don't make me dream of you

«If I put on music then I'll play your song If I play your song then I think I'll lose it End up pulled up at the front of your lawn» MUNA — Stayaway

      Родители Чонвона разрешают остаться в их доме на пару дней, потому что Сонхун у них всегда на хорошем счету. В отличие от Хисына. Дело в том, что Сонхуну очень не хочется возвращаться в общежитие, на случай, если его там будет искать Сону. А ещё он просит Чонвона никому ничего не говорить о том, где ночует ближайшие две ночи.       Они спят в одной кровати, обнимаясь, потому что, как вы помните, Чонвон так проявляет свою заботу, и Сонхун позволяет мелкому это делать. Всё равно спать получается плохо, так что не принципиально. Чонвон дважды пытается напоить его чаем с ромашкой и один раз успокоительным, но, понятное дело, это не помогает. Сонхун продолжает чувствовать какую-то странную предсмертную бодрость. И парадокс в том, что Сону даже не его родственная душа, почему, мать его, так плохо?!       Наступает первый учебный день. Утром Чонвон уходит в школу, не особо радуясь новому семестру, а Сонхун ползёт в общагу в надежде, что у своей комнаты не встретит Сону. И Вселенная, вероятно, решила, что наиздевалась над ним уже более чем достаточно, поэтому там стоит не Сону, а Джеюн с двумя стаканами кофе.       В прихожей их встречает полуголый Хюнин Кай, только что вышедший из душа.       — О, Сонхун-а! Сону искал тебя вчера, — беззаботно бросает он. — Вы нашли друг друга?       Сонхун ничего не отвечает, у него внутри всё оледенело ещё два дня назад, и ему очень тяжело говорить. Кай верно истолковывает молчание как плохой знак, поэтому под руку не лезет и без лишних вопросов скрывается в своей комнате. Сонхун принимает душ, переодевается в относительно презентабельную одежду и пьёт остывший кофе, который ему принёс друг.       — Ты как? — наконец спрашивает Джеюн, и по его тону понятно, что он в курсе произошедшего. Скорее всего, Сону рассказал им всё, что и должен был.       Сону-Сону-Сону. Одной мысли о нём достаточно, чтобы вспороть швы, которыми Сонхун пытался сшить себя по частям обратно этой ночью.       — Плохо, — отвечает он честно и кратко. — Я не хочу говорить об этом.       Друг лишь понимающе кивает и пару раз поглаживает Сонхуна по плечу, прежде чем они отправляются на учёбу. Сонхун не особо представляет себе, как собирается сидеть на парах, но сегодня первый день семестра, и он просто не может его пропустить, потому что необходимо отметиться в деканате, занести бумаги о летней практике для личного дела, продлить пропуск и много чего ещё. Сонхун не может не прийти.       А Джеюн, видимо, решает примерить на себя роль няньки и берётся проводить его до нужной аудитории. Мало ли что. И, на самом деле, не зря. Потому что, как Сонхун и предсказывал, где-нибудь по пути их обязательно должен был перехватить Ким Сону.       — Хён!       Сонхуну мерещился этот голос до самого рассвета, а сейчас он звучит по-настоящему, и это в миллиарды раз хуже.       — Сонхуни-хён! — Сону появляется прямо перед ними из оживлённой толпы студентов. — Пожалуйста, мы можем поговорить?       Он выглядит прямо вот ужасно, без прикрас. Волосы растрёпаны, на лице слишком много тоналки. Скорее всего, он пытался как-то скрыть синяки под глазами, но у него так и не получилось, потому что в покрасневших глазах всё равно отпечатался след бессонной ночи. Сонхун уворачивается, когда Сону пытается поймать его за руку. Ему казалось, что день, проведённый порознь, успокоит и поможет начать лучше контролировать себя, но вот Сону перед ним, и истошная злость опять вскипает в крови.       — Мне нечего тебе сказать, — говорит он немного сухо, потому что не может иначе. Ещё чуть-чуть, и его опять накроет приступ удушья.       — Но мне есть что рассказать тебе! — выпаливает Сону настолько судорожно, что хочется только сбежать. Спрятаться как можно дальше, лишь бы остаться в живых. — Пожалуйста, позволь мне всё объяснить.       Сонхун и так чувствует себя мёртвым. Неужели Сону собирается ещё поплясать на его свежей могиле? Он пытается обойти преграду, но рука Сону (боже, Сонхун хочет снова ещё хоть раз назвать её про себя лисьей лапкой, но не может!) останавливает, упираясь ему в грудь.       — Сонхуни-хён, пожалуйста…       В выцветших глазах Сону Сонхун видит свою смерть двухдневной давности. Постфактум. И давится сгустком из желчи и кофе, из последних сил сдерживая себя от глупостей. Но если Сону прямо сейчас не уйдет или хотя бы не отпустит его, Сонхун точно ляпнет то, что очень хочет высказать, но о чём потом, возможно, будет очень сильно жалеть. И с каждой секундой он всё ближе к этой черте. Желание ужалить Сону как можно больнее, словно злокачественная опухоль, стремительно разрастается у него в груди.       — Поговорите, — Джеюн осторожно похлопывает его по плечу.       Сонхун смотрит на друга, отвернувшись от Сону, и произносит чётко и жёстко:       — Я не хочу с ним говорить.       Так, словно Сону — пустое место.       — Я правда могу всё объяснить…       Сонхун несдержанно отталкивает удерживающую его руку.       — Тебе надо было сделать это с самого начала, Сону, не заставляй меня повторяться, — отвечает он, а смотреть продолжает на Джеюна. — Сейчас я не хочу тебя ни видеть, ни слышать, ни тем более разговаривать с тобой, — достаточно того, что он не может перестать думать о Сону и не сможет в ближайшем будущем. — Если я вдруг захочу с тобой поговорить, я поговорю. Или нет. Я не знаю. Сейчас я хочу побыть один, потому что я очень зол на тебя.       Джеюн бросает в сторону Сону сочувствующий взгляд.       — А как же мы? — надежда в прежде любимом голосе острее любого лезвия разрубает сердце на куски. — Мы же сможем всё исправить?       Горький привкус во рту. Сонхуна сейчас вырвет.       — Я так не думаю, — слова прожигают от горла до лёгких. — У тебя есть родственная душа, тут нечего обсуждать. Между нами ничего не может быть.       Он хочет двинуться дальше, но негромкий вопрос приколачивает к месту:       — Ты вот так просто расстанешься со мной?..       Сонхуну надо просто заткнуться и уйти. Ничего не отвечать. Потому что он вряд ли ответит что-то вменяемое. Только вот прямо сейчас он хочет лишь одного: навсегда забыть лисьи глаза. И всё, что видел в них. И нежность, и страсть, и боль. Ему нужно вынырнуть из океана иллюзий и вдохнуть полной грудью. Сонхун просто хочет обратно свою жизнь: без метки, без любви, без ничего. И, главное, без Ким Сону. Он просто мечтает вернуться в начало. В тот самый день, когда так наивно поверил в то, что может стать свободным, как маленькая парящая птичка.       — Очевидно, — отчеканивает он резко, грубо и достаточно громко. На самом деле, Сонхун совсем не хочет это говорить. Правда. Но ему, бл*ть, так ху*во, что слова сами срываются с языка. — Если ты собираешься изменять своей родственной душе, ради Бога. Но не надо втягивать в это меня. Найди себе кого-нибудь ещё. Мне это противно.       Сонхун сам не верит, что сказал такое. Жестоко и искренне одновременно. Надо бы вырвать себе язык. Их взгляды встречаются, и то, как Сону смотрит на него, пропустив через себя эти слова, страшнее любой пытки. Сонхун видит в его глазах вторую смерть. На этот раз уже не свою.       Джеюн толкает в плечо. Это сигнал закрыть рот и идти вперёд, пока не случилось что-то ещё хуже. Хотя куда уж хуже? Сонхун делает ровно семь шагов, прежде чем слышит, как Сону срывается и кричит им вслед:       — Я думал, что ты поймёшь! Поймёшь, что эти метки никому не нужны! Что они ничего не значат и ничего не решают!       Сонхун не оборачивается. Каждое слово как новая доза яда. Сону говорит вещи, о которых Сонхун никогда не думал. О которых в принципе нельзя думать. Слишком безнравственно и крамольно. Людей, что говорят о них так громко и мятежно, порой называют больными. И иногда даже не в шутку. За такое косятся и шепчутся по углам. Такое осуждают. От таких людей держатся подальше. Сонхуну тоже следовало быть аккуратным.       — Но оказалось, что ты такой же, как и все вокруг! — и это правда. Сонхун всегда играет по правилам. И, если вы помните, никогда не блефует (ну, почти). Морали общества для него даже выше писанных на бумаге законов. Он боится осуждения. Боится запретов. Боится того, за что порицают. И боится жить без правил и гарантий.       А ещё он верит в карму, которая, как бумеранг, возвращается, стоит переступить дозволенные рамки. Возможно, Сонхун слишком самонадеянно позволил себе мечтать о том, о чём не должен был. И Вселенная наказала его за то, что он всё же поддался и, сам того не зная, вкусил запретный плод.       И ему страшно, что слова Сону ломают вдребезги всё то, во что он до последнего пытается верить.       — Катись к чёрту, Пак Сонхун.       Невыносимое чувство душит так сильно, что Сонхун сдаётся и оборачивается. Из лисьих глаз катятся слёзы. В следующий миг Сону отворачивается и исчезает в окружающей их толпе. В отличие от своих слов, что, подобно удавке, стягивают горло Сонхуна.       И вот. С первого дня семестра прошло уже семь дней (тут бы не сбиться со счёта!), но с тех пор Сонхун так ни разу не появился на занятиях. И на тренировках тоже. Он вообще почти не выходит из комнаты. Игнорирует звонки, но изредка отвечает на сообщения, чтобы семья и друзья не сочли его без вести пропавшим или раньше времени не заказали гроб. А ещё он почти ничего не ест. Иногда Кай заходит и подкармливает его всякой всячиной, мало напоминающей нормальную пищу, типа чипсов, половинки хот-дога или пары жевательных мармеладок. Но, если честно, Сонхун не особо голоден. У него есть план сдохнуть прямо в кровати, и он его придерживается.       Поздним субботним утром в дверь громко стучат.       — Здарова, братва! — раздаётся ор Чонсона, и Сонхун с головой накрывается одеялом.       — Пак Чонсон, а ты тут откуда? — удивляется голос Тэхёна. — Ты даже не учишься в нашем универе.       — Как всегда, дал взятку охране, — и Джеюн здесь.       — В нашем мире деньги решают всё, — соглашается Чонсон без капли стыда. — Ну, чё? Как вы тут? Этот дебил что-нибудь ел? — Сонхун понимает, что под словами «этот дебил» явно подразумевается он.       — Вроде как вчера Кай запихивал в него хот-дог…       — Так точно! — громко подтверждает Хюнин Кай.       Сонхун снова слышит шаги, и на этот раз долбят уже в дверь его личной комнаты.       — Эй, Пак Сонхун! Открывай! Ты там не сдох?       Может быть, если он не будет даже шевелиться, мир растворится, а друзья решат оставить его в покое? Но как бы не так…       — Сонхун, быстрее! Отпирай дверь, мы с Джеюном пришли убедиться, что ты тут живой! И мы не уйдём, пока ты не откроешь!       Приходится выползти из кровати и впустить этих придурков. Чонсон вваливается первым и ставит пакеты с едой на стол. От одного запаха жареной курочки тут же предательски ноет живот, не видавший человеческой пищи вот уже несколько дней. Джеюн заходит вторым и приобнимает Сонхуна за плечи одной рукой, видимо, радуясь тому, что его друг и правда не дал дуба.       — Ты, блин, хоть бы сходил в душ и переоделся, — ворчит Чонсон, ибо всегда жалуется на то, что у него безумно чувствительное обоняние. — Ты чего, дал обет всю неделю не вылезать из одной футболки? Или у тебя в шкафу дефицит чистой одежды?       Сонхун чувствует, как сдавливает горло. В который раз.       — В шкафу его вещи, — признаётся он. — Я не могу его открыть.       Чонсон смотрит на него в упор несколько мгновений и поворачивается к Джеюну:       — Достань ему чистую одежду из шкафа, пусть п*здует в душ. Я тут пока заварю лапшу.       Сонхун хочет возмутиться, что, вообще-то, пару раз он ползал в душ, а ещё сказать, что на его полке в душевой тоже вещи Сону: пенка для лица, крем и зубная щётка — но молчит, чтобы друзья не посмотрели на него как на совсем конченого. Он неохотно забирается под тёплую воду, долго пытается намылить и промыть засалившиеся волосы, полощет рот, чистит зубы и избавляется от редкой щетины на подбородке. Сквозь шум воды он приглушённо слышит, как его друзья ругаются в комнате, но не может разобрать, из-за чего именно. Сонхун разглядывает своё отражение в зеркале и обречённо признаёт, что в самом деле выглядит ужасно, прямо как труп. Затем замечает щётку Сону в своём стаканчике и выбрасывает её в мусорку под раковиной. Жаль, что легче не становится.       В комнате витает такой сочный аромат еды, что желудок ликующе урчит. Сонхун садится на пол рядом с друзьями, прислоняясь спиной к кровати. Джеюн пододвигает ему банку с шин рамёном и передаёт палочки. Сонхун морщит нос, понимая, что еда вернёт его к жизни, и тогда он точно не сдохнет, как планировал.       — Не налюбовался в зеркало на своё осунувшееся еб*ло? — грубо спрашивает Чонсон. — У тебя так все мышцы уйдут, если будешь тут лежать, и плакала твоя спортивная карьера. Так что не выёб*вайся и жри. Или я сейчас буду силой тебя кормить.       Голод берёт верх. Сонхун набрасывается на еду и даже давится. Джеюн осторожно поглаживает его по плечу — король моральной поддержки. Чонсон просто жуёт кусок курицы, но без особого энтузиазма.       — Сонхун-а, мы все очень переживаем за тебя… — начинает Джеюн и, судя по его виноватому выражению лица, сейчас точно ляпнет какую-нибудь фигню, к которой Сонхун не готов. — Я знаю, что Сону…       Например, вот такую.       — Не произноси это имя, — резко и глухо перебивает Сонхун.       Потому что оно тут же цепляет его мысли и начинает выкручивать чувства наружу. Вытягивать их одно за другим.       — Джеюн, будь добр, захлопни рот и сиди молча, — вступается Чонсон. — Ты уже, блин, помог, когда познакомил их. Дай Сонхуну спокойно пожрать, ему и так плохо.       Сонхун безумно ему благодарен за то, что не приходится затыкать Джеюна самому, и можно просто жевать. Тем временем с каждым проглоченным куском к нему начинают возвращаться силы. Сонхун надеялся, что после еды станет легче, но нет. Потому что теперь он снова может чувствовать боль. У него опять есть силы терпеть её, сопротивляться ей, страдать до следующего истощения. И его размазывает.       Джеюн гладит его по влажным волосам, как маленького ребёнка, пока Сонхун продолжает давиться едой и подсаливать её слезами. Вообще, он очень редко плачет. И сейчас особенно обидно, что он плачет из-за какого-то Ким Сону.       — Хочешь выпить? Мы принесли пиво и соджу, — Чонсон похлопывает по плечу. — Давай нальём тебе?       — Не надо.       Сонхун уже пробовал. Он знает, что как только его голова закружится от градуса в крови, он начнёт просматривать их с Сону переписку, листать его фотки в Instagram и (не дай Бог!) звонить. В прошлый раз он был очень близок. Повезло, что телефон выпал из рук. И ещё повезло, что у него не было сил дойти до общежития Сону ножками и пьяно плакать у него под окнами. В общем, алкоголь — опасная штука, которая весьма бесцеремонно вытаскивает все потаённые желания наружу. Так что Сонхун больше не пьёт. Он знает, что, опьянев, сразу же захочет увидеть Сону. Поэтому мучает себя, сохраняя трезвый рассудок.       Дружбаны сидят с ним несколько часов, заставляют посмотреть вместе с ними обзоры на прошедшие матчи по футболу, выступления с Чемпионата Европы по фигурному катанию и анбоксинг нового iPhone.       — Ты хоть сходи куда-нибудь, проветрись, — предлагает Джеюн перед уходом. — На каток, например. Я в понедельник утром зайду за тобой перед первой парой и провожу на занятия. И проконтролирую, чтоб ты позавтракал.       А ещё Сонхун слышит, как Чонсон негромко просит соседей приглядывать за «этим дебилом» по возможности, а то мало ли что, вдруг Сонхун правда решит наложить на себя руки, потому что никто не знает, что у него в голове. Ну, и ситуация тоже полное что ни на есть говно.       Вечером Хюнин Кай приходит к Сонхуну в комнату с большой плюшевой игрушкой и заставляет играть с ним в приставку. И даже пару раз поддаётся и проигрывает, но его безупречная актёрская игра остаётся без Оскара. А Тэхён готовит на всех пельмени и предлагает вместе поужинать.       Спустя ещё одну неделю Сонхун наконец чувствует, что может жить дальше. Ну, как... Жить — это очень громко сказано, скорее, существовать. Но он снова возвращается к тренировкам и посещает занятия. Пару раз даже встречается с друзьями, хотя всё проходит странно и неловко, ведь ребята, словно на минном поле, боятся сказать лишнее слово. Сонхуна это бесит, но он знает, что они не виноваты. Просто без Сону теперь всё иначе. И пусть Сонхун ещё очень сильно злится на него за ложь, но никак не может заставить себя не скучать. Как бы ни старался. Уйти было просто, оставаться в стороне оказалось намного сложнее. А заставить себя забыть о чувствах — ещё хуже. Но, видимо, не зря говорят, что любовь не проходит бесследно (если вообще проходит). Сонхун никак не может понять, почему до сих пор так тягостно, почему он просто не может отпустить это, ведь они с Сону, чёрт возьми, не родственные души, чтобы так убиваться! У них даже нет связи. Но иногда, когда резко накрывает тоска, ему даже кажется, что, если бы с него живьём снимали кожу или вырывали ногти, было бы не так больно.       Он запрещает себе покупать вишнёвую колу, ходит короткой дорогой до общежития и убирает фотографии с дня рождения Сону подальше в стол. Билеты на концерт Зико улетают в солд-аут, а Сонхун так и не покупает даже один. А каждый раз, когда абсолютно случайно включается «Dream of you», ему настолько плохо, что он почти рыдает. Но никак не может найти в себе силы переключить трек или радиостанцию.       Сонхун больше ни о чём не мечтает и ни на что не надеется. Просто пытается не сойти с ума. До последнего верит, что сможет как-то прожить с разбитым сердцем. Но в один из дней он собирается после пар забежать в кофейню, чтобы привести себя в чувства перед тренировкой, и замечает Сону. Тот сидит за крайним столиком у окна и либо пытается посолить мятное мороженое своими слезами, либо заесть слёзы мороженым. Сонхун не решается зайти и побеспокоить его своим присутствием, так что едет на тренировку без кофе. Но образ залитого слезами мятного мороженого не покидает его ещё два дня. Как и мысль о том, что он должен был подойти и обнять.       В пятницу вечером Хисын и Чонвон тащат его с собой покушать в их любимую самгёпсальную. Сонхун начинает подозревать, что у его друзей организовано посменное дежурство, дабы следить за его физическим и моральным состоянием. Хён даже предлагает взять макколли или соджу, но Сонхун снова отказывается. Забавно, что буквально несколько недель назад они все вместе здесь ели, и Сону так очаровательно смеялся, когда Сонхун пытался кормить его мясом, а сейчас… От этих мыслей кусок не лезет в горло, но под пристальным взглядом Хисына Сонхун послушно ест всё, что друзья кладут ему в тарелку.       — Сонбэ? — внезапно обращаются из-за спины. Он оборачивается и видит Рики. — Чонвони-хён сказал мне, что вы будете здесь. Я хотел поговорить с тобой, сонбэ, если ты не против.       Сонхун уже разрешал называть себя «хёном», но отлично понимает, зачем Рики это делает, показывая на чьей он стороне.       — Называй меня «хён», и тогда мы поговорим, — отвечает он, чтобы поставить ещё одного выёб*стого школьника на место. Пристыженный Рики поджимает губы и кивает. — Тебя Сону подослал ко мне?       — Нет. Сону-хён слишком гордый для такого. Ты очень сильно задел его чувства.       Вот оно что. Звучит просто потрясающе. Сонхун чувствует, как обида подступает к горлу. Снова. Он, конечно, был груб с Сону, но на то была причина, и Сонхун всё ещё считает себя пострадавшей стороной. Но, наверное, Сону тоже решил занять выгодную для себя и своей совести позицию. Ладно, пусть. Сонхуна это волновать не должно. Но почему-то очень сильно волнует.       — Тогда зачем ты пришёл?       — Ты говорил, что у вас всё серьёзно, поэтому есть вещи, о которых ты всё же должен знать, хён, — начинает Рики, и его лицо чуть кривится на последнем слове, позволив Сонхуну на секунду насладиться своим превосходством. — Было бы лучше, если бы ты узнал всё от Сону-хёна, но… придётся рассказать мне.       Сонхун ничего не отвечает. Просто ждёт. Пытается ждать, по крайней мере. А у самого трясётся нога под столом.       — Ты уже знаешь, что его родственная душа жива, но ты, наверное, до сих пор понятия не имеешь, кто это…       — Покороче, если можно, — раздражённо поторапливает Сонхун.       Потому что… Да — он знает, и да — он думал об этом уже сотню раз! О том, что именно произошло, и почему Сону оставил свою родственную душу. Сонхун даже дошёл до тошных мыслей о том, что, может быть, этот человек стал недееспособен или находится в коме, а Сону всё равно бросил его.       Рики делает долгий вдох, и Сонхун просто уверен, что если бы тот мог, то точно бы уже ему врезал, и лишь традиционная субординация между старшим и младшим сдерживает его от такого порыва агрессии. Хисын тем временем пинает Сонхуна под столом.       — Хён, тебе ведь известно про серию убийств в окрестностях Осана, что произошли пять-шесть лет назад?       Сонхун кивает. Пусть он и не знает всех деталей, потому что учился, кажется, в средней школе, постоянно готовился к соревнованиям, и ему было совсем некогда следить за новостями, да и не интересно, но он помнит, что дело было громким.       — Этот серийный убийца один из самых везучих в наши дни. Он убивал очень часто, но его не могли поймать почти два года, потому что полиция никак не могла выявить его типаж жертвы. Тела находили в тёмных и безлюдных местах. У них у всех были следы от удушья верёвкой и выпотрошенные внутренности в области живота. И даже когда полицейские по ночам патрулировали улицы, а управление города пыталось устранить проблемы с освещением, ему всё равно невероятно везло. До тех пор, пока его последняя жертва не смогла убежать. Благодаря её показаниям, полицейским удалось оперативно задержать преступника.       Сонхун чувствует, как медленно леденеет кровь и начинают подрагивать руки. К сожалению, люди умирают каждый день. Кого-то ждёт тихая смерть, кого-то — бесчеловечная. И на секунду ему кажется, что он был прав. Прав в том, что родственную душу Сону убили. Или же пытались убить, но нанесли тяжёлые увечья. Но Сонхуну всё равно не нравится то, как замирает сердце в груди в ожидании развязки.       — К чему эта история? — в горле першит.       Сонхун знает, что ответ, который он сейчас услышит, возможно, изменит всю его жизнь.       — Это история о том, как Сону-хёну удалось выжить, — наконец произносит Рики, и весь мир окрашивается в серый цвет.       — Что?..       — Серийный убийца из Осана — его родственная душа.       Секундная стрелка стучит так громко. Сонхун слышит её, но не слышит своё сердце. В голове пустота, даже не звенит в ушах. Все чувства разом притупились и ушли на второй план, уступив место сжирающей всё на своём пути пустоте.       — Его бабушка живёт в Осане, и хён ездил к ней каждое лето. Во время нападения у него и у убийцы появились парные метки, это позволило Сону-хёну вырваться. Он выбежал на дорогу прямо под колёса машины, и водитель отвёз его в полицейский участок.       — Почему… — Сонхун слышит свой голос словно со стороны. — Почему он с самого начала не рассказал об этом?       Он и сам знает, почему, но разве так не было бы лучше и проще? Если бы Сону сразу рассказал правду, всё могло быть по-другому. Они могли бы построить отношения совсем иначе. Не на лживой свободе, а на правде. Горькой и липкой, как дёготь. Сонхун бы не потратил так много сил впустую, пытаясь поверить в то, что действительно сможет стать свободным. Он бы сразу пытался принять то, что хочет отнять чужое. И обязательно отнимет. Но они вместе с Сону всё проеб*ли.       — Потому что ему тяжело признаваться в этом. Люди часто осуждают его за то, что он отказывается принимать свою родственную душу. Кто-то даже говорит, что это его предназначение — стать спасением для заблудшей души. Но если он не хочет быть с ублюдком, который чуть не отправил его на тот свет, разве кто-то может его за это осуждать? Да и вообще, какая разница… Разве он не имеет права выбрать того, кого посчитает достойным себя?       Эти слова сначала отвешивают Сонхуну звонкую пощёчину, а затем возвращают все те прекрасные чувства, которые он пытался безжалостно уничтожить, но так и не смог. Они вырываются из плена, в котором Сонхун их томил, и заполняют его голову. Нанизывая все воспоминания на одну крепкую нить. Начиная с блёклой птички и звона колокольчиков в ушах, заканчивая зацелованными губами Сону в лучах восходящего солнца. Сонхун вдруг яростно желает вернуть всё обратно.       — Я не оправдываю его ложь, хён, — продолжает Рики, видимо, смутившись воцарившегося молчания. — Я знаю, что план Сону-хёна был заведомо провальным, и я всячески пытался его отговорить делать фальшивую метку на руке, но он безумно упрямый, когда ставит себе цель. Всё равно пошёл и выжег её в нелегальном салоне. Он до последнего верил, что она поможет ему начать новую жизнь. И что люди больше не будут спрашивать, где его родственная душа. А ещё Сону-хён постоянно говорил о тебе с вашей первой встречи... В последний раз я видел его таким одержимым, когда он собирал коллекцию альбомных карт Ви из «BTS». И он правда собирался всё тебе рассказать. Это была ложь ради счастья, хён.       Рики снимает с плеча рюкзак и достаёт из него папку.       — Вот, я распечатал несколько статей о деле в Осане, если ты вдруг не веришь мне. В них скрыто имя Сону-хёна, но, может быть, ты захочешь хотя бы взглянуть, — говорит он и кладёт папку на свободный край стола, а Сонхун слышит в его словах завуалированный упрёк. Либо это просто новые морали в голове растоптали все старые принципы, объявив долгожданную анархию. — Мне уже пора идти. Спасибо, что уделил мне немного времени, хён.       Когда Сонхун открывает лежащую на столе папку, ему становится нечем дышать.