрестив руки на груди. - Курение убивает. Арс только ухмыляется половинчато, но ничего не отвечает. - Я уж было испугался, - жалуется Антон, озабоченно брови домиком складывая. - Думал, что я вызову такси и уеду? - пытается улыбнуться в ответ Арсений. - Ну, ты так никогда не делал, но что-то мне подсказывает, что можешь, - широко лыбится Шаст. - С тебя станется. - Не с тобой... Арсений приглядывается в улыбающееся лицо, которое весьма трудно рассмотреть при таком освещении ещё и без очков. Однако совершенно ясно, что перед ним сейчас Шаст обыкновенный, неловко смеющийся, взволнованный, но вполне его. И он чувствует, как расслабляются плечи, а по груди растекается привычная, тёплая и ласковая нежность, почти вытесняя все то гадство, что проникло туда на балконе. Он залезает в кровать, устраивается подбородком где-то в районе чужой ключицы и ведёт кончиком носа по коже, за что получает поцелуй в висок. - Эй, - Антон забирается пальцами в волосы. - Ты чего? Я... - Нам нужно поговорить, - перебивает его Арсений, тяжело вздыхая. - Может, завтра? Утро вечера... - Нет, сейчас. Арс точно знает, что завтра честно поговорить об этом он не сможет, слишком будет стыдно и он убедит себя, что ему вообще показалось. - Хорошо. А о чем поговорить? Потому что я чё-то вообще не въезжаю. Я что-то сделал..? - Нет, - тут же отвечает Арсений, - но нам нужно поговорить об... Этом. И поднимает глаза, заглядывая в лицо. А вот Шаст на него не смотрит, пряча взгляд в смущении. - Я... Арс, ты... Скажи, если я... Блядь… Меня... Че-то понесло, наверное. - Антош, - кладёт руку на щеку, заставляя посмотреть на себя. - Ты ничего не сделал. Всё хорошо. Просто нам нужно поговорить нормально, а не как в тот раз, иначе... «Иначе я могу сделать что-то не так. Или не сделать», - этого Арс не договаривает, теперь изнутри жжёт вина за то, что, хотя бы на секунду, заставил Антона почувствовать себя неправильно из-за того, что был собой, и за то, что сам оказался таким беспомощным именно, блядь, сейчас. В бессилии прижимается лбом к чужому и, закрыв глаза, шепчет: - Мне было хорошо, но нам надо... - Ладно, - выдыхает Антон. - Давай поговорим.