Развивающая детская игра

Антон сидит, опустив голову, и пялится на Арсеньевские руки. По привычке кусает нижнюю губу, мнётся нервно и перебирает пальцами красную верёвку. «И почему он выбрал такой цвет?», - думает про себя Арсений, жалея, что не спросил раньше, а сейчас как-то глупо таким интересоваться. Чёрный бы лучше подошёл, этот уж больно яркий и почти несуразный в своей вызывающей безапелляционности. - Антон… Тот машет головой отрицательно и почти резко буркает под нос: - Нет. А затем поднимает лицо, улыбаясь не ртом, но глазами. Лукаво так, с какой-то почти насмешкой, говорит: - Эти разговоры из разряда «Ты точно уверен? Да, я точно уверен» уже начинают утомлять, - горделиво дёргает головой, смахивая чёлку со лба. – Давай определимся, что мы тут оба точно уверены, а если нет, то сообщим, ок? Маленький, гордый и упрямый. Арсений ухмыляется и, зная, что эта договорённость всё равно ни к чему не приведёт, соглашается: - Я тебя понял. - Тем более, - Антону, кажется, было и не нужно его согласие, - мне-то тут вообще ничего делать не надо почти, так? И ты всё объяснил. И я, кажется, даже понял, нахрена это всё тебе надо… И…. Арс пожимает плечами. Это с какой стороны посмотреть, конечно. - Просто, - вновь опускает глаза, - я не знаю, с чего начать. - Ну, - ловит за подбородок, чтобы заглянуть в лицо. – Предлагаю двигаться снизу-вверх. Антон кивает, встаёт с кровати и ещё раз, видно, чтобы добавить себе уверенности, трясёт головой. - Ок, погнали. Ноги-то выпрямите, Арсений Сергеевич. И Арсений слушается, покорно вытягивая нижние конечности. Но душа его полна сомнений, ибо даже десяток Антоновских «я уверен, точно, мне вообще не взападло» - да-да, именно так он и выразился – вообще не убедили Арсения. Всё ещё он сомневается в разумности самой затеи, но ещё больше сомневается, что Антону действительно «не взападло». Тем более, его просьба, хоть и простая, но по всем меркам странная. Даже для них, даже в контексте происходящего последние месяцы. Да, он сам когда-то шептал в темноте спальни что-то про связанные руки Антона, но это… этого и в помине не было. Это просто влетело ему в голову, пока он был заперт в чужой квартире, пока задыхался, сидя в четырёх стенах, пока мучился от желания найти способ расслабиться, чёрт возьми. И тогда это показалось ему выходом. Абсурдным, неочевидным, но выходом. Когда каждая мышца в теле буквально зудела от желания сделать хоть что-то, когда ноги требовали вскочить и помчаться куда угодно, лишь бы больше не задыхаться в этой, насквозь пропахшей не только Антоном, но им самим, квартире, ему показалось, что это сможет его успокоить и удержать. И тогда он стал нуждаться. Да, ему это нужно. Очень. Возможно, это и не сработает, он не уверен на сто процентов. Он больше практик, чем стратег. Но ему необходима эта попытка. Однако, если Антону хотя бы чутка будет некомфортно или, что ещё хуже, неприятно, то всё это не имеет никакого блядского смысла. Поэтому Арс почти до боли закусывает щёку, стараясь не спросить ещё раз: «Ты уверен?» Антон тяжко вздыхает и, наверное, в сотый раз за вечер натянуто-лихо улыбается, чтобы взяться выполнять просьбу. Арс же замирает. Ему хотелось бы верить, что замер он ради того, чтобы не мешать, но, по факту, он почти дышать перестаёт. - Тоже гуглил? – спрашивает он чуть погодя, глядя на достаточно уверенные действия. Уверенные для человека, который, очевидно, это делает впервые. И криво усмехается. - Я готовился, - хмыкают ему в ответ. Кажется, Арсения до конца жизни будет передёргивать при фразе «я готовился» от Шастуна, но в этот раз она даже к месту. Затянув верёвку вокруг чужих бёдер, Антон замирает в нерешительности. - Ты чего? - Я…, - он выпрямляется и теперь смотрит на Арсения сверху-вниз, с высоты своего роста. – Я знаю, что ты не сахарный, не стеклянный, и не развалишься, но… - Что? – Арс хватает его чуть повыше колена и слегка сжимает, стараясь голосом не выдать степень собственного волнения. - Я боюсь, что сделаю тебе больно или… Просто сделаю что-то не так. На одном выдохе произносит Антон, а потом заглядывает в чужие глаза и спрашивает: - Это… Ты так каждый раз себя чувствуешь? Ну… со мной? - Можно и так сказать, - улыбается в ответ Арсений мягко. - Ебать… - Мы можем оста… - Завались. Я в курсе. Просто решил чувствами поделиться, - передёргивает плечами и вновь склоняется. – Кроме того, это почти весело. Теперь ты можешь только уползти от меня. Как кринжовый, худющий морской котик. Арсению не улыбается воображать себя представителем морской фауны (или околоморской?), поэтому он дёргает любимого, но бестолкового дурня за рукав, заставляя усесться рядом на краешек кровати. - Что? – недовольно ворчит Антон, косясь на загадочно улыбающегося Арсения. Тот же хватает привычным жестом за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и медленно, не отрывая взгляда, произносит. - Мой мальчик обо мне волнуется. Приятно. А затем наслаждается реакцией. Любуется тем, как моментально зрачки растекаются чёрными озерцами по радужной оболочке, и тем, как эта чернота поблескивает огоньками бенгальских огней изнутри, тем как Антон выдыхает рвано, оттопыривая нижнюю губу, и тем как моментально перестаёт быть Шастом, становясь его мальчиком. Арс проводит по губе пальцем, отмечая, как расслабились и опустились напряжённые до этого плечи, как разгладилась вертикальная морщинка на лбу, а брови перестали стремиться встретиться у переносицы. Медленно разжимает пальцы, но руку не убирает, ведёт ей вдоль шеи, проводит большим и средним пальцами по ключицам и сжимает ворот чёрной футболки. А потом замирает с тканью в руках. Если прищуриться, то можно представить, что это та самая… - Арс? – Антон кладёт свою ладонь поверх чужой, вырывая Арсения из мира незакрытых гештальтов. – Ты чего? - Просто представил, что я с тобой сделаю, когда мы закончим. Так что, - улыбается, - я б на твоём месте ускорился. О чудо, Антон даже не огрызается, возвращаясь к своему занятию. - Туже, - одними губами произносит Арсений, когда ему накидывают петлю поперёк груди, прижимая руки к бокам. Антон только качает слегка головой, но просьбу выполняет безукоризненно так, что вдохнуть в полную силу уж точно не выйдет. Дойдя до рук, он вновь присаживается напротив, бросает короткий взгляд из-под бровей и со вздохом обращает своё внимание на финишный отрезок пути. Потом каким-то быстрым, торопливым и от того почти неловким жестом одёргивает манжеты рубашки, пряча таким образом оголившиеся запястья. Да, Арсений нынче в рубашке по личной просьбе Антона Андреевича. Это будет красиво. Затем берёт чужие руки в свои и, даже не приступив, оговаривается: - Даже не проси туже. - Боишься, что у меня руки отсохнут? - Ага, что я потом с тобой безруким делать буду? Ты же не Сергей. Ой-ой, кто-то нашёл оброненные ключи от каламбурятии. Завязав последний узел, наклоняется и целует куда-то в сведённые ладони. Воспользовавшись моментом, Арсений ловит его за лицо и целует ответно в лоб. Антон же молча поднимает взор и вкрадчиво вглядывается в лицо напротив. «Ждёт разрешения уйти», - мелькает в голове Арса. И сомнения накатывают новой волной. Может, к чёрту это всё? Вот зачем его отпускать? Особенно, когда смотрит так? Но они слишком уж далеко зашли, это раз. А два - Арс не терпит брошенных на полпути попыток. Если уж решился, то стоит идти до конца, а с последствиями уж как-нибудь потом разберутся. - Иди, Антош, - отпускает он его, позволяя подняться. Тот встаёт, оглядывает творение рук своих и замечает: - Если что, я буду прямо за дверью, хорошо? Арсений в этом и не сомневается, более того, он уверен, что тот не отлипнет от двери даже, если этот процесс, назовем его медитацией, затянется на час-другой. - Я знаю… Иди. Антон кивает, разворачивается и уже делает пару шагов в сторону двери, когда его окликают. - Телефон оставь. - А? – оборачивается. - Я говорю, телефон оставь здесь. Хмурится в непонимании. Этого пункта в плане, действительно, не значилось. Арсу самому-то это в голову пришло буквально мгновение назад, когда он отчетливо представил мнущегося Антона у двери, отчаянно листающего ленту какой-нибудь из соц сетей лишь бы отвлечься. - Не хочу, чтобы ты думал о чём-то кроме меня, - спокойно поясняет Арсений, пожимая плечами. - Ишь ты, даже здесь раскомандовался, - ворчит, но телефон покорно из кармана достаёт и кладёт на столик у кровати. - Как будто ты имеешь что-то против… - Как будто ты с этого не прёшься. С этими словами Антон уходит прочь. И Арсений остается один. Заваливается неловко на бок и выдыхает. В голову лезут совершенно дурацкие мысли. Например, что он забыл ответить фотографу в директе. Машину только недавно помыл, а в Питере сегодня дождь обещают. Не надо было на улице бросать. И Матвиенко о чём-то с утра его просил, вспомнить бы ещё о чём. Надо начать записывать. А ещё… Трясёт головой. Надо бы попробовать сосредоточиться на ощущениях. А об этом всём он сможет подумать когда, чёрт его дери, угодно, но точно не сейчас. Мысли вновь обращаются к образу Антона за дверью. Тот, наверняка, сейчас места себе не находит, возможно уже теребит штанину и прикусывает костяшку указательного пальца. Это вызывает дикое желание встать, чтобы рвануть туда, дотронуться, обнять. Но вот беда. Встать-то он и не может. Пф, с чего он вообще решил, что поможет? Он просто просматривал то, что перекинул себе же с телефона Шаста, когда наткнулся на этот чёртов комментарий. Развернутый комментарий какой-то девушки, которая утверждала, что тело, в отличии от мозга, помнит всё. Сомнительное заявление само по себе, но тем не менее, её размышления увлекли Арсения. Она писала, что большинство из нас когда-то, за пределами нашей памяти, пеленали. И мол, тело помнит это ощущение скованности, когда ты не можешь пошевелить ни руками, ни ногами. И это не вызывает чувство беспомощности, только покоя. И Арс уцепился за чужую мысль. Она показалась ему, как минимум, любопытной. А от любопытства до одержимости у него всегда разбег был моментальным. Но сейчас он как-то вообще покоя не чувствует. Блядство. Перекатывается раздражённо на спину и устремляет взгляд в потолок. Потолок встречает ему скучной пустотой. И тут… Арс рвано выдыхает. Он один. В комнате никого. И так тихо. Только вечный шум спального района за окном, но и его, право, на восьмом этаже почти не слышно. Тихо. И он один. Осознание этой очевидности со всей дури бьёт по затылку. Арсений решается на некоторый эксперимент. Напрягая по очереди каждую мышцу, которая потребовалась бы ему для того, чтобы встать, он ощущает грудью, руками, ногами и спиной, как верёвка впивается в тело ровно там, где он напрягается. Он один. В комнате, где так тихо, что Ленинская библиотека на её фоне по шуму сравнится с привокзальной площадью. В ней, в отличии от этой комнаты, есть люди, которые дышат, двигаются, живут. А тут только он. И он ничегошеньки не может с этим сделать. Нет, то есть, конечно может. Может позвать Шаста, тот прибежит по зову, распахнёт дверь ещё на первом слоге собственного имени. А ещё Арсений вполне способен выпутаться сам. Всё же Антон не обладает учёной степенью по связыванию людей, тут делов-то минут на десять. Ещё Арсений может, ну, начать издавать звуки, какие-нибудь, чтобы нарушить блядскую тишину. Или поспать. Или… Хотя бы вот поразмышлять о чём-нибудь. Короче, простор для действий потрясает воображение. Только, кажется, он мог обмануть немую часть мозга. Ту самую, что молчаливо толкает человека на что-то, а потом отмалчивается, когда тот удивленно объясняет: «Да я вообще не понимаю, почему это сделал. Просто… сделал». Ту, что не убедить логикой. Ту, что подчас мудрее говорливого сознания. И ту, что так сложно контролировать. Тело не может помнить. Так считает Арс. А вот эта немая засранка может. И она хранит в себе, все старательно вычеркнутые травмы, все забытые комплексы, страшные и не очень детские воспоминания и ещё ворох всего, совсем уж ненужного, но являющегося неотъемлемой частью личности. И да, эта немая засранка может отчего-то уберечь, но чаще она приносит одни неприятности. А из окружающей действительности подчас вырывает то, что совсем не нужно. И кажется, её-то Арс и смог обмануть. Он не может сделать ничего. Совсем ничего. И от этого на лице у него расползается какая-то почти сумасшедшая, шальная улыбка. Он вновь переворачивается на бок, шевелит руками, пытается вдохнуть полной грудью, чтобы вновь ощутить мнимую невозможность действий. Прикрывает глаза так, словно действительно просто решил прикорнуть. Но это вовсе не так. Арсений не собирается спать. Он думает о своем мальчике за дверью. Как тот покорно ждёт, склонив голову, как беспокойно прислушивается и ходит кругами, как жуёт щёку изнутри, потрясывая нервно ногой, и не может зайти сюда без разрешения. И вдруг Арсений осознает, что больше не испытывает этого дикого желания вскочить и побежать спасать Антона. Нет, вообще. Пусть стоит там. Томится. Хорошее слово «томиться», да? Пусть и отдаёт чем-то кулинарным. Сейчас Арсению совсем не хочется оказаться там, ему и тут хорошо. Он получает почти садистское наслаждение от того, что он-то может его позвать, а Антон сюда зайти без его разрешения – нет. Контраст ощущений «до» и «после» поражает. Арс пытается уловить какая же, чёрт его возьми, связь между усмирением немой, вечно неугомонной засранки и этим странным, внезапно возникшим ощущением самодовольства. Но долго он над этим голову не ломает. Потому что мыслями он всё ещё там, за дверью. И внутри разгорается нетерпение. Ему нужен Антон. Сейчас. Сиюминутно. Остро необходим. С этим его взволнованным, чуть растерянным выражением лица, блестящими глазищами и чёрной футболкой. Арс сегодня собирается закрыть все, нахуй, гештальты в его жизни. Он кое-как умудряется сесть. Не зря пресс качает регулярно. - Шаст! Как он и предполагал, ручка двери опускается ещё до того, как кончик языка упирается в зубы на «т». Тот врывается в комнату, словно Арс не его звал, а орал «пожар» и «караул». - Всё в порядке? – спрашивает на ходу, стремясь как можно быстрее оказаться рядом. Арс его останавливает движением руки. - Развяжи, - и кивает в сторону заранее приготовленных ножниц. Антон в последний момент меняет траекторию движения, хватает инструмент и порывается схватить Арсения за руки, но его вновь останавливают. - Я бы на твоём месте начал с ног. Арсению заглядывают в глаза с немым вопросом, сглатывают нервно, а тот только улыбается в ответ. Антош, солнце, начнёшь с рук, мы до ног не доберёмся никогда. Потому что, видит Бог, я найду чем эти самые руки занять. А при всей твоей извращённой фантазии, ебаться, как ты выразился, с морским котиком вряд ли окажется шибко весело. Кажется, Антон остаётся доволен ответом, поэтому молча приступает к делу, склоняясь над Арсением. А тот смотрит на него и в нетерпении пальцами перебирает, которые гудят от невыносимого желания коснуться. Хотя бы до щеки, только кончиками… Он может сделать это и сейчас, но этого явно будет мало, хочется больше и быстрее. У Антона же дрожат руки. Он высовывает кончик языка, сопя не то от нетерпения, не то от недовольства. И Арс не может оторвать глаз от этого профиля и падающей на глаза чёлки. Как же хочется… Добравшись в своём занятии до груди, Антон оказывается уж слишком рядом. Так рядом, что Арс почти задыхается от жара чужого тела, от знакомого запаха, от возможности прямо сейчас чуть двинуть головой и поцеловать. Прикусывая нижнюю губу, мужественно терпит и не мешает этому неловкому дитю. На руках он приходит к убежденности, что он притянет его за шиворот, едва они закончат. Ибо уж никаких сил нет. Но вот, ножницы щёлкают в последний раз, Антон выпрямляется, чтобы взволнованно взглянуть сверху-вниз на рассевшегося среди обрезков красной верёвки Арсения, а тот лишь деловито разминает руки в запястьях, затем наклоняет голову сначала в одну сторону, затем в другую и спокойно поднимает взгляд. - Переживал? - Арс… - Ножницы-то положи, солнце, поранишься. И да, Арс собою доволен. Как никогда. Потому что, произнося последнюю фразу, он собственного голоса не слышал за оглушительным грохотом сердца в ушах. И пока Антон отворачивается, чтобы убрать чёртовы ножницы, вскакивает на кровати, встаёт на колени и наслаждается реакцией, когда Антон поворачивает вновь, натыкаясь на его лицо. - Арс? И наконец-то подтягивает к себе за шею, целует, проводя подушечкой большого пальца по кадыку. Целует его так, что сбивается дыхание. Он будто бы… Будто бы… Будто бы много лет изо дня в день ходил с камушком в ботинке. Ходил, прыгал и даже бегал, отчаянно стремясь доказать, что ему ничего не мешает, что этот камушек, размером всего в каких-то пару миллиметров, вовсе не мешает двигаться, не впивается при каждом шаге в подушечку мизинца. Что он вовсе не отвлекает его, не мешает, что он вообще о нём не думает. Это же такая глупость, лёгкое неудобство, с которым безусловно можно жить и двигаться. Это же, право, не сломанная в двух местах нога, не растяжение связок, и даже не кровавые мозоли. Так, лёгкий, чуть раздражающий дискомфорт. Но сейчас… Сейчас его нет. И окрылённый отсутствием этого маленького гаденыша, он чувствует будто скинул многотонный цементный блок, который всё время таскал за собой, и от того кажется, что он стал таким легким, что вот-вот взлетит. Он целует жадно, торопливо, представляя всё то, что он хочет и хотел сделать, и что нужно как можно скорее начать воплощать в жизнь, пока… Пока эта нервозность, эта скованность, этот страх не вернулись вновь, не загнали опять в угол, окружив сомнениями. Антон тут же подаётся навстречу. И в кои-то веки ничего не спрашивает. У Арса нет сил и времени заверять, что всё в порядке, а тем более, объяснять, что с ним тут за эти пятнадцать минут произошло. Он-то себе ещё не успел разъяснить, куда тут другим-то лекции читать. Он чувствует, как под большим пальцем отчаянно бьётся пульс, как чужое дыхание касается щеки. А ещё, как напряглись чужие плечи, чтобы… И резко отстраняется, однако продолжая держать ошалевшего от такой неожиданности Антона за шею. - Эй, - Арс улыбается, наклоняя голову влево. - Что? – замирает Антон с поднятыми руками, которые так и не успели лечь на плечи. - Ты знаешь правила…, - Арсений указывает взглядом на его ладони. Лицо напротив смотрит непонимающе пару секунду, моргает удивленно, а затем в глазах проскальзывает понимание и вслед за ним возмущение. - Ты серьёзно..? Арсений не даёт ему договорить. Он знает, что теперь Антон не сможет сделать того, что намеревался ещё пару мгновений назад. Просто не сможет. И это чистый восторг. Тем не менее, у Арса есть занятия поинтереснее, чем отвечать на вполне риторические вопросы. О да, он серьёзно. Как никогда. Уперевшись пальцем в подбородок, он заставляет откинуть кудрявую башку назад и целует под линией челюсти, чтобы затем медленно провести языком вниз, вдоль изгиба шеи. - Арс, - Арсений чувствует, как под его рукой двинулся кадык. – Можно мне… Можно… Дыхание у того сбилось, а мысли, видно, совсем спутались, так что произнести что-то связное не получается с первой попытки. Арсений знает – Антон попыток не оставит, но он сам почти добрался до своей цели и ему совсем не хочется отвлекаться. Поэтому, сработав на опережение, он быстро убирает руку с шеи и затыкает говорливый рот. Не сейчас, Антош, не сейчас. Прекрасно, что ты вспомнил правила. Просто чудесно. И ты у меня ещё спросишь совсем скоро и не раз. И я, разумеется, скажу «нет». Не только потому, что я знаю, как сильно тебе это нравится, но ещё и потому, что было бы просто скучно разрешить тебе всё и сразу, понимаешь? Но сейчас… Арс цепляется за ворот футболки зубами и тянет в сторону. Сейчас я закрываю гештальт. Чувствует, как под зубами трещит ткань, слышит сдавленное мычание в руку, в котором наверняка, уж он-то знает, где-то затаилось его имя, и улыбается. И сегодня я закрою ещё не один.