Развивающая детская игра

Они сидят напротив друг друга, слегка соприкасаясь ногами. Антон чувствует чужое тепло через брюки, чувствует вдоль шва на голени. И от этого ему радостно. От этого простого, почти случайного соприкосновения, будто бы ненароком. Они бы так могли усесться и в аэропорту, на глазах у чужих, но всё же есть в этом что-то интимное, личное, только их. Хочется, конечно, больше. Хочется преодолеть этот недометр расстояния, прижаться сбоку, устроиться поудобнее и так остаться сидеть. А лучше — оказаться не здесь и не сейчас, а в постели только вдвоём. Поэтому Антон откидывает голову назад, едва не ударившись затылком об стенку, и прикрывает глаза, представляя, как здорово было бы сейчас жаться под одеялом. Но это, увы, невозможно. Они в поезде, что вяло тащится по необъятной. Антон пытается дождаться следующей остановки, что будет только через полтора часа, чтобы выскочить покурить перед сном. Но уже готов сдаться, потому что невероятно устал. Голова такая тяжёлая, что бедная шея ноет от её веса. И очень хочется принять горизонтальное положение, чтобы хотя бы попытаться вытянуть ноги, пусть и не выйдет. Да и разговор в купе угас уже минут как десять. Серёженька, вон, у окна носом клюёт. Димка, забравшись на полку с ногами, вьёт себе гнездо, устраиваясь поудобнее. Арс смотрит в телефон и водит тихонечко ногой по чужой икре, поглаживая вверх-вниз. Антон от него взгляда не отводит, разглядывает, ожидая, когда тот отвлечётся от того, чем бы он там ни был занят. Но веки тяжелеют вслед за головой. И вот, выходит на него смотреть только через узкую щёлочку в ореоле ресниц. Кажется, ещё немного, и Антона вырубит к чертям. Но тут Арсений взгляд поднимает. Шальной какой-то, живой и хитрый. Будто бы он знает что-то, чего другие и не ведают. Приподнимает одну бровь о чём-то вопрошая, а Антон только слегка улыбается в ответ. — Пацаны, мы это, спать, наверное, пойдём, — говорит он, обращаясь к остальным присутствующим. — Давно пора, я из-за этого, — Дима упирается ногами в бедро Антона, заставляя того встрепенуться, — расстелиться по-человечески никак не могу. Антон хочет возразить, хочет сказать, что вообще-то вот-вот, уже совсем скоро, остановка, что его вообще-то никто не спрашивал про спать. Но хер забивает на это. У него спросили, просто не вслух. Поэтому позволяет себя увести, через плечо бросая короткое «до завтра». — Почему мы раньше не брали СВ? — интересуется он вяло, когда Арсений захлопывает за ними дверь и щёлкает замком. — Экономили, — усмехается он, опуская шторку на окне. — М, а зря… Арс оказывается близко-близко, тянет к себе, целует нежно, легко и тягуче-приятно. Антон отвечает, обнимает за шею, гладит по щеке, прикусывает нижнюю губу. Они почти лижутся или — как бы сказал Арсений — лобызаются в запертом купе поезда, набитым людьми под завязку. — Мой мальчик устал? Хочешь спать? — шепчет на ухо. — Уже не так сильно, — улыбается Антон куда-то в полумрак, наслаждаясь тем, как «мой мальчик» падает мягко куда-то в грудь, щекоча изнутри. — Хорошо, потому что я не хочу, — Арсений целует в щёки, скулы, брови и лоб, — я хочу тебе кое-что показать. Хотел ещё в Москве, но как-то не срослось, потом думал, когда вернёмся или, хотя бы, в гостинице. Но сегодня понял, что хочу здесь, сейчас. — М, — тянет Антон, пытаясь вновь вернуться к губам. Мягким таким, уже блестящим от слюны. — Только, если тебе не понравится, — Арсений уворачивается, подставляя шею, но это даже лучше, — ты скажи, ладно? И я заранее прошу прощения, я просто хотел… Смысл слов до Антона доходит туго. Он всё ещё будто бы в полудрёме, всё ещё расслабленный, но через эту негу пробивается что-то другое, что-то отдалённо только напоминающее возбуждение, что-то замешанное на кайфе от близости чужого тела. — Ты меня слушаешь? — Арс ловит его за подбородок и заставляет посмотреть на себя. — Слушаю, просто не совсем понимаю. Антон облизывается и приподнимает брови в невысказанной просьбе. Объясни. — Сейчас поймёшь. Только… Ты можешь выключить в любой момент. Не дав Антону осознать сказанное, вставляет ему в ухо один наушник, второй — себе. И вручает телефон, чуть отстраняется, выпутываясь из хватки. Антон же моргает пару раз непонимающе и даже не дёргается. — Я хотел, чтобы ты услышал разницу, — улыбается коварно-хитро прямо ему в лицо. Антон чувствует лёгкий укол под ребрами. Смысл начинает доходить. Ну, конечно. Разницу решил показать. А то Антон не знает, что у Арсения лучше бы получилось и, наверняка, так и вышло. Но он, Антон, вообще-то тоже старался… Просто вышло не идеально. Воспоминания о том злосчастном дне касаются изнутри, будто бы случайная холодная капля, что коварно попала за шиворот. Но отказать не может, потому что Арса, кажется, сейчас разорвёт на части от предвкушения. Принимает чужой телефон и послушно нажимает кнопку воспроизведения. Первый же звук заставляет удивлённо ахнуть и застыть истуканом с чуть приоткрытым ртом. И вслед за звуковыми волнами, обработанными нейронами, мозг взрывается изнутри жаром смущения, заполняясь им без остатка. На щеках, кажется, можно яичницу жарить. Ладони взмокли моментально. А сам он не может ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни двинуться или шевельнуться. И не может оторвать взгляда от глаз напротив. Те наблюдают внимательно, жадно, чуть взволнованно, следят. С расширенными зрачками они по-прежнему шальные, но ещё… И тут до Антона доходит, что Арс тоже всё слышит, второй-то наушник у него. И это заставляет наконец-то шумно вздохнуть и вцепиться в чужую руку, лишь бы удержаться и не вырвать у него из уха чёртов белый кусок пластика. Потому что Антон слышит себя. Но не ту запись, что сделал когда-то там, месяцы назад, а другую, сделанную явно не им. Слышит свой стон, долгий, глубокий, срывающийся под конец на высокую ноту и обрывающийся едва различимым из-за сбившегося дыхания «пожалуйста». Арсений приподнимается на носочки, чтобы в свободное ухо горячо зашептать: — Теперь понял, в чём разница? Я хотел, чтобы мой мальчик услышал, как он звучит, когда ему действительно хорошо… Этот шёпот вкупе со стонами во втором ухе сводит с ума. Перед глазами плывёт. Антон уже почти ничего перед собой не видит, весь обращаясь в слух. Потому что там, в наушнике, тоже слышит голос Арса. Глухой, почти неслышный, где-то на фоне он произносит всего два слова. И Антон вмиг вспоминает, когда была сделана эта запись, и что именно с ним тогда вытворяли руки Арсения. Вспоминает и будто бы ощущает их на своём теле прямо сейчас. Возбуждением накрывает так сильно и так резко, что его уносит, засасывает в него, а там перекручивает. Его толкают несильно в грудь. Арс одними губами шепчет: — Сядь… И Антон падает задницей на сиденье позади себя, раздвигает широко ноги. В штанах уже неимоверно тесно. Ему в целом жарко, душно и невыносимо. Пот скатывается вдоль шеи за ворот толстовки. С трудом фокусирует взгляд на Арсении. Тот тоже усаживается. И вот они сидят ровно так же, как всего пять минут назад в соседнем купе. Антон двигает ногой, находит чужую, чтобы хоть так дотронуться. А в наушнике он же сам, только из прошлого, захлёбывается возбуждением, стонет, не стесняясь, срывается на тихие, едва уловимые, шипящие матюки и всё повторяет знакомое имя. Ёбаный в рот. Это блядское безумие. Арсений, который дышит уже рвано, быстро, тоже это слушает, прямо сейчас. Пусть — Антон понимает — и не в первый раз, но в первый раз вместе с ним. И его тоже кроет. Он сжимает рукой синюю обивку. Перстень на безымянном перекрутился и печатка теперь ближе к мизинцу. Антон смотрит на это и ловит себя на том, что жадно облизывается в немом желании прямо сейчас, прямо здесь, вылизать ему пальцы. Он ведёт рукой по бедру, откинув телефон прочь в уверенности, что этот хитрожопый поставил на вечный повтор прежде, чем доверить управление ему, доходит до паха, сжимает крепко и вновь смотрит, прося разрешения. Арс кивает коротко, а сам расстёгивает пуговицу на собственных штанах. И это… Это уже за гранью. Собственные желания уходят на второй план. И Антон просто смотрит, слегка поглаживая себя через одежду. Арсений дёргает молнию вниз, но трусы лишь слегка оттягивает, подныривая рукой под ткань и проводит рукой, плотно поджимая губы. Так, что их становится почти не видно на бледном лице. Но взгляда не отводит. А тот у него сейчас почти безумный, возбуждённый, заставляющий Антона себя забыть на секунду. Водит рукой быстро, резко, не растрачиваясь. А Антону хочется увидеть больше, хочется, так сказать, насладиться картиной целиком. И пусть в голове у него Арсений уже полностью голый, благо настолько изучил, что представить может во всех деталях, но этого, всё же, недостаточно. И когда тот, прошлый Антон, в очередной раз выдыхает одним, слившимся в едино, звуком «Арс», Арсений прикусывает нижнюю губу и ведёт требовательно подбородком. Это заставляет выйти из ступора, заставляет вспомнить, что он, Антон, всё ещё здесь, хоть и руки его с трудом слушаются. Он возится с ширинкой бесконечно долго, потому что сосредоточиться сразу на стольких вещах одновременно не выходит совсем. Звуки сводящей с ума записи, которая, судя по всему, пошла по второму кругу, Арсений, не спускающий с него глаз, утонувший, как и он сам, в одном желании на двоих. Кое-как справившись с поставленной задачей, он проводит по стволу, размазывая капли смазки, и до крови прикусывает щёку изнутри, пытаясь сдержать рвущийся на волю стон. Как он говорил? Привык дрочить молча? Это да, много лет с этим справлялся. Но там так-то было два условия: молча и в одиночестве. А не когда у тебя перед глазами невероятный, перевозбужденный Арсений, дрочащий левой рукой, потому что правой он все ещё не может отпустить обивку. И Антон точно знает, почему он её не отпускает. Это единственное, что позволяет оставаться на месте, иначе бы Арсений уже давно встал, чтобы оказаться ближе, чтобы дотронуться. Да, запись точно пошла по кругу, потому что Антон вновь слышит голос Арсения. И прикрывая на секунду глаза, вспоминает. Вспоминает ощущение его рук на своём теле и почти чувствует влажные касания языка. Он тоже не сдерживается: двигает рукой быстро, порывисто, сильно сжимая член. Точно зная, что сегодня ему позволено кончить без разрешения. И это заводит ещё сильнее. А поезд продолжает двигаться, по ощущениям, бесконечно медленно, лениво толкаясь вперёд в темноте бескрайней ночи. Свет от фонарей скользит по лицу Арса, а Антону хочется так же, только руками. Вдоль лба к виску, очертить лицо и опуститься к шее. Не останавливаясь, он кладёт собственную ладонь себе на шею, ведёт ею лениво, ощущая влажную кожу и бьющийся пульс. Рука арсеньевская не даёт покоя с этим чёртовым перстнем. Как же… как же… Блядь. Прежде, чем задуматься о том, что он собственно творит, проводит рукой выше, скользит пальцами по подбородку и обхватывает губами средний и указательный. Облизывает жадно, всё ещё не отрывая взгляда от кисти на фоне синей обивки. Увлечённый, он сосёт пальцы, пока там, в прошлом, Арсений доводит его до исступления, заставляя издавать бесстыдные звуки. Антон раньше и не думал, что это звучит так. Арсений же сегодняшний, тут находящийся, вдруг резко останавливается, однако руку с члена не убирает. Он наклоняется вперёд и той самой, правой рукой, сильно сжимает за колено, заставляя сдавленно охнуть. — Посмотри на меня. И Антон подчиняется, как и всегда. Не выпуская пальцев изо рта, а члена из руки, он смотрит. Арсений на грани. Он сжимает руку ещё сильнее, до боли, прикрывает глаза, вновь проводит пару раз рукой по члену, шевелит беззвучно губами, а затем порывисто встаёт в полный рост. Антон тут же пользуется возможностью наконец-то прикоснуться, вытаскивает обслюнявленные пальцы и хватается за бедро. Тянется к члену, но чувствует чужую руку на шее, которая останавливает в каких-то сантиметрах от головки, лишая столь желанной возможности. — Нет, — произносит Арсений, приподняв его голову за подбородок. — Просто смотри на меня. Рука с подбородка перемещается куда-то на загривок. Антон понимает, чего тому хочется. И для этого приходится съехать задницей на пол, вернее, оказаться в каком-то чертовски неудобном положении, ибо они с их габаритами явно несозданы для столь узких проходов. Но кое-как что-то выходит. И Арс мажет влажной головкой по губам, вынуждая забыть к чертовой матери и о неудобной позе, и о том, где они сейчас вообще находятся. Антон облизывается жадно, чувствуя чужую смазку на губах, высовывает кончик языка, желая коснуться хотя бы так. Но ему и этого не позволяют, сжимая руку на голове сильнее. И от этой недостаточности вкупе с возбуждением мышцы почти сводит, собственный член в расслабленной руке чуть дёргается, будто бы напоминая о себе. Арсений кончает всего за пару движений. В основном в рот, но попадает и на губы. Сглатывая, Антон уже почти себя не осознаёт. Двигается вновь порывисто, усаживается на место, затем упирается головой куда-то в Арса и сжимает ткань чужой толстовки в зубах лишь бы не застонать. Не стоит укладывающемуся Серёже за стенкой устраивать незапланированную моральную травму. Его ломает в оргазме. Он кончает куда-то себе в руку, однако умудряется измарать и свои, и чужие брюки. А потом обмякает, где-то на грани сознания отмечая, что наушник-то из уха выпал. Закрывает глаза и медленно выдыхает. — Блядь… Ему в руки суют жёсткое рждешное полотенце, а большим пальцем правой руки, на которую он ещё недавно так жадно пялился, вытирают остатки спермы из уголка губ. Арсений усаживается рядом, суетливо приводит себя в порядок, прижимается боком и ждёт, пока Антон в каком-то послеоргазменном тупняке пытается совладать со своими руками и штанами. — Ты в порядке? Антон кивает, не находя в себе сил на полноценный ответ, но тут же ухмыляется сдавленно. Затем находит своей ладонью чужую и переплетает пальцы. А Арсений тянет его за ворот, заставляя повернуться к себе, и целует влажно, чтобы затем тут же прижаться губами к щеке и отпустить. — Точно всё в порядке? — Да, — уже уверенно заявляет Антон. Но вдруг чувствует, как внутри в безмятежности удовлетворенного желания зарождается какое-то нездоровое веселье. И не сдержавшись, тихо хихикает. — Ты чего? — крепче сжимает ладонь Арсений. Антон оборачивается на него, прижимает свободную руку ко рту, но это не помогает сдержать смех. И он смеётся уже почти в голос, прикрываясь кулаком. — Антон? — Я… Прости… Сейчас, — смех не даёт внятно сформулировать мысль, сотрясая всё тело. — Просто… Арс, это самое нездоровое чем мы занимались… — Что? Я… — Арсений озабоченно хмурится, явно пытаясь разобраться в причинах столь странного припадка веселья. — Я… — Антон выдыхает, пытаясь прийти в себя и перестать наконец-то ржать, — я только что подрочил на собственные стоны… И на тебя… А в это время, бля… В это время меньше чем в двадцати сантиметрах от меня… лежал Матвиенко. На последнем слове он не выдерживает и вновь начинает ржать в голос. — Это, Арс, официально самая нездоровая хуйня… Арсений смотрит на него как на полоумного, но плечом Антон чувствует, как тот тоже начинает сдавленно подхихикивать в себя. — Я буквально в определённый момент был ближе к нему, чем к тебе, — тянет он, утыкаясь куда-то в Арсения. — Как мне теперь с этим жить? — Как ему с этим жить? А? Об этом ты не подумал? — Ну, то чего он не узнает, не сможет ему навредить… Антон поднимает голову, всё ещё глупо улыбаясь, смотрит на Арса и выдаёт на выдохе: — А ещё я тебя люблю. Но это просто, вдруг ты забыл. — Я тебя тоже люблю, дурачина ты бестолковая.