Развивающая детская игра

— Прикинь, если бы я тебя так называл? — хохочет в голос Антон, продолжая светить экраном телефона Арсению в лицо, который, естественно, трясется в руках, благо Арс уже всё прочитал. «Вот дурак», — думает он, глядя на смеющееся от собственной шутки недоразумение. Потом улыбается широко и наклоняет голову влево: — Ну, так назови. — Что? — Назови. У Антона смех будто бы поперёк горла становится. А сам он надувается и смущённо тупит взор. — Да я ж шучу, Арс… — А ты в шутку и назови, — продолжает тянуть Арсений, наслаждаясь чужим смятением. Вон, голову наклоняет, лишь бы не смотреть, подол футболки тянет, а язык-то не поворачивается, да? Даже в шутку. Эх, Антон… Арсу хочется рассмеяться, но он сдерживается, продолжая смотреть внимательно. — Ой, да иди ты… — трясёт башкой. — Тебе это вообще не подходит. Ты больше, — задумывается. — Ты больше ба… Не, даже не батя, Арс, ты — батюшка. Только рясы с кадилом не хватает. Арс глаза закатывает. Ок, в шутку перевести удалось, сориентировался вовремя. Даже немного жаль, если честно, он бы с удовольствием и дальше понаблюдал за этим смущающимся и лохматым чудом. А так даже неинтересно. — Или хочешь, — поднимает радостное лицо. — На иностранный манер? А? Арсений молчаливо складывает руки на груди, всем своим видом демонстрируя, насколько он в этом не заинтересован. — Father, — склоняет Антон голову в поклоне, распахивая перед ним балконную дверь. — I’m not your father, Шастун. — Не, не, я придумал, — всё никак не может успокоиться Антон, когда они возвращаются на кухню. — Ты — папенька. Самый настоящий, вот ты кто. И смеётся опять. А когда Арсений усаживается за стол, тут же присасываясь к стакану с недопитым вином, обхватывает сзади за шею и прижимается носом где-то в районе макушки и шепчет: — Где мой аленький цветочек? Ты обещал. Арсений прикрывает глаза. В этой квартире всегда пахнет куревом, еле заметно, ибо Антон выучился курить на балконе, но все же. Этот кислый, почти неуловимый запах, которым пахнут все Арсеньевские вещи, потому что, сколько бы ни издевались над отмазкой «я просто рядом стоял, пока пацаны курили», своя правда в этом тоже есть. Так же пахнет в родительской квартире. Антон отпускает его и садится напротив, подливая себе ещё из ополовиненной бутылки. Перед тем как отпить, зевает во всю свою молодецкую удаль. — Устал? — Не, просто не выспался. — Ну, если бы ты не сидел до двух часов ночи в телефоне, авось и полегче бы было, — брякает Арс, не подумав, а потому тут же до боли прикусывает язык. Вот зачем он это сейчас? С самого его отъезда (побега) они не поднимали эту тему, будто бы поставили на паузу их «игру». Больше никаких правил. Всё обнулилось до состояния прошлого года, когда никто не думал не гадал, что в их отношениях вообще вылезут правила и наказания. Антон, по всей видимости, выжидал. Арсений пытался придумать способ «расслабиться», ещё больше напрягаясь. И сейчас он совершенно ненароком, пусть и косвенно, но задевает эту висящую над их головами Дамокловым мечом тему. А потому резко пытается увести разговор в безопасную сторону: — Слушай, а откуда ты это вообще взял? — и машет рукой в сторону телефона, надеясь, что нейронные связи у заспанного Антона не успели его увести к воспоминаниям о том, что ещё неделю назад ему было нельзя сидеть в телефоне. — Я гуглил, — коротко отвечает Шаст, явно пытаясь что-то скрыть. — И что ты гуглил? — настороженно вопрошает Арсений, припоминая последний раз, когда тот что-то «гуглил», и проклиная Шастуновскую любознательность. Дело всё в том, что Арсу, например, часто говорили в детстве «иди посмотри в словаре». Антон же принадлежит другому поколению, как бы пошло это ни звучало. И это поколение привыкло искать ответы в интернете. И право, в этом не было бы ничего худого, если бы интернет не обладал способностью впитывать не только информацию, но и всё дерьмо, рожденное человеческими умами. Поэтому, когда кто-то последний раз «гуглил», это привело Арса к тому, что он был вынужден наблюдать перепуганного и старавшегося вжаться в кровать Антона, повторяющего, что он «готовился». Внутри Арса всё сжимается, когда Антон виновато тупит взор и обводит рукой всё вокруг: — Это… Можно было бы, конечно, подумать, что тот задумал переезжать и «гуглил» кухонные гарнитуры. Можно было бы, если бы айкью Попова внезапно упал до преступно низких значений. Но этого не произошло, поэтому он прекрасно понимает, что подразумевается под «этим». Бог ты мой, на паузу поставили. Ага, конечно. Он-то, может, и поставил, а ещё оставил. Оставил кое-кого в смятении и наедине с интернетом. — Ну, это, — зачем-то добавляет Антон и поднимает глаза. — Арс, мы же не велосипед изобретаем. Мне и стало интересно… — И что нагуглил? — перебивает его Арсений, не удержавшись и цокнув языком. Ему вручают телефон со словами: — Там, в истории посмотри. И Арс смотрит, изредка морщится, чаще просто хмурится, делает пару скринов, чтобы отправить их самому себе же, а затем тут же удалить и из истории, и из диалога. Пусть не накручивает себя почем зря. — Арс, — выдыхает Антон, когда ему молча возвращают его же собственность. На него бросают быстрый взгляд поверх стакана, но не отвечают. Кажется, это был предлог, чтобы поговорить, а Арсений, как дурак, повёлся. Только говорить ему всё ещё не хочется. Хочется воем какой-то пятидесятилетней тётки заорать: «Ещё пять минут, спасибо!». Только Антон подобного отношения не заслуживает. Да и Арсу, кажется, требуется чуть более пяти минут. — Я кое-что себе отложил, — улыбается он почти искренне, — на досуге поизучаю. И смотрит, про себя проговаривая: «Это мой максимум сейчас, прости». Антон кивает. Понимает или делает вид, что понимает. — А нахуя тебе в Красноярск? — спрашивает он, явно желая сменить тему. — Свадьба у родственников… В коридоре стоит сумка. Неразобранная. Неразобранная она от того, что Попов тут нынче в прямом смысле проездом. У него самолет через шесть часов, а из Красноярска он рванёт обратно в Питер, чтобы вернуться в Москву лишь к очередным съёмкам. К съёмкам, к этой квартире и Антону. В этой квартире всегда пахнет куревом, как и в квартире родителей. А от Антона пахнет домом, когда он обнимает его со спины перед самой входной дверью. Хотя сейчас она скорее выходная. Обнимает, прижимается всем телом и зарывается носом в волосы, чтобы в самую макушку (видимо, чтобы лучше дошло) произнести: — Я тебя очень сильно люблю. — Я тебя тоже, Антош. Арс выдыхает, откидывая голову назад, пока его обнимают так, словно задались целью переломать все кости. — Когда вернусь, выберу вино сам… — Что, так плохо? — Нет, просто от красного у меня всегда болит голова. — Дед. Антон проводит кончиком носа по уху, отчего ладонь Арсения почти разжимается, готовая выпустить нахрен чёртову сумку. И когда он стал вечным человеком «на чемоданах»? — Арс… — М? — Скажи. — Что? — Ты знаешь, — еле слышно шепчет доверчиво, отчего в груди становится так горячо и щекотно. Арсений знает, потому разворачивается в ослабевшей хватке, ловит за подбородок и заглядывает в глаза: — Я скоро вернусь. Моему мальчику надо только чуть-чуть подождать, хорошо? Антон кивает и счастливо, до какой-то невинной глупости улыбается. — Иди уже, опоздаешь. *** 2:50 по Москве Арс переступает порог аэропорта. 3:40 трясёт ногой, сидя у выхода на посадку. 4:05 застёгивает ремень безопасности. 4:24 чувствует, как самолет под ним отрывается от земли. 13:33 по Красноярску забирает сумку с багажной ленты. 13:42, стоя у дверей у выхода, спрашивает себя: что, нахрен, он здесь делает? 13:55 берёт обратный билет Тётя Кира даже не заметит его отсутствия, а мать ему и не такое прощала, честное слово. А его мальчик, пахнущий домом, наверное, видит сейчас последний сон перед пробуждением. Он отправляет ему билет на самолет, до которого ещё два часа. Оглядывается в поисках приемлемого места для перекуса, чувствуя, как в груди сердце заходится в нервном припадке, в равных пропорциях разбавленном радостным возбуждением и летящим ужасом от собственного безрассудства. От этого тянет рассмеяться, но он только улыбается сдержанно. Видно, Антон уже (Арс от всей души надеется, что не ещё) не спит потому что сразу отвечает. Бля Нихуя Что-то случилось? Невеста помёрла и свадьбу отменили? Ты надолго? Короче, скажу Стасу, что у меня воспалилась жопа и отвалилась почка. Арсений не знает, надолго ли он. Впервые за несколько лет он не имеет ни малейшего понятия, сколько дней проведёт в Москве. У него вообще нет плана на ближайшие сутки-двое. Никакого. И кажется, иногда, чтобы расслабиться, нужно перестать напрягаться. *** — Слушай, я, безусловно, не против, что ты здесь, но разве Питер без тебя там не сгорит? — шепчет в полудрёме Антон вечером того же, ужасно долгого дня. Арсений и сам уже готов вот-вот отключиться. Не спать сутки и пережить два четырехчасовых с лишком перелёта — это вам не шутки. — Это больше характерно для Москвы, вроде бы… — Арс, — прижимается к груди. — Отказ даже двух почек не станет поводом не поехать завтра на Контакты, ты знаешь… Конечно, он знает. Тут, как в Неиграх, всё серьезно. — Сойдёмся на том, что у меня незапланированный отпуск, ладно? Тебе надо работать, а я хоть высплюсь. — Не хочу, — капризно тянет Антон. — Работать? — Оставлять тебя. Просто, честно, лаконично. И как только у него это получается? — Я уйду, а тебя не станет… С этими словами окончательно проваливается в сон, даже не успев выслушать заверения Арсения, что он вообще не собирается прекращать станеть — нет такого слова — становиться? Какой дурацкий глагол. Он не собирается прекращать быть. *** Это первый раз, когда Арсений дома у Антона без самого Антона. Ощущения самые престранные. Просыпаться в одиночку в этой кровати — ещё куда ни шло, но не слышать присутствия другого - это уже как-то слишком. Первый час нового дня он в противовес своим привычкам проводит в постели с телефоном в руках, старательно нарушая все возможные договоренности и душа в себе ощущение, что из-за этого мир моментально рухнет. Однако, как ни странно, все удивительно понимающе реагируют на его «у меня тут обстоятельства поменялись, я, к сожалению, не смогу…». Оказывается, люди могут обойтись без Арсения Попова пару дней. Ужас. После душа и еды он закономерно приходит к выводу, что не имеет ни малейшего понятия, чем занять себя на этих пятидесяти пяти квадратах чужой жилплощади, выйти из которых нет никакой возможности, потому что Антон, храни его Бог, унес с собой ключи. *** — Ты убрался? — Я понимаю, это странно… — Да нет, я чего-то такого и ожидал, — смеется Антон, принюхиваясь к очевидному запаху хлорки на кухне. — Просто не знал, что у меня есть… Это был Доместос? — В смысле: не знал? — Арсений занят придирчивым рассматриванием принесённой ему в дар бутылки белого вина. — Это же твой дом… — Я заказываю клининг раз в две недели. — Избалованное дитё, — хмыкает Арс больше из вредности, чем из реальной убежденности в избалованности Шастуна. Дитё, между тем, коварно ворует помидоры для салата и полностью игнорирует полный справедливого негодования взгляд. — Я ещё это… — говорит Арсений, когда они садятся есть, — пробовал в Фифу поиграть. — Что?! — Антон чуть не давится пюре. — Зачем? — Мне было скучно. Я почитал, убрался и… не знал, чем себя занять. Решил, что, ну, ты же так развлекаешься… — И как? — спрашивает, старательно сдерживая смех. — Футбол скучно смотреть, в футбол скучно играть, а теперь я выяснил, что скучно играть даже в виртуальный футбол. Это самый скучный вид спорта после кёрлинга. Хотя там хотя бы швабры прикольные, — сетует Арсений, разливая вино по бокалам. — Это щётки. — Прикольные щётки. Я вообще вас с Позом не понимаю… — Как будто футбол только нам нравится, и это вообще не самый популярный вид спорта на планете, — закатывает глаза Антон. И от кого понабрался? *** — Слушай, — говорит Антон, чиркая зажигалкой и прикуривая. Они на балконе, сытые, чутка захмелевшие и в целом довольные жизнью. — Я очень рад, что ты приехал, отменил свои планы, и даже вообще не против, что ты убираешься, трогаешь мою приставку и готовишь, но… Поз как-то сказал, что если ты впадёшь в маразм, мы не заметим, так вот… Я начинаю волноваться. Арсений прекрасно понимает, он бы на его месте уже задал тысячу и один вопрос, каждый бы из которых сводился так или иначе к вопросу: «Что тут вообще происходит?». А Антон так-то проявляет чудеса тактичности. Хотя с «маразмом», право, перегибает. Он не в маразме, но и не совсем в себе. Арсений запутался. Неделю назад ему казалось, что надо уехать, как обычно, побыть пару недель где-то там, подальше от этих блестящих и выразительных глаз-блюдец, проветрить голову и вернуться с решением. Но стало только хуже, и он вернулся, вытворил какую-то хрень в отчаянной убежденности, что, может быть, тут-то станет всё яснее. Но за этот день чуть не сошёл с ума взаперти. — Я не могу расслабиться, — берёт в руки чужую пачку сигарет, вертит её нервно, смотря на огни окон дома напротив. — Мне казалось, что это касается только одного конкретного момента, но, кажется, это касается всего. — Ты вечно со сжатым очком…? — Вот, Серёжа тоже так говорит. И мне не нравится это выражение, знаешь ли. — Ок, с напряженным очком, — пытается отшутиться Антон. Но у Арсения тут, вообще-то, внезапный порыв искренности случился, поэтому его настроение он не поддерживает. Хватается руками за подоконник, давя идиотское желание высунуть голову в открытое окно, дабы проветрить, вытурить смятение из сознания, и опускает лицо. — Знаешь, на сколько секций я ходил в школе? — М? Откуда ж мне знать… — Вот и я не знаю, сбился со счета. Плавание, борьба, английский, танцы, даже спортивное ориентирование было. После школы я всегда куда-то шел. Потом старшие классы, подготовка к поступлению, репетиторы, курсы. Шесть дней в неделю я учился, а на седьмой готовился к тому, чтобы с понедельника начать всё по новой. Потом вступительные, первая сессия, вторая. С театральным легче не стало, потому что пришлось полностью переучиваться под что-то новое. Потом вечные попытки доказать, что со своей новой профессией я могу зарабатывать деньги. Потом попытки не сдохнуть в Питере, а дальше… Импровизация. Вновь переучиваться, встреча с вами. Помнишь те дни? Мы неделями почти не спали. И дальше это… Антон молчит, только закуривает вторую. — Для меня это норма. Я… Только внутренняя дисциплина приводит к результатам. Хочешь чего-то добиться - работай в два раза больше, чем остальные. Трясёт головой, прогоняя чужой голос. — Я не умею останавливаться, наверное. — Да, я помню, — тихо произносит Антон. — Если остановишься — сдохнешь. — Там вообще-то метафора покраше была, — отталкивается Арс от подоконника и одним движением отнимает у стоящего рядом сигарету, чтобы затянуться самому. Антон даже не дёргается от такой наглости. — Но смысл-то тот же. — Это да. — Ты — трудоголик, наверное. — Не, большинство моих телодвижений вообще не касаются работы, если ты не заметил, — Арсений отдает сигарету обратно. — Я тут без тебя чуть с ума не сошёл от желания просто выбраться из дома и пробежаться, походить. Как ты это делаешь? — Что? — Антон докуривает и тушит бычок в пепельнице. — Ну, ты же можешь весь день просто сидеть дома… Играть, сидеть в телефоне, спать… — А, — ухмыляется, — это. Могу, да. Сжирая себя изнутри за то, что занят совершенно бестолковым занятием. Но расслабиться? С этим, знаешь, тоже проблемки имеются. — Вот оно как, — невесело улыбается Арсений. — Но у меня есть ты. — М? — С тобой я могу расслабиться. И не ебать себе мозги… А ты? В обратную сторону это не работает? Арс поднимает голову к потолку, выдыхает рвано. Как бы хотелось ответить «да», но… — Видимо, не до конца. А про себя думает только о том, как сильно эти слова могли бы задеть его, услышь он подобное. Ну, знаешь, мы четыре года вместе и все четыре года я, понимаешь ли, не мог расслабиться до конца, а выяснилось это всё, когда ты попросил тебя наказать пожёстче. Бред. — Эй, — трясут его за плечо, привлекая к себе внимание. Лицо приходится опустить-таки. Антон стоит напротив и улыбается по-прежнему тепло. — Вопрос был сугубо риторический. Ты думаешь, я не вижу? Не замечаю? В ответ получается не то саркастично, не то облегченно хмыкнуть. — Мне сорок, блядь, лет, Шаст… К чему это замечание? А к тому, что где-то в Арсении всё ещё живет восемнадцатилетний пацан, который твёрдо уверен, что к сорока-то годам пора бы и поумнеть. — Ещё не сорок, это во-первых. А во-вторых, и что? — и подтягивает к себе, обнимая за плечи. — Ты — дурак. Арсений в кои-то веки согласен с этим утверждением на сто процентов. Дурачина даже. — Если честно, — говорит Антон чуть погодя, когда Арсений мягко выворачивает из объятий, чтобы стянуть у этого дурака сигарету и покурить уже полноценно. — Мне с этой нашей штукой стало даже полегче. Ну, с расслабиться. — Да ты что? — прикуривает Арсений. Он уже почти пришёл в себя, потому-то в нём и возрождается природный сучизм. Антон выпад игнорирует. — А тебе, по ощущениям, только сложнее стало. Так может, ну его? В том плане… Мы же сможем договориться? Сойдёмся на чем-то среднем? Компромиссы там, вся хуйня. Арсений задорно ухмыляется. Компромиссы, значит. Затягивается крепко и встаёт вплотную к как никогда серьёзному Антону. — Антош, — выдыхает дым, — если я говорю, что я чего-то хочу, то я этого хочу. Ясно тебе? Шаст улыбается в ответ. Кажется, возвращённый к жизни Арсений нравится ему куда больше, чем загнанный дед в маразме. А сам Арсений ему нисколечко не врет. Вот ещё, отказываться от того, о чем столько думал, а ему это сейчас на блюдечке преподносят ещё и выпрашивают. Нет уж. Надо просто… Подход найти. — Я тут, — лезет за телефоном в карман, — пока тебя не было, думал и кое-что надумал… — И что? — улыбка становится из радостной вдохновленно-одухотворенной. — Ну, я загуглил. И тут же лицо вытягивается в напряжении. — Ага, — смеется Попов, тыча пальцем в чужую грудь. — Понял, каково это, да? Вот побудь на моем месте, давай. И так и оставляет руку в кармане. — Арс… — Не, вот давай. Посиди в моей шкуре, погадай, что я там такого нагуглил. Антон цокает протестующе. Но Арсения не остановить. Он ржёт с сигаретой в зубах. — Давай-давай, потомись в ожидании. Я загуглил, Арс, — пародирует он несчастного и озадаченного Шастуна. — Я тут прочитал, я видел это в порно… А? Каково это стоять и гадать, что ж там такого мог я нагуглить? Его подло пихают в плечо и смеются в ответ. — Да понял я, понял. Показывай уже или рассказывай. Решив, что урок усвоен, Арсений решает-таки подсунуть под любопытный нос экран телефона. А затем докуривает, наблюдая, как чужие глаза по экрану бегают. — Это… — наконец произносит Антон. — Ты говорил про руки, я помню. Но это прям… Не только руки… Но если тебе это поможет расслабиться, то в целом я не против. Вновь ухмыльнувшись, Арсений тушит сигарету в пепельнице, подходит впритык и улыбается коварно: — Нет, Антош, ты не понял…