Заклинатель праха

1990 год. 20 июня, среда.       Свежий воздух, наполненный терпким запахом полевой мокрой травы, проникал в лёгкие, оставаясь на кончике языка сладковатым привкусом. Дышалось после дождя тяжело, большая влажность делала прелый от жары воздух невыносимо густым. Но не только дыхание давалось ему с трудом: проехать на велосипеде по утопленной в грязи просёлочной дороге едва ли представлялось возможным. Савелий попытался прокрутить педали, но мерзкая топь не собиралась отпускать добычу — двухколёсный застрял едва ли не по самую цепь. Выбор был невелик: либо вытащить его из грязи и тащить на себе, измызгав школьную форму, либо опять же вытащить, но доехать до первой же глубокой колдобины и встретить грязь, что называется, лицом к лицу.       — Я же утром в школу ехал, всё было сухо! — юноша с чувством саданул ногой по застрявшему колесу. Злился он скорее на грязь, чем на велосипед. Савелий медленно вздохнул, прошёлся рядом по траве и внезапно ощутил тревогу, неприятно мазнувшую холодным языком по затылку. Он огляделся: кругом были обычные поля, которые просматривались до самого горизонта. Спрятаться «некто» не мог бы при всём желании, впереди и позади ни единой живой души, только разбитая колея, на которой не было даже свежих следов протектора. Только совсем вдали виднелся березняк.       «Странно», — подумал юноша. Людей в радиусе пары километров быть никак не могло, до деревни ещё далеко, а диких зверей, которые могли бы представлять опасность, тут не водилось. По крайней мере, Сава был в этом уверен.       «Чушь какая-то, нет тут никого».       Беспокойство нарастало: казалось, чьи-то глаза пристально следят за каждым его шагом. Юноша резко обернулся, будто надеясь застать наблюдателя врасплох — никого. Только поток прохладного ветра, со свистом принёсший волну сырого воздуха. Слишком холодного для середины июня.        — Показалось… — неуверенно пробормотал юноша. Сердце забилось чуть быстрее, испуг придал сил, и Савелий легко вытащил тяжёлый старый велосипед из грязевой трясины. Он ловко запрыгнул на него и, не оглядываясь, закрутил педали, будто перед ним была гоночная трасса, а не утопленная в грязи деревенская дорога, по которой можно было спокойно проехать сейчас разве что на тракторе.       Каким-то поистине неведомым образом он умудрился доехать до Гмирянки без новых происшествий: велосипед ни разу не застрял, несмотря на то, что юноша ехал едва ли не с максимальной скоростью. До самой деревни его не покидало ощущение чужого взгляда, будто невидимый преследователь всё это время не упускал его из виду. Но стоило Савелию поравняться с заборами первых домов, как тревога тут же рассеялась, словно лёгкая дымка поутру. Просто исчезла, будто и не было ничего. Савелий затормозил посреди дороги и с облегчением выдохнул. Гонки закончились.       «У страха глаза велики. И чего я только испугался? Ветра? Узнает дед — засмеёт».       Он нервно хихикнул. Только сейчас Савелий заметил, как сильно испачкался: променад по грязевым горкам не прошёл бесследно. В прямом смысле.       Юноша тяжело вздохнул, осознав, что сегодня придётся заняться внеплановой стиркой, и поехал дальше, домой.       Дом скромного семейства Ярцевых, ныне частично проживающего в разных городах, представлял собой хорошую крепкую избу на краю деревни, с большим огородом, уютным палисадником и раскидистой елью, под которой стояла лавочка. Обычный дом деревенской семьи. Правда никакой старинной резьбы на нём не было. Изба была не старая, лет двадцать пять назад её построил дед Савелия Иван. Рядом был огород, как это бывало во всех деревенских домах, а за огородом выход в лес, подступавший прямо к грядкам. В доме было два входа: основной и через летнюю веранду в сторону леса. Можно было легко улизнуть за ягодами. У жизни на отшибе были свои плюсы.       Подъехав к калитке, юноша слез с велосипеда и оставил его около ворот: не тащить же грязь во двор.       — Сава, ты сегодня поздновато! — донёсся до него звонкий голос бабушки. Она что-то делала в палисаднике, поэтому он не заметил её сразу.       — Баба Галя, да я это, в грязи застрял, весь велосипед и штаны замызгал, пока вылез.       — А, ну да, гроза ж была, пока ты в школу ездил… Ничего страшного, постираешь, — она вытерла грязные от земли руки и облокотилась на ель. — Ну как там подготовка к выпускному? Всё отрепетировали?       Бабушка добродушно улыбалась ему, её искренне интересовала жизнь младшего внука. Старший Игорь уже давно закончил школу, поэтому всё внимание досталось Саве.       — Да, скоро уже будет выпускной вечер. Надо где-то костюм искать, на выходных к Игорю в Калугу что ли съездить…       — Съездишь, обязательно, но потом, до двадцать пятого ещё четыре дня. Иди скорее в дом, там картошка на печи уже остыла. Вечером у нас суп с курицей будет.       Савелий смутился.       — Курица? У нас же нет денег…       — Мы свою зарубим, иди скорее в дом, дед уже топор точит, не надо тебе этого видеть.       — Почему зарубим? Разве тебе не жалко? — юноша всегда испытывал тягу к спасению несчастной живности, вот и сейчас новость его не обрадовала.       — Жалко, — тяжело вздохнула бабушка, — только вот похоже она бедро сломала, уже нестись не будет. Так будет милосерднее. Ну же, иди в дом… — она всё пыталась уговорить его.       Но Савелий быстрым шагом направился во двор, а затем и в курятник.       Курица сидела одна на подложке из сена и не проявляла интереса к зерну и поилке. Когда он зашёл, остальные птицы тут же разбежались в стороны и подняли гомон. Савелий наклонился и взял курицу на руки: школьная форма и так грязная, всё равно стирать.       — Бедная моя, ну как ты умудрилась… — вид чужих страданий заставлял его сердце нехорошо сжиматься. Он погладил несушку по рыжим гладким перьям и положил ладонь на сломанное бедро. Курица закрыла глазки и успокоилась, хотя до этого слабо пыталась трепыхаться. Савелий чувствовал, как в её тушке бьётся маленькое сердечко и ощущение чужой хрупкой жизни в руках привело его в восторг. В нём всегда просыпалась нежность при виде чего-то живого, маленького и беззащитного. Сейчас он всей душой хотел помочь, но сломанное бедро — это серьёзно.       Внезапно курица оживилась, задёргалась и спрыгнула с его рук. Она бодро побежала к кормушке.       Сава был потрясён.       «Наверно бабушка ошиблась, с ней всё в порядке!»       Дверь в курятник открылась и на пороге появился высокий и худой дед Иван. В руке его сиял наточенный топор.       — Савел, ты что тут делаешь, а ну иди в дом, разве тебе бабушка не сказала? — строго спросил он, ища взглядом ту самую курицу.       — Деда, смотри, она снова бегает, она ничего не ломала, не надо её рубить! — юноша сиял от счастья и тыкал пальцем в здоровую курицу.       Дед Иван нахмурился. И правда, та самая курица спокойно стояла около кормушки с зерном.       — Иди-ка ты за хлебом, а я сам разберусь, кто тут бегает, а кто нет, — дед ещё строже посмотрел на юношу и Савелий без пререканий вышел из курятника.       Через двадцать минут он уже переоделся в чистую одежду и домыл свой велосипед. Спорить с дедом себе дороже. Когда юноша скрылся из виду, бодро накручивая педали, Иван и Галина решили обсудить произошедшее.

***

      — Неужели в мать пошёл… — покачала головой старушка. Мать Савелия была её невесткой, поэтому в голосе Галины сквозили нотки разочарования и опасения. — Он ведь и с варикозом мне помогает, а тут ещё это.       — Ты же сама видела, как он курицу вылечил, — старик сидел на лавочке, провожая удаляющийся силуэт внука взглядом. Савелию не следовало слышать этот разговор.       — Может, расскажем ему? — с надеждой спросила Галина.       — Нет. Сказки это всё, — Иван настаивал на своём. Его воспитали в атеистических традициях, он всю жизнь состоял в Партии и точно знал, что всякая магия и религия не больше, чем буржуазное мракобесие. Его картина мира была чёткой и понятной.       — Но…       — Тебе могло показаться.       — Но у неё же и правда было сломано бедро, я проверяла! — Галина попыталась оспорить его позицию последним аргументом.       — Тебе показалось, может, она просто лапку вывихнула, а ты перелом-перелом. Тоже мне, ветеринар. Он её вправил случайно, пока на руках держал, ты же знаешь, как он любит тискать живность разную.       Старушка опустила голову. Разумеется, в словах Ивана было зерно истины, но не могло же ей всё это померещиться. Да и мать Савелия при жизни все деревенские считали ведьмой.       — Не забивай ребёнку голову этим мракобесием. Выучится, уедет, врачом станет, как хотел, в люди выбьется. Не то что его мать. А ты помалкивай, так только лучше будет, — старик был мрачен. В глубине души он понимал, что в этом ребёнке сокрыто что-то, чего обычной логикой и наукой не объяснить, но материализм, впитанный им за годы жизни, был прочнее камня. Ну не бывает того, чего быть не может. Не бывает! Не лечат переломы наложением рук за пару секунд!

***

      Савелий едва успел забрать последнюю буханку свежего хлеба: обычно после обеда в местном сельпо не оставалось такой роскоши, но сегодня ему повезло — урвал. Юноша бодро крутил педали, в авоське на багажнике болтался хлеб, а сам Сава пребывал в раздумьях.       «И всё же, неужели с курицей всё в порядке? Наверно, бабушка ошиблась».       За день с ним и так произошло много необычного. Не стоило забивать себе голову.       Навстречу шла компания местной шпаны: пацаны из его школы. Вообще, в деревнях местная молодёжь всегда общалась между собой, несмотря на разницу в возрасте, все росли вместе, играли в одни игры и зачастую были друзьями. Но Сава в этом отношении был особенным. Он не принадлежал к местной компании, несмотря на то что был самым что ни на есть местным, коренным жителем в неизвестно каком уже поколении. Его просто сторонились. То ли из-за странного характера, то ли из-за успехов в школе. Сава не знал. Вот и сейчас они лишь бросали на него настороженные взгляды. Здороваться не стали. Они всегда будто игнорировали его. Что странно, на драки Савелия не провоцировали, а когда пытались, дело никогда не заходило дальше словесной перепалки. Стоило ему грозно посмотреть на противников и пыл их необъяснимым образом утихал. Будто с ним не хотели связываться. Или побаивались. Но почему?       Сава был склонен считать, что ему просто завидовали. Он с самого детства учился только на пятёрки и ещё с детского сада знал, что будет поступать в Москву в медицинский вопреки всему. Его справедливо считали зубрилой. Пока соседские дети играли в футбол, Сава читал медицинские справочники и книги по ботанике, которые ему доставал отец в городе. За такое в приличном дворовом обществе обычно награждали не только обидным погонялом, но и тумаками.       Компания поравнялась с ним: выражения лиц были нечитаемыми, подростки отводили от него взгляды, словно боясь посмотреть в глаза. Они ускорили шаг, замолчали и просто прошли мимо.       Сава так же изобразил на лице безразличие и прибавил скорости. До дома он доехал достаточно быстро.       Около ворот стояли чужие жигули белого цвета. Номера были Савелию не знакомы. Юноша оставил велосипед около забора и зашёл во двор. И первое, что его насторожило — чьи-то незнакомые голоса кричали и требовали показать деньги.       Савелий тут же вооружился лопатой и осторожно зашёл в дом. Дверь уже была выбита.       — Гони бабло, ты что, старая кляча, не слышала?! — мужчина в спортивном костюме тряс старушку за волосы, приставив к её голове дуло ТТ. Галина тихо плакала и что-то невнятно пыталась ему объяснить. Никаких денег у стариков не было.       — Бондарь, тут только фуфло какое-то. Дело беспонтовое, я сразу говорил, — в доме орудовал второй бандит. Он планомерно громил полки и искал, чем бы поживиться. Так как дом семейства Ярцевых находился чуть поодаль остальной деревни, крики и грохот некому было услышать.       — Нам не за это бабло предложили, утырки. Сопляк где? — самый рослый верзила держал пистолет у виска деда-фронтовика. Иван держался мужественно, несмотря на то, что его, старого и немощного, поставили на колени и впечатали в голову дуло пистолета.       — Дома нет. Не ждите.       — Дед, ты совсем берега путаешь? Не понимаешь что ли ситуацию? — рослый разозлился и взвёл курок, больно ткнув холодной железякой в череп.       Лицо старика не дрогнуло.       — В школе он наверно. Чай далеко до райцентра, не приехал ещё.       Умом Савелий, быть может, и понял бы, что лучше всего сбежать, пока не заметили, вызвать милицию, позвать хоть кого-то. Но юноша не выдержал зрелища: плачущая бабушка со следами побоев на лице и беспомощный дед, которого бандиты вот-вот пристрелят.       Он схватил в сенях железную кружку, и со всей силы метнул её в голову того, что держал деда. Снаряд попал в цель, тем самым привлекая внимание. Сава бросился в комнату, пытаясь ударить кого-нибудь лопатой. Тот, кого назвали Бондарем, тут же перехватил черенок и ударил юношу по лицу. Сил в руках шестнадцатилетнего мальчишки было явно меньше, чем у крупного подготовленного головореза. Сава пошатнулся, лопата выпала из рук. И в голову тут же прилетел второй удар. Зашумело. Началась потасовка. Иван поднялся с колен и попытался выхватить пистолет из рук громилы.       Пуля попала в грудь. Перед смертью старик успел выхватить ТТ и выстрелить в плечо громилы. Бондарь отвлёкся от Савелия, перестал бить его. И Галина решила, что это её шанс. Старушка вывернулась, толкнула бандита, схватив его мёртвой хваткой, навалилась сверху, отвлекая внимание.       — Сава, беги!       Юноша с трудом поднялся и рванул ко второму выходу из дома, ведущему в лес. Пока бандиты добивали бабушку, он успел выбежать из дома.       — Вы двое, чего стоите? Бегом за ним! — заорал громила, зажимая плечо. Сам он предпочёл остаться в доме.       Подчинённые закивали и бросились следом.       — Паскуда старая! — он злобно плюнул на пол и присел на кресло.       На такую мокруху он не подписывался.

***

      Савелий бежал, не разбирая дороги, ветви хлестали его по лицу, оставляя кровавые царапины, сердце бешено билось в груди, словно обречённый на мучительную смерть бедолага, ноги заплетались, а за спиной слышались голоса преследователей. То и дело рядом пролетали пули, свист которых казался таким смешным и нелепым в кино, а теперь вгонял в ужас. Юноша совершенно не понимал, куда бежит. Его гнали как зверя на охоте, доводили до исступления.       «Они меня убьют!»       Сава был ввергнут в состояние голых инстинктов: только выжить, любой ценой, чего бы это не стоило. Страх гнал его подальше в лес, в самую чащу.       Внезапно руку обожгло пронзительной болью, разлившейся вязким и режущим жаром по предплечью. По рукаву потекло что-то горячее. Савелий с перепугу споткнулся и со всего маху покатился в овраг. Он собрал все ветви и корни, все камни и кочки и внезапно докатился до мягкой подложки из мха.       Он попытался встать, но нога внезапно ушла в почву, оказавшуюся мягкой и вязкой. Юноша попытался вытащить её, но вторая нога тут же оказалась в трясине. Он был в одном шаге от паники.       «Болото!»       Тем временем бандиты наконец догнали его. Они видели, куда упал юноша, проследили по кровавым следам и примятой траве. А ещё они вовсе не спешили подходить поближе, видя, куда угодила их жертва.       — Смотри, Зубило, наш сопляк кажись в болоте решил искупаться, — загоготал Бондарь.       Он аккуратно спустился в овраг, прощупывая почву под ногами тут же найденной палкой. Смеха ради бандит прицелился и выстрелил рядом с перепуганным до смерти мальчишкой. Сава дернулся, отчего ещё сильнее, выше колен, ушёл под воду.       — Добегался, ублюдок, — напарник поддержал его злорадство и смачно харкнул в траву.       Сава смотрел на них, не в силах понять, за что они убили его бабушку и дедушку и за что… сейчас убьют его? Да, убьют, иначе зачем стреляли, зачем догоняли? Что им нужно?       На глаза навернулись слезы.       — Смотри, Бондарь, пиздюк нюни распустил. Если обделается, поедет в своём же дерьме, я ему штаны менять не буду, — мужчина поискал взглядом ещё какую-нибудь длинную и крепкую палку. Они очень удачно остановились прямо около зыбкого края и подходить ближе опасались.       Юноша слушал их насмешки вполуха. Трясина медленно затягивала его, поглотив уже по пояс. Он плакал, зажимая кровоточащее плечо, которое болело всё сильнее и сильнее. Крови было много, рукав спортивной кофты уже пропитался насквозь. Багровые капли стекали в мутную болотную грязь.       «Я умру… Вот так? Я не хочу! Ещё рано, я не могу! Бабушка, дедушка…» — мысли хаотично метались в голове. Разум старался напоследок сформировать хоть какую-нибудь картину происходящего, уцепиться за то, что было совсем недавно потеряно. Страх, ещё секунду назад сковывающий, парализующий волю, внезапно отпустил, и пришла она — ненависть.        — Да чтоб вы сдохли, твари! — закричал Савелий, метнув в гогочущих бандитов шматок грязи. Он не даст таким отбросам убить себя.       Зубило, которому сочный кусок прилетел прямо в морду, злобно ощерился. Он передёрнул затвор и собирался выстрелить в мелкого паршивца, как вдруг болото загудело утробным низким гулом. Все трое оцепенели.       Трясина под юношей забурлила и неведомая сила выбросила его на землю.       А затем появилось оно. Покрытая тиной и водорослями фигура в странных доспехах, с костлявыми кривыми пальцами и длинными чёрно-зелёными патлами. Оно рычало, чавкало грязью и выбиралось из самой трясины, цепляясь давно закостеневшими пальцами за болотные кочки. Бандиты оторопели. Бондарь попытался пристрелить тварь, но пули только разозлили её. Видя, как нечто приходит в бешенство, бандит попытался удрать. Но не успел. Оно набросилось на Бондаря с нечеловеческой скоростью, вгрызаясь голыми челюстями в его шею, заливая своё истлевшее лицо кровью и жадно глотая её с мерзким хлюпаньем. Зубило завизжал, словно шавка, которой прижали хвост, и тоже бросился прочь. Тварь быстро оторвала голову первой жертве и тут же в один прыжок настигла вторую. Раздался нечеловеческий вопль. Оно быстрым и ловким движением набросилось на спину убегающего и сломало бедолаге позвоночник. Затем тварь схватила Зубило за запястья, раздался смачный хруст: оно вывернуло ему руки, сломав суставы. Савелий всё это время тихо лежал на траве, наблюдая за тем, как болотная тварь пожирает заживо его убийц. Оцепенение спало только тогда, когда оно повернулось к нему лицом. Нет, это было не лицо. Пустые черные глазницы черепа горели ядовито-зелёным огнём, вместо носа впадины, а кожа напоминала гофрированную бумагу землисто-зелёного цвета. Челюсти мертвеца были перемазаны алым, по подбородку стекала кровь. Недобитый Зубило всё ещё жалобно стонал, пока оно ковырялось в его внутренностях, видимо, выбирая кусок повкуснее.       Сердце пропустило удар. Савелий вскочил на ноги и из последних сил бросился прочь, не надеясь спастись. Инстинкты всё ещё требовали от него сопротивления. Борьба ещё не окончена. Не за этим дед Иван и баба Галя отдали свои жизни. Он должен, просто обязан жить.       И тем обиднее было снова споткнуться и покатиться по склону, теряя последние силы и сознание.       Его наконец накрыла пугающая темнота.