Брак поневоле

Не мудрено, что поутру Лань Ванцзи не помнил о произошедшем вчера. Весь его мир, после выпитой стопки, превратился в одно большое чёрное пятно, которое показалось лишь единственным мигом. Ни о содеянном, ни о сказанном мужчина знать не знал и помнить не помнил. Зато Вэй Усянь душу бы продал за то, чтобы напрочь позабыть об этой ночи, о сказанном супругом и о своих ненормальных мыслях. Но толку с того, если даже после пробуждения желание никуда не делось, напротив, кажется, оно даже усилилось. О Ванцзи хотелось позаботиться. Приготовить ему завтрак и подать отвар, что мог бы помочь от головной боли. Хотелось постирать его перепачканную вчера одежду, хотелось заняться с ним любовью. – Сразу хочу извиниться перед тобой, если сделал что-то плохое. – Первым делом произнёс Второй нефрит Ордена, стоило ему разлепить глаза и увидеть омегу, сидящего у трюмо и расчёсывающего свои длинные, шёлковые волосы. – Доброе утро. – Сухо ответили ему. Хотелось добавить, что за то, что он совершил, что так нагло привлёк внимание хрупкого, беззащитного омеги своей чарующей красотой, прощения ему не сыскать и вовек. Но, всё же, смолчал, остерегаясь вызвать ещё больше вопросов от супруга. – Вэй Ин, почему я раздет? У нас что, вчера … – голос Ванцзи был настолько несчастным, что Усянь из последних сил пытался сдержать коварную ухмылку победителя. Как бы это гадко не было, всё равно тёмному заклинателю в какой-то мере льстило то, что у него появился шанс заставить муженька попереживать. – А ты только этого и ждёшь, да? – Я боюсь причинить вред…тебе… – голос предательски дрожал, а ноги отказывались делать шаги. Однако, долго этот разговор длиться всё равно не мог, а то вдруг ненароком Лань Ванцзи ещё позорно разревётся. Слёз его точно видеть не хотелось. Да и проще было сразу всё обсудить, чем откладывать в долгий ящик разговор, который так и так должен будет состояться рано или поздно. Кроме того, он же может ещё прицепиться, как пиявка, и тенью ходить по пятам, а от супруженьки хотелось отдыхать. – Лань Чжань, – Усянь развернулся к нему лицом и посмотрел в глаза снизу вверх. – Я не настолько слаб, как ты думаешь, как вы все, гусуланьские крысы, здесь думаете. Хоть я и омега, но, что-что, а от пьяного мужика отбиться сумел бы. Раздет ты, потому что вся твоя одежда выпачкана в траве и земле. Можно, конечно, было тебя прямо так спать уложить, но тогда бы ты ночевал уж точно не дальше, чем на коврике у порога. Не хватало ещё постельное бельё отстирывать по утру. И так тебе работы хватит в этом плане. Уж не знаю, но думаю, что твоё ханьфу, в том виде, в каком оно сейчас, проще на тряпки пустить, чем вернуть его первичный, белоснежный вид. – Что я вообще делал вчера? Почему испачкался? – хоть Вэй Усянь и обнадёжил мужа, сказав, что насильной близости у них не было, всё равно было страшновато от неизвестности. Пьяным он мог вытворять уж очень постыдные вещи. У Лань Ванцзи имелась индивидуальная непереносимость этого дела. Практически после одного глотка ему напрочь отшибало память, а поведение становилось развязным и распутным. Когда они с братом впервые попробовали выпить, Ванцзи башню сорвало моментально. Всей деревней пришлось ловить разбушевавшегося Второго нефрита, что голым понёсся по дорожкам, выкрикивая нецензурную брань. Когда его поймали, к слову, не сразу, он к дяде целоваться полез, просил, вообще, научить его трахаться. Волей-неволей пришлось вырубить, а утром, когда Лань Чжань проснулся, то его память была чиста, как цвет одеяния адептов Гусу. И только благодаря этому брат и дядя решили не наказывать своего родственника, просто запретили даже смотреть в сторону алкоголя, пообещав, что в следующий раз на неделю поставят его на колени перед Стеной послушания. Так-то первая пьянка для Лань Ванцзи стала и последней, конечно, до вчерашнего вечера. О последствиях прошлого дебоша тоже нашлось кому рассказать: заклинатель выловил одного паренька из учеников и тот, будучи прижатым авторитетом Второго молодого господина, а так же рукоятью Бичэня в самое нежное место человеческого организма, выложил ему всё как на духу. А то ж не понятно было, почему все старейшины на него косо смотрят, молодые альфы шарахаются, а омеги глазки строят. Всё же, размеры, которые скрывали нижние штаны, у мужчины были более чем потрясающие. Не желая больше вытаскивать клешнями из Вэй Ина слова, Ванцзи накинул на обнажённое тело первое, что попалось ему под руку, и двинулся прочь из цзинши. Голова гудела страшно, а ещё сильнее щемило сердце. Сильнее сердца зудело очко, чувствующее, как незаметно близко подкрался белый и пушистый писец. Если Вэй Усянь не рассказал о вчерашнем, значит, была надежда, что вместо него это сделает старший брат. Лань Сичэнь как раз любовался распустившимися пионами, куст которых лично посадил здесь. На него-то Лань Ванцзи и смотрел, медленно подходя к брату. В смысле, на куст, не на Сичэня. У трезвого Ханьгуан-цзюня нет мыслей из ряда «инцест», это всё к дяде. Шёл он так шёл, а потом почувствовал, что нога на что-то странное встала. Опустив глаза, Ванцзи, который совсем не отошёл после вчерашнего, как взвизгнет, как подпрыгнет, как понесётся к Главе клана. – Голый дохлубь, голый дохлубь! – и язык заплетается, и мозг не работает, и паника жуткая, жуткая, жуткая. Это просто гремучая смесь. И ведь затормозил этот Второй нефрит лишь уткнувшись кончиком своего носика в кончик носа Лань Хуаня, который оставался невозмутимым. А может это просто паника такая с ним случилась и проявлялась излишним спокойствием. – Голый дохлубь! – провизжал Ванцзи, но, кажется, разум потихонечку начал проясняться, так как мужчина поспешил поправиться. – То есть, дохлый голубь. – Ты наступил на дохлого голубя? – Мгм!!! – Проблема верховного значения, однако, ничего не скажешь. Так, а чего вдруг такой сумбур, Ванцзи? Ты, может, хотел чего? И, кстати, что с твоими волосами? У тебя на голове как будто воробьи в войнушку играли. Если дядя заметит тебя в таком виде, то я лишусь брата, а ты, извини, мне очень дорог, я тебя люблю. – Брат, сейчас не до этого. Помоги, а! – взмолился Лань Ванцзи. – Мне совет нужен, очень-очень нужен! – Ну, что стряслось? – собственно, как был невозмутимым, таковым и остался. – Как альфа может узнать, был ли у него секс с омегой или нет? Вопрос, конечно, более чем удивительный. Вот от него-то, у Лань Сичэня всё же чуть перекосило лицо и усмешка нарисовалась. В голове главы клана вообще странные картины вырисовывались, относительно того, откуда в мозгу младшего брата мог родиться подобный вопрос. – Ну так, как бы, они сами в курсе. – Отвечал мужчина так, будто напротив него стоит душевнобольной. – Просто… у меня один приглашённый ученик из другого клана поинтересовался. Он выпил и ему стало непонятно. – Ох, Ванцзи, дяде это всё будешь заливать, мне врать не надо, я тебя как облупленного знаю. – Лань Хуань закатил глаза. – Признайся, что ты не про какого-то там ученика говоришь, а о себе самом. – Глава клана, ты что такое говоришь? Как вообще можно было обо мне такое подумать? – у Ханьгуан-цзюня началась паника. Нельзя же не перед кем появляться в подобном свете. – Ну ладно-ладно, – мужчина усмехнулся. – Я просто предположил. А так, можно ж всё понять по боли в заднице. – А если она не болит, значит, ничего не было? – хоть один, малюсенький проблеск надежды появился. – Так твой друг альфа или омега? У альфы ничего болеть не должно. Узнать бы, как там твой омега? Как, кстати, Вэй Усянь себя чувствует? Вот как раз у него и можно спросить, больно ли ему сидеть, аль нэ? – Не могу я ему в глаза смотреть. – Ванцзи сам взгляд в сторону отвёл. – Стыдно. А вдруг что и было? – Так, всё же, не о друге ты говорил, а о себе? – вот и поймали. – Брат! – Да ладно тебе! Вон, у нашего дяди сколько альф за жизнь было. Разве он хоть одного смутил так, как смущаешься ты? В конце концов, господин Вэй твой законный супруг, понимаешь? У супругов считается абсолютно нормальным заниматься подобными вещами, так чего ты раскис? – Потому что мне страшно, – тяжёлый вздох вырвался из груди второго нефрита и он поднял взгляд к небу. – Если бы это просто был брак по расчёту… Нет, точнее, изначально он таковым и считался, но я совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Я влюбился в него… Даже нет, не так. Я полюбил этого омегу всем сердцем и если вдруг навредил ему, если обидел, если… О, пресвятые небожители, да если я посмел взять его силой даже будучи пьяным, то я лично подвергну себя смертной казни. Я не буду достоин жить на этой земле, если по моей вине прольётся хотя бы одна слезинка Вэй Усяня… Брат, я влип! Я конкретно попал, и пути к отступлению у меня больше нет. Без него существовать я уже не смогу. Мне даже близость с ним не нужна в том плане что, как ты говоришь, бывает у всех супругов. Я готов остаться девственником до конца своих дней, только бы иметь возможность быть рядом с ним. Только он один стал смыслом моей жизни… Лань Хуань тепло улыбнулся и одобрительно похлопал брата по плечу. Он очень хотел поддержать своего младшенького. – Ванцзи, я знаю тебя всю свою жизнь и точно уверен, что этот Вэй Усянь – самый счастливый человек на свете, потому что ему удалось обрести твоё признание, твою любовь. Потому что, если ты любишь, то это уже навсегда. Никто больше не сумеет проникнуть в твоё сердце, ты очень преданный. Но, как бы эта твоя преданность к Старейшине Илин не обернулась против тебя. Он же не обременён любовью к тебе, так? И если узнает о твоих чувствах, то, уверен, будет вить из тебя верёвки, впутывая в самые мерзкие дела. Поэтому, умоляю тебя, брат, любишь – люби, но не теряй голову. И не раскрывай ему своих чувств, не надо. Пожалеешь.