don't make me dream of you

«Я думал, что мы мечтаем об одном, Но наша мечта так и осталась лишь мечтой. Моё сердце разрывается, пожалуйста, спали его скорее, Чтобы от моей боли и этого глупого влечения к тебе не осталось и следа. Сон, что был столь сладок, рассеялся, и я открыл глаза. Вот он настоящий ты, вот и настоящий я». BTS — Tear

      Сонхун встречается с друзьями на последней неделе каникул, чтобы поесть мяса на гриле. Сону приводит вместе с собой Рики, и тот хорошо вливается в их компанию. Поначалу совсем чуть-чуть заметно, что ему немного неловко, особенно рядом со старшими, но Чонвон быстро это схватывает и старается всячески вовлекать его в диалог.       Всё как обычно, только без алкоголя, потому что Хисын уже начинает ныть: «Пацаны, давайте меньше пить, у меня не железная печень». Ну, и жопа, по которой ему прилетает от родителей Чонвона, тоже. Все способны прочитать это между строк. Хён не разрешает купить даже макколли, раз теперь с ними целых два школьника. Чонсон очень сосредоточенно, как настоящий повар, жарит мясо, Сону кормит Сонхуна маринованной редькой, которую им приносят в качестве закуски, Рики и мелкий (который, кстати, теперь не самый младший, а второй с конца!) ноют друг другу о том, как же задолбала школа и почему вообще надо туда ходить. Никто из старших, как обычно, не огорчает их тем, что школа — это только первый круг ада.       Друзья сидят в самгёпсальной почти до полуночи, поэтому Сонхун и Сону обещают проводить Рики до дома. Они уже выходят на улицу, когда Сонхун обнаруживает, что забыл на столе телефон, и возвращается. Сону и Рики остаются ждать его на крыльце. Сонхун быстро находит забытое и уже хвататеся за ручку двери, но вдруг замирает, прислушиваясь к чужому разговору.       — Хён, ты должен ему всё рассказать.       — Я знаю, — в голосе Сону сквозит напряжение. — Я собираюсь.       — Ты собираешься уже целый месяц, — негромко, но строго отвечает Рики. — Прекрати тянуть.       Сердце падает в пятки. И Сонхун даже задерживает дыхание, чтобы не выдать своё присутствие.       — Сону-хён, — тем временем продолжает Рики чуть мягче, — я знаю, что рассказать о таком непросто, но это очень важно. Будет лучше, если это расскажешь ты, чем он узнает случайно. Ты и так уже ходишь по лезвию ножа.       Они точно разговаривают о родственной душе Сону, о той части прошлого, которую Сонхун обязан знать. И у него начинает кружиться голова. Потому что, с одной стороны, счастье в неведении, с другой — любопытство вошло в чат. Сонхуна разорвёт от этих чувств, возможно, даже в очень ближайшем будущем.       — Я пока не знаю, как это сделать. Мне страшно, — по голосу Сону он понимает, что тот ещё на шаг ближе к эмоциональному срыву.       — Ты сам говорил, что это всё ради счастья. Сонхун-хён поймёт, если он любит тебя.       — Я не знаю, Рики…       — Тебе снова снятся кошмары?       Испуг, сочащийся из этих слов, такой ядовитый. Сонхун чувствует, что его отсутствие слишком затянулось, поэтому, сделав несколько шагов назад, он громко кричит хозяйке ресторана: «Аджумма, спасибо за еду!», тем самым предвещая своё появление, и открывает дверь. Сону тепло улыбается и берёт его за руку, но в лисьих глазах всё равно виден отблеск беспокойства, которое Сону изо всех сил пытается скрыть. Сонхун нежно гладит его по костяшкам и старается вести себя как обычно. А сам думает, что, видимо, нужно как-то дать Сону понять, что тот может ему полностью доверять, но пока не знает, как именно это лучше всего сделать. Трудно, когда нельзя сказать прямо. Наверное, Сонхун должен подарить Сону чувство надёжности и просто ждать, но слова Рики не дают ему покоя.       В последние дни каникул, прямо перед началом осеннего семестра, Чонсон зовёт всех к себе в загородный дом недалеко от Пукхансана [1]. Да-да, богатый мальчик может себе позволить, you know. От предложения отказывается только Рики, потому что ему, скорее всего, очень неловко согласиться. Хотя сам он говорит, что проблема лишь в его родителях, которые не любят отпускать его куда-то далеко от дома. До Пукхансана можно добраться на сеульском метро с пересадкой на автобус, но никто на него не давит.       Чонсон предлагает забрать всех на машине. Обычно в неё влезают только пять человек, но если очень-очень потесниться, то можно как-нибудь влезть вшестером. Но при таком раскладе Сонхун и Сону решают вместе доехать на метро, раз уж они выдвигаются из одной общаги. Джеюн не упускает возможности поглумиться и присылает сообщение из разряда: «Если просто хочешь полапать Сону в метро за задницу, в следующий раз так и напиши. Не нужно этих отмазок». В общем-то, зерно истины в этом есть, но Сонхун всё равно посылает друга на х*й. В целях профилактики.       В вагоне, конечно же, людно. Как и всегда. Они стоят в углу: Сонхун держится рукой за поручень, Сону — за него, обняв за талию, а между их ног зажата спортивная сумка с вещами, одна на двоих. Кондиционер работает на полную мощность, но Сонхун всё равно заботливо держит карманный вентилятор, направляя его на Сону, а тот довольно жмурит глаза, подставив лицо под прохладный поток воздуха, упираясь подбородком Сонхуну в грудь. И да, кстати, Сонхун совсем не лапает Сону за задницу, потому что у него заняты руки, так что Шим Джеюн на серьёзных щах может прогуляться сами-знаете-куда. Они добираются до Пукхансана к полудню, Чонсон тут же принимается готовить барбекю, хён и мелкий сеют хаос вокруг, Джеюн пьёт вторую банку пива. Последнему вместо приветствия Сонхун показывает фак.       Ребята все вместе обедают и немного чилят у бассейна, и всё вроде бы хорошо, но Сонхуна не покидает мысль, что с Сону что-то не так, ведь тот даже не идёт плескаться в воде, сказав лишь, что врач просил лишний раз не мочить повреждённую родинку, пока она окончательно не заживёт. Короче говоря, Сонхун начинает реально переживать, что что-то происходит у него за спиной, а он не в курсе и никак не может помочь. Ну и, как вы, должно быть, помните, со словами у него тоже туговато. Само собой, первым предложить поговорить он не может. Да и боится напугать Сону ещё больше, если скажет, что слышал их с Рики разговор. Так что Сонхун просто находится в состоянии ожидания.       Ближе к вечеру, когда жара идёт на спад, ребята решают побродить по окрестностям. Вообще, гулять по территории парка после его закрытия запрещено, но их пускают при условии, что они будут идти только по указанной основной тропе и не залезать куда не надо. А всё потому, что Пак Чонсон — это Пак Чонсон, и у его семьи везде связи и VIP-доступ.       Чонвон очень хочет подняться повыше и посмотреть на заход солнца. Он умоляет об этом каждый раз, но Сону здесь впервые, поэтому в итоге все соглашаются и шлёпают по бесконечной лестнице наверх. Больше всех ноет Хисын, потому что ненавидит восхождения на горы, но остальным глубоко наплевать на его страдания. Особенно, как ни странно, Чонвону.       Подняться уж очень высоко они не могут, потому что уже поздно, и им в любой момент может позвонить охрана и попросить вернуться. Так что они забираются на первое попавшееся скалистое возвышение, недалеко от здешнего буддийского храма. Небо окрашивается первыми всплесками цвета мандариновой кожуры. Сонхун думает о том, чтобы усадить Сону к себе в объятья, но немного медлит, поражённый тем, насколько ласково солнце скользит яркими красками по любимым щекам, губам и светлым волосам. Так что он просто садится рядом, собираясь любоваться вовсе не закатом. Звучит сопливо и романтично одновременно. Но Сонхуну нравится. Теперь он понимает, почему люди так романтизируют закат. Раньше он думал, что они всего лишь приукрашивают действительность, желая выставить картинку красочнее, чем она есть. Теперь же он понимает, что на самом деле нет таких слов и эпитетов, чтобы полностью передать её красоту. «Фу, как ванильно», — подумаете вы. И будете правы.       В какой-то момент, когда небо окрашивается в сочный пурпур, Сону переводит взгляд на Сонхуна и смотрит так вкрадчиво, что сердце замирает и отказывается работать, объявив технический перерыв.       — Хён?..       На секунду Сонхуну кажется, что вот он, тот самый момент. Может быть, прямо сейчас Сону расскажет что-то очень-очень важное, судя по тому, как задумчиво он кусает нижнюю губу.       — Что такое? — Сонхун внутренне паникует, но сам придвигается ближе. — Ты сегодня какой-то загруженный. Что случилось? — спрашивает и поглаживает по спине, чтобы подбодрить.       В лисьих глазах проскальзывает сомнение. Сонхун уже отлично знает эту эмоцию и способен отличить от других.       Но вдруг губы Сону растягиваются в милой улыбке, и он лишь качает головой:       — Нет-нет… Со мной всё хорошо.       Сонхун знает, что это не так, но ничего не говорит. Лишь наклоняется и оставляет несколько поцелуев у Сону на щеке, утягивая к себе в объятья. Сону ничего не обязан рассказывать ему, если пока не готов. Пусть всё останется недосказанным, если так нужно.       — Господи, ну только вы двое ещё не начинайте, — стонет Чонсон прямо у них за спиной. — Пожалейте мои глаза. Мы с Джеюном всё ещё здесь.       Учитывая, что парочка долбанутых друзей Пак Сонхуна находится так близко и нарушает столь нежную атмосферу, момент для разговора по душам и впрямь не самый подходящий. Даже в лучах неописуемо прекрасного заката. Поэтому Сонхун просто ещё раз целует Сону, на этот раз у мочки уха, надеясь, что это хоть немного успокоит лисёнка и отгонит прочь переживания. (Но проблема в том, что Сонхун уже сам потихоньку начинает накручивать себя.)       Чонсону звонит охрана и просит вернуться, потому что начинает смеркаться, так что вся банда послушно топает на выход. Сону натирает пятку кроссовком где-то на середине пути, поэтому приходится нести его на спине. Он, конечно, не то чтобы лёгкий, но Сонхун не жалуется и просто принимает свою ношу такой, какая она есть. Но не упускает возможности пошутить, что теперь можно не ходить в тренажёрку, а просто приседать с Сону на спине по двадцать раз в день, и Сону смущённо хихикает в ответ. Только сердце всё равно не на месте. Сонхун чувствует, как руки обнимают его за шею чуть крепче, а губы прижимаются к затылку. И от волнения в горле застревает неприятный ком.       Все выглядят немного уставшими. Возможно, от свежего воздуха. Поэтому разбредаются по комнатам, чтобы пораньше лечь спать. А мелкий ржёт, что в этот раз все укладываются по парочкам, даже два оставшихся неудачника.       Когда Сонхун возвращается из душа и ложится на футон, Сону уже спит. Ну, или делает вид, что спит. Сонхун не тревожит его сон. Осторожно укрывает тонкой простынкой, на случай, если вдруг ночью станет холодно от кондиционера, и оставляет руку у Сону на талии. Засыпая, Сонхун думает о том, что если бы можно было выкинуть из общаги кровать, он бы так и сделал и купил бы на её место мягкий вместительный матрас.       Его будят первые лучи солнца и, ещё толком не открыв глаза, Сонхун чувствует на себе чужой взгляд. И приятную тяжесть тела рядом, потому что Сону, удерживая вес на одной руке, нависает над ним и, видимо, разглядывает его лицо, а другой лапкой гладит Сонхуна по щеке и лбу, убирая в сторону мешающие пряди волос.       Сонхун негромко стонет и возится, чтобы лечь удобнее, тем самым дав Сону понять, что проснулся.       — Я разбудил тебя? — виновато мурлычет лиса и ластится ближе, оставляя поцелуй у уголка губ. Сонхун мечтает просыпаться вот так каждое утро. Не имеет значения, какой будет его кровать и где, главное, что место Сону в ней по определению. Вот, что важно. Теперь Сонхун разрешает себе грезить смело.       — Нет, я проснулся сам, — шепчет он в ответ, а тело вдруг накрывает волна желания, прокатываясь от низа живота вверх до самого горла. Из всех вариаций секса, которые Сонхун успел попробовать, утренний — его самый любимый. Такой плавный, тягучий и немного ленивый. Тело после сна особенно расслаблено и отзывчиво, а любая ласка ощущается в сотни раз ярче. — Сколько времени?       — Почти пять. Сонхуни-хён… мне надо поговорить с тобой, — начинает Сону с тревогой в голосе, но Сонхун ловит его за талию и перекатывается по футону, меняясь с Сону местами.       — Позже, — шепчет он хрипло, потому что во рту опять пересохло.       — Хён… Это важно.       — Сону, пять утра. Я не соображаю в такое время, поэтому давай оставим важные разговоры на потом, а сейчас займёмся чем-то более подходящим, м?       Когда пальцы зарываются в его волосы на затылке, Сонхун принимает этот жест за беззвучное: «Да», и его рука тут же проскальзывает между нежных бёдер.       Второй раз он просыпается ближе к десяти, аккуратно выбирается из объятий, чтобы сильно не потревожить Сону, натягивает чистую футболку и ползёт на кухню попить воды, где его встречают две недовольные пары глаз и мелкий. Хисын, видимо, всё ещё дрыхнет.       Внимание, в эфире телепередача «Пак Сонхун и его очень дебильные друзья».       — Пак Сонхун, ответь мне, у тебя есть совесть? — ворчит Чонсон, хмурый, как грозовая туча, и пытается пробуравить дырку своим тяжёлым взглядом. — В пять грёбанных часов утра можно было вести себя тихо?       Джеюн с сонным видом прожёвывает тост с джемом.       — Мне кажется, что даже если бы я не знал имя Сону, я бы всё равно его выучил, — выговаривает он, соглашаясь со всем, сказанным перед ним, а мелкий начинает хихикать.       — Зато согласитесь, что у Сонхуни-хёна сексуальный голос, когда он стонет!       Сонхун просто достаёт из холодильника минералку и прижимается к горлышку губами, жадно глотая воду.       — И вообще, радуйтесь, что я на этот раз вёл себя тихо, — хвастается Чонвон, словно за такое заслуживает какой-нибудь почётной награды. Медали с отличием. Или даже премии.       — Ну, хоть на том спасибо… — бурчит Чонсон. А мелкий не упускает возможности его побесить и добавляет:       — Но предстоящей ночью не обещаю!       — Я в следующий раз поеду куда-то только с Джеюном, — бухтит хозяин дома, допивая кофе.       — Звучит очень двусмысленно, хён! — шутит Чонвон и тут же оказывается наказан, когда его обхватывают за шею всей рукой и быстро-быстро треплют по волосам.       — Так, ладно, я в душ. А то с вами не поспишь, — бросает Чонсон и шлёпает прочь из кухни. Джеюн поддакивает ещё пару раз и продолжает лениво жевать тост. На кухню вваливается заспанный Хисын (только Богу известно, как он вообще смог сам поднять себя из кровати) и, плюхнувшись рядом с мелким, заразно зевает. Сонхун готовит два тоста для себя и Сону и ставит чайник, чтобы заварить кофе. Пока вода вскипает, он возвращается в комнату.       Сону ещё спит, зарывшись носом в подушку. Сонхун садится рядом, наклоняется ближе, чтобы оставить поцелуй на задней стороне его шеи, а рукой проводит по спине, оголяя кожу и наслаждаясь её мягкостью, тем самым вырывая Сону из мира грёз. Тот негромко вздыхает. Сонхун хоть и не видит, но уверен, что Сону улыбается. Пальцы вдруг снова натыкаются на квадратный пластырь под левой лопаткой. В спонтанном порыве цепляют его за край и тянут в сторону, отлепляя от кожи.       Сонхун слышит выстрел у виска. И мир рушится. Разлетается, как карточный домик. В одночасье.       Потому что прямо там. Там. Под лопаткой. В том самом месте, где был пластырь. У Сону чёрная метка.       В следующее мгновение они в ужасе отпрыгивают друг от друга. Сонхун просто подскакивает на ноги, а Сону путается в футоне, зацепившись ногами за простыни, падает и громко охает, ударившись о пол коленкой. Ткань пижамы проскальзывает по его спине, скрывая уродливую правду. Хотя Сонхун вряд ли когда-нибудь забудет то, что только что увидел. Кинжал, пронзающий розу.       Вот она, настоящая метка Сону.       Сонхун не понимает, как он не додумался сорвать этот проклятый пластырь раньше. Наверное, он слепо верил всему, что говорил ему Сону, и уважал его личные границы. Мозг вдруг начинает работать в полную мощность, складывает все кусочки головоломки. Сонхуна отбрасывает в самое начало. В тот самый момент, когда он впервые узнал о лживой свободе. И все воспоминания в голове рвутся одно за другим.       — Ты это хотел рассказать мне? — выдавливает он слово за словом, чувствуя, как каждое из них режет его изнутри.       Сону ничего не отвечает, обхватывает себя дрожащими руками и смотрит так испуганно, что Сонхуна начинает мутить.       — Что у тебя на руке? — голос словно чужой. Перед глазами на несколько мгновений темнеет. Сонхун резко шагает ближе и ловит Сону за правую руку, повернув к себе блёклую птичку. — Как ты её сделал? Она ненастоящая, да?       Он пытается дышать ровно, но не может. Сердце долбится в предсмертной агонии, как ненормальное. В висках стучит. Сонхун сильнее смыкает пальцы на тонком запястье.       — Что ещё было ложью? Твоя тупая свобода? Твои чувства ко мне? Всё? — выпаливает он, и язык просто пылает во рту.       — Ай, хён… Мне больно, — жалобно произносит Сону и пытается вывернуть руку из мёртвой хватки, но Сонхуну плевать, если Сону и правда больно, всё, что ему нужно — услышать правду. Иначе он сойдёт с ума.       Родственная душа Сону жива. Жива. Жива. Жива. Эта мысль долбит прямо в темя. Оглушает. От неё немеет всё тело. Получается, четыре года назад никто не умер? Тогда почему Сону отвернулся от своей судьбы? Зачем? Сонхуну просто необходимо выяснить, где этот человек. Что с ним? Кто он? Но вопрос выходит совсем другим.       — Вы чувствуете друг друга? Ваша связь ещё жива? — Сонхун цепляется за последнюю надежду, потому что знает: четыре года — это не так много. Их недостаточно, чтобы разорвать связь на тонком плане, чтобы перестать ощущать себя единым целым. Но всё же вдруг, вдруг…       Он смотрит в лисьи глаза и читает в них страшный ответ. Приговор.       «Да».       И его прошибает озноб.       — Сону, ты хоть понимаешь, что ты наделал? — он давится словами. Ему так больно, словно от тела отрывают кусок за куском. Сонхун ещё никогда прежде не чувствовал себя настолько уязвимым. — Каждый раз, когда мы… бл*ть. Бл*ть!       Когда он целовал Сону и нежно, и бешено, когда оставлял засосы на внутренней стороне его бёдер, когда доводил до эйфории, держа в плену своей постели, и наслаждался негромкими стонами любимого голоса, каждая яркая эмоция, которую Сону чувствовал рядом с ним, транслировалась в мистическую связь, разоблачая предательство. Сону заставил его совершить грех, который Сонхун совсем не был готов на себя взять. Но это не самое худшее, Сонхун уверен, что сумеет как-то пережить своё грехопадение. Намного хуже то, что…       — Зачем? Тебе нравилось играть моими чувствами? Тебе льстило это? Или что? Ты решил поэкспериментировать со мной? Или ты просто хотел кому-то отомстить? — он почти срывается на крик, и то, с какой ужасающей робостью Сону смотрит на него в ответ, выбивает наружу ещё больше обнажённых чувств. Сонхун безжалостно встряхивает Сону за руку и рявкает: — Отвечай мне, когда я тебя спрашиваю!       — Хён, ты тупой? Зачем?! Потому что я хочу быть с тобой! Вот зачем! — Сону рывком высвобождает свою руку и бьёт его по плечу.       — Со мной? — Сонхун чувствует себя так, будто его только что заколотили в гробу, потому что все разумные мысли, за которые он цеплялся, за счёт которых он пытался удержаться на плаву, меркнут. — Ты сам себя слышишь? У тебя есть родственная душа!       — Да мне плевать на мою родственную душу!       Горечь во рту. Сонхун на секунду зажмуривает глаза и снова видит кровь, разбитое стекло, слышит крики других детей, предплечье жжёт, словно с него наживую сдирают кожу, а он вопит из последних сил. И вдруг наступает осознание. Мать его, прозрение. Что воспоминание о том, как умерла его родственная душа, было единственной правдой, которой он должен был жить. Потому что всё, что подарил ему Сону, было соткано из лжи. Из той лжи, после которой нет жизни. Нет даже мечты. Нет ничего.       — Радуйся тому, что она у тебя есть, Сону, — хрипит Сонхун. — Я даже не знаю, что это такое. Понимаешь?       — Но я всё равно хочу быть только с тобой!       Взгляд Сону пронизывает до костей, выворачивает органы, рубит остатки живого. Сонхун чувствует себя выпотрошенным, обманутым и преданным.       — Да? Именно поэтому ты солгал мне? — выплёвывает он. Чёрт, как же невыносимо больно. Опять нечем дышать. Словно его душат. — Это и был твой надёжный план?! Привязать меня к себе, а потом вскрыть все карты? Когда я влюблюсь в тебя! Ты считаешь, что честно так поступать со мной?!       Голос срывается. Сонхун больше не контролирует его. И не только голос. Всего себя. Тело начинает ломать так, словно он снова оказался в том самом проклятом автобусе, придавленный сиденьем. Напуганный до смерти.       — Я собирался рассказать тебе! — душераздирающе хнычет Сону, пытаясь поймать ладонями его лицо. Но Сонхун отклоняется. Это инстинкт самосохранения, потому что, если Сону коснётся его прямо сейчас, у него остановится сердце. На этот раз в самом плохом смысле.       — Ты должен был рассказать мне сразу, — отрезает Сонхун.       — Если бы я рассказал сразу, ты бы никогда не посмотрел на меня!       Сону тоже весь дрожит с головы до пят, истерично кусает губы, а на ресницах блестят первые слёзы. Нет. Только не это. Нет, Сонхун не позволит надавить на себя так просто. Ему надо разорвать этот порочный круг, начавшийся со лжи. Снять дурманящее голову проклятье. Расстегнуть поводок на шее. Сорвать личину обманчивого счастья. И впервые увидеть мир не через розовые очки, узрев безобразную правду.       — Вот именно. Потому что я и не должен был смотреть на тебя.       Потому что нельзя смотреть на чужое. Эта мораль зашита на генетическом уровне. Забирать чужое — это мерзко и низко… Может пробить дно Марианской впадины. Сонхун хочет прокричать об этом прямо Сону в лицо, но в дверь негромко стучат.       — Эй? У вас там всё хорошо? — обеспокоено спрашивает Чонсон.       Сонхун совсем забыл, что они с Сону не одни, и за стенкой на кухне сидят их друзья, которые, скорее всего, слышали их ругань. Этой мысли достаточно, чтобы спохватиться и вырваться из мучительного плена лисьих глаз. Он оглядывается по сторонам, хватает свой телефон, бумажник и ключи с небольшого столика, где разложены их с Сону личные вещи, и выскакивает за дверь, чуть не прибив ею друга. Чонсон таращится на него в шоке.       — Хён… Сонхуни-хён! Подожди!       Пальцы Сону пытаются ухватить его за локоть, но Сонхун отдёргивает руку.       — Не трогай меня, — бросает он, не скупясь на грубость.       — Пожалуйста, поговори со мной, хён, — а плач Сону выводит из себя ещё больше.       — Я не хочу тебя видеть, — Сонхун считает, что ничуть не жестоко сказать такое прямо сейчас. Потому что это лишь меньшая часть того, что ему хочется прокричать от обиды и разочарования. В сравнении с тем, в какую бездну отчаяния он упал по вине Сону, это просто незначительная мелочь. Сонхун так думает. В целом уже только то, что он почти не матерится, можно считать милосердием с его стороны.       Отвернувшись от Сону, он быстро шагает в коридор. И слышит громкий вдох. Кажется, это Джеюн.       — Хён, подожди!       Сонхун суёт ноги в кроссовки, впопыхах наступая на пятки, и выбрасывает своё тело в дверной проём. Ему плевать на то, что он в пижамной футболке и шортах. Как и на то, что почти все его вещи остались в комнате. Как и на то, что сейчас происходит в доме. Как и на то, что сейчас думают его друзья. Сонхуну бы ещё очень хотелось, чтобы ему резко стало наплевать на Сону. Но вот только чувства к нему держат крепко и терзают до крови. Боль заставляет идти вперёд.       На экране телефона высвечивается входящий от Джеюна. Сонхун сбрасывает. Он просто физически сейчас не сможет ответить или вернуться. Сообщения в общем чате он тоже не открывает. Просто на низком старте ждёт автобус и заскакивает в него первым.       Водитель начинает отъезжать, но вдруг резко тормозит и, громко выругавшись на человека, что чуть не кинулся ему под колёса, открывает переднюю дверь для последнего пассажира. Сердце трепыхается в горле. Сонхун задерживает дыхание. Он боится, что если увидит Сону, то просто рассыпется на части. А какая-то ещё недобитая, очень похожая на мазохизм вера заставляет его до последнего надеяться, что это будет Сону.       Но в проходе появляется запыхавшийся Чонвон. Мелкий пересекает трясущийся салон автобуса и плюхается рядом, тяжело дыша. Сонхун чувствует прикосновение его ладони и закрывает глаза. Слёзы жгут на обратной стороне век.       Обнажив правду, Сонхун словно исцелился от сладкой лжи, что, сродни болезни, растеклась по всему телу [2]. Он должен был понять всё сразу. Он должен был помнить своё место. Он не должен был забывать о своей унылой серой действительности. Но в тот день Сону показал ему блёклую птичку на запястье и позволил вкусить ту самую лживую свободу, о которой Сонхун слепо мечтал с самого детства.       Может быть, было бы лучше, если бы он умер вместе со своей родственной душой пятнадцать лет назад в автокатастрофе. Тогда Сонхун бы никогда не встретил человека по имени Ким Сону.