Рядом с Евой

      — Что-то я уже не уверена. — Ева замерла у входа в шатёр и уставилась себе под ноги. Босые ступни холодом обжигала земля – она быстро остыла после падения Многогранника. И даже всё ещё ласковое осеннее солнце уже не в силах было ее согреть.       Пётр, пошатываясь, встал рядом, Андрей остановился чуть поодаль и хищно ощерился. Это он был инициатором шальной идеи – сделать памятные наколки у одного мужичка из Уклада, пока этот дивный народ не покинул здешние места и по Степи не расползся. Среди городских таких умельцев, по словам архитектора, не было. И сперва это показалось друзьям прекрасной затеей. Сейчас же девушку одолевали сомнения.       — Так и знал, что струсишь. Брат, ты тоже? — Насмешливый голос Андрея вызвал в Еве волну негодования, она с укором посмотрела на мужчину.       — Нет, я вовсе не боюсь! Но мне кажется – это несколько необдуманно. Я ведь даже не знаю, какой рисунок хочу...       — Мне тоже ничего не страшно, — буркнул Пётр. — Во мне столько твирина, что страх в нем захлебнулся. Пойду первый. — Отведя полог шатра в сторону, он шагнул внутрь.       — У тебя будет время определиться. Уговор есть уговор. — Взяв девушку под руку, старший Стаматин подтолкнул ее вслед за братом.       Ева не знала, откуда Андрей был знаком со степняком, к которому привёл их, но уверил, что тот своё дело знает – сделает всё в лучшем виде. И настоял идти именно сегодня, в воскресенье. Сидящий за низким срубовым столом хатангэр встретил троицу хмурым взглядом, сдержано кивнул Андрею и жестом указал на разбросанные по земле подушки. Когда гости расселись, степняк подал голос:       — Кто первый? — Говорил он чисто, без укладского акцента.       Пётр подвинулся ближе к столу и положил на него левую руку ладонью вверх. Закатал рукав, оголяя предплечье.       — Башню помнишь? — спросил глядя на мужчину архитектор.       — Как не помнить, помню. Её?       — Да.       Ева внимательно наблюдала за тем, как хатангэр достал из-под стола литровую банку с буро-красной жидкостью и длинную палку с иглой на конце, расстелил перед Петром какие-то тряпки.       — Что это там? — шепотом спросила она Андрея.       — Кровь. Свежайшая, только утром последнего быка раскрыли, — гордо заявил Стаматин. — Поэтому мы сегодня и пришли.       — Какой ужас... — Глаза её распахнулись во всю ширь.       — А ты думала, у этих диких чернила есть? Они только бычьей кровью бьют. — Андрей смерил Ян ехидным взглядом, подмечая ее усилившиеся сомнения, и добавил: — Больше такого шанса не представится, Ева. Думай, какой прощальный подарок хочешь на память от Степи.       Тем временем укладской обмакнул иглу в вязкую жидкость, притянул руку Петра ближе к себе и принялся за нанесение рисунка. Младший Стаматин изредка морщился и прерывисто выдыхал сквозь сжатые зубы, но в целом держался. Ева нервно расчесывала коленки, следя за быстрыми точечными движениями степняка.       — Анастезийку? — Андрей поймал её за руку, ободряюще сжимая холодную ладонь, и достал из-за пазухи фляжку с твирином. Ян, покачав головой, тяжело вздохнула. Мужчина хмыкнул и спрятал тару обратно.       — Готово. — Хатангэр отпустил руку Петра, тот поднялся и принялся разглядывать изображение.       — Башенка моя... — наконец выдавил он дрогнувшим голосом. — Хорошо сделано. Баярлаа. Поживем ещё... — Архитектор учтиво поклонился степняку, и достав из кармана ватника завёрнутую в тряпицу буханку свежего хлеба, положил на стол перед мужчиной.       — Твой черёд, — обратился к Еве Андрей, сунув в зубы папиросу. — А мы пока пойдём, подышим.       Когда братья скрылись за пологом шатра, девушка неуверенно приблизилась к столу и опустилась на подушку напротив степняка.       — Что хочешь, басаган? — спросил он её.       — Даже не знаю, — призналась Ева. — Но это должно быть что-то значимое, памятное.       — Где?       — Вот тут... — Она оттянула в сторону голубую ткань, обмотанную вокруг шеи, оголяя бледное плечико, и провела пальцем по ключичной косточке.       Степняк пристально посмотрел на девушку, затем откашлялся, кивнул:       — Би хара. Садись ближе, не бойся.       От его уверенного голоса страх немного отступил. Ян послушно придвинулась к нему. Мужчина взял в руки стержень с игольным наконечником, опустил в банку. Как только острие приблизилось к нежной коже, Ева зажмурилась и закусила губу. Укол, мимолётная боль. Вновь укол и ещё множество таких же следом. Девушка невольно вздрагивала от каждого.       — Терпи, — приговаривал хатангэр, быстро работая иглой, — во имя матери Бодхо терпи.       И она терпела. Кожу словно огнём жгло, но Ева старательно сдерживала болезненные стоны.       — Ну вот и всё, — степняк отложил стержень в сторону, вытер область от выступившей сукровицы. — Бэрхэ басаган!       Ева открыла глаза и опустила взгляд на рисунок. Прямо под ключицей изгибался стебелёк твири, но Ева не знала, какой именно разновидности.       — Это Белая Плеть, — словно прочитав ее мысли, ответил мужчина. — Редкая и злая трава. Но доброе сердце может её укротить. Вижу, ты однажды такого же человека усмирила, значит и её сможешь.       — Спасибо, — прошептала Ян, завороженно разглядывая тонкую работу. — Очень красиво...       Гордо подняв голову и широко улыбаясь, она вышла из шатра. При виде Евы, Пётр одобрительно кивнул, а Андрей звонко присвистнул, глядя на татуировку:       — Я-то думал, увижу звездочку за ухом или бабочку на плече, а тут Плеть... Изящно, Ева. Тебе очень идёт.       Внезапно налетевший порыв степного ветра словно отрезвил её, стирая с губ улыбку. Ева зябко поежилась, и Пётр тут же накинул ей на плечи свою телогрейку. Благодарно кивнув ему и зарывшись покрасневшим от холода носиком в ворот тёплой одежды, Ян обратилась к старшему из братьев:       — Спасибо тебе за подарок, Андрей. Это и правда будет хорошей памятью обо всём ушедшем – и о чудесах,... и о людях.