Развивающая детская игра

Арс валит Антона на кровать лишь после того, как эта чёртова футболка начинает свисать с плеча. Точь-в-точь как в его многолетней фантазии. Ему даже кажется, будто бы Антон вновь обернулся тем тощим, неповоротливым и перепуганным происходящим между ними болваном четырехлетней давности. Взгляд тот же, губы облизывает так же. Ну и что, что волосы длиннее и падают волной на лоб? Это всё неважно. Валит и подминает под себя, усаживаясь сверху. Кровь в ушах шумит так, что мыслей своих не слышит. Хотя нет их, мыслей-то, не осталось. Только обрывки каких-то желаний в мареве почти сводящей с ума похоти. Сжимает плечи, вдавливая в матрас, впивается ногтями и опускается, чтобы быстро поцеловать в приоткрытый рот, укусить за подбородок и вновь обратиться к шее, а руками нырнуть под подол футболки, пройтись ладонями вдоль боков, почувствовать, как тот изгибается, подаётся навстречу, но правил не нарушает, лишь тихо стонет, когда Арс проводит языком вдоль ключицы. Руки под футболкой, повинуясь мышечной памяти, касаются именно там, где нужно коснуться, сжимают именно там, где касания вызывают наибольший отклик. Арс его знает, помнит, ему не нужно смотреть, он выучил это тело наизусть, каждый изгиб и впадину, каждый сантиметр кожи. Ему не нужно смотреть, ему нужно касаться, везде. И желательно единовременно. Кусает напоследок за мочку и, наигравшись, выпрямляется. — Арс… — Антон лежит под ним, зажмурившись по своему обыкновению, и до побелевших костяшек сжимает покрывало. — М? — Арс, — проговаривает ещё раз на выдохе. Арсений же задумчиво водит пальцами по животу, по оголённому участку кожи между задравшейся футболкой и брюками. — Дай мне… Дай мне тебя коснуться. Я… Сформулировался. Арсений убирает обе руки, заставляя недовольно щёлкнуть зубами. — Смотри на меня, когда о чём-то просишь. Антон распахивает глаза молниеносно, чтобы тут же встретиться взглядами с Арсом. И Арсений проваливается. Именно так. У него захватывает дух, будто сорвался и теперь летит вниз, отчаянно размахивая руками. И только мысль о том, что хвататься за сердце — уж больно драматично, не даёт ему этого сделать. А сердце-то у него не железное, за годы поизносилось. Встать может. Раньше ему казалось — пусть он и не осознавал этого так ясно, как сейчас — что, если он расслабится, отпустит себя, даст волю всем своим желаниям, то за ними он забудет об Антоне, что желание вжать в кровать и вытрахать весь дух вытеснит собой всё остальное. Вытеснит те чувства, которые совсем не сочетаются с желанием схватить за шею или за волосы. Он уже испытывал это. Мишки в бондаже, да? Ему казалось, что просто невозможно испытывать одновременно такое сильное желание повалить, сорвать одежду, подчинить и такую… Такую всепоглощающую нежность. Она заполняет собою лёгкие изнутри, разрывая ставшую такой тесной грудную клетку. И с этим он ещё хоть как-то научился справляться. Вернее, перестал бояться это чувствовать. Но с идущими бок о бок с нежностью желаниями — нет. Продолжая раз за разом их урезонивать, контролировать, вырезать из них слишком неуместное, он оправдывал свои действия рациональностью, осознанностью, заботой об Антоне и ещё чёрт его знает чем. Но, на самом деле, просто боялся. Это блядь… Вау. Ошеломлённый, он протягивает руку, очерчивает пальцем линию челюсти, ведёт вдоль скул и носа, чтобы спуститься вниз, а на нижней губе вновь вспомнить, как существовать. — И я не услышал просьбы. Мне показалось… Или мой мальчик решил, что может что-то требовать? Восхищённый вздох из чужих губ почти обжигает. Господи, как же Антона ведёт… Он будто бы плавится под Арсением. Но взгляда не опускает, продолжает заворожённо смотреть. Какая умничка. — Арс, пожалуйста… О, вспомнил о волшебном слове. — Пожалуйста, можно мне до тебя дотронуться? Арс, вместо ответа, убирает палец с губ и расстёгивает нижнюю пуговицу рубашки, наблюдая, как взгляд Антона перемещается вслед за его движением. Что ж, полностью оправданно. — Где? — спрашивает Арсений, расстёгивая вторую. — Что? — облизывается жадно. — Где ты хочешь до меня дотронуться? — А? — пальцами перебирает покрывало, видно с трудом соображая. — Я говорю: до чего ты хочешь дотронуться? Арс — не скотина, может и повторить. На очереди — третья. — Я… Арс, пожалуйста, — выходит почти умоляюще. — Я же не сказал «нет». Пока. Антон прикусывает губу, хмурится, но мысли в кучу так собрать, очевидно, и не получается. Тем более, там уже четвёртая. Сам попросил, пусть теперь терпит. — Просто ответь на вопрос, — говорит Арсений, расстёгивая последнюю. Это заставляет Антона вновь встретиться с ним глазами. — Я… Бля… Арс, везде, просто, пожалуйста… — Тогда, — улыбается, вновь упираясь руками в чужие плечи, — мой ответ: нет. Не успевает Антон хоть что-то возразить, Арсений двигает бёдрами, заставляя того вновь зажмуриться, и наклоняется. Целует недовольную моську в лоб, щёки, нос. Выцеловывает всё лицо и шепчет: — Какой у меня хороший, послушный мальчик. Просто удивительно… Как, наверное, — вновь двигает бёдрами, ловя ртом приглушённый стон, — сложно сдерживаться… — Арс, я сейчас… Арсений не слушает, что он «сейчас», только шепчет на самое ухо: — Я, честно, не думал, что ты сдержишься. Но кажется, — двигается всё быстрее, — я ошибался. И мне даже не придётся тебя связывать… Упирается лбом в чужой, чтобы проследить за реакцией. А там есть, за чем наблюдать. Удивление, возмущение, непонимание. Просто буря эмоций. Прелесть. А потом эта буря оборачивается кривоватой, но уверенной улыбкой. Ага, пазл сложился. Арс тут же чувствует руки на своих бёдрах. Антон быстро сжимает ладони, но тут же, боясь, конечно же, не успеть, ведёт выше, под рубашку, чтобы коснуться кожи, вдоль рёбер вверх, а затем вниз по животу. Арсений даёт ему три секунды. На третьей Антон хватается за ремень и застывает, понимая, что дальше как-то и боязно, да и вряд ли позволят. И, в общем-то, он прав. — Руки убери. Антон покорно их поджимает к груди, запястье к запястью. — Знаешь, — задумчиво произносит Арсений, отыскивая вокруг отрезок верёвки подлиннее, — может, если ты так хочешь, чтобы я был жёстче, — быстро обматывает вокруг, стараясь не отвлекаться на полный восторга, почти щенячий взгляд, — не стоит быть таким покладистым? И тут же отвечает за Антона сам, затягивая узел. — Хотя нет… Таким ты мне нравишься. И не врёт ведь. Это уже не просто картинка из его фантазий — связанный, перевозбуждённый Антон в растянутой футболке. Это лучше. И даже не потому что реальнее. А потому что даже в самых смелых своих фантазиях Арс не представлял, что на него будут так смотреть. От переизбытка чувств наклоняется и целует в рёбра ладоней. — Оно того стоило? В ответ только коротко кивают. — Ну и славно. Затем помогает перевернуться, стягивает штаны с трусами, наблюдая, как Антон прикусывает в исступлении подушку. Ну уж нет, так не годится. Не-а. Времена наволочек во рту должны кануть в лету раз и навсегда. Поэтому обхватывает поперёк живота, чтобы тот поднялся и прислонился к стене, прижимаясь к ней руками от локтей до запястий. Антон послушно выгибается, разъезжается коленями в стороны и замирает. А Арсений, находясь сзади и по-прежнему обхватывая за живот, не может отстраниться, только прижимается сильнее, целует в шею, в оголённое его стараниями плечо, а руками гладит под футболкой, сжимает, не может остановиться. Антон тёплый, податливый, его. Как тут остановиться? И на каждое движение, даже почти мимолетное, реагирует вздохом, стоном, движением голого зада. — Арс… — Помолчи, — кусает за ухо, проводит ладонями вдоль плеч, вверх, до самых ладоней. И только тогда останавливается, чтобы отпрянуть. Напоследок сжимает зад и оглядывается в поисках смазки. Находит её, ожидаемо, у ножниц. Антон весьма предусмотрительный. Выдавливает себе на пальцы левой руки и проводит между ягодиц. Отреагировав на движение, Антон не то давится, не то задыхается рвано и опускает голову. — Арс… пожалуйста, выеби меня уже, я больше не могу… правда… — Не можешь? — с этими словами вводит указательный палец на две фаланги, заставляя Антона приглушённо застонать. — А мой мальчик действительно готовился, — отмечает тут же. — Я… Антон сжимает руки в замок. И теперь из-за позы и опущенной башки ощущение, он будто… да, молится. Арс на секунду прикрывает глаза, потому что скопившееся возбуждение, казалось бы, сейчас способно переполнить его до краев и выплеснуться наружу. А затем тут же открывает и аккуратно вводит второй палец. Двигает ими медленно, слегка расставляя в стороны, пока Антон захлёбывается в стонах. Арсений и сам не знает от чего его ведёт сильнее: от картины перед глазами, от того, что Антона аж трясёт от желания или от того, что среди сдавленных стонов, сбивающегося дыхания, где-то между словами «ещё», «пожалуйста», «да» и извечного Шастуновского «блядь» всегда скрывается его имя. Всегда. Он повторяет его раз за разом. Три буквы на выдохе. — Мне кажется, ты сможешь кончить и так… — говорит хрипло, лишь бы выйти из состояния оцепенения. — Нет! Пожалуйста… Не надо. Я так не хочу. — А чего ты хочешь? — вновь наклоняется к уху. Да, Антон уже сказал. Но Арсу недостаточно, хочется услышать ещё. Кроме того, как говорится, стоит поработать над формулировкой. — О чём ты думал сегодня, когда растягивал себя? — Я… Я хочу… тебя. Хочу, чтобы это был ты. Всегда. Дальше Арсений не слушает. Вернее, не слышит. Эхо «всегда» смешивается в голове с грохотом взрывающихся снарядов. Непослушными руками борется с ширинкой и собственными штанами, жалея, что не озаботился этим раньше. Устраивается сзади, впиваясь пальцами в бока, но входит медленно, не спеша, наслаждаясь моментом. Замирает, чтобы отдышаться и хоть как-то прийти в себя, потому что он очевидно умудрился выйти. А быть вне себя в такие моменты — это не дело, конечно. Упирается лбом в чужой затылок и слышит будто бы издалека еле слышное «спасибо». Вот ведь оно как, а столько лет не благодарил… Улыбается и прикусывает за плечо, чтобы начать медленно двигаться, потихоньку наращивая темп короткими, рваными движениями. Шаст голову запрокидывает, вновь матюкается, себя не помня, и, едва двигая, губами произносит: — Арс, можешь… — Нет. Арсений отлично понимает, что тому сейчас надобно, потому что только что его руки, лежащей поперёк живота, коснулся влажной головкой член. Но, вот беда, Арс не собирается его касаться. Не-а. Не так быстро, Шастун. Поэтому резко выпрямляется, вновь перемещая руки на талию и ускоряется, наблюдая за тем, как розоватый румянец перемещается с лица Антона на уши, шею, бежит по плечам к лопаткам, как кожа начинает блестеть от испарины пота, и закусывает себе губу. А потом запускает пятерню в волосы, сжимает и тянет назад, потому что не видеть, пусть и обрывком, его лицо сейчас — преступление. Антон, открыв глаза, хватает ртом воздух и вновь умоляюще тянет на одной ноте: — Арс… Вот ведь неугомонное дитё. — Дай. — М? Милый, мой член в прямом смысле в тебе. А в такие моменты, ты знаешь, я начинаю чуть хуже соображать… — Ты знаешь… Арсению приходится почти остановиться, потому что в голове мыслей полно. Все они почти обжигающе горячие, но вот прорваться через это марево к чему-то ясному почти невозможно. — Что? — выдыхает он почти зло. И в этот же момент замечает, как Антон под ним жадно облизывает губы. А, вот оно что… — Пожалуйста, мне это… нужно… я… И Арсений ухмыляется. В который раз за сегодня склонившись над Антоном, он окончательно прекращает движения бёдрами, но член так и не вытаскивает, игнорируя недовольный всхлип. — Что? — шепчет на ухо, продолжая крепко держать за волосы. — Чего ты хочешь? Правой рукой ведёт вдоль шеи, дотрагивается слегка подушечками пальцев до чужого рта, но стоит Антону лишь попытаться обхватить их губами, резко убирает, удерживая Шастуновскую башку на месте крепкой хваткой. — Хочешь вылизывать мне пальцы, пока я буду тебя трахать? М? — Да, да… Дай. — Ну нет, в этот раз так не выйдет, — с этими словами Арс рывком входит на всю длину. — Скажи. И дёргает за волосы сильнее, приводя явно поплывшего Антона в чувства. — Ебать, — еле произносит тот. И Арсений улыбается, потому что «ебать» в градации Антона даже лучше, чем «блядь» или «охуеть». А это точно было хорошее «ебать», в этот раз Арсений уверен. — Давай. Ещё раз. Чего ты хочешь? — Я, — Антон сглатывает. — Хочу вылизывать тебе пальцы, пока ты… Давится воздухом, но Арсу уже плевать, основное он услышал, поэтому отпускает чужую голову и позволяет обхватить губами средний и безымянный, а сам возобновляет то, что пришлось остановить ради этого диалога. Толкается быстро, чувствуя, как Антон неровно в попытках поймать ритм, но жадно обсасывает пальцы, вылизывает во рту языком. И это ощущение вдоль руки, по позвоночнику вниз стекает, чтобы смешаться с возбуждением, усилив его в несколько раз. — Господи… — сам еле произносит, сквозь рвущийся наружу стон, — какой же ты… Прекрасный, невозможный извращенец недоделанный… И сам двигает пальцами глубже, помогая словить единый ритм, закрывает глаза, растворяясь в размеренных движениях. И всего через пару толчков чувствует, как Антон царапает его зубами. Чёрт. Это значит только одно. Это значит, что сейчас у того уже не осталось сил сдерживаться, что он почти готов кончить, и это заставляет Антона забыть, что кусаться ему запретили. Блядство. Нет. Арсу мало. Ему хочется больше, хочется увидеть, как Антон будет на него смотреть, хочется ещё, поэтому он рывком убирает руку. А затем резко выходит, что заставляет Антона жалобно выдохнуть и почти свалиться на кровать мешком с внутренностями, лишь в последний момент умудрившись подставить руки и оказаться на локтях. — Я хочу тебя видеть… — Ты и так меня видишь. Только сзади, — упрямо канючит Антон, которому только что подло и несвоевременно не дали кончить. — Нет, не так. Арсений переворачивает его на спину. И пред тем, как продолжить, оглядывает своего мальчика с ног до головы. Тот лежит под ним, взмокший, с прилипшими ко лбу прядями чёлки, почти алыми губами и по-прежнему перевозбуждено стоящим членом. Футболка задралась, обнажив живот, а руки опять смиренно лежат на груди, перевязанные этим красным бесстыдством. Чёртово произведение искусства. — Давай уже, Арс. Арсений упирается одной рукой в матрас, устраиваясь поудобнее, и улыбается. Кто-то решил покапризничать. — Да, блядь, да, — выдыхают под ним, когда он вновь входит в Антона. — Ещё… Арса, честно, даже не надо просить. В этот раз он сразу же разгоняется. Потому что взмыленный и связанный Антон под ним одним своим видом окончательно выметает из головы всё, кроме огромного, пульсирующего красным цветом желания. — Смотри на меня, — еле произносит Арс, кладя свободную руку на чужую шею. И Антон смотрит. Не закрывает глаза, не отводит взгляд, а смотрит прямо. И это выжигает Арса изнутри. Он слегка сжимает ладонь, но замирает в ожидании ответа, который тут же получает в виде короткого кивка. И сжимает сильнее, обрывая последний стон на середине. — Арс, — на выдохе шепчет Антон. Стоны из-за нехватки воздуха превращаются в короткие хрипы. Но Антон всё равно смотрит на него, не отрываясь, дыша неровно через приоткрытый рот. И взгляд его не меняется. Он ровно такой же, возбуждённо-восхищённый, словно его не душат, а ласкают. Там вообще нет страха или отвращения. Арс же каждый хрип вибрацией в ладони ощущает, а под пальцами биение артерии. В груди чувство просыпается невыразимой благодарности за то, что Антон такой. Такой… Восхитительный. Или, может, за сам факт его существования. Трудно сказать. Единственное, что Арс знает точно, так это то, что он больше половины жизни прожил, не подозревая, что может быть так. И это, кажется, чертовски несправедливо. Всё его существование сейчас сужается до этих глаз напротив, ритмичных толчков и хрипов. Он точно жив, потому что ощущает стук сердца каждой клеткой тела, но не совсем уверен в факте собственного существования. Потому что это слишком хорошо, чтобы быть. Просто быть. В этой вселенной уж точно. Он наклоняется и целует открытый рот, прикусывая нижнюю губу, когда чувствует лёгкое, едва уловимое касание чужих пальцев. Антон дотронулся его запястья. А затем медленно моргает. Арс тут же разжимает ладонь, едва не падая сверху, а Антон громко вдыхает полной грудью, чтобы со следующим за этим вдохом выдохом кончить себе на живот. — Спасибо… — Не благодари, — Арсу не то что говорить, думать сложно, но всё же продолжает. — Ты сделал это без разрешения. Ловит на себе взволнованный взгляд и выходит из ослабевшего тела, чтобы кончить вслед за Антоном и рухнуть рядом. Потом. Он решит, что делать с этим, потом. *** — Ты чего делаешь? – спрашивает Арсений, когда Антон в его объятиях начинает уж больно активно ёрзать. Они всё ещё на кровати, так и не вставшие с неё, чтобы сходить в душ. Арс планировал поваляться ещё минут пятнадцать минимум, чтобы окончательно прийти в себя. Признаться, у него тянет поясницу. И вообще он чуть не уснул, прижавшись к тёплому телу. — Ну, — замирает Антон. — Вообще-то пытаюсь развязаться, потому что ты, очевидно, не собираешься мне в этом помогать. Арс чуть не пробивает себе лоб в фейспалме, подскакивая на кровати. Он забыл. Они как-то так сразу хорошо улеглись, что у него из головы вылетело. Идиот. — Стой, дай я, следы ж останутся, — пытается поймать непослушного Антона за руки, но тот только хохочет и выворачивается. — Нет уж. Я сам… У меня получится. — Да не получится… Запястья скорее вывихнешь, дай сюда. — Не-а… — Шаст! — Арс! Сдавшись, Арсений саркастично приподнимает бровь, наблюдая за пыхтящим недоразумением у его ног. Успехов там, как и ожидалось, ноль. Минуты через две вновь интересуется: — Уважаемый, я могу вам чем-нибудь помочь? Антон бросает недовольный взгляд из-под бровей, но руки покорно протягивает. — А я вижу опыт-то у тебя имеется, да? Ты где так людей связывать-то научился? Хотя… Не отвечай, не хочу знать. — Ну вообще-то, — говорит Арс, одним движениям распутывая узел, — меня отец научил. — Что? — Что? — и поднимает глаза на удивлённое лицо. — Ты серьёзно? Арс? — Ну… — Подожди, чем у тебя вообще отец занимался, что решил ребёнка научить… этому? — Ну, — Арс наклоняет голову вбок, — на тот момент он работал химиком-технологом на заводе… Антон только глаза выпячивает. Дурачина. — Так девяностые, Шаст, — отвечает Арсений, еле сдерживая смех, — это так-то весьма опасная профессия на тот момент была… В немом порыве что-то сказать Антон открывает было рот, затем прищуривается подозрительно и через пару секунд соображает: — Ты ведь стебёшься, да? Арс только улыбается, откидывает ненужный отрезок верёвки прочь и поворачивает чужие руки, чтобы обратить своё внимание на несчастные, покрасневшие запястья. — Скотина какая… — ржёт Антон в голос. — Если останутся синяки, я предупреждал, — заключает Арс после короткого осмотра. — Вот чё ты дергался-то? — Да, ладно, — пожимает плечами. — У меня, если что, есть доебени толстовок, худи, рубашек и даже водолазок… — Ага, водолазки, в июне… Поз решит, что я тебя бью. — Слушай, — Антон выворачивается из хватки и обхватывает обеими ладонями Арсеньевское лицо. — Это всё, неважно… Я… Кони. — М? — Кони были, Арс. И улыбается широко-широко, а Арсений только вздыхает тяжко. Кони, штука… Почему ему никто ничего не объясняет нормально?