Темнота. Она обступала его, давила его, растворяла в себе. Не было ничего: ни мыслей, ни звуков, ни образов. Только чернильное ничто. Но это не могло продлиться вечно.
Савелий с трудом открыл глаза. Он лежал под старым колючим одеялом, на лбу мокрая тряпка, а рука, кажется, перебинтована и хорошенько зафиксирована.
— Уже проснулся? Быстро ты, думал пару дней валяться будешь, а ты за день оклемался.
Юноша едва не вскрикнул: пережитое потрясение сильно отразилось на крепости его нервов.
— Кто вы? — совладав с собой, спросил Сава, приподнявшись на здоровом локте. Он неуверенно огляделся, ещё не до конца осознавая, что в безопасности. За окном было темно: ни фонарей, ни соседних домов, только беспросветная мгла позднего вечера или даже ночи.
Небольшая комнатушка в старой избушке не блистала изысками: побеленная ещё при царе Горохе печь, прямо тут же, в паре шагов от печи, кухонный шкафчик, табуретки-самоделки, словно россыпь грибочков у пенька-столика, накрытого клеёнкой, пёстрый ковёр на полу и такой же на стене, около которой стоял топчан. Хозяином этих нехитрых хором являлся пожилой мужчина лет шестидесяти в старой фуфайке и растянутых домашних штанах, сидевший за столом. На лице окладистая борода, почти не тронутая сединой, в отличии от коротко стриженных волос. Он спокойно чаёвничал, наблюдая за юношей.
— Не узнал что ли? Фёдор Дорофеевич, местный лесник. Я был другом твоего деда, — старик усмехнулся и отхлебнул из жестяной кружки.
— Деда Ивана? — Сава не мог припомнить таких знакомых, а местного лесника он и в глаза никогда не видел.
— Деда Наума, отца твоей матери. Семья твоя давно тут жила, ещё до приезда Ярцевых. Твоя мать вышла замуж за Алексея и последние годы жила с его семьёй. Второго деда ты, понятное дело, не застал — умер он года за два до твоего рождения. Но ничего, я всё равно за тобой и братом приглядывал. И за мамкой твоей, Настькой, когда она без отца осталась, — Фёдор Дорофеевич тяжело вздохнул и посмотрел в кружку.
Савелий задумчиво покачал головой. Объяснение его устроило.
— Вы меня в лесу нашли, да? — юноша слегка освоился, поправил одеяло. Старик не вызывал в нём подозрений.
— Верно. Обход делал. Смотрю, ты под деревом лежишь, и кровища из руки хлещет. Вот я тебя сюда и приволок. Рану я твою посмотрел, царапина считай, повезло тебе, в ранах я малясь разбираюсь. А про дом твой я уже знаю. Подожгли его.
— Как подожгли? — губы Савелия дрогнули. Он не ожидал такого. Или не думал, что может быть хуже.
— Да вот так. Сгорела-то изба ваша. Деревенские пожар поздно увидели, а пока пожарники приехали, сгорело всё, только пепелище осталось, — старик посмотрел в пустую кружку с горестным выражением лица. И затем добавил. — Ты только не убивайся сильно. Убили твоих стариков. Обоих там и нашли. Не расскажешь, что с вами приключилось?
Савелий и не надеялся, что услышит что-то другое. Но слышать это всё равно было больно. Он тяжело вздохнул, сглатывая комок, подступивший к горлу.
— На нас напали. Я из магазина приехал, смотрю, у ворот машина стоит и двери вынесены. Я в дом, а там трое бандитов каких-то. В общем… это всё из-за меня. Сначала деда застрелили, потом бабушку. Они меня спасали, отвлечь на себя хотели! А я, дурак, полез с лопатой. Убежал бы, милицию вызвал… Это я во всём виноват! — запоздалый поток эмоций накрыл его с головой. Юноша разрыдался, как ребёнок, навзрыд, закрывая лицо руками и утирая слёзы одеялом. Только сейчас Сава понял, что всё могло быть иначе: нужно было не рваться в дом, не строить из себя спасателя. Нужно было просто позвонить в милицию.
«И тогда все были бы живы».
— Раньше думать нужно было… Сейчас ты им уже ничем не поможешь, — Фёдор встал и угрюмо посмотрел на юношу. Успокаивать он не умел. И даже не пытался. Решил дать ему время на горе.
Истерика продолжалась несколько минут. Лесник молча наблюдал, а когда Савелий почти перестал всхлипывать, протянул ему железную кружку.
— Выпей, полегчает. Понимаю, тяжело тебе вчера пришлось. Но у тебя ведь ещё брат остался, в город поедешь, документы восстановишь. Всё будет хорошо. А пока поживи у меня. Места хватит, не переживай.
Сава поднял на него заплаканные и раскрасневшиеся глаза.
— Спасибо, — юноша взял кружку и отхлебнул. И тут же закашлялся. — Фёдор Дорофеевич, у вас там что, водка?
— Обижаешь? Самогон. Пей-пей, полегчает. Лучше лекарства люди ещё не придумали. Оно и от душевных, и от физических ран. Забыться помогает. Полезная вещь, — старик хитро усмехнулся, огладив бороду.
— Мне не напиваться надо, а найти этих уродов, которые бабушку и дедушку убили… — внезапно юноша осёкся. При упоминании «этих уродов» перед глазами всплыла жуткая картина событий, случившихся на болоте. Савелий побледнел и лёгкий алкогольный дурман тут же выветрился из головы, не успев сгуститься.
— Ты чего? — лесник насторожился.
— А вы ничего странного не заметили рядом со мной? Там был кто-нибудь поблизости?
— Нет, а что?
Савелий не знал, как сказать правду. Он и за правду пока не мог это считать. Мозг отказывался воспринимать реальность, в которой из болотной трясины выпрыгивает страшная тварь и пожирает людей заживо.
— В лесу кто-то напал на тех бандитов… Я… в болоте застрял, они пристрелить меня хотели. Ржали стояли, свиньи, целились. А я… грязью в них кинул. И потом появилось оно, — юноша замолчал, не в силах рассказывать дальше. Он не заметил, как изменилось выражение лица старика и как в его глазах появился странный жёлтый отблеск.
— Говоришь, появился кто-то? Что он сделал? — лесник поставил табуретку около топчана, на котором лежал юноша. Его явно распирало от любопытства.
— Вы мне не поверите… — голос дрожал.
— Сначала расскажи, а уж я сам как-нибудь разберусь, верить тебе или нет.
Юноша тяжело вздохнул.
— Меня что-то из болота выбросило на твёрдую землю. А потом… из трясины вылезло оно… Рычало, чавкало и набросилось. Я видел, как оно сожрало тех двоих, что за мной побежали в лес. Одному оно горло разорвало, другому руки сломало, кишки выпустило. Оно… сожрало их. Я всё лежал, смотрел, понять никак не мог, что это. Будто в кошмаре, даже в фильмах ужасов такого не видел. А потом оно повернулось. Глаза у него горели зелёным. Я не помню, как силы в себе нашёл. Побежал. А что было дальше, я не помню. Кажется, я упал, — рассказ дался ему тяжело: Савелий говорил бесцветным, пустым голосом, бездумно смотря куда-то в угол избы. Он не мог поверить собственным словам.
«Может, я когда споткнулся, ударился головой и мне это всё приснилось? А бандиты меня потом просто не нашли. Или решили, что я умер. Ну не бывает никакой болотной нечисти…»
Старик слушал его предельно серьёзно и внимательно. Сава не замечал этого, поглощённый собственными мыслями.
— Говоришь, тварь из болота вылезла и всех схарчила? Что ж, это можно проверить. Кости оно явно оставит. И по остаткам одежды можно будет узнать, те это кости или нет.
Сначала Савелий его не понял.
— Что? Вы мне верите?
— Я ещё и не в такое верю. Только вот проверить надо. И ещё, тебе многое предстоит узнать. Завтра кое-куда сходим и всё проверим. А пока отдохни, ты потерял много крови, вон бледный какой, — Фёдор Дорофеевич поднялся с табуретки и забрал у юноши кружку.
— Что узнать? Я не понимаю…
Лесник обернулся. Его взгляд стал очень серьёзным. Фёдор Дорофеевич больше не напоминал милого старичка.
— Дар у тебя есть, — с этими словами старик поставил кружку на стол и перевёл на юношу предельно тяжёлый, очень холодный взгляд, который подошёл бы следователю на допросе. — Расскажи, с тобой в последнее время не случалось больше ничего странного? Скажем, не выздоравливал ли кто-нибудь после разговора с тобой?
Савелий посмотрел на Фёдора Дорофеевича, как на сумасшедшего.
— Вы шутите? Я не понимаю…
— Просто ответь на вопрос. Было дело?
— Было… Курица бедро сломала. Её зарубить хотели. А потом оно вроде как не сломанное оказалось… Это можно объяснить! Это просто ошибка!
— Допустим. А что насчёт твари из болота?
— Я ударился головой и мне всё приснилось. А вы меня просто нашли на том же месте, где я потерял сознание.
— Допустим. Но это уже проверить можно. Кости тех бандитов найти. По одежде опознать.
— Зачем вы меня переубеждаете? Для чего? — Савелий окончательно запутался: и что этот странный старик от него хочет?
— Затем, что таким, как ты, нет обычной людской жизни. Не будешь понимать, кто ты и что ты умеешь — плохо закончишь. Дар для того дан, чтобы его использовать. Твоя мать людей лечила, хозяйкой местной земли была. Это у вас семейное. Тебе никто этого не рассказывал, потому что родители твоего отца знать об этом ничего не хотели. Иван и Галина, земля им пухом, были людьми обычными. А мать твоя слишком рано умерла. Ты не веришь мне, не веришь себе, но глазам своим поверить должен. Нет у тебя выбора.
— С чего вы взяли, что дар этот ваш у меня, а не у Игоря? Он старше, может мама ему его отдала, почему я? — верить Сава отказывался категорически. Или до последнего пытался отрицать очевидное. Всё, что говорил ему старый лесник, казалось бредом.
«Он точно сумасшедший! А если он меня сейчас убить захочет? Надо бежать…»
— Потому что она до самой смерти им владела. Видимо, отдала его тебе во время родов. Тебе нужно внутренне его принять. Без этого обряд не окончен. Ты ещё не инициирован, — торопливо продолжил Фёдор Дорофеевич.
— Что? Какой обряд, какое инициирование, какой дар… Вы… Вы просто сумасшедший! — Сава не понимал, что его поглотили эмоции. Он попытался вскочить с кровати, снова рвануть, сбежать, спрятаться от всего страшного и непонятного. Старый лесник говорил какие-то немыслимые вещи.
Внезапно Фёдор преградил ему дорогу к двери. Черты его лица исказились: нос вытянулся вместе с челюстями, во рту появились клыки, глаза изменились, стали похожи на собачьи или волчьи, загорелись жёлтым. Лицо моментально заросло густой тёмной шерстью, а на руках появились когти. Больше тело никак не изменилось. Он остался стоять на двух ногах, но голова его больше не напоминала человеческую. Из огромной пасти вырвалось:
— А ну сидеть! Теперь-то ты веришь?! Смотри!
Юноша закричал дурным голосом и забился в угол. Он в ужасе попытался закрыться хотя бы одеялом.
Но ничего страшного не случилось. Неведомый зверь не пытался накинуться и разорвать, он даже пальцем не попытался его тронуть.
— Вылезай, трусишка, я людей не ем. Показать тебе хотел просто. В чувства привести.
Савелий замер.
— Что Вы подмешали мне в самогон?!
— Ничего, дурень, одеяло с головы сними и посмотри на меня!
Юноша неуверенно выглянул из-под своего ненадёжного укрытия.
Лицо старика постепенно стало приобретать нормальные человеческие черты: шерсть втянулась в кожу, клыки тоже словно бы вошли обратно в челюсти, а кости черепа съёжились до привычных размеров. В общем, всё звериное исчезло, словно было только мороком, не больше.
— Это оборот. Ничего страшного в этом нет, все волкодлаки так умеют, — Фёдор Дорофеевич поправил фуфайку, — и бояться тут нечего — тебе, как колдуну, с таким часто придётся сталкиваться. Чай нечисть явление не редкое, я бы даже сказал повсеместное. И работа у тебя такая. С нами дело иметь.
— Какая работа? Я… не хочу! Не надо мне такой работы! — Савелий с трудом смог совладать с собой.
— Надо, Сава, надо. Не тебе этот вопрос решать. Каким родился, таким и пригодился.
— Я уже совсем ничего не понимаю… — юноша схватился за голову.
— Вот поэтому я хотел завтра поговорить, тебе и так досталось. Сложно такие вещи с ходу принять. Я вот тоже в нечисть и магию не верил, пока сам таким не стал… — тяжело вздохнул лесник.
— То есть вы были человеком?
— Конечно. Только давно. Очень давно. Разозлил одну ведьму по молодости. Вот она меня хвостом и наградила. Да ты не боись, я это контролирую. Твой дед помог. Обратно перекидываться научил. Вылечил, так сказать. Ну, почти вылечил. Поэтому я твоей семье и помогаю. И тебе помогу. У меня книги от твоей мамки остались. Учиться будешь. Всё будет хорошо, — он как-то растерянно огляделся, совсем по-простому, словно Сава ему был роднее всех родных, и присел на табуретку.
— А я… человек? — этот вопрос пришёл к нему в голову как-то внезапно и немного не к месту.
— Ну… почти. Так-то вроде человек — руки, ноги, голова и так по мелочи, всё как у людей. А вот дар… Это только колдунам даётся. Обычные люди не могут стать колдунами. Родиться таким надо, в семье непростой. Ты таким родился. Так что обычным человеком ты не был никогда. Да ты и сам скоро это поймёшь. Подумай сегодня ночью хорошенько об этом. Полезно.
Савелий подобрал под себя ноги. Он наконец-то успокоился и больше не выглядел истериком: отрицание и агрессия уже прошли, начались торги.
— А может, можно жить нормально? Я ведь не помру от этого?
— В том-то и дело, что помрёшь. Ты пока мелкий был, дар дремал, он силу-то в отрочестве набирает, а потом уже всё, расцветает в полную силу, укореняется, становится частью колдуна. Ты должен лечить. Вы колдуны так устроены: ваш дар вам силы жить даёт, он подпитывает вас, а вы его. И если колдун даром не пользуется — болеть начинает, а потом умирает. Всегда. И наступает это быстро. Его надо укрощать, понимаешь? Иначе будут странные вещи случаться. Вот ты курицу, говоришь, вылечил. Ты ведь не понимал, что лечишь, оно само случилось. Это ещё повезло, что ты целитель, был бы оморочником или прорицателем, так людям бы головы дурил своим мороком или сам бы от видений не знал, куда деться. В общем, я к чему веду… Это нельзя так просто оставлять.
Слова старого лесника заставили юношу задуматься. Неужели весь этот бред про магию имеет к нему какое-то отношение? А если имеет, то как с этим теперь жить?
— А я могу от него избавиться? — эта мысль показалась до ужаса очевидной.
— Только одним способом — дар надо передать кровному родственнику. И желательно младшему. Вверх по кровной линии дар не всегда удачно переходит, хотя я слышал, что такое бывает, — было видно, что на этот вопрос старый волкодлак отвечал неохотно. То ли потому, что знал об этом мало, то ли ещё по какой причине. Но Сава эту заминку принял за неуверенность.
— Но младше меня в семье никого нет… Игорь старше меня на три года.
— Значит, выбора нет. Не рискуй. И про брата подумай.
И Сава подумал, только не про брата.
«Точно! Жена Игоря Юля беременна! Её ребёнок будет мне кровным родственником! Но… как передать дар? И кто потом этого ребёнка учить будет? Как всё сложно».
Решение проблемы, которое только-только обрисовалось в голове, тут же рухнуло, словно карточный домик от резкого порыва ветра. Савелий был на грани отчаяния.
— Но вы же не целитель, как вы будете меня учить?
— Книги от твоей мамки и деда остались. Мне их Настя на сохранение оставила. Она, когда беременная была, принесла всё мне, мол, надёжней им у меня быть. Свекровь же её ведьмой называла. Сжечь грозилась книги-то.
— Это мне точно поможет?
— Другого варианта у нас нет. В детдом нельзя — там ты точно не сможешь выучиться. Кстати… тебе же сегодня семнадцать исполняется.
Савелий на мгновение задумался и вспомнил. И правда, сегодня ему будет семнадцать. Стало грустно.
— Какая разница, не восемнадцать же. Плакало моё поступление в институт, документы все сгорели. Аттестат, правда, я ещё не получил. Но толку-то с него, паспорта нет. Документы долго восстанавливать. А так быстро брату опеку не дадут. У него жена беременная, квартира небольшая. Куда ему ещё я? Бабушку с дедом хоронить надо и папа уже месяц не звонил из Москвы… С ним наверно что-то случилось.
— Не убивайся так, главное, сам жив остался. И брат, я уверен, тебя не бросит. К тому же не забывай, что у тебя есть я, дед Фёдор. Это уже что-то, — старик усмехнулся и приободряюще коснулся плеча юноши широкой, похожей на лапу ладонью.
— Спасибо, — это всё, что он смог из себя выдавить. После торга пришла депрессия.
— Да пока не благодари. Вот встанешь на ноги — поговорим о благодарности. А пока отдыхай. И с тварью с болота надо будет разобраться. Понять, что это было. Так просто нечисть не появляется. Уж поверь мне.
— А вы не знаете, кто это был? — юноша вновь вспомнил измазанную в грязи образину, покрытую лоскутами свисающей кожи и зелёной грязью.
— Ну… оно точно мёртвое. И наверно было человеком. Точно не кикимора, они мелкие, да и людей так не жрут, всё заманивают, да топят. А это… спросим завтра у знающих. Со мной пойдёшь, помогу тебе, так сказать, мосты навести.
— К кому? — не понял Савелий. Перспектива знакомства с ещё какими-то сказочными тварями пугала его до чёртиков. Он волкодлака ещё не переварил.
— К лешему.
— А если серьёзно?
— А я серьёзно.
— Они бывают?
— Поверь, не только они. Ну ладно, спи уже. Проблем у нас с тобой много, а сил мало. Я всё тебя укладываю, а ты никак не уснёшь, сорванец. Утро вечера мудренее.
Фёдор Дорофеевич встал и погасил свет: простая лампочка на голом шнуре потухла, на пару секунд сохранив яркий, словно горящий уголёк, след. Дверь в сени тихонько скрипнула. Савелий остался наедине с тягостными мыслями. Ещё никогда в жизни ему не было так сложно просто заснуть.
***
Он промаялся всю ночь: глаза то и дело закрывались от усталости, дико хотелось спать, но безумный хоровод мыслей не давал ему забыться спасительным маревом грёз. Слишком много потрясений, слишком много эмоций и новой информации. Такое и в обычный день принять нелегко. А тут…
«Я должен вернуться на пепелище. Может, там мне станет легче. Хоть посмотрю, что от дома осталось, вдруг какие вещи уцелели… Надо как-то позвонить Игорю. Он приедет, не бросит меня… Как же не хватает папы. Он бы точно всё решил. Где он, когда его так не хватает?»
Ход мыслей путался.
Савелий попытался устроиться поудобнее, больное плечо давало о себе знать. Не каждое положение тела он мог себе сейчас позволить.
Мысли об отце, ставшем кооператором и перебравшимся в Москву в поисках лучшей жизни, не давали ему сомкнуть глаз.
«Последний раз он звонил месяц назад. Значит, что-то случилось. Может, бизнес в гору пошёл? Но почему он не сказал нам? Если догадка верна, должна быть причина. Он боялся, что кто-нибудь посторонний узнает об этом? Но мы не посторонние… А что, если кто-то всё-таки узнал и поэтому бандиты требовали денег? Может, это из-за папы они приехали? Думали, что он богатый. А когда не нашли денег, решили отыграться на стариках и мне. Хотя… может, они хотели не убить меня, а похитить ради выкупа? Может, они вообще не собирались никого убивать? Надо найти папу и разобраться во всём, возможно, он тоже в опасности».
Мозг впервые за день начал выдавать трезвый анализ реальности. Подобие логической цепочки выстроилось само собой. Но насколько оно верное, юноша не знал. Даже не мог догадываться. Оставалось лишь проверить выводы. Правда, для начала он собирался сделать другое дело.
Савелий бесшумно откинул одеяло и осторожно коснулся босыми стопами деревянного пола. Плечо всё ещё ныло, но боль не мешала ему двигаться. Юноша поднялся, прошёлся на цыпочках до сеней, без лишнего звука умудрился открыть дверь (видимо, старый лесник позаботился о петлях и смазал их), и прошмыгнул за порог. В сенях юноша нашёл старые калоши на пару размеров больше, какой-то поношенный ватник (ничего приличнее или удобнее не нашлось, к тому же ночь была холодная) и дедовы треники. Не заботясь о том, что одежда ему явно велика, он быстро облачился в найденные вещи и ускользнул в темноту ночного леса.
***
Подходить ближе юноша побоялся. Вид пожарища, ещё недавно бывшего родным домом, вызвал в нём глухую боль. От густого въедливого запаха саднило горло и слезились глаза. Хотя, возможно, хотелось плакать вовсе не от удушливой гари.
— Простите… — прошептал Савелий, упав на колени. Он не мог, не знал, что ещё сказать. Истерики с ним не случилось, как прежде. Просто хотелось упасть на землю и больше не вставать.
Внезапно поднялся ветер, принося в лицо запах горелой резины и ещё чего-то тошнотворно сладкого. Его чуть не вырвало. От осознания, что это за запах, Савелию стало не по себе.
«Как можно было так обойтись с телами? Это мерзко».
От несправедливости и ярости хотелось взвыть, но чтобы не привлекать внимание лишний раз, он до боли в костяшках сжал руки. Это слегка отрезвило.
«А ведь дед прошёл войну… В своё время не испугался целого отряда эсэсовцев, ходил в диверсии, дошёл до Берлина… А вчера погиб в собственном доме от рук каких-то ублюдков».
Перед глазами возникло суровое лицо деда Ивана. Он часто хмурился, иногда даже поругивался на внука, но всё равно любил его. И Игоря любил, и бабушку, и дом, который построил своими же руками. Любил он и лавочку около ворот, на которой по обыкновению отдыхал в теньке.
Вот только нет его больше, и лавочки этой теперь тоже нет.
Мысленно простившись с ним, юноша вспомнил другое лицо.
«Бабушка… Она ведь заменила мне мать. Она так любила меня и брата».
В голове прозвучало эхом заливистое.
«Сава, Игорь, идите кушать!»
И они шли. Буквально бежали, обгоняя друг друга, едва не снося калитку во двор.
Но, увы, больше она не позовёт его с братом к столу. Больше в этом большом уютном доме не будет шумных семейных посиделок. Ведь нет дома, нет бабушки и дедушки, нет больше ничего.
Вот так просто в один день вся привычная жизнь кончилась. Исчезла, поблекла даже в воспоминаниях. А впереди только чернильное пустое ничто. Будущее, казавшееся наивному юноше простым и светлым, в один миг стало мрачным и неясным. Или вообще пропало, но о таком он запрещал себе думать.
«Я должен найти этих отморозков».
Ветер вновь поднялся, принося новую порцию горькой сажи. Пепелище до сих пор хранило тепло пожара, бушевавшего тут всего сутки назад, это чувствовалось, но внезапно Сава ощутил холод. Казалось, его тоже принёс ветер, но этот холод был каким-то странным. Он застыл рядом, по обеим сторонам от стоящего на коленях юноши.
Сердце тревожно забилось.
Два холодных сгустка воздуха ласково, невесомо коснулись плеч.
Савелий обернулся, в надежде увидеть знакомые силуэты, но пространство позади осталось пустым. И холод исчез, будто его унесло тёплым потоком.
Сава никогда не был религиозным: он перенял от деда ярый атеизм и, как будущий врач, верил только в силу науки и прогресса. Но рано или поздно любая вера или неверие может пошатнуться. Или подвергнуться сомнению.
Он поднялся на ноги. Кровь тут же прилила к ним и юноша ощутил покалывание, которое чем-то напоминало помехи в телевизоре. Горелый остов из опалённых брёвен и досок, кирпичной печи и разного мусора больше не вызывал в нём чувств. Они словно куда-то испарились. Только досада, скрытая где-то глубоко в душе, ещё саднила в сердечных ранах. Странный холодок привёл его в чувства, заставил мыслить трезво. К нему вернулись привычное спокойствие и собранность.
«Надо срочно найти папу и предупредить. И ещё, налётчиков было трое. Двое погибли в лесу, а третий остался в живых. Если эти бандиты приезжали не только за деньгами, но и за мной, опасность не миновала. Появляться в деревне может быть небезопасно. Надо вернуться, пока Фёдор Дорофеевич не заметил. Что ж, похоже, придётся решать проблемы по мере их поступления».
Когда прощание с прошлым было окончено, высокий силуэт уже скрылся в лесу, верхушки которого нерешительно облизывали первые солнечные лучи.
