don't make me dream of you

«Is this love? Really love? I need to know, need to know 'Cause I've never been this close Is this love, is this love? Really love, really love?» James Arthur — Is this love?

      На этот раз они в баре. И да, Чонвона сюда всегда проводят благодаря его щенячьим глазкам и связям Пак Чонсона. Пьёт мелкий колу, потому что после прошлого раза его родители вынесли Хисыну все мозги на тему алкоголя. Ну, то есть получается, трахать Чонвона можно, а спаивать нельзя. Вот так.       Когда старший хён отворачивается, Сонхун незаметно подливает в бокал мелкому виски и понимающе подмигивает. Сам он сегодня на алкоголь сильно не налегает — нет настроения, и тоже разбавляет градус сладкой газировкой. Сону приходит последним, задержавшись на занятиях, и втискивается на диван рядом, хотя напротив есть свободное место, и Чонсон яростно буравит Сонхуна взглядом. Приходится как-то сдерживать себя. На самом деле, Сонхун старается делать это всю последнюю неделю. Получается через раз, конечно, потому что вид губ Сону уже систематически вызывает головокружение и кислородное голодание. Но в сравнении с прошлой статистикой, на этот раз Сонхун прямо очень-очень старается не падать в омут с головой. Хотя бы не с первой минуты. Он даже держит руки на столе. На всякий случай. Чтобы не искушать себя.       В какой-то момент Чонвон и Хисын уходят в уборную, и в принципе будет неудивительно, если они вернутся оттуда нескоро. Чонсон флиртует с официантом в надежде выловить подходящий момент, прикоснуться к нему как бы невзначай и выяснить, появится ли у них парная метка. Джеюн пьёт пиво и так же, как и сам Сонхун, поглядывает на плазменный телек, где транслируют повтор матча Лиги Чемпионов.       — Хён? Сонхуни-хён? Пак Сонхун!        Сонхун вздрагивает, отлипает от телевизора и поворачивается к Сону, чтобы узнать, в чём дело, но слова растворяются под пухлыми губами. Поцелуй такой напористый, уносит сразу, и Сонхун сдаётся без единого вдоха, позволяя притянуть себя за шею ближе. Взгляд скользит по дивану напротив — он понимает, что упустил момент, когда они с Сону остались одни, и послушно открывает рот, отдав инициативу в чужие руки. Ну, или губы.       Мята приятно покалывает язык, а следом в рот скользит леденец. Сонхун чувствует довольную улыбку Сону под своими губами.       — Я делаю вид, что я ничего не вижу, — голос Чонвона заставляет распахнуть глаза и быстро отстраниться, потому что остальные только что вернулись. — Можно я только телефон возьму со стола? Мне звонят.       А Чонсон, сев напротив, пытается убить взглядом, Сонхун в этом просто уверен. Жаль, что ему совсем не жаль. Он лишь загоняет леденец под язык и смотрит в сторону, изо всех сил пытаясь скрыть улыбку. Мятный вкус переворачивает его мир вверх дном.       Большую часть вечера они играют в карточную настолку и ведут счёт, а в качестве проигрыша Хисын платит за всё, что было заказано. Ближе к полуночи друзья наконец расходятся, и Сону предлагает поехать на метро, чтобы не тратить деньги на такси, раз уж они с Сонхуном оба почти трезвые. В вагоне шумно, так что особо не проговорить. Хотя Сонхун не уверен, что они разговаривали бы, будучи в такси. Сначала они стоят у дверей, потому что все места заняты, хоть и не особо людно, но после пересадки на свою линию заскакивают в полупустой поезд и садятся. Всё это время Сонхун почти чувствует, как пальцы Сону порхают рядом с его кистью и безумно хочет схватить их и сжать, но его выдержки хватает ровно на то, чтобы не делать такие вот глупости.       Они бредут по улице почти бок о бок. Сердце томно подпрыгивает в такт неторопливым шагам, и совсем не хочется никуда спешить. Сонхун всё ещё думает о том, как было бы круто сжимать лисью лапку в своей. Ведь он уже знает, что их руки отлично дополняют друг друга. Пусть он и не любит, когда кто-то слишком близко, не любит обниматься и тем более держаться с кем-то за руки, но если это Сону, то он готов, он очень даже «за», он будет добровольцем.       — Хён? — прерывается тягучее молчание.       — Ммм? — Сонхун поворачивает голову, чтобы взглянуть на Сону, только вот тот смотрит себе под ноги, а улыбка на его губах больше напоминает попытку держать лицо, нежели ту, что наполнена искренней жизнью.       — Хён, тебе надоело? — спрашивает он, и голос чуть надламывается в конце фразы, выворачивая вопрос наизнанку и загоняя в тупик. Сонхун любит, когда люди говорят прямо. Например, как Чонсон, хоть порой это и бесит.       — Что именно? Я не понимаю тебя.       Сону замирает, и приходится остановиться следом. Сонхун хочет найти в лисьих глазах хоть одну подсказку, но те почти исчезают в тени резкого контраста ночного мрака и жёлтого света фонаря.       — Я тебе надоел?       То, как Сону это произносит, бьёт под дых. И Сонхуна срывает вниз с высоты, на которой он парил, мечтая о лисьей лапке.       — Почему ты вдруг так решил? — паника без предупреждения набрасывается со спины, цепкими когтями впиваясь в плечи. Сонхун не знает, куда деть руки, лишь бы те не начали дрожать. Если бы у него была толстовка или кожанка, он бы мог спрятать их в карманы, но на нём лишь рубашка цвета хаки и обтягивающие ноги драные джинсы, в которые особо ничего не запихнёшь, даже ключи, только если телефон в задний карман.       Сону растерянно пожимает плечами и поднимает взгляд.       — Ты перестал обращать на меня внимание, постоянно в своих мыслях. Уже несколько дней избегаешь меня в универе. Я не глупый, я всё вижу.       Сонхун хочет сказать так много, а может, так мало. Его коммуникативные навыки на нуле. Наверное, если он так и не научится произносить вслух или хотя бы правильно выражать свои чувства и мысли через действия, всё станет намного хуже. Он никогда не достучится до сердца Сону. Как и не пустит в своё.       — Я не избегаю тебя.       — Хён… Пожалуйста, не обманывай меня, — просит Сону.       И вдруг кажется Сонхуну таким беззащитным. В свете чуть мигающего над ними тусклого фонаря. И желание быть ближе распадается на два: первое — защитить его и второе — овладеть им. Эта смесь льда и пламени прожигает кровь, что аж передёргивает. Он быстро отбрасывает прочь вторую мысль, но она всё равно странным осадком оседает на дне его живота. Сонхун ещё никогда прежде не думал, что можно вот так желать сделать кого-то полностью своим.       — Всё не так, как ты думаешь. Но сейчас я не могу объяснить тебе, что происходит. Потому что я сам не понимаю. И я не хочу давать тебе напрасные надежды. Потому что не знаю, чем это закончится. Так что я подумал, что нам надо немного притормозить.       Сказав это неразборчиво, но прямо, Сонхун чувствует удавку на шее. Ещё чуть-чуть, и его вздёрнет. А Сону смотрит на него своими большими лисьими глазами, затягивая петлю ещё туже.       — Меня всё устраивает, хён, — негромко говорит он, но Сонхун всё равно слышит.       — Меня нет.       Ноги почти отрывает от земли. Ему кажется, что это его последний вдох.       — Почему?       Потому что это невыносимо, чёрт возьми! Потому что друзья выносят ему мозги! Потому что он сам на грани переосмысления всей своей осознанной жизни! Потому что ненормально задыхаться каждый раз, когда Сону настолько близко, так можно закончить на аппаратах искусственного дыхания! Потому что после каждого поцелуя мозг разжижается настолько, что невозможно думать! Потому что, если он не будет думать, он ни в чём и никогда не разберётся!       — Потому что я не хочу сделать тебе больно.       Потому что он, блин, знает, что уже делает Сону больно, и не хочет сделать ещё больнее.       Сонхун шагает ближе, завороженный горько-шоколадными глазами, как и в день их самой первой встречи. Пульс уже привычно трепыхается под кожей запястья. А лёгкие болят, потому что Сонхун снова забыл, что нужно дышать. Поймав голову Сону ладонями, он приподнимает её, разглядывая его лицо. Волосы Сону такие мягкие на кончиках его пальцев. А их разница в росте настолько идеальна, что в потенциале об этом можно написать научную диссертацию.       — Давай притормозим, ладно? — предлагает он перемирие, впервые нежно поглаживая кого-то, как ребёнка. — Рядом с тобой у меня отключается мозг, и это не есть хорошо, согласен?       Фонарь гаснет. И Сону испуганно охает. Сонхун хмыкает, опустив одну ладонь ему на шею, и гладит, потому что помнит, что Сону боится темноты. В следующее мгновение фонарь мерцает и загорается вновь, неохотно освещая переулок.       — Пойдём, уже поздно, — говорит Сонхун, шмыгнув носом (видимо, его всё же продуло под кондиционером), и убирает руки от волос Сону, когда тот едва заметно кивает.       Они продолжают путь по безлюдной улице. И их молчание лишь изредка прерывает шум проносящихся по дороге машин. Но этого достаточно. Более чем достаточно. Сонхун не помнит, чтобы когда-то прежде просто идти рядом с кем-то было настолько хорошо. Он ходил по этим переулкам от метро к общежитию уже миллиарды раз, но каждый шаг рядом с Сону особенный. Окрашивает реальность новыми цветами, о существовании которых Сонхун даже не догадывался. Встреча с Сону превратила его жизнь в такую насыщенную палитру. Он пытается дать определение каждому цвету, чтобы не захлебнуться сразу всеми. Никто и никогда не был к нему настолько близко. Ни физически, ни ментально. Рядом с Сону всё иначе. Он уже буквально циркулирует у Сонхуна в крови. Двадцать четыре на семь. Люди называют эту эмоцию влюблённостью, так? Это она и есть, не правда ли? Очень подходит под описание. Сонхун наконец пытается подобрать ей название.       — Что сегодня с освещением… — немного обеспокоенно говорит Сону, когда ещё один фонарь вдоль дороги дребезжит и гаснет.       — Может быть, где-то на линии перебои с электричеством, — Сонхун пожимает плечами, сворачивая в тёмный переулок, где сегодня, видимо, тоже вышибло все лампы.       — Хён! Стой.       Он оборачивается через плечо и смотрит на Сону, который замер под фонарём, окружённый блёклым, мерцающим светом.       — Что такое?       — Пойдём там, — просит Сону, указывая рукой на проезжую часть.       — Зачем? Так короче, — Сонхун кивает в сторону переулка. Он ходит по нему как минимум дважды в день и уже знает каждый сантиметр лучше, чем линии жизни на своих ладонях.       — Там темно и нет людей. Пойдем там, где светло.       — Сону, — из груди вырывается тягучий стон. — Да брось, тут пройти двести метров, не больше. Вон в конце свет горит, всё видно. Идём?       Он отворачивается и делает ещё один шаг, когда Сону вдруг повышает голос.       — Хён, нет!       Сонхун снова оборачивается, и ему кажется, что он видит мольбу в лисьих глазах.       — Ну, что? Я же буду рядом, тебе нечего бояться.       — Пойдём вдоль дороги, пожалуйста, хён…       Остаётся только тяжело вздохнуть, потому что сопротивляться Сону он не в силах.       — Ты такой трусишка, — бубнит он и треплет пепельные волосы быстрым прикосновением, прежде чем макушка отклоняется в сторону, пытаясь увернуться. — Честное слово, дрожишь от любого шороха.       Сону надувает губы, потому что таким замечанием явно недоволен.       — Ну, знаешь, ходить по тёмным улицам небезопасно. Тебе что, родители никогда не рассказывали про убийства в Хвасоне, или ты не знаешь об убийце из Осана? Это было всего четыре года назад, и ещё два года полиция не могла его поймать.       — Люди умирают каждый день, — бросает Сонхун довольно беспечно и тут же понимает, что зря, когда видит, как Сону вздрагивает от его слов. И сразу же сдаётся: — Ладно, хорошо. Пойдём там, где скажешь.       И смиренно следует в сторону проезжей части, уже в мыслях представляя, какой бесполезный круг им придётся навернуть.       — Если просто хочешь побыть со мной подольше, так и скажи, — дразнит он и протягивает руку. — Хочешь, возьму тебя за ручку, чтобы было не так страшно?       — Если хочешь подержать меня за руку, так и скажи, — парирует Сону, не растерявшись, но всё равно даёт Сонхуну свою лисью лапку.       — Могу и не держать, если ты не хочешь.       — Хочу.       Даже вот так препираться с Сону — это тоже что-то особенное. Его ладошка такая тёплая. Сонхун сжимает её крепче, большим пальцем поглаживая по тыльной стороне. Теперь они словно идут ещё ближе. В груди ураган. Сонхун наконец понимает, что такое дышать полной грудью. И пока до самого общежития Сону отчитывает его за пренебрежение правилами личной безопасности, он строит недовольные рожицы, а сам думает о том, что пойти длинной дорогой в целом было хорошей идеей. И хоть ему пришлось изначально уступить, что сродни проигрышу для его горделивого «я», но он всё равно чувствует себя так, словно выиграл.       Рядом с Сону он никак не может избавиться от чувства глубинной связи, словно они правда подходят друг другу на уровне ДНК, даже без меток. И пусть это лишь отчаянные фантазии, Сонхуну вдруг кажется, что, может быть, может быть, может быть… это то самое чувство, которое он втайне ждал всю свою жизнь? Напомните, как люди обычно называют его?       Сонхун думает об этом всю ночь и весь следующий день. А когда ему на долю секунды кажется, что наконец отпустило, он сталкивается с Сону в толпе студентов. Они говорят лишь пятнадцать секунд, потому что оба очень сильно опаздывают на занятия. Но Сонхун снова попадает в водоворот бесконечных мыслей и сомнений. Всё из-за лисьих глаз.       — Что такое? — спрашивает Джеюн, когда они пьют кофе в сквере при университете, сидя на ступеньках, которые ведут к факультету Сонхуна. — Ты со вчерашнего дня сам не свой. Не то чтобы ты в последнее время выглядел адекватным, но со вчера прямо… Слишком задумчивый, меня это пугает.       — Боишься, что я начну думать больше тебя в человекочасах?       Друг шлёпает его по плечу, громко стонет от столь тупой шутки и отпивает кофе.       — Говори давай. Это из-за Сону?       — Ты снова решил до меня докопаться?       — Ну, я твой друг. Докапываться до тебя, можно сказать, моя работа. Что случилось? Всё ещё мучаешься на стадии отрицания?       — У меня нет стадии отрицания, — вздыхает Сонхун и, когда друг недоверчиво щурит глаза, добавляет: — Я уже прошёл через неё.       — Вау, и какая же теперь?       — Не знаю, — пальцы нервно теребят шнурки. — Наверное, принятие. Но я не уверен, что смогу пройти её до конца.       Хотелось бы поделиться всеми суетящимися в голове мыслями с мелким. За советами в их компании всегда все ходят к Чонвону, потому что больше тупо не к кому. Но если выбирать меньшее зло из оставшихся вариантов, Джеюн, пожалуй, лучшая кандидатура. Если уж получить дельный совет не от кого, то хотя бы можно выговориться.       — Я никак не могу понять, что мне делать. Когда мы с Сону вместе, у меня отключается голова, и я чувствую себя просто прекрасно. У тебя когда-нибудь было такое? Мозг будто разжижается, в животе очень тепло и немного давит. И ты даже дышишь по-другому. Словно перед прыжком на резиновом канате. Ты никогда не чувствовал?       Джеюн качает головой, поджимая губы.       — Но когда прыгаешь, есть страховка. Ты заранее знаешь, что не разобьёшься.       В этом и проблема. Сонхун знает, что прыгает без страховки. Это как прыжок слепой веры. Одна ошибка — и разобьёшься насмерть. Как потом соскабливать с земли разбитое сердце, реально ли потом сшить его обратно по частям? Не лучше ли вообще не прыгать, если не знаешь, что внизу: бездна или всё же сработает подушка безопасности?       — Вот именно. Если бы у нас с Сону были метки, я бы точно знал, что стоит рисковать. Я бы точно знал, что могу, и что у нас есть какие-то гарантии. Я бы точно знал, как объяснить эти чувства.       — Я думаю то, что у тебя есть к нему чувства, уже значит достаточно, — хмыкает Джеюн, снова отхлёбывая кофе. — Я вот пока даже не могу представить себе, что это и как это. Я ни к кому не чувствовал ничего подобного. Чтобы там бабочки в животе, и прочая херня, — вообще-то Сонхун ни слова не сказал про бабочек. Какие, к чёрту, бабочки?! У него, скорее, минное поле: один неверный шаг — и все органы разорвёт на части. Но Сонхун не поправляет. — Но я знаю, гарантий нет ни у кого. Посмотри на моих родителей. Они всё равно разошлись, хоть у них и есть парные метки.       И это правда. Родители Джеюна не живут вместе уже давно. Со слов друга, для них это нестерпимая пытка. Но, как говорит Чонвон, вероятность всегда один к десяти. Настоящая рулетка. Даже с меткой.       — Я боюсь, что у нас всё будет не так, как должно, — признаётся Сонхун, потому что хотел бы попасть в те девяносто процентов, но уже никогда не сможет.       — Ну, у вас будет по-другому. Вот и всё.       Сонхун боится этого «по-другому» до ломоты в теле. Боится всё сделать неправильно. Боится, что утонет без ориентиров. И потянет Сону на дно следом. Он глотает кофе, чтобы вишнёвый вкус добавленного туда сиропа хоть чуть-чуть взбодрил.       — Кого-то ты мне напоминаешь… — вдруг ехидно тянет Джеюн, отставив пустой стаканчик в сторону.       — Кого же, интересно?       — Хёна, — отвечает друг и продолжает драматичный голосом, передразнивая Хисына: — О боже, что же делать! А вдруг у нас ничего не получится? А что, если я только всё испорчу? Почему у него появилась метка так рано?! А что, если я причиню ему боль? Ему нужно уделять время учёбе, я буду ему мешать. Он только в средней школе. Он ещё совсем маленький. Я его испорчу. Его родители точно не разрешат. Лучше подождать. Но я ничего не могу с собой поделать, это невыносимо, думаю о нём постоянно, вдруг я не смогу быть ему просто другом, бла-бла-бла. Помнишь, Чонсона ещё тогда вырвало от этой тягомотины.       — Чонсона вырвало, потому что он ужрался соджу в говно.       — Да. Но согласись, совпало отлично. Perfect timing.       Сонхун помнит. Это было перед выпускным хёна из старшей школы. Капец его тогда штырило — и с соджу, и без. Из-за мелкого, конечно же.       — Только вот разница в том, что хён и Чонвон родственные души, — вздыхает Сонхун. — Было объективно понятно, что у них всё в итоге получится.       — Ну, своих родственных душ у вас с Сону всё равно уже нет и не будет, — говорит Джеюн и как отрубает. — Так что не вижу разницы. Ты всё усложняешь, Сонхун. Жизнь намного проще, чем ты её видишь. Если ничего не получится, то расстанетесь. В чём проблема? Будет больно, но мы будем рядом, чтобы выпить с тобой соджу, — как вы догадываетесь, титул лучшей моральной поддержки всегда по праву принадлежал и принадлежит Джеюну (конечно же, нет). Сонхун не против его придушить. — Я вот уже задолбался ждать. Ещё год, и я начну с кем-нибудь встречаться без метки, и пох*й, что будет потом.       — Потом будет херово, — и это факт.       — Вот потом и разберусь, — отмахивается друг. — А ты можешь сделать это уже прямо сейчас и…       Он не успевает договорить, потому что напротив них на несколько ступенек ниже останавливается невысокая девушка. Сонхун видит её впервые. И вообще, у него плохая память на лица.       — Ты ведь Пак Сонхун? — спрашивает она. Её голос звучит звонко и решительно.       — Да.       Он смотрит на неё выжидающе, пытаясь предугадать ситуацию, но девушка оказывается бойкой и без промедлений спрашивает прямо:       — У вас с Ким Сону всё серьёзно или как?       Сонхун хочет выругаться, но рука Джеюна легонько похлопывает его по пояснице в успокаивающем жесте, и он сдерживается.       — А какое тебе дело? — спрашивает он максимально вежливо. И если это всё равно звучит грубо, то ему плевать.       Девушка убирает назад свои волосы, открывая шею с правой стороны, и Сонхун видит блёклую узорчатую метку у неё на коже. Он ожидает, что сейчас она заявит на него свои права, предложит себя на место Сону или позовёт на свидание. И внутренне готовится отшить её как-нибудь помягче. Но что-то идёт не по сценарию.       — Если нет, то уступи его мне, — продолжает она напористо. — Он мне нравится.       Вот так. Сонхун чувствует, как внутри него просыпается и рычит какой-то неизвестный древний зверь. И от этого ощущения как-то дико. Потому что ему кажется, что ещё две секунды, и он как минимум наорёт на эту девушку, ну, или выльет на неё остатки кофе из своего стакана.       — Почему ты говоришь это мне? — наконец озвучивает он совсем не то, что хотел бы, но лучшее при данном раскладе.       — Потому что ты его держишь.       Сонхун смотрит на неё и хочет оторвать голову. Как жаль, что женщин бить нельзя. Рука Джеюна всё ещё покоится на его пояснице.       — Ничем не могу тебе помочь, — цедит Сонхун сквозь зубы. — Скажи это Сону, если хочешь. Извини, но мы с другом тут разговариваем, так что…       Девушка стреляет в него глазами, но уходит. Сердце снова бьётся в горле. А кровь в венах ещё никогда не была настолько горячей. В плохом смысле.       — Тихо, тихо… — рядом посмеивается Джеюн, и это бесит ещё больше. — Зато смотри, можешь отдать Сону в хорошие руки.       — Ага, щас, — огрызается Сонхун, нахмурившись. — Зачем она вообще пришла ко мне? Как же это бесит, почему люди вообще считают, что могут лезть в чужую жизнь… Не видно, что Сону пока занят, или что? Пусть найдёт себе другой вариант.       — Ну… Сону милый, добрый, внимательный… — перечисляет Джеюн. — Мне продолжать? — и снова противно хихикает, как только Сонхун начинает судорожно хлебать кофе, игнорируя вопрос. — Как видишь, тебе лучше поторопиться. Кто знает, будет ли Сону ждать тебя всё то время, которое ты планируешь еб*ть мозги самому себе.       Сонхун отмахивается. На их языке жестов это означает: «Заткнись и отстань». Джеюн последний раз хлопает его по спине и убирает руку.       — Поступай как знаешь, — хмыкает друг. — В конце концов, не мне же потом с Сону встречаться. Но я скажу тебе одно. Ты веришь в любовь с первого взгляда?       — Нет.       — А я — да. Помнишь, когда вы впервые встретились в клубе? Если бы я не знал, что у тебя уже есть метка, я бы решил, что это тот самый момент. Ты просто не видел своё лицо со стороны. А я его видел. И когда потом вы танцевали, я тоже наблюдал за тобой. То, как ты смотришь на Сону, невозможно описать.       Сонхун помнит. Помнит это так ярко. До таких мелких деталей, что можно свихнуться, если описывать каждую. Он помнит, как мерцающие огоньки соскальзывали Сону на ресницы, как верхний ряд аккуратных зубов закусывал пухлую губу. Помнит растерянный взгляд лисьих глаз, в которых можно было сосчитать тысячи звёзд, но он так и не смог, раз за разом сбиваясь в самом начале.       — Я был пьяный.       — И счастливый. Мои родители никогда не смотрели так друг на друга, сколько я их знаю, кстати. Признайся уже самому себе, что говоришь одно, делаешь другое, а чувствуешь третье, Сонхун. Это не сложно.       Самое сложное дальше. Потому что мечта — это одно, жить с этой мечтой — другое, воплощать её в жизнь — третье.       — А что потом? — не то чтобы Сонхун рассчитывает на какой-то адекватный совет, но всё же не теряет надежды. Но Джеюн не Чонвон, поэтому советы у него предельно простые. Решающие проблему локально, а не глобально.       — Позови его на свидание, — друг пожимает плечами, словно всё вот так легко и просто. — Пойдешь сегодня со мной в зал? Там будет Сону, обычно у него тренировки в семь. Пригласи его после куда-нибудь.       Но Сонхун так не может. Это слишком в лоб. После того как они с Сону дышали друг другу рот в рот, у него вообще не укладывается в голове, что он сможет подойти к нему и сказать что-то вроде: «Не хочешь сходить со мной на свидание? Мы подержимся за ручки, и вот это всё». Куда люди вообще ходят на свидания и как, кстати? В голове ни одной подходящей мысли. Так что он пасует.       — Сегодня не смогу. У меня тренировка.       — Пак Сонхун, — по тону Джеюна понятно, что он догадался, что к чему. — Только не говори мне, что тебе припекло на каток… Бл*ть, какое же ты ссыкло.       Вечером Сонхун снова на льду. Для очищения кармы. Типа он не отмазывался, а ему правда очень надо! Тренер разрешает помогать детям кататься по кругу. И всё хорошо, только взгляд то и дело ищет красные цифры электронных часов, что высвечиваются на дальней стене.       Замотавшись, Сонхун снова ложится у края катка, хоть тренер и ворчит, что так можно застудить лёгкие, но сейчас это не особо важно. Холод отрезвляет. Остужает пожар неразборчивых чувств в душе.       Этот день кажется каким-то бесконечным. Сонхун думает о том, что сказал ему друг. О том, что ему совсем нечего терять, даже если сигануть без страховки, без парашюта, без инструктора, без всего. Даже если прыгать сразу насмерть. Когда веришь, что не разобьёшься, то не должно быть страшно. Правда, так делают только мазохисты и суицидники, но какая разница? Разницы нет.       Сонхун помнит, как пил текилу. Она нравится ему больше, чем виски, потому что лайм оставляет освежающее послевкусие. Нет, конечно, после виски тоже можно съесть лайм, и после соджу, но после текилы — самое то. А потом незнакомый голос вырвал его из пустоты. Сонхун никогда прежде не слышал настолько эстетичный голос. Он помнит, как тело затрясло, стоило поднять взгляд. Той самой мелкой навязчивой дрожью, от которой быстро не избавиться. Когда он впервые увидел Сону, то подумал, что это галлюцинация. Потому что люди не могут быть настолько красивыми по определению. А их глаза не могут так гипнотизировать. Сонхуна спасла только текила, что горчила на языке.       Он помнит, как Сону сел настолько близко, что бросило в жар. Сонхун много раз сидел вплотную с множеством знакомых и незнакомых людей. Если собрать их всех вместе и запихнуть в вагон поезда, то не все влезут. У него даже Джеюн и Чонвон пару раз сидели на коленках при необходимости, и он не жаловался. Да, он не любит, когда люди близко, но у него нет фобии, никогда его тело так сильно не ломало. Но когда рядом сидел Сону, было настолько плохо и хорошо одновременно... Это напугало Сонхуна ещё больше.       Он помнит, как Сону прикоснулся к его блёклой метке на левом предплечье, помнит контур парящей птички на запястье, помнит звон колокольчиков в ушах.       И помнит пальцы Сону у него в волосах. И как он боялся, что откинется прямо у Сону на коленях. И дышал через раз.       Тайфун затянул его в самую сердцевину воронки, выпотрошив все мысли, эмоции, ощущения на кончиках пальцев. Все моральные устои, броню и страхи. Позволил мечте Сонхуна взмыть в самое небо. И имя этого тайфуна вы тоже знаете. Три слога. Восемь букв. [1]       Испытав всю эту дисперсию чувств, сможет ли он вернуться обратно? Сможет забыть её? Это вообще реально? Кто-то в здравом уме способен выбрать жизнь без неё?       Сонхун не верит в любовь. Тем более в любовь с первого взгляда. Сложно верить в то, чего не понимаешь. Сонхун верит в химию, в физику и в связь тонкого тела, то есть души. Но ничто из этого не может объяснить появление Ким Сону в его жизни, который расчертил его небосвод ослепляющей кометой. Он ведь не мог пересечь линию жизни Сонхуна случайно. Ведь любая случайность на самом деле не случайна. У всего есть причина. Вот, во что верит Сонхун.       Какая связь может быть сильнее связи родственных душ? Сонхун знает: такая есть. Она уходит корнями глубоко-глубоко к истокам мироздания. Это слово обманчиво похоже на слово «судьба». Но это не судьба, это хуже. Это глубже. Это крепче. Это сильнее всего, что только можно себе представить. Связь сквозь перерождение. Кармические узы.       Может быть, они с Сону были предназначены друг другу в прошлой жизни, но за какие-то грехи Вселенная решила их наказать и разлучила в новом витке истории. Но они всё ещё связаны. Больше не так, как родственные души, без меток, но связаны. Потому что сильнее судьбы может быть только одно. Причинно-следственная связь всех событий, всех решений, всех поступков, что они совершили в этой жизни, в прошлой, и во всех предыдущих. Инён. [2]       Их встреча с Сону была предопределена. И, может быть, если Сонхун не сдастся, не откажется от этой кармической связи, Вселенная опять сделает их родственными душами в следующей жизни. Но побороться за будущую метку придётся в этой.       И даже если это просто фантазия. Разве кто-то может запретить Сонхуну мечтать?       Он подскакивает и, чуть не грохнувшись обратно на лёд, смотрит на часы. Времени впритык. Он точно не успеет, даже если будет бежать со всех ног. Пять станций метро с одной пересадкой на линию, где поезда ходят так часто (нет), что можно реально уснуть, пока ждёшь. Но Сонхун всё равно срывается.       Он врезается в людей в метро, сбивает их с ног и даже не извиняется. Про себя материт поезд, который тащится слишком медленно. После пересадки сразу же выскакивает на улицу, потому что иначе есть риск умереть в муках ожидания, и бросается бегом по улице. Он бежит две станции метро. Первый день июня такой жаркий. Асфальт буквально горит под ногами, испуская пар на исходе дня. Сонхун чувствует, что сейчас задохнётся и рухнет без сил, потому что хоть он и спортсмен, но не спринтер и не марафонец. Пот заливает лицо, струится по вискам, шее и дальше, под ворот футболки. Всё это время коньки в рюкзаке больно долбят Сонхуна по спине.       Он вылетает на нужную улицу, дышать так больно, что он почти задыхается. И если Сону уже ушёл, Сонхун планирует лечь прямо на дорогу и лежать так несколько суток. Но впереди мелькает знакомая фигура.       У Сонхуна есть доля секунды на то, чтобы удержать себя в прошлом, сбежать обратно, спастись, пока не поздно. Но вместо этого он кричит из последних сил:       — Эй! Ким Сону!       Когда Сону оборачивается, и Сонхун видит его лицо, страха больше нет. Он, замедляясь, подбегает ближе и, слава Богу, останавливается. Ноги держат с трудом, он пытается дышать, но не может, потому что лёгкие горят и вот-вот пеплом вывалятся наружу.       Сонхун жестом просит Сону дать ему перевести дух, упирается руками в колени, судорожно вдыхая и выдыхая воздух и пытаясь откашляться. Наконец выпрямившись, он смотрит на Сону, который растерянно кусает нижнюю губу в ожидании. У того раскрасневшиеся щёки после тренировки и немного мокрые кончики светлых волос, потому что Сону, скорее всего, пытался не намочить голову, когда принимал душ. Но он всё равно такой красивый, что можно реально сдохнуть от остановки сердца. Сонхун в него по самые уши.       — Хён?.. Ты в порядке? Что случилось?       — Там снова вырубило все фонари, — хрипло и сбивчиво врёт Сонхун, борясь со скрежетом в горле. — Я подумал, что будет лучше проводить тебя…       — Правда? — спрашивает Сону так доверчиво. А в лисьих глазах — все ответы, которые Сонхун так долго искал.       — Нет, — он тут же сознаётся. — Нет, не правда, — и говорит именно то, что ему так сильно нужно наконец произнести вслух: — Я просто хотел тебя увидеть.       То, как Сону смотрит на него в ответ, не описать словами, не изобразить красками, не передать через фотоплёнку. Ничем и никак. И Сонхун хочет, чтобы Сону смотрел на него всегда именно так. Его сердце прямо доки-доки, как в самом романтичном, самом ванильном аниме.       — Пойдём? — хрипит он, снова закашлявшись. Сону кивает и улыбается.       Сонхун хочет сказать много-много. Теперь он точно знает, что скажет. Может быть, чуть позже. Он больше не будет ничего отрицать и убегать. И если это любовь, то пусть. Если ошибка, то пусть. Всё, что важно прямо сейчас — лисья лапка в его руке.