Развивающая детская игра

Антон смотрит прямо перед собой, пальцами в задумчивости перебирая. Арс его не торопит, устраивается подбородком на груди поудобнее и рассматривает лениво лицо в полумраке, как то хмурится, прикусывая нижнюю губу. Наконец, Антон задаёт давно опостылевший вопрос: — Арс, у тебя такое раньше было? С кем-нибудь… до меня? Арсений в ответ, не скрываясь, закатывает глаза. Он слышит этот вопрос уже, наверное, раз в десятый, если не в двадцатый. Но последний раз он звучал… сколько? Год? Два назад? Каждый раз Арс отвечал честно, гадая про себя, что бы Антон хотел услышать. Может, ему хотелось бы услышать хоть раз «нет» и почувствовать, что он не один без понятия, а как оно бывает вообще, или его успокаивают Арсеньевские «да», вселяя мнимую уверенность в том, что если он через это все проходил, то понимает, что делает, а значит, Антону можно и не волноваться. Сейчас он тоже отвечает честно, впервые произнося короткое слово из трёх букв. — Нет, такого не было. Лицо в темноте расплывается в длиннющей улыбке, а в глазах мимолетно проскальзывает почти нездоровый блеск не то азарта, не то веселья. — Так вот оно что, — тихо смеётся Антон, игнорируя саркастично приподнятую бровь. — Я понял… — Что ты понял? Всё ещё смеясь, он заглядывает в лицо Арсу и, продолжая хитрожопо лыбиться, говорит, глядя прямо в глаза: — У тебя такого не было, и тебе страшно. Арсений не успевает ему возразить. — Добро пожаловать в мой мир, Попов. Небось, уже забыл, каково это, а? Кажется, мысль о том, что Арс просто тушуется перед чем-то новым и до конца неизвестным, веселит его до усрачки. И Арсений решает с ним не спорить, только забирается сверху и целует прямо в смеющееся лицо, в улыбку, щёки и нос. Антон продолжает ржать, но позволяет себя целовать. — Ну что, — спрашивает он, успокоившись, — действуем по старой схеме? И Арсений понимает, что тот тоже вспомнил. Вспомнил тот вечер, когда этот вопрос был задан впервые. Господи, как же давно это было… Вторая половина две тысячи семнадцатого года… Бесконечные гастроли, первая популярность, первое… всё, наверное? И Антон поцеловал его первым. Арсений ещё долго оправдывался этим перед Матвиенко: «Я его вообще не трогал, оно само». Арса это удивило. Да что там… Признаться, он охуел. Удивление и рядом не стояло с той степенью ахуя, которую он испытал, когда это худющее лупоглазое нечто потянулось к нему, зажмурившись аки перед расстрелом. Зрелище то ещё. Но потом… Потом оказалось, что лупоглазое нечто вполне себе неплохо целуется. Когда не забывает дышать, конечно. Да и что бы там Арсений ни плёл Матвиенко, всё к этому и шло, чего уж сейчас скрывать? Просто он не думал, что Антон решится. И как только смелости набрался? Откуда она взялась? А потом началась череда странных дней. При сторонних наблюдателях они старательно делали вид, что даже не смотрят друг на друга, прятали глупые улыбки, загадочно поблёскивали глазами и демонстративно вставали на расстояние безопасного метра, как минимум. А наедине… почти не разговаривали. Но всегда останавливались, балансируя на какой-то условной грани. Останавливались и буквально расходились по углам, как боксёры на ринге, чтобы отдышаться, а потом как ни в чем не бывало пойти по своим делам. И Арсению было страшно. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, прямо вот-вот и Антон сдаст назад, решит, что это всё не для него, и вообще он не такой, а это было так… временное помешательство. И Арс не давил. Вообще. Вёл себя поистине джентельменски, можно сказать. Руки почти не распускал, грязных замечаний не допускал и вообще лишнего себе не позволял. Ну, разве, что чуть-чуть. И тот вечер он прекрасно помнит. Помнит эту чёртову Шастуновскую футболку, о которой он не мог перестать думать весь концерт. Она была ему великовата на пару размеров. И Арс всё не мог оторваться от свободно болтающегося ворота. Больше всего на свете в тот вечер ему хотелось растянуть его зубами ещё больше, чтобы тот соскользнул с плеча. Он никак не мог перестать об этом думать. И когда они очутились наедине, когда Антон подставил шею, Арс коснулся его губами, гадая, как сильно дорога эта футболка её владельцу. Но так и не решился исполнить задуманное, о чём до сих пор сожалеет. Надо купить ему такую же, дабы закрыть гештальт. И браслеты эти дурацкие с кольцами помнит. Тогда их было ещё больше, а запястья у Антона были тоньше. И иногда казалось, что ненужный металл тянет его мёртвым грузом к земле. Особенно в этой блядской не по размеру большой футболке, которая висела на узких плечах. Арс же мечтал весь этот металлолом с его рук снять, потому что больше чем прикоснуться к обнаженному телу Антона, ему хотелось сжать в собственных ладонях его, избавленные от побрякушек, переплести пальцы, чувствуя кожу, а не перстни. И правой рукой, украшенной с избытком бижутерией, Антон схватил его за локоть в тот вечер, чтобы отодвинуть от себя, когда они лежали друг напротив друга на узкой полуторке в очередном гостиничном номере. Он отодвинул его, резко выпрямив руку и чуть не повалил на пол, Арс еле удержался, но тут же напустил на себя вид холодного равнодушия. Он знал, что сейчас произойдет. Антон скажет, что так больше нельзя, что нужно прекратить и вообще это всё как-то неправильно, они же коллеги, а ему всегда нравились женщины, и что лучше вернуться к прежним отношениям. Арс был к этому готов, поэтому поймал ещё на подходе горькое сожаление, скрутил его и загнал поглубже. Антон же лежал напротив, тяжело дыша, взгляд его очумело мельтешил, изредка задерживаясь на Арсе, который спокойно ждал. «Давай уже, скажи, что ты там хочешь, и отпусти, я-то уж точно держать не буду», — думал Арсений, никуда не торопя перепуганное дитё. Но вместо слов, которых ждал Арсений, Антон в первый раз спросил: — У тебя ведь такое уже было? И почти до боли сжал чужой локоть. — Да. Тогда Арсений удержался от закатывания глаз. Ребёнок кризис ориентации переживал. Зачем издеваться? — А у меня нет… «А то я не заметил», — проглотил Арс. — И я… — взгляд его успокоился, и он уставился перепуганными глазищами прямо на Арсения. — Я пиздец как тебя хочу… От неожиданности Арс сам вытаращился в ответ и, кажется, сердечко его на пару мгновений забыло о своей главной и необходимой для жизнедеятельности функции, а именно биться, разгоняя кровушку по организму. Нет, то, что Антон его хотел, Арс видел, да и буквально чувствовал ещё пару минут назад, но опять же совсем не ожидал такой прямой, даже бескомпромиссной откровенности. Поэтому сразу не нашёлся, что ответить, вовремя перехватив почти слетевшее с губ: «спасибо, я тоже». — Но я, — Антон опустил глаза, — не знаю, как… в смысле… покажешь мне? Ну вот, помимо сердца у Арсения начали отказывать легкие. Сделать вдох не позволяла ошеломительно щемящая нежность, которая сковала всё внутри него. Потребовалось несколько невероятно долгих секунд, чтобы справиться с собой и положить ладонь на чужую щеку, заставляя вновь посмотреть на себя. — Хорошо, — кое-как вдохнул Арс, сердце же бестолковое тут же заработало с двойным усердием, трепетно забившись где-то в районе кадыка. — Расскажи мне чего ты хочешь, и мы что-нибудь придумаем. Антон поджал губы. — Я… Я не могу, когда ты смотришь. Арсений улыбнулся и мягко кивнул. Он бы и сам, наверное, на его месте не мог. Решение же пришло быстро, и оказалось таким простым, что Арс едва не рассмеялся. Ухмыляясь, он убрал руку и развернулся на другой бок. — Вот, — сказал он удивлённому Шастуну. — Теперь я на тебя не смотрю. Можешь говорить. — Эм… — Просто говори. И пусть не сразу, но он заговорил. Воспоминания эти быстро пролетели в голове у Арса. И он знает, Антон тоже сейчас там побывал, в той гостинице, в том самом номере на жутко неудобной полуторке. А сейчас они здесь. И кажется, старая схема действительно может сработать. — Ну что ты смотришь на меня? — смущённо ворчит Шастун, прикрывая полуухмылкой смущение. — Слезай и поворачивайся. «Ишь ты, раскомандовался», — приподнимает Арсений бровь, но покорно ложится рядом. На то самое место, где недавно лежал Антон, прижимаясь к нему задом, и утыкается взглядом в стену. — Я весь во внимании… — Заткнись. Я тут сосредоточиться пытаюсь. — Ну, извините… — Арс… — шипят на него раздражённо, заставляя глупо улыбаться. — Просто говори, Антош, как тогда. Всё, что приходит в голову. — Я постараюсь. Почему я вообще первый? Ты же поговорить хотел. Наверняка, есть что сказать… Они молчат некоторое время. Антон, видимо, с духом собирается. А Арсений, замерев, прислушивается к сопению за спиной, всё ещё глупо улыбаясь непонятно чему. — Мне нравится, когда ты говоришь мне «нет», — наконец произносит Антон, очевидно решивши начать с того, что уже было проговорено. Что ж, разумно. — Ну, то есть не всегда и не на все, конечно. Просто мне нравится, когда ты ведёшь себя так…. Ну, так, ты понял? — Если честно, — Арс сглатывает, — я правда всё ещё не понимаю, что ты имеешь в виду. Как так? Из-за спины доносится обреченно-усталое «п-ф-ф». — Ну как-то так, что я не могу с тобой спорить. То есть могу… И спорю, но я все равно сделаю то, что ты скажешь. И я это знаю. И ты это знаешь. И не пизди, что это не так. Арсений хмурится, но молчит. — И мне это нравится, а ещё, — нервный выдох, — мне нравится, когда ты решаешь что-то за меня, нравится просить разрешения, — начинает говорить быстрее, — и всё это как-то… Мне правда понравилось всё, что случилось сегодня. Но я понимаю, что меня как-то занесло… И возможно, тебе могло не понравиться. И я пойму, правда. Потому что мне самому иногда кажется, что ебанулся и это всё какое-то ёбаное извращение. Под конец речь больше напоминает скороговорку, в которой слова сливаются друг с другом. Арс же до боли прикусывает губы и сжимает руки в кулаки, лишь бы не развернуться и не сжать чужое лицо в ладонях, чтобы втолдычить ещё раз как следует, что он не сделал ничего плохо. Но он знает, что сейчас от этого будет только хуже. Шастуну нужно выговориться. Они для этого всё и затеяли. — И ещё иногда мне… Блядь, — Арс буквально ощущает спиной волны удушливого смущения, исходящие от Антона. И точно знает, что сейчас тот в очередной раз поджал губы, прикрыв глаза, чтобы собраться с силами и продолжить. — Мне нравится, что ты такой… Что ты заботишься обо мне и делаешь, ну, то, что ты делаешь. Потому что рядом с тобой всё становится проще. Но иногда мне хочется… И я, блядь, буду полностью на твоей стороне, если ты сейчас скажешь, что ебанулся. Но иногда мне хочется, чтобы ты был… жестче. И… Арсений невольно расплывается в самодовольной ухмылке. — И мне хочется… пф… Ладно, похуй. Мне хочется, чтобы ты меня наказывал. Ухмылка так и остается на лице, а вот брови подлетают вверх. Это вот оно как, Михалыч… — Блядь, — вновь доносится сзади. — Знаешь, это больше нихуя не работает. — Почему? — отзывается Арсений, стараясь не выдать голосом волнение. — Потому что теперь я настолько хорошо тебя знаю, что по твоему блядскому затылку вижу, как ты приподнял брови и ещё лыбишься. Этой своей улыбочкой гаденькой… — У меня очаровательная улыбка, между прочим, — разворачивается Арсений. — И гаденькая. Антон полусидит на кровати со скрещенными руками. — Антош, — тянется к нему Арс, но тот отчего-то уклоняется. — Ну, нет, — выставляет перед собой указательный палец. — Сегодня мы выяснили, что оба ничего не понимаем. И я отказываюсь проходить через это один. А я тебя знаю, ты сейчас скажешь, что всё хорошо, успокоишь меня, а сам… Сам ничего не расскажешь. Так что нет. Твоя очередь. И демонстративно отворачивается, ложась на бок. — Давай, говори. Я весь во внимании… Улыбка только сильнее натягивается на лице, ещё чуть-чуть и скулы сводить начнёт. «Дурачина», — думает Арс и прижимается сзади, в который раз за сегодня утыкаясь в шею. — Нет, Арс, это нечестно… — Что? — шепчет на ухо. — Если ты так будешь прижиматься и шептать мне влажно в ухо, чего ты там хочешь, то конструктивного диалога не выйдет. А мы вроде решили серьёзно поговорить. Отодвинься и не дыши. — Вообще? — смеётся тихо. — На меня уж точно… — Ах, ну извините. Арсений не отодвигается ни на сантиметр. — Мне тоже нравится, когда ты спрашиваешь разрешения. Ты не всегда бываешь послушным, но я не против заняться твоим воспитанием… — Арс… — Я молчал, и ты молчи. Арсений тяжело вздыхает и шепчет в самое ухо: — Ты… Ты в курсе, что ты восхитителен? Дурной, правда… И поэтому, — Арсений поджимает губы. Говорить об этом оказалось намного сложнее, чем он предполагал. — Я боюсь. Я не хочу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. И боюсь сделать что-то не так… Понимаешь? — Арс, — Антон отводит за спину руку находит ею чужую ладонь, чтобы крепко сжать. — Мы вроде бы за эти годы выяснили, что у меня есть рот. Я им не только ем и сосу, знаешь ли. Я им ещё и разговариваю. Арсений понимает, что тот бахвалится, но всё равно закатывает глаза. Ест и сосёт он, ага… Хорошо, что не одновременно. — Я скажу, если мне что-то не понравится. — Я надеюсь, — устало выдыхает Арсений. — Но я так не могу. Я постоянно об этом думаю. И мне не хочется, через слово спрашивать, всё ли в порядке. И тебе это точно не нужно. А я не смогу расслабиться. Понимаешь, о чем я? Антон что-то утвердительно и чуть грустно мычит в ответ. — Поэтому, — продолжает Арс, — нам нужны… границы там, я не знаю. Правила. Потому что я хочу сделать всё правильно. — Ну и зануда же вы, Арсений Сергеевич, — выдыхает Шастун, но Арс чувствует, что улыбается. — Ну правила так правила, однако перед этим… — Что? — Может быть, всё-таки расскажешь, что именно ты хочешь со мной сделать? Ну, чтобы я это… Границы обозначил. Арс смеётся облегченно и утыкается лбом в затылок. — Ну, хорошо. Сам напросился. Я хочу…