Развивающая детская игра

В ту ночь они проговорили до самого утра, а затем невыспавшиеся и помятые поехали в офис, где тут же поймали на себе взволнованные взгляды окружающих, от того, не сговариваясь, принялись вести себя наигранно бодро и радостно, стараясь лишний раз даже не смотреть друг на друга. Слишком были свежи в памяти воспоминания о том, что именно обсуждалось накануне. Это вынудило окружающих напрячься еще больше. Ибо наигранная весёлость от этих двоих вкупе со стратегией «ни взгляда в сторону друг друга» не сулила ничего хорошего. Последний раз дело закончилось скандалом перед очередными съёмками Громкого вопроса, и случай такой был не единичный. Несчастный Стас выудил из аптечки таблетки от давления. Дима писал жене в два раза чаще обыкновенного, что жутко раздражало вечно занятую Катю. Матвиенко пытался слиться с окружающей действительностью. Минские жались друг к дружке, стараясь особенно прикрыть Зайца. Один раз ему прилетело в пылу негодования от Арсения, и Шевелеву пришлось ещё месяц объяснять, что ничего Попов на него не взъелся, просто Максим неудачно мимо проходил. Короче, напряглись все. Взрыва, разумеется, так и не произошло. Под вечер все преспокойно отчалили по домам, а Арсению с Антоном таки пришлось посмотреть друг на друга. И мир, к их удивлению, не рухнул. Арсений принял решение задержаться в столице, чему Шаст необычайно обрадовался, а потому расслабился и отложил переживания о том, чего ещё даже не произошло на потом. Следующие сутки тема не поднималась. На третьи же они поговорили ещё раз, на этот раз при свете, сидя на кухне, и даже, кажется, к чему-то пришли. И то, к чему они пришли, привело Антона в точку, в которой он сидит на собственном диване и пялится на открытую Арсеньевскую ладонь перед носом. Ладони, к слову сказать, у него широкие, здоровенные. И если в связь размера члена и роста Антон никогда не верил, потому превосходство Попова в данном вопросе его в своё время не удивило, то почему-то факт того, что у Арса ладонь почти размером с его, Антона, лицо, удивляет до сих пор. Удивляет и заставляет думать… Ну, о всяком. Ладонью перед лицом требовательно потрясывают, прогоняя из головы лишние мысли. — Давай. Одиннадцать. Антон обречённо вздыхает, переводя взгляд на собственные колени. — Я помню… Просто… — ещё раз тяжко вздыхает, будто пытаясь разжалобить. — А отдавать обязательно? — Да не съем я его, — ухмыляется сверху Попов, продолжая держать руку перед чужим носом. — Кроме того, в следующий раз меня не будет рядом, и удержаться будет сложнее. Попривыкнешь хоть. Давай. Антон поджимает в ответ губы. Тянет пару мгновений, потом вновь вскидывает голову, устремляя взгляд на возвышающегося над ним Арса, и протягивает телефон. — На. — Умничка, — улыбаются сверху. После такой улыбки трудно не улыбнуться в ответ, но Антон этого не делает, сохраняя на лице выражение кислого ебальника. Делает это нарочно, демонстративно. Да, они договорились. Да, ещё пятнадцать минут назад Антон ответил во всех чатах, в которых должен был, отключил везде уведомления на восемь часов и вообще выключил звук. Да, он знал, что его ждёт, ведь они всё обсудили заранее, все правила. Но от этого не легче. Какая-то часть его вопит внутри истошным, пронзительным голосом, заливается, захлебываясь недовольством. Среди её истошных воплей можно различить что-то про то, что он уже взрослый и вообще это его телефон. Другая же часть стоит, скорчив в презрении гримасу, и осуждающе взирает на происходящее, покачивая головой и повторяя: «Серьёзно, Антон, тебе тридцать! Что за хуйнёй ты изволил заниматься? И не стыдно?». Шастун не слушает их обеих, но подеваться от желания заткнуть первую и тягучего стыда от осуждения второй никуда не может. Арсений смотрит на него ещё пару мгновений, а потом садится рядом, устраивая телефон на подлокотнике экраном вниз. — Да ладно тебе… Антон даже не шевелится. Голоса в голове, как бы странно это не звучало, заткнуть всё никак не удается. А ведь ещё недавно это казалось, по крайней мере, весёлым занятием… — Ну-ка, — кладёт руку ему на колено Арсений. — Давай ещё раз повторим, что тебе нельзя делать… Шаст мнётся, теребит кольцо на мизинце и бурчит себе под нос: — Мне нельзя пользоваться телефоном после одиннадцати… — И никаких мессенджеров и соц. сетей на других девайсах. — Девайсы, Арс? — не сдерживается Антон от язвительности и лёгкой усмешки. Арсений выпад игнорирует: — И никакой рабочей почты. А в остальном, — рука на колене сжимается, — делай, что хочешь. Неужели, ты не найдёшь чем заняться в собственной квартире? Антон тихонько кивает. Арс прав. Всего-то телефон… Он может, вон, в сериал залипнуть или… У него есть интернет, в конце концов, приставка. А можно и чем-нибудь полезным заняться. Именно на это он и рассчитывал, подписываясь под отказом от телефона. Никто не мешает ему сейчас, например, наконец-то записаться к стоматологу. Уже несколько месяцев не может. — Слушай, — поворачивает он голову к Арсению, — я тут подумал… А вдруг что-то срочное? — Шаст, — устало выдыхают в ответ. — Мир не рухнет, если ты несколько часов не будешь онлайн. Я тебя уверяю… — Нет, — перебивает его Антон, — я имею в виду, у меня же должны быть… эти… экстренные вызовы. — Чего? — хмурится в непонимании Арсений. — Ну, на кого я всегда могу взять трубку… — А, ну хорошо. Давай список. Только покороче. Люди, которым всегда ответит Антон Шастун. И лыбится поганенько, будто бы подъёбывая. Но Антон на это внимания не обращает и быстро выпаливает: — Ну, Стас, семья, Макар… — М… — Арс в задумчивости наклоняет голову к правому плечу. Ненавистную Антону букву в этот раз он тянет особенно долго, заставляя того нетерпеливо бросить: — Что? — Да так, — всё так же тянет Арс, наклоняя бренную головушку к другому плечу, — просто подумал, — складывает руки на коленях в замок, — а вот, если бы я тут не присутствовал, то на каком бы месте стояло моё имя? Антон не успевает ответить, а Арсений вновь перекидывает голову вправо: — Очевидно, что после семьи. Это святое. Тут даже спорить не буду. Смею надеяться, что перед Макаром, но всё равно ведь выходит, что после Стаса. И цокает языком. Антон в ответ только глаза закатывает: — Я перечислял не по важности, просто так в голову пришло… — То есть тебе матушка опосля Стаса в голову пришла? — ухмыляется, хитрюще глазами поблёскивая. — Я тебя умоляю, не называй мою маму матушкой, — произносит Антон, чувствуя, как растягивается лицо в улыбке. Опосля, Арсений… Идиотина. Арсений же сидит довольный, как чёрт. — Ну что? Чем планируешь заняться? — Я? — Антон приподнимает брови. Он уже и забыл, с чего у них тут всё началось. — Курить пойду. И улепётывает на балкон. За сигаретой пытается хоть как-то сосредоточиться. Во-первых, на собственных ощущениях и, только во-вторых, на мыслях. Ощущения новые, странные и непривычные. За него что-то решают. И не просто так решают, а по его же просьбе, по его желанию. То есть получается, что он в некотором роде проконтролировал потерю контроля. Так вообще можно? Получается, что да. И это отчего-то будоражит изнутри. Пытается придумать, чем же ему в самом деле заняться, но в голову лезет только одно. Там же Арсений остался. Живой, а самое главное — присутствующий. Вот им он и займётся. Попова он застаёт на прежнем месте. Закинув ногу на ногу, он увлечённо строчит что-то в собственном телефоне, пока Антоновский мирно покоится рядом. Только было исправившееся настроение тут же угасает, будто хиленький костерок ветром задуло. — Серьёзно? — Что? — поднимает глаза от экрана. — Это не я не могу до трёх часов ночи вылезти из телефона, чтобы потом полдня на ходу засыпать. У Антона аж глаза от удивления округляются. Нет, всё сказанное — правда. Просто, как сказано… Голос у Арса другой, не таким он только что рассуждал об очередности имён в списке, не таким требовал отдать ему телефон. А такой, что заставляет Антона выпрямиться и стыдливо глазами забегать. Такой, от которого в груди что-то почти болезненно замирает. И такой, который скатывается вниз по позвоночнику, куда-то под кишки, тёплым и гладким шаром возбуждения. Антон давит в себе желание по-детски топнуть ногой от возмущения. И горделиво вздёрнув подбородок, шагает прямо к дивану, чтобы плюхнуться рядом. Арсений, меж тем, возвращается к своему занятию, не обращая внимания на то, что его начинают разглядывать, почти не скрываясь. Явно переписывается с кем-то. В обычной ситуации Антон бы даже внимания не обратил, но сейчас так и подмывает в духе последней ревнивой суки поинтересоваться, с кем это он там милуется с таким довольным лицом. Но он этого, разумеется, не делает, прикусывая кончик языка. Больно надо… У него и свои дела есть. Растерянно вертит башкой, но свои дела почему-то не находятся. Приходится вновь обратить внимание на увлеченного общением с кем-то (а не с Антоном!) Арсения. Он что? Так и планирует его весь вечер игнорировать? Они так не договаривались! Игнорирование в их планы вообще не входило. В конце концов, он сидит у него, у Шастуна, дома. Мог бы и уделить внимание хозяину сего прекрасного жилища. В тот самый момент, когда раздражение от невоспитанного гостя почти достигает пика, на лице этого гадёныша расползается тёплая, полная искренности улыбка, которую он дарит бездушно святящемуся экрану. Этого Антон уже не может вытерпеть. Поэтому тут же пододвигается вплотную, сползает задницей до самого края диванной подушки, чтобы уложить голову на плечо и провести легонького носом по скуле. На экран же принципиально не смотрит. Ему вообще плевать, насрать с высокой колокольни, кому это там Арс написывает. Кто бы это не был, он может пойти в жопу. — Что ты делаешь? — тут же блокирует телефон Арсений, уставившись на кудрявую башку. — Ничего. — М… Антон ничего не делает. Правда. Просто самое интересное занятие в этом доме каким-то чудесным образом оказывается связано с Арсением. Вот ведь совпадение. — То есть, — тянет Арс в тот самый момент, когда нашедший себе занятие по душе Антон целует его под кадыком, — я правильно понимаю, что альтернативой бесцельному копанию в телефоне является секс со мной? Или ты просто так решил меня за член подержать? Шастун тут же замирает на месте. В такой формулировке его занятие выглядит как-то уж совсем неправильно. И формулировка ему эта совсем не нравится. Арс же мягко кладёт руку поверх Шастуновской, которая действительно, вот ведь сюрприз, оказывается на его ширинке. — Посмотри на меня. Опять этот блядский голос. В Антоне всё ещё кроется подозрение, что в этом как-то замешан театральный. Он медленно поднимает голову и натыкается на внимательный взгляд сверху вниз, от которого будто бы током прошибает. — Я не буду с тобой трахаться, чтобы тебя развлечь, — медленно произносит Арсений, — и это, — взглядом указывает на их руки у ремня, — почти оскорбительно. — Я… — начинает было Антон, но сбивается, внезапно осознав, что вновь забыл дышать. — Ты меня игнорировал… — Не перебивай, — с этими словами Арсений убирает его руку. — И я тебя не игнорировал. Ты мог бы… Ну не знаю, заговорить со мной? Антон не успевает ответить. — Ты же этим ртом не только ешь и сосёшь, да? «Вот ведь сука», — мелькает на задворках сознания. — Антош, — Арсений кладёт руку на щеку и проводит большим пальцем по нижней губе. — Тебе пора привыкать к тому, что ты не всегда можешь делать то, что хочется. Кое для чего придется спрашивать разрешения. У Антона горят щёки, шея и уши. Рот глупо распахивается от удивления. И он вдруг чётко осознаёт, что его в прямом смысле только что отчитали. А всё, о чём он мог думать в этот момент, так это о том, как сильно ему хотелось бы очутиться в этот момент на коленях перед Арсением. Это как-то неправ… Хотя нет, это очень даже правильно. *** Четыре дня концертов — это не так уж и много. Четыре дня концертов — настолько немного, что Антон не взял с собой ничего, кроме сменной одежды, телефона, зарядки и наушников. Четыре дня концертов означает лишь одно: Арсений от него никуда не денется целых четыре дня. Пусть они и бронируют четыре номера и пусть часто ночуют по отдельности. Но даже прижимаясь к Арсению на собственной кровати в Москве, Антон не чувствует его присутствия так остро, как когда они выезжают на гастроли. Наверное, так и должно быть. Ведь так всё началось. Всё это заставляет Антона напрочь забыть, что последние три дня он как-то, каким-то поистине чудесным образом, выживал без телефона после одиннадцати часов вечера. Арс был прав, без его присутствия это было чертовски сложно. Антон сам не ожидал, что так будет. И забивая вечера делами, он всё равно чувствовал, как руки сами тянутся к телефону. Это раздражало. Он мог быть полностью увлечен каким-то занятием, но всё равно время от времени на периферии сознания возникало это иррациональное желание проверить телефон. И он обнаруживал себя уже с ним в руках. Не сдаться помогло лишь природное упрямство и желание доказать Арсению, что может не только выполнять дурацкие правила, но и не ныть по этому поводу. Поэтому три дня кряду он был крайне послушным, и, что уж скрывать, собою гордился. Но собираясь в гастроли, он напрочь об этом забывает. Опьянённый перспективой лицезреть перед собой Арсения, он берёт с собой лишь чёртов телефон да наушники. — Устал? — спрашивает Арс вечером первого дня, когда они заходят в лобби гостиницы. — Ага, — кивает ему в ответ Шастун. — Ещё и не выспался ни хрена… И обожрался. Арсений же только улыбается уголком губ, нажимая на кнопку вызова лифта. Они с Серёжей выходят на этаж ниже, бросив напоследок почти синхронное «Спокойной ночи». Поз же покидает его в коридоре, сворачивает направо, но успевает заметить: — Ты хоть до кровати доберись, спать на полу — погано. Антон ничего не отвечает. От еды его так разморило, что спорить с Димой совсем не хочется. Хочется спать или, хотя бы, просто лежать. В номере он только успевает стянуть с себя одежду, когда телефон на кровати мигает очередным оповещением. Краем глаза Антон ловит знакомые три буквы и берёт его в руки, ожидая увидеть там персональное пожелание спокойной ночи от Арсения или какое-нибудь дурное сообщение от отходящего ко сну графа. Ну, что-нибудь. А видит он только то, что видел уже несколько дней до этого. Пятнадцать минут. Арсений до скрежета в зубах пунктуальный. Хоть бы раз, хоть на минутку задержался бы. Нет. Всё чин чином, ровнёхонько. Антон сжимает зубы в каком-то беспричинном раздражении. И возводит глаза к потолку. Он забыл. Чёрт знает, как его так угораздило, но он забыл. Ещё вчера перед отъездом помнил, когда ворочался с боку на бок в бессильных попытках уснуть, а уже на утро напрочь забыл. Потому что концерты, потому что гастроли. Потому что это совсем другой мир. Чертыхается злобно. Но отвечает так же, как и каждый вечер до этого, — смайликом с закатанными глазами. И послушно блокирует телефон. Потому что хер тебе, Арсений. Вот такой вот, как говорил Оксимирон. И ложится в кровать. Забыл, не забыл, какая разница? Он и так собирался вырубиться, едва коснувшись подушки. Ему этот телефон дурацкий и не сдался сегодня. Антон кутается в одеяло и крепко зажмуривается. Вообще, когда Арс заикнулся о его воспитании, Антон совсем не это себе представлял. Ну, он думал, что Арсений Сергеевич подойдёт к вопросу со свойственным размахом. Отыграется, как говорится, за всю хуйню. Запретит материться или курить. Но когда Антон эти мысли Арсению озвучил, тот лишь приподнял брови в удивлении: — Шаст, если ты когда-нибудь перестанешь материться, я всерьёз задумаюсь о твоём психическом здоровье. А сигареты… Ты и так знаешь, что курение убивает, верно? Антон его только нахер послал. На фоне собственных мыслей задумка с телефоном выглядела как-то уж мелко, что ли. Подумаешь, не сидеть в телефоне перед сном. Да как два пальца… Мелко и по-идиотски. Антон-то думал, что Арс изволит бороться с чем-то, что лично его бесит или, как минимум, раздражает. Но за все эти годы Арс ни разу не упоминал, что его не устраивают полуночные бдения Шастуна в телефоне. Откуда это взялось? К тому же, Антон вообще не считал это проблемой. Это не он хватался за телефон при первой же возможности, во-первых. А во-вторых, для любого сейчас телефон — почти продолжение руки, разве нет? Что за старческие взгляды? Что дальше? Не смотри телевизор — отупеешь? Он нам нахуй не нужон ваш интернет? Нормально общаться поди разучились? Нет, Антон всегда говорил, что Арсений — дед. Но не бабка же. С этими мыслями он переворачивается на другой бок. Нет, ну почему именно телефон? Антон был так рад кажущейся простоте и пустячковости ограничения, что забыл спросить. И теперь мучается в предположениях. А ведь Арс знал, точно знал, что это будет не так легко. Хитрожопый засранец. Небось, веселится там. И в Питере своём ёбаном веселился. Или ещё хуже. Будучи за сотню километров и зная, что Шаст из природного упрямства и вредности хрен так просто сдастся, вообще не парился… Антон ещё раз переворачивается. Вообще-то всё это задумывалось чем-то… В этом же должна быть хоть толика удовольствия, нет? Но сейчас он чувствует лишь раздражение. И чётко осознаёт, что совсем не хочет спать. Твою-то мать. Скидывает одеяло и усаживается на кровати, оглядываясь. Ок, в квартире он мог себя занять, чем, нахер, угодно. А здесь? Телевизор смотреть? Вести? Телефон легонько вибрирует. Антон опасливо берёт его в руки, словно Попов может его увидеть. Через стены просканировать обстановку рентгеновским зрением, ага. На экране уведомление из общего чата: Стас что-то вопрошает. Антон не успевает прочитать, что именно, ибо в ответ Поз сразу же присылает стикер. Ну и пошёл в жопу Стас. По крайней мере четыре человека, включая Оксану, могут тебе отрапортовать. Вон, Матвиенко тоже что-то присылает. Тут же всплывает ещё одно оповещение из чата по Историям. Туда Зинченко что-то скидывает, и сразу же пишет, что заебался. Зинченко тоже может пойти в жопу. Антон отбрасывает телефон прочь, встаёт резко, сжимая руки в кулаки и агрессивно шагает в душ. Под водой отмокает и даже немного успокаивается. Он сейчас пойдёт и ляжет спать. А не будет беситься почём зря. Он поступит разумно. Да, именно так. А завтра вытрахает из Арса всю душу, выторговывая новые условия их незамысловатого договора. В номере оказывается тихо. Как-то даже мучительно и невозможно тихо. Но Антон трясёт упрямо башкой и забирается под одеяло. Телефон снова вибрирует. В тишине это почти оглушает. Надо бы беззвучный поставить. Но Антон этого отчего-то не делает. Только смотрит на экран, где одно за другим всплывают уведомления. Стас строчит аж в четыре чата сразу. Зинченко рвёт и мечет на ровном месте. Гаус саркастично отвечает, что он вообще-то старался. Оксана напоминает, что подъём завтра в половину седьмого. Антон закатывает глаза. Ночь на дворе. Они там с ума все посходили? Региональное телевидение, ожидаемо, Антона вообще не радует. И чего только телевизор включал? Но за его бормотанием, хоть не так слышно долбанное вибрирование. Шеминов, между тем, уже успевает озаботиться по поводу молчания Антона. На что ему, разумеется, с готовностью отвечает Арсений. Говнюк. Антон не успевает увидеть сообщение целиком, но обрывка в виде: «да он уже…» вполне хватает, чтобы понять общий посыл. Видимо, данную ценную информацию Стас передаёт Зинченко, потому что тот пишет что-то вроде: «надеюсь ему там…». Не сложно догадаться, что дальше там про хорошо спится. В сердцах Шастун показывает средний палец экрану и вновь обращает свой взор на телевизор. Помучавшись так ещё с десять минут, вырубает его на хрен и берёт в руки злосчастный вибрирующий аппарат, чтобы всё-таки поставить беззвучный, но внезапно видит оповещение из общего домового чата: Уважаемые автовла… В первую очередь он удивляется тому, что у него на этот чат вообще уведомления включены, потом морщится, вспоминая, что забыл перепарковать тачку на подземный паркинг, и та так и осталась на парковке у дома. Почти не задумываясь, он жмякает на него. Уважаемые автовладельцы, шлагбаум может открываться с задержкой. Не стоит на него сигналить, это никак не ускорит процесс. Он автоматический и вряд ли оценит ваши старания, а вот спящие соседи вполне. Будьте, пожалуйста, сдержаннее. Антон пялится на сообщение пару секунд, удивлённо моргает дважды и тут же выходит. И зачем он только? Вот ради этого? Что он вообще ожидал там увидеть? Какую невероятно важную информацию? Горечь досады скапливается во рту густой слюной, которую он тут же медленно сглатывает. Хочется расшибить себе глупую голову об стену. Тут же обманчиво ласковая надежда легко касается беспокойного разума. Всего пара секунд, вряд ли Арс заметит. Он же не ставил на его телефон родительский контроль… Это глупость. Но надежда тут же растворяется, не успев переродиться в твёрдую уверенность. Он тут не единственный страдает упрямством и дотошливостью. Антон морщится, прикусывает язык, а потом решает последовать древнему завету. Сгорел сарай — гори и хата. А потому заходит в чат, где продолжает жаловаться на сложную судьбинушку Зинченко, и шлёт его на хуй, отводя душу, чтобы тут же заблокировать телефон. Стоило экрану погаснуть, как проклятый аппарат вновь вибрирует. Антон решает было, что ебаныймозговыносящийпидр Зинченко разродился ответом. Но на экране только одно новое уведомление о сообщении, имя автора которого укладывается в три буквы. Оно того стоило? «Блядь», — ёмко формулирует мысль сознание. Он-то смел надеяться, что разбор полётов его ожидает только утром. Но видимо Арсений не дремлет. Арсений бдит. Внутри что-то тут же сжимается в стыдливый комочек. Антон чувствует себя ровно так же, как когда его Марина Васильевна, учительница русского языка и литературы Воронежского лицея, словила курящего у теплицы. Пренеприятнейшее чувство, надо сказать. Но оно не остаётся с ним на долго, ему на место приходит, как кажется Антону, справедливое негодование. Он тут же вскакивает с кровати, порывисто натягивает штаны с футболкой и гордо удаляется из номера. Арс не прав. Вот сейчас он пойдёт и скажет ему. Лично. Во-первых, на гастролях все иначе, а значит, и правила тут другие. Во-вторых, ему совершенно нахрен нечем заняться в этом блядском номере. А в-третьих, это правило — дурацкое. Почему телефон? Это же бред. Что это за борьба с гаджетами вообще? Какого хрена? С этими мыслями он быстро спускается на этаж ниже, чтобы завернуть направо и почти тут же оказаться у двери нужного номера, которую начинает уверенно колошматить рукой. Арсений открывает после третьего удара.