don't make me dream of you

«I want you to stay, even though you don't want me … why can't you wait? … why can't you wait 'til I fall out of love? Won't you call out my name? … call out my name, and I'll be on my way and I'll be on my On my way, on my way, on my way» The Weeknd — Call Out My Name

      Убийства в Осане. Тусклые фонари. Безлюдные улицы. Пеньковая верёвка. Поварской нож.       Сонхун взахлёб читает всё, что только может найти в интернете. И ночью то, что он отыскал, снится ему в мельчайших деталях.       Темно. Сердце быстро долбится в груди. Картинка штрих за штрихом вырисовывается на воображаемом холсте.       Он видит Сону, когда тот нерешительно сворачивает в тёмный переулок. Сонхун очень хочет закричать и остановить его, но не может. Крик остаётся беззвучным.       Скорее всего, Сону чувствовал, что не должен идти по неосвещённой дороге, ведь в городе постоянно развешивали объявления, напоминающие о личных мерах предосторожности, но судьба позвала его за собой. Потому что некоторые встречи предначертаны сквозь время и все арки истории.       Приближающиеся шаги. Сону должен был сразу всё понять. Но, возможно, когда он услышал их, было уже слишком поздно. Либо убийца вышел ему навстречу, сразу же оглушив ударом. Сонхун видит всё именно так. В его сне Сону бьют прямо по голове и, скрутив руки, затыкают рот.       Сонхун не может представить себе Сону подростком, поэтому в его сне он такой, как сейчас, но в шестнадцать лет Сону, должно быть, был ниже ростом, а его руки были ещё слабее. Он бы точно не смог оттолкнуть от себя мужчину на голову выше и вдвойне шире в плечах. Да он бы и сейчас не смог. У Сону не было шанса сбежать. Скорее всего, он потерял ощущение пространства сразу после первого удара, и его тут же оттащили в закоулок, полностью выпадающий из поля зрения любого проходящего мимо человека. В кромешную тьму. Должно быть, Сону брыкался, цеплялся пальцами за чужие руки, но ему не хватало сил вырваться.       Как потом показало следствие, нападавший всегда сначала душил жертву и только потом потрошил тело. Воображение рисует, как Сону накидывают на шею пеньковую верёвку и начинают затягивать всё сильнее, а Сонхун чувствует себя полностью парализованным. Он не может ничего изменить даже в ночном кошмаре. Немой наблюдатель за непробиваемым стеклом.       Чтобы не оставлять следов, убийца всегда был в перчатках, поэтому родственная связь не установилась сразу. И появиться она могла только в двух случаях. При первом раскладе всё же произошёл прямой контакт с кожей — например, нападавший придавил Сону к земле или стене локтем, а может, даже навалился всем весом. Стояло жаркое лето, и Сону, скорее всего, был в футболке или майке, и одежда могла задраться. Но есть и второй вариант. Стоит лишь подумать о нём, как тело начинает корёжить. И именно его Сонхун видит во сне.       Невозможно вот так просто убить свою родственную душу. Даже если вы всё ещё не связаны метками на коже, даже если вы так и не прикоснулись друг к другу. Кармический эффект не может не сработать. Особенно, когда вы настолько близко. И пытаетесь придушить предназначенного вам человека, туго затягивая верёвку вокруг его шеи.       Скорее всего, Сону почти задохнулся. Или ему очень сильно передавило кровеносные сосуды.       В момент, когда всё тело пробило волной жара, он находился на перепутье между жизнью и смертью.       А затем прямо под лопаткой Вселенная выжгла ему судьбоносную печать, ослепив вспышкой боли. И в оцепенении убийца отпустил концы верёвки.       Сонхун сглатывает ком в горле и наконец кричит.       Пожалуйста, беги! Беги быстрее, не оглядывайся! Не останавливайся! Просто беги! Спасись, пожалуйста! Беги со всех ног!       Он кричит из последних сил в надежде, что Сону его услышит. Потому что если Сону не сможет убежать, они никогда не встретятся. Они никогда не найдут друг друга. Они никогда не полюбят друг друга.       Сонхун не уронит свой пропуск на лестнице. Сону никогда не обнажит манжет на правом запястье и не положит голову Сонхуна на свои колени. Они не будут вместе играть в покер и целоваться в полумраке гардеробной. Сонхун не принесёт для Сону стаканчик со льдом. И никогда не увидит, как мерцают огни у него на щеках, когда они вместе будут танцевать совсем мимо ритма. Они никогда не поцелуются у двери, и в баре, и в библиотеке, и в последней кабинке туалета на пятом этаже. А Сонхун так никогда и не попробует мороженое со вкусом мятного шоколада. И не вложит чёрный камушек в лисью лапку. И не узнает, каким податливым может быть тело Сону под его руками в дымке персикового аромата.       Вселенная просто не может это отнять. Сонхун не позволит. Он правда готов пожертвовать собой и отдать всё, что угодно. Лишь бы Сону смог спастись.       Пожалуйста, просто беги!       Яркий свет фар разрывает сон на части. Сонхун подскакивает, скинув покрывало. Пот крупными каплями катится по вискам. Футболка липнет к телу. Мышцы дрожат. Во сне правую руку свело в неестественном положении, Сонхун не может даже пошевелить пальцами. Он сползает с кровати на пол и пытается отдышаться. На часах 03:12.       Этот кошмар снится ему уже вторую ночь подряд.       В дверь стучат.       — Сонхун-а! Ты как? Не спишь?       Хюнин Кай уже тут как тут, чтобы проверить, что случилось. Возможно, Сонхун очень громко кричал.       — Да… Всё ок. Иди спать.       — Тебе снова приснился кошмар? Хочешь я посижу с тобой? Я там стрим Неко-тян смотрю.       — Не нужно. Я в порядке.       Сонхун может справиться с этим сам. У него нет выбора. Он должен.       Он разминает онемевшую кисть и чувствует лёгкое покалывание, как только к ней вновь начинает приливать кровь. А затем достаёт телефон и судорожно проверяет, когда Сону был онлайн. Теперь это единственный доступный ему способ. Последняя сторис в Instagram была загружена два часа назад. Сердце начинает биться чуть ровнее. Чёрт, как же сильно Сонхун хочет вернуть Сону в свою постель, чтобы каждую ночь знать, что его лиса в безопасности, но всё, что он может, — это подняться с пола и налить себе воды.       До рассвета он снова пытается собрать себя по частям.       Ночные кошмары начинают сводить с ума. И подводят к самому безрассудному поступку, который Сонхун когда-либо совершал за свою достаточно ещё короткую жизнь. Спустя ещё один день он приезжает в Тэджон.       Сотрудница тюрьмы, проверяющая его заявление на встречу с заключённым, бросает на него безэмоциональный взгляд и делает глоток кофе из видавшего виды стакана. У неё безумно уставшее выражение лица, а в её тусклых глазах можно прочитать разве что полное отвращение к месту, где она работает.       — Почему не отправили предварительную заявку на встречу? Вам известно, что заключённый никого не принимает? — спрашивает она, просматривая документы. — Вы родственник?       Сонхун теряется. Он и заявление на встречу с преступником заполнял первый раз в жизни. И вообще, в тюрьме до этого был только один раз и то в не действующей, а ставшей исторической достопримечательностью.       — Нет.       Женщина качает головой и отдаёт бланк обратно.       — Тем более на каком основании я должна это принять? Я здесь работаю все четыре года, что его тут держат. Он ещё ни разу не согласился на встречу. Даже с близкими родственниками. Так что не тратьте моё время.       Сонхун даже не пытается скрыть свою досаду от того, что всё идёт совсем не так, как он планировал. Хотя сложно сказать, что у него вообще был какой-то план. Это, скорее, катящийся на эмоциях снежный ком. Но в любом случае ему досадно, что ожидания не оправдались. Он три часа добирался сюда на автобусах с пересадками и фактически стоя. Не спал всю ночь и толком ничего не ел, разве что рано утром выпил чашку воды. Он не может так просто уйти!       — Мне нужно хотя бы пару минут, — пытается вымолить Сонхун. — Пожалуйста.       — Ну, а я что могу сделать? — отвечает она немного раздражённо. — Нельзя нарушать устав.       — Я пришёл… — Сонхуна начинает трясти, а язык заплетается во рту. — Я пришёл от его родственной души… От Ким Сону. Он был последней жертвой. Сейчас я его пара. Пожалуйста, дайте мне хотя бы несколько минут?       Что-то проскальзывает в её глазах. Какое-то очень знакомое и тонкое чувство. Очень похожее на понимание. Следом её взгляд чуть смягчается.       — Он не согласится на встречу, даже если я приму заявление, — говорит она уже ласковее. — Всё равно не уйдёшь? — Сонхун быстро и уверенно качает головой, и сотрудница вздыхает. — Хорошо, допиши имя его родственной души вот здесь, в графе «Цель посещения». Я отмечу тебя как дальнего родственника.       Сонхун хватает ручку, дописывает имя Сону и снова протягивает сотруднице заполненный бланк. Она бросает на него сочувствующий взгляд и покачивает головой, но заявление, как и обещала, принимает.       — Подожди вон там.       Сонхун проходит в сторону неудобных скамеек для ожидающих и садится на ближайшее свободное место. Напротив сидят бабуля и женщина средних лет (по чертам лица он догадывается, что они, скорее всего, мать и дочь), на соседней лавке храпит пожилой мужчина. Сонхун старается не глазеть по сторонам, да и, если честно, у него нет на это моральных сил. Он просто упирается локтями в колени и, подставив кулаки под подбородок, прикрывает глаза, прежде чем они вывалятся от недосыпа. Ему уже даже начинает казаться, что от сухости скрипят веки, когда он моргает.       Секунды растягиваются в минуты и выползают за пределы часа. Сонхун не знает какой отметки они уже достигли. Он не смотрит на время. Просто сидит, прислушиваясь к ощущениям во всём теле и пытаясь сконцентрироваться на направлении своих мыслей. Чужие шаги, дыхание, разговоры — всё это сливается в непонятный белый шум, и в какой-то момент Сонхун теряет ощущение реальности, провалившись в ломающую тело дремоту.       — Пак Сонхун!       Желудок сжимает болезненный спазм. А ноги деревенеют.       Тюремный служащий, только что вышедший из-за тяжёлой железной двери, кивает ему, поторапливая.       — Одобрено. Проходите быстрее.       В коридорах, по которым его ведут, мало света, воздуха, тепла, да и в целом жизни. В одном из проходов тщательно досматривают на предмет непонятно каких вещей и просят выложить телефон.       До последней двери Сонхуна провожает тот же самый служащий, что встретил его в самом начале.       — Я всё знаю, — тихо говорит он, прежде чем впустить. — Это не по уставу. Если придёт проверка, у нас могут быть проблемы. Но мы решили пустить тебя, потому что этот ублюдок впервые согласился на встречу с кем-то. Считай, что ты особенный. У тебя будет пять минут, может быть, десять, но не больше. Заходи. Садись на стул. И жди.       В комнате с серыми стенами Сонхуна пробивает дрожь. Он в пиджаке, но ему всё равно безумно холодно. Сев на неудобный жёсткий стул, он хватается пальцами за колени и смотрит по ту сторону непробиваемого стекла. Сонхун не знает, готов он или нет. В этот момент он начинает понимать, что скорее нет, чем да. Но бежать уже поздно.       Входная дверь за стеклом скрипит, отворяясь. Сонхуну кажется, что кто-то перерезал аорты, которые держали в груди его сердце.       И мерещится фаталистический звон.       Пак Сонджун.       Девяносто второго года рождения.       Пусан.       Переехал в Осан за год до того, как произошло первое убийство.       По профессии электрик.       Четырнадцать жертв.       Последняя проходит по делу как «Покушение на убийство».       Когда мужчина садится прямо напротив, Сонхун разглядывает острые черты его лица, подмечая лёгкую небритость на щеках, кривую линию губ, а от цепкого звериного взгляда стынет кровь.       И на мгновение даже кажется, что они уже были знакомы. И ждали эту встречу. Словно какой-то незавершённый в прошлой жизни вопрос заставил их вновь посмотреть друг другу в глаза. И теперь Сонхун понимает значение выражения «дьявольская карма» [1]. Однажды расставшись врагами, вы обязательно встретитесь в следующей жизни, пока в одной из них наконец не поставите жирную точку в этой истории.       По крайней мере, это та философия, в которую он свято верит.       Раз. Два. Три. Четыре… Секунды застывают.       Пак Сонджун решает прервать затянувшееся молчание первым, а его лицо искажает ещё более уродливая гримаса. Сонхун уверен, что именно с таким выражением убивают людей.       — Мой мальчик вырос, и теперь ему нужен ёбарь, который будет его трахать? Пришёл показать мне себя, Пак Сонхун? — спрашивает он, с особым удовольствием в голосе смакуя имя.       Сонхун стискивает зубы, чтобы подбородок не начал дрожать. Ему мерзко от того, что кто-то говорит о них с Сону так пошло и грубо. Потому что всё, что они делали, было пронизано любовью в каждом прикосновении, каждом вдохе, каждом звуке.       Почему из более чем семи миллиардов людей именно человек, сидящий по ту сторону стекла, стал родственной душой Ким Сону? Как Вселенная вообще могла такое допустить?       Сонхун заставит её исправить эту ошибку. Обязательно.       — Теперь он мой, — отвечает он негромко, но предельно чётко. И ему вообще не понятно, откуда в голосе появилась эта стальная твёрдость. — Ты никогда отсюда не выйдешь. Поэтому прекрати цепляться за него. Хватит залезать ему в голову и пугать ночными кошмарами через вашу связь. И перестань угрожать ему, что убьёшь меня. Он всё равно никогда не захочет быть с тобой. Он хочет быть со мной. И я могу дать ему намного больше, чем ты. Даже без метки.       А что, если они с Сону никогда не были родственными душами? Что, если в прошлой жизни Сонхун так и не сказал эти слова? Как и во всех предыдущих. Сколько вообще перерождений ему потребовалось, чтобы, в конце концов, произнести их вслух? Сколько жизней подряд он отдавал Сону этому человеку?       Пак Сонджун хищно облизывает губы. Наверное, если бы взгляда было достаточно, чтобы разрезать человека на части, Сонхун уже был бы мёртв.       — Когда я выберусь отсюда, вам двоим не жить. Тебя я убью первым, — выговаривает он неспешно и с леденящим душу наслаждением. — Я буду делать это очень долго и заставлю его смотреть на то, как ты корчишься от боли. А затем я закончу то, что не смог сделать в прошлый раз. Той же самой верёвкой.       Сонхун ощущает себя напуганным до смерти и неимоверно храбрым одновременно. Эту смесь чувств не описать. Её можно только прожить, чтобы понять. Возможно, Пак Сонджун однажды и правда сможет осуществить всё им сказанное и доберётся до них с Сону. Если это произойдёт, Сонхун будет готов. И он не будет жалеть. Даже если ему вскроют вены прямо от кистей до плеч, вспорют живот, вывернув наизнанку все внутренности, раскромсают тело на куски, это уже ничего не изменит. Они с Сону всё равно будут принадлежать друг другу. Сонхун сделает всё, чтобы это было именно так до самого конца. До их последнего вдоха. Вот, что важно.       Человек, сидящий напротив, вряд ли вообще способен такое понять.       Сонхун усмехается уголками губ, вдруг ощутив внутри странную лёгкость:       — Попробуй.       Он никогда не отдаст Сону человеку по имени Пак Сонджун. Он обязательно срежет с шеи Сону эту пеньковую верёвку. И заставит Вселенную в следующей жизни перерисовать их метки иначе.       Дверь за спиной открывают. И просят на выход. Сонхун смотрит в нечеловеческие глаза ещё несколько мгновений, прежде чем встать.       Только в коридоре его начинает неистово трясти, как в приступе ломки, если бы он сидел на игле. Его бьёт дикий озноб. Словно у него температура под сорок. Лёгкие болят, отказываясь размеренно вдыхать и выдыхать. Сонхун доползает до уборной, и его рвёт. В желудке пусто, поэтому по горлу лезет только желчь, прожигая всё на своём пути.       О том, где он был, знает только Хисын. Потому что, во-первых, старший хён не из болтливых; во-вторых, Чонвон всё ещё подросток, и не стоит травмировать его неокрепшую психику разговорами о тюрьме; в-третьих, Чонсон, приставит к нему личного телохранителя, если всё узнает, а Джеюн точно запишет на приём к психологу. В общем, ради всеобщего блага Сонхун рассказывает о своей поездке в тюрьму только хёну.       Его жёстко штырит. Сонхун снова на грани срыва. Это какая-то эмоциональная эстафета. Сначала он сам всё разрушил. Теперь ему предстоит всё исправить. Потому что он больше не хочет ждать следующую жизнь. Он хочет в этой. Ему надо в этой.       Кажется, что ожидание дробит кости, когда Сонхун мечется по корпусу факультета дошкольного образования в поисках Сону. У него словно маниакальный психоз. Ему нужно начать нормально есть, больше спать, может быть, сходить ко врачу, чтобы тот выписал какое-нибудь успокоительное. Но вместо этого он пытается отыскать своё единственное лекарство, выглядывая в толпе светлую макушку.       Взгляд цепляется за знакомый профиль под накинутым на голову капюшоном безразмерной толстовки.       — Сону!       Сонхун подрывается, быстрыми шагами огибая людей в толпе, пока Сону оглядывается по сторонам, видимо, пытаясь понять, с какой стороны его настигнет опасность. Сонхун хватает его за лапку и тянет за собой прочь от оживлённой толпы, и, на удивление, Сону даже не сопротивляется. До тех пор, пока они не оказываются одни на лестничном пролёте.       — Пак Сонхун, отпусти меня, или я выкручу тебе руку, — холодно говорит он, и Сонхун послушно разжимает пальцы.       Сону быстро поправляет слетевший с головы капюшон, накидывая его обратно. И только сейчас Сонхун понимает, почему не смог сразу узнать его в толпе — у Сону чёрные волосы, а мешковатая одежда, совсем никак не вяжется с его обычным стилем. И губы выглядят блёкло без сочных крапинок малинового тинта.       — Ты что-то хотел? — и взгляд лисьих глаз совсем иной.       — Твои волосы… — начинает он невнятно, абсолютно не понимая, почему вообще говорит именно это.       — Что? — хмурится Сону, а затем, поняв, о чём идёт речь, обиженно поджимает губы и отвечает с упрёком в каждом слове: — Пришлось покраситься, чтобы привлекать к себе меньше внимания. После того как ты при всех объявил, что я развлекаюсь за спиной у своей родственной души, люди, знаешь ли, странно на меня смотрят.       Сонхун на секунду зажмуривает глаза, проглатывая скопившуюся во рту слюну. Если бы он мог прописать сам себе по еб*лу, он бы это уже сделал.       — Это всё, что ты хотел узнать, хён?       — Я хочу поговорить с тобой, — выпаливает Сонхун и вот-вот захлебнётся тоской. Даже когда Сону смотрит на него вот так, не скрывая раздражения, Сонхун всё равно чувствует растекающуюся в животе нежность. Он с трудом понимает, как вообще смог прожить без Сону почти весь сентябрь. Он соскучился даже по тому, как Сону дышит.       — А я не хочу после всего, что ты мне наговорил в прошлый раз.       С каждым ударом сердца Сонхун всё ближе к тому, чтобы встать на колени, лишь бы Сону не ушёл.       — Я всё знаю.       Страх в лисьих глазах тут же сменяется калейдоскопом из облегчения, разочарования, недоверия и томления. В следующее мгновение Сону опускает взгляд, разрывая магнетизм.       — Рики предатель, — бубнит он, прикусив краешек нижней губы. И вдруг шагает ближе, опять переворачивая мир Сонхуна вверх дном. (Ну сколько можно?!) — И что? Для тебя это всё изменило?       Когда Сону вновь поднимает взгляд, в лисьих глазах нет ничего. Эта пустота настолько убийственная, особенно когда ты к ней совсем не готов, она накрывает с головой и холодком шагает по позвонкам, превращая тело в непослушный окоченевший кусок мяса.       — Почему ты просто всё с самого начала мне не рассказал? — Сонхун выталкивает из себя слова, переходя на шёпот. — Я бы смог тебя понять. Прости, что я не выслушал тебя, когда должен был. Давай поговорим и начнём всё ещё раз с того места, на котором мы закончили? Пожалуйста.       Сону фыркает и качает головой, горестно усмехаясь.       — Ты так ничего и не понял, Пак Сонхун.       Даже в его словах нет жизни. И Сонхун в который грёбаный раз чувствует, как его загнали в тупик. В этом лабиринте он снова свернул куда-то не туда. Как теперь найти выход? Что он опять сказал не так, что должен был понять, что Сону хочет от него услышать? Очередной приступ удушья. Сонхун представляет пеньковую верёвку теперь уже на своей шее.       И, похоже, Сону легко читает весь этот шквал эмоций у него на лице.       — А если бы моя родственная душа была другой? Типа нормальной. Тогда ты бы отказался от меня? — спрашивает он, приподняв брови. — Получается, так?       Эти вопросы выпинывают Сонхуна из фазы принятия в следующую, словно он всё ещё разрушил не все столпы своей морали, словно Сону, как тайфун, собирается снести на своём пути всё живое, не оставив даже руин. Однажды Сонхун не выдержит такого темпа и просто сломается.       Лисья лапка легонько хлопает его по груди. Прямо там, где бешено колотится сердце.       — Когда ты найдёшь ответ на эти вопросы, может быть, я поговорю с тобой. Если захочу.       Теперь им, видимо, стоит вести счёт на предмет того, кто, кому и сколько раз сделает больно.       Сону отступает назад, и Сонхун чувствует себя потерянным и брошенным щенком. Он хватает Сону за запястье, чтобы удержать хотя бы ещё на миг, заставить выслушать, но… Боль вспыхивает сразу в двух местах: чуть пониже колена, куда прилетает пинок ногой; и прямо в кости над пульсом, куда Сону бьёт его кулаком, одновременно с этим вырывая вторую руку. Это, чёрт возьми, так внезапно, так резко и так больно, что даже в глазах искрит. Well-deserved. Ну, зато Сонхун может быть спокоен, что занятия по самообороне прошли не зря. Проверено.       — Я же сказал, отпусти меня.       Сонхун болезненно стонет, придерживая запястье здоровой рукой. И смотрит, как Сону быстро, не оглядываясь, сбегает вниз по лестнице. Прикрыв глаза, Сонхун совсем не изящно плюхается на пол и откидывает голову к стене. У него в планах сидеть вот так минут пять точно, прямо как в самой дешёвой слезливой дораме. Чувства скребут изнутри, прогрызая сердце. Сонхун чувствует себя беспомощным и ни на что не годным.       И снова хочет сдохнуть.