don't make me dream of you

«All night long ‘Cause I’ll keep you so turned on So now no more games come through Don’t make me dream of you … Don’t make me don't make me Don’t make me dream of you» 청하 — Dream of You

      Сону больше не пишет. И, казалось бы, должно стать как-то проще. Но нет.       Сонхун всё ещё слушает его песню, хоть раз в день. Исключительно для чистоты души. Раз в час или два смотрит на их диалог в Kakao и открывает профиль Сону, чтобы полистать фотки. За неделю он дважды покупает вишнёвую колу. И считает, что это просто унизительно. Буквально самое дно. Но Сонхун уже не сомневается в том, что пробьёт и его. Потому что, кажется, у него биполярочка.       Это всё чем-то напоминает период дикой влюблённости. Обычно такое бывает в первые пару месяцев, когда родственные души только находят друг друга и примагничиваются силой своей любви. Сонхун отлично помнит, как наблюдал что-то такое у хёна, после того как у него появилась метка. Хён прямо подпрыгивал каждый раз, когда они сидели вместе с парнями, а на его телефоне высвечивался входящий звонок от мелкого. Или как он не мог ни на секунду заткнуться и перестать рассказывать о том, как Чонвон дышит, и это, мол, прекрасное невиданное чудо. В дорамах персонажи тоже ведут себя очень похоже. Только есть небольшая, но ключевая разница: Хён и Чонвон родственные души, Сонхун и Сону же больше напоминают незнакомцев, от которых Вселенная чего-то ожидает. Всё было бы значительно проще, если бы она с самого начала без лишней драмы нарисовала им метки на коже.       Они всё так же пересекаются в коридорах и бегло здороваются. И хоть Сону больше не цепляется за эту призрачную возможность поговорить, Сонхун всё равно видит в его глазах какой-то отблеск надежды. И каждый раз словно новая доза сумасшествия неконтролируемо вбрасывается в кровь.       Чтобы не поехать кукухой, Сонхун тренируется ещё больше и учится ещё усерднее, но получается настолько же плохо, насколько красиво его тетрадь с лекциями исписана почерком Сону. Когда он видит эти ровные буквы, его рука сама тянется к телефону, чтобы порвать шаблон и первым написать своё безэмоциональное: «Привет».       Он понимает, что хочет. И понимает, что не должен. И это дэдлок.       Как вы уже догадываетесь, в конце следующей недели Сонхун встречается с друзьями, и они снова пьют. На этот раз их только трое, потому что у хёна и Чонвона другие планы, и, если честно, Сонхун совсем не хочет знать, какие именно. Когда он приезжает в клуб, Чонсон и Джеюн уже сидят за барной стойкой. Тот, который Пак, жалуется на свою нелёгкую жизнь; тот, который Шим, хихикает, закидываясь шотами. Никто из них ни слова не говорит о Ким Сону. И Сонхун вроде бы должен этому радоваться, но чувствует себя так, словно сам готов говорить о Сону при первой же возможности.       Лёгкое постукивание по плечу заставляет вздрогнуть и даже как-то отрезвляет после третьей стопки, удивлённые мурашки бегут вниз по спине. Хотя не то чтобы Сонхун сильно пьян, три стопки — это разогрев, но всё равно.       — Ты Пак Сонхун?       Это оказывается незнакомая девушка, очень миниатюрная — если учитывать, что он сидит на высоком барном стуле, она всё равно немного ниже уровня его глаз. У неё длинные ухоженные волосы и яркие стрелки на веках, одета она в чёрное платье. В целом Сонхун уверен, что забудет её лицо через минуту.       — Да, — он кивает, а она тут же протягивает ему блокнот и ручку.       — Можно автограф?       Чонсон и Джеюн замолкают. Сонхун расписывается и приглушённо слышит, как хихикают подруги девушки у той за спиной. Наверное, делают они это достаточно громко, но музыка сильно их заглушает.       — Держи.       Он рассчитывает, что теперь девушка уйдёт, но она продолжает смотреть на него. Ну, а как вы знаете, Сонхун совсем не мастер поддерживать и тем более начинать беседу.       — Я тоже занимаюсь фигурным катанием, — вдруг сообщает она, смущённо улыбаясь.       — Круто… — запинается он и чувствует, как Чонсон несильно толкает его коленом под столом. Видимо, друг так пытается подать сигнал к действию.       — Было бы здорово пообщаться с тобой. Я бы хотела узнать про твои тренировки и… — она немного теряется, не получив никакой реакции в ответ, поэтому быстро переходит к главному: — У нас с подругами забронирован столик. Может быть, вы с друзьями присоединитесь?       Сонхун хочет сказать: «Нет», но проблема в том, что Чонсон уже громко сказал: «Да».       Именно так они оказываются сидящими на кожаных диванчиках в компании незнакомых девушек. И, в общем, всё вполне нормально, Джеюн и Чонсон берут инициативу в свои руки, начиная непринуждённую беседу, все знакомятся и разбиваются на пары по интересам. Девушку-фигуристку зовут Соён, она старше Сонхуна на один год, то есть формально является его нуной, но в фигурном катании не так долго, и, конечно же, любитель, а не профессионал.       — Ты больше не выступаешь? Ушёл из спорта?       — Да.       — Почему? Я думала, что ты обязательно поедешь на Олимпиаду.       — Ах, — Сонхун неловко посмеивается и врёт: — Я понял, что это не моё.       — Жаль, мне так нравился тройной тулуп в твоём исполнении…       Их беседа начинается с обсуждения тулупа, а затем перетекает куда-то в неведомые дали…       Сонхун не особо понимает, как именно они начинают целоваться. Просто она сидит близко, от её волос приятно пахнет парфюмом, а у него немного кружится голова после шота с еловой настойкой. На самом деле, всё чисто ради науки. Ему жизненно необходимо закрепить всю прочитанную теорию на практике. Потому что в прошлый раз где-то в самом начале процесса у него напрочь отключился мозг, и он мало что понял. В этот раз он целуется осознанно. Мысли не разлетаются в панике по всей черепной коробке. Он вполне способен контролировать свой пульс, его дыхание достаточно ровное. Губы скользят по губам, и теперь Сонхун понимает, почему его друзья так рекламировали поцелуи. Только вот кроме приятного ощущения нет ничего, пустота. Если сравнивать с первым поцелуем, то выходит как-то механически. Нет-нет, в целом ему очень даже нравится, нравится, как чуть скручивает живот, когда тонкие пальцы зарываются в его волосы и гладят по затылку, нравится ощущение чужого тела так близко, нравится мягкое дыхание на губах. Но чего-то не хватает. Он хочет, чтобы его снова накрыло цунами, но в душе безразличный штиль.       Неожиданно звонкие нотки пробивают всё тело током, и это на двести двадцать вольт мощнее того, что заставляют его чувствовать губы Соён, ласкающие его шею. Сонхун словно ведомый слуховой галлюцинацией, поворачивает голову, чтобы понять, что этот голос ему ничуть не мерещится.       Может быть, Ким Сону вживил ему куда-то датчик слежения? Потому что другого объяснения у Сонхуна нет.       Он смотрит на человека, вошедшего в зал. В следующее мгновение Сону поворачивает голову и бросает взгляд в сторону Сонхуна. И, когда они наконец смотрят друг другу в глаза, мир схлопывается. Только этого достаточно, чтобы сердце начало качать кровь настолько истерично, словно жизни Сонхуна грозит смертельная опасность, и ему срочно надо спасаться любым доступным (или нет) способом. Улыбка замирает у Сону на губах, а глаза чуть расширяются в удивлении. Кажется, он отлично понимает, что происходит. Особенно после того, как Соён снова ловит пальцами отвлёкшегося Сонхуна за подбородок и втягивает в поцелуй. Автоматически отвечая, Сонхун не отводит глаз от Ким Сону, который, только появившись, сразу же ломает всю его теорию, выстраиваемую бессонными ночами.       Какая-то девушка стучит замершего Сону по плечу и зовёт за собой. Сонхун смутно припоминает её лицо и лица ещё нескольких ребят рядом, потому что прежде видел Сону в их компании, кажется, в универе, из чего напрашивается очевидный вывод, что, скорее всего, они учатся вместе. Странно, что Сонхун вообще думает об этом прямо сейчас, когда симпатичная девушка почти забирается ему на колени. Он честно хочет хоть что-нибудь почувствовать к ней, но не может. Из всех ощущений остаётся только разочарование, остальные полностью растворяются.       — Если вдруг у меня тоже не будет родственной души, может быть, мы сможем встретиться снова? — мурлычет она ему на ухо, а затем пишет свой KakaoId на тыльной стороне ладони той же самой ручкой, которой ранее он нацарапал автограф в её блокноте. Но сердце Сонхуна даже не ёкает. Он пьян, и единственное, чего он хочет — это Ким Сону. Снова. Но выбравшись из её объятий, он бессовестно лжёт, что хочет подышать свежим воздухом.       Музыка гремит в ушах. Сонхун опять у барной стойки. Залпом вливает в себя текилу и закусывает долькой лайма. Для ясности мысли. И чувствует эстетическое наслаждение, представляя, как было бы, наверное, офигено пить её прямо с живота Сону. Он видел такое в дурацких романтических комедиях, и его всегда передёргивало, но сейчас Сонхун вдруг думает, что если это будет с Сону, то он очень даже готов попробовать.       Откинув волосы назад, он смотрит на своё искушение, что вьётся на танцполе. Сону вряд ли может увидеть Сонхуна, стоящего в углу, словно в укрытии, зато сам он как на ладони. Он веселится с друзьями, хоть Сонхун и уверен, что после увиденного улыбка его немного фальшивая. На нём чёрно-белая рубашка с тигровым принтом и бл*дские, обтягивающие бёдра, тёмные джинсы. Если бы Сонхун мог, он бы точно запретил Сону так одеваться, а может быть, даже выходить из дома или — в перспективе — покидать его постель. Он бы посадил Ким Сону под замок подальше от чужих глаз. И держал бы взаперти, пока у того не развился бы стокгольмский синдром.       Бармен жестом спрашивает, налить ли ему ещё, но Сонхун отказывается, потому что чувствует: ещё рюмка — и точно можно сойти с ума. А он и так уже считает себя достаточно отвратительным. Он ненавидит Сону за то, что начинает мечтать о таких безумных вещах.       Трек сменяется следующим. Подруга Сону, кажется, показывает, что ей нужно отойти, и исчезает в толпе. Когда тот остаётся один, Сонхун с трудом сдерживается, чтобы не поддаться соблазну и не подойти. Его ломает, пальцы барабанят по барной стойке. И он уже собирается отвернуться и уйти в надежде сохранить остатки благоразумия, когда вдруг замечает рядом с Сону незнакомого парня. Слишком, запредельно близко. Это не нравится ни ему, ни Сону. И то, как парень распускает руки, в корне меняет планы.       Сонхун сам не понимает, успел ли он резко протрезветь или, наоборот, пьян настолько, чтобы быть вменяемым и предельно смелым одновременно. Он выходит на танцпол, обходит несколько танцующих парочек и приближается к Сону со спины. Рука тут же ловит его, обхватив поперёк живота и утягивая в объятья, а губы кратко припечатывают поцелуй за ухом, заставляя удивлённо охнуть.       — Детка, прости, если заставил тебя ждать, — говорит он достаточно громко, специально перекрикивая музыку, и прижимает Сону ещё ближе. — Не скучал без меня?       И на секунду кажется, что им не нужны парные метки, чтобы понимать друг друга без лишних слов. Потому что Сону сразу узнаёт его и расслабляется, откидывает голову назад Сонхуну на плечо так естественно, словно делает это каждый день, а пальцы скользят по обнявшей его руке, оставляя после себя искры, и накрывают ладонь. Сонхун наклоняется ближе и носом зарывается куда-то в шею Сону, чтобы сделать глубокий вдох и улететь в другой мир. Потому что Сону пахнет сладко и нежно, совсем не так приторно, как Соён, и есть вероятность, что Сонхун больше его не отпустит, пока не надышится, то есть никогда. В это мгновение для всего мира со стороны они, возможно, выглядят как самая настоящая пара.       Когда Сонхун открывает глаза, навязчивого парня и след простыл.       — Не оставайся в клубе один, если не хочешь, чтобы этим воспользовались, — говорит он Сону в ухо и ослабляет хватку рук, позволяя развернуться к себе лицом. Сону слишком близко, настолько, что Сонхуна размазывает, стоит услышать:       — Спасибо.       Плевать на его благодарность. В мерцающих огнях лицо Сону — произведение искусства. Это единственная мысль в голове, которая кометой порождает другую, обжигая дыхательные пути.       — Потанцуй со мной.       Сону смотрит на него чуть растерянно, закусывая краешек нижней губы.       — Хён, ты пьяный? — спрашивает он, видимо, удивлённый столь сомнительной просьбой.       — Да, — отрицать бессмысленно.       Лисьи глаза так глубоки, словно не имеют дна, и если очень долго смотреть в них, то можно сдохнуть. Но Сонхун, кажется, уже и не против. Теперь он на всё согласен. Кто он такой, чтобы не любоваться ими? Даже если они высосут из него душу.       Ещё неделю назад он так яростно повторял себе, что ему это не нужно. А теперь Сонхун не понимает, что с ним происходит. Кажется, он решил сдаться. На сегодня. Это завтра, на трезвую голову, он обязательно постарается найти новые отговорки. А пока пальцы Сону скользят по его рукам выше, к плечам, и он лишь жалеет, что одет в рубашку с длинными рукавами и не может ощутить эти прикосновения прямо на коже. Когда пальцы замирают на задней стороне его шеи, мир схлопывается во второй раз. Бёдра к бёдрам — очень близко. Сонхун ловит ладонями приятную дрожь тела рядом и оставляет их на верхней части бёдер Сону, словно это их законное место. И если бы он мог поцеловать Сону, он бы сделал это прямо сейчас. Сменяется трек. Все слова этой злосчастной песни на подкорке мозга. Он чувствует их смысл каждой клеткой своего тела. И назад пути нет.       Может быть, Ким Сону всё же сжалится и больше не будет вынуждать мечтать о том, о чём Сонхун и не должен? Потому что это нечестно. Потому что мечтать о том, чего у тебя не может быть, слишком больно. И Сонхун явно мазохист, раз теперь готов сесть на эту иглу добровольно. И если Ким Сону превратится в его несбыточную мечту, он точно наложит на себя руки.       В мерцающих огнях Сонхун чувствует, как умирает и воскресает вновь.       Они танцуют мимо долбящего ритма, пока не стихает последний бит. Отчаянье давит на горло. Это настоящее эмоциональное насилие. Фаза принятия через отрицание. Возможно, он проклят. «Пожалуйста, не превращайся в мою мечту». Сонхун правда готов умолять. Но вместо этого он спрашивает:       — Хочешь выпить со мной?       От понимающего взгляда бармена ни капельки не легче. У Сонхуна снова два шота, у Сону — сладкий коктейль «Текила Санрайз». Они сидят на высоких стульях, и по позе Сону Сонхун сразу понимает, что тот сидит на таком впервые.       — Не бойся, ты не упадёшь, — заверяет он. — Хочешь я поставлю руку на спинку? — на самом деле, это слишком явный предлог, чтобы сидеть ближе, но Сону кивает.       Беседа на удивление такая лёгкая. Градус хорошо развязывает язык. Тело расслаблено, только сердце всё ещё дёргается. Но Сонхун медленно привыкает к этому ощущению.       — Хён, почему ты бросил фигурное катание? — в какой-то момент спрашивает Сону. И этот вопрос всегда немного ставит в тупик, потому что Сонхун ещё ни разу не отвечал на него честно. Но сейчас впервые озвучивает настоящую причину.       — Потому что я не Юдзуру Ханю [1].       Правда в том, что он даже не верит в то, что смог бы попасть на Олимпиаду. Сколько бы ни тренировался, сколько бы ни убивался на льду, он знает, что его физические способности достигли своего предела.       — Но у тебя ведь было много побед…       — Их недостаточно.       Сону заглядывает ему в лицо и чуть хмурится.       — Тогда почему ты решил стать тренером? — спрашивает он с неподдельным интересом. И если прежде это отпугивало, то теперь располагает к себе ещё больше.       — Потому что мои ученики могут добиться большего, чем я, — признаётся Сонхун. И пусть это прозвучит для кого-то как отговорка неудачника, он действительно верит, что это правильное решение.       — Тогда я приведу к тебе всех своих детей, — смеётся Сону, подпирает щёку, пока бармен повторяет ему коктейль, и добавляет, смешно наморщив нос: — Из моего будущего детского сада, конечно же.       Улыбка Сону — это нечто незаконное. Его природное очарование бьёт через край. Ну, или Сонхуну всего лишь надо прекратить так много и часто пить.       — Почему ты решил поступить на факультет дошкольного образования? — спрашивает он, чтобы как-то отвлечься от неопознанных желаний, обуревающих его.       — Не знаю… — задумчиво тянет Сону и отпивает немного коктейля, обхватив трубочку губами. В целом отвлекаться получается так себе. На твёрдую четвёрку из десяти. Но Сонхун хвалит себя даже за такой прогресс. — Я ещё не до конца понял, чем хочу заниматься в будущем, но… Мне нравится проводить время с детьми. Я очень хочу защищать их.       — Тогда не лучше было бы стать педиатром или следователем по делам несовершеннолетних? — дразнит Сонхун, покручивая пальцами пустую рюмку. И ему тут же прилетает мягкий шлепок по плечу.       — Хочешь сказать, что воспитатели не так важны?       Сложно сдержать смех, когда Сону надувает губы и выглядит ещё милее, чем когда старается понравиться окружающим специально. Что ж, это отличный повод дразнить его каждый день.       — А как ты собираешься защищать их, когда станешь воспитателем?       — Буду помогать им отстаивать их детские мечты. У тебя, хён, ведь тоже в детстве была мечта?       Сонхун помнит, как держал эту мечту в своих руках. И как она разлетелась осколками бокового стекла автобуса. Он морщится, откусывая половину ломтика лайма.       — Не-а, я почти ничего не помню о своём детстве, — врёт так же легко, как и обычно.       — Значит, у тебя был плохой воспитатель, — заключает Сону, тем самым подтверждая свою теорию. Совсем не хочется её опровергать.       — А ты был бы хорошим?       — Ты сомневаешься в моих способностях? — он театрально оскорбляется, прижав руку к груди, и Сонхун смеётся, а затем снова принимается дразниться.       — Мама говорит, я был очень непослушным ребёнком. Ты бы точно не справился.       — Почему это? Справился бы.       — Что… смог бы сделать меня послушным? — хмыкает Сонхун, и в следующий раз, когда кто-то из его друзей-придурков скажет: «Я никогда ни с кем не флиртовал…», кажется, ему придётся выпить.       — Думаю, я и сейчас смогу, — Сону улыбается, не размыкая губ, и от его взгляда пересыхает во рту. — Никогда не поздно попробовать.       Счёт 2:2. Сонхун мысленно благодарит бармена за то, что тот снова появляется рядом, уточняя, не налить ли ещё. Потому что кто знает, что было бы, если бы они с Сону продолжили смотреть друг на друга вот так. Да, именно так. Сонхун бы точно поцеловал его и рухнул в пропасть. А он ещё не готов к падению.       В какой-то момент, кажется, после четвертого коктейля, когда Сону едва не вырубается прямо за барной стойкой, Сонхун понимает, что младший не особо умеет пить. Возможно, он даже не ходит по клубам и сегодня оказался здесь по волшебному стечению обстоятельств. А может быть, во всём снова виноват Шим Джеюн. Это не будет чем-то удивительным.       Кстати, о придурошных друзьях Пак Сонхуна. Ещё одна удивительная особенность: стоит лишь вспомнить о них, и они тут же появляются будто из-под земли. God bless them.       — Эй, ты что, споил Сону? — задорно подмечает Чонсон, со спины навалившись Сонхуну на плечи.       — Разве я виноват в том, что он не умеет пить? Я, вообще-то, выпил раза в два больше и, как видишь, даже сижу ровно. А вы куда?       — Меня водитель ждёт. А Джеюн — ленивая задница, поэтому едет со мной, — отвечает друг, что-то проверяя в телефоне.       — Подождите, давайте отвезём Сону, пока он тут не отключился, — впадает в панику Сонхун. И по хитрому взгляду Чонсона понимает, что не зря.       — Ох, ну, мы все не влезем, в машине есть место только для двоих.       — Чего это вдруг? У тебя же огромная тачка! — это настолько очевидная ложь, что бесит неимоверно.       — Да я сегодня на другой… — отмахивается Чонсон. — Так что оставляем малыша на тебя. Ты же тоже живешь в общежитии. Вот и доведёшь его, там недалеко.       — Всё... нормально… — бубнит Сону заплетающимся языком, не поднимая головы. — Я сам... Я вызову такси.       Джеюн бодро хлопает Сонхуна по другому плечу и, наклонившись, шепчет в самое ухо:       — Давай же, будь джентльменом.       И, отстранившись, заговорщицки подмигивает. Сонхун переводит это как: «Смирись и терпи». Он даже не уверен в том, что Сону сможет стоять на ногах, а его друзья, легкомысленно помахав на прощание, поспешно удаляются. Вам уже известно, что они полные придурки, и иногда Сонхун их ненавидит.       — Ты как? — он осторожно гладит Сону по плечу. — Встать сможешь?       Тот открывает свои лисьи глаза и смотрит немного затуманенным взглядом.       — Нормально… да…       Но Сонхун на всякий случай придерживает Сону, когда тот спрыгивает со стула на пол, потому что его и правда немного ведёт в сторону, скорее всего, из-за лёгкого головокружения. Сонхун держит крепко и не думает отпускать. Он расплачивается за напитки картой, заказывает такси через приложение и выводит Сону на улицу. Майский ночной зной ударяет в лицо, и Сонхун очень жалеет, что не взял с собой вентилятор. Ещё и Сону жмётся ближе, горячий (во всех смыслах), как обогреватель.       Таксист косится на них с неодобрением — а кому нравится развозить нетрезвые парочки после клубов? Сонхун неловко поджимает губы, когда вместе с Сону усаживается на заднее сиденье. Вообще-то, он очень хотел бы сесть вперёд, потому что там намного безопаснее для его ментального здоровья, но не вышло — Сону, как липучка, потянул его назад. А теперь его голова перекатывается по плечу Сонхуна каждый раз, когда машину потрясывает, а пальцы цепко сжимают его локоть, стоит машине вильнуть на очередном повороте. Ночные дороги почти пусты. Но Сонхун готов поспорить, что их такси едет раза в три медленнее, чем могло бы. И это пытка. Потому что сладкий парфюм травит ему лёгкие и дурманит сильнее растекающегося в крови алкоголя. Ему ни в коем случае нельзя знать, что это за запах, иначе он зальёт им все свои вещи.       На пороге общежития Сонхун почти с облегчением выдыхает. После поездки в такси Сону, кажется, немного протрезвел и вполне способен удерживаться в вертикальном положении. Сонхун провожает его до нужного корпуса и уже собирается попрощаться, но его останавливает негромкий вымученный стон.       — Что такое?       Сону тяжело вздыхает и хлопает себя по щекам.       — Хён, ты можешь… довести меня до комнаты? — лисьи глаза смотрят с мольбой. — Вдруг я упаду на лестнице, а мне на третий этаж…       — Лифт?       — Сломался ещё вчера…       Вселенная точно испытывает его на прочность, закаляя со всех сторон.       Они поднимаются по лестнице, и Сонхун благодарит небеса за то, что Сону не живёт выше, потому что даже после тренировок в зале или на катке он никогда не чувствовал себя таким усталым. Хотя на них он, конечно же, всегда трезвый. И там нет никакого Ким Сону, чтобы провоцировать тахикардию.       Этот бесконечный, безумный и местами дикий вечер наконец близится к своему логическому завершению, когда они подходят к нужной двери. Всё вроде бы как и должно быть, но всё равно не так, словно чего-то не хватает, и разочарованность скручивается в низу живота неприятной спиралью. Через несколько мгновений Сону скроется за дверью, и Сонхун должен бы радоваться, потому что бес, шепчущий ему на ухо всякие гадости, наконец успокоится. Но он невольно хмурится, оттого что так и не сделал самого главного.       Когда Сону оборачивается, чтобы, видимо, попрощаться, и когда их взгляды встречаются, Сонхун понимает, что сделает это прямо сейчас. Завтра он будет оправдываться тем, что был пьян... Ну что же, это будет завтра.       Два шага, и они снова настолько близко, что просто невыносимо. И в первый раз в жизни он посылает нах*й все свои бесполезные моральные принципы, прижимая Сону к так и не открытой двери. Лисьи глаза сияют мириадами звёзд — уже давно угасших, пока ещё живых и ещё не рождённых.       Ему бы всего лишь проверить. Понять, был ли в теории хоть какой-то смысл, или он всё же где-то просчитался. Нужна ли с Ким Сону вообще какая-то теория или важна только практика? Сону ошарашено моргает. Сонхун и сам не верит в то, что делает, когда их губы снова соединяются, как идеально совпадающие части паззла.       В голове взрывается воем сирена. Стоп-кран сломан. Тормоз выбит. Код красный. Вся его нервная система возбуждена до предела.       Рот Сону такой податливый. Встречает вкусом апельсина. Тёплый и вязкий. И чёрт… Сонхун никогда в жизни не чувствовал себя настолько голодным.       — Ты целовался с той девушкой… — тихий шёпот скользит между губ, прерывая на глоток воздуха. Совесть злорадно усмехается, издевательски похлопав по плечу. Сонхун хочет, чтобы она заткнулась, но всё, на что он способен — это пустое оправдание.       — Это ничего не значило…       Сону впивается в его рот кратко, но жадно.       — А это значит?       Лисьи глаза стреляют прямо в сердце навылет. Стон громче любого «Да». Это не штиль и не цунами…       Это пожар. Пожар, в котором Сонхун не прочь сгореть заживо.       Что там говорят про бабочек в животе? Где они? У него тут внутри некормленое животное, которое ловит запястье Сону и заводит эту руку наверх, прижимая к двери. Теперь, когда их тела снова впечатаны друг в друга, голод накрывает с новой силой. Ведомый инстинктом, Сонхун пробует шею Сону на вкус.       Пульс в сонной артерии бьётся так быстро, он чувствует его под своими губами. Сону почти не дышит, только негромко скулит от каждого поцелуя по изгибу шеи, а его ноги дрожат, прижатые к двери ногами Сонхуна. И он ластится, пытаясь стать ещё ближе.       Воздух толчком выходит из лёгких, когда колено ведёт по внутренней стороне бедра Сонхуна наверх. Это, видимо, следующий уровень. Игра без сохранения. Сонхун от удивления подаётся назад, чтобы найти в лисьих глазах подсказки. И сразу минус одна жизнь. Потому что в них ловушка-капкан.       Пухлые губы поцелуями обжигают Сонхуну кожу по линии челюсти. Когда Сону ловит его за шею и тянет к себе, заставляя наклониться ближе, а пальцы соскальзывают ниже, чтобы расстегнуть пуговицу рубашки, открывая больший доступ к шее, остаётся разве что как-то зацепиться за дверь. Сонхун уверен, что после такого не выживают.       Он выпускает руку Сону и тут же чувствует, как она скользит вдоль позвоночника вниз. Словно спичка, распаляет пламя ещё сильнее. Ему физически больно отстранять Сону от своей шеи, но так надо. Пока губы не остыли.       Сону целует немного дико. И нежно, и жёстко одновременно. И от этого контраста Сонхуна опять размазывает. Запуская систему самоуничтожения. Если бы Сонхуну сказали, что ему остаётся жить две с половиной минуты, он бы без колебаний решил провести их у Сону во рту.       — Это что, Пак Сонхун?..       — Да тихо ты…       Слышен удивлённый шёпот, и две пары ног быстро шуршат мимо них по коридору. Сонхун открывает глаза и прижимается лбом к горячему лбу Сону, расфокусировано разглядывая его затуманенные глаза и глубоко дыша. Когда он смотрит на зацелованные им до красноты губы, ему вдруг кажется, что это лучшее достижение за всю его жизнь. Остальные победы и рядом не стояли.       Но вдруг Сону осторожно, но уверено давит ему на плечи, вынуждая сделать шаг назад. От вида его пылающих щёк горят трахеи. Сонхун пытается отдышаться, но звук кодового замка возвращает к жизни, вырывая из плена головокружительной одержимости.       — Спасибо, хён, но до кровати я дойду сам.       Сонхун убирает руки, разрывая объятья, потому что должен, и позволяет Сону проскользнуть за дверь. Когда она закрывается прямо у него перед носом, он понимает, что точно проклят. И имя этому проклятью — Ким Сону.