***
Октябрь 1942
Гарри, откровенно говоря, была тем еще знатоком необычных, угрожающих здоровью и жизни притягательных тайн, которые по какой-то необъяснимой закономерности всплывали в ее жизни и достигали кульминации каждый май. Время от времени Гарри со смешанным чувством думала, что ее жизнь разворачивается словно по сюжету какого-то телешоу или серии приключенческих книг, где она вместе с Роном и Гермионой каждый год оказывается втянута в странное и фантастическое новое приключение. Вот только приключенческие книги никогда не бывают настолько жуткими. В книге Гарри не ощущала бы со всей ясностью, как лицо Квиррелла плавится под ее ладонями; не смотрела бы с ужасом на умирающую Джинни и стоящего над ее бледнеющим телом ухмыляющегося призрака Тома Риддла, с интересом глядящего на нее в ответ; не было бы пустого взгляда Гилдероя Локхарта, попавшего под собственное заклинание; не упал бы сломанной куклой на землю кладбища Седрик Диггори… Так или иначе, если неподалеку всплывала какая-то загадка, абсолютно что угодно таинственное, то вскоре Гарри оказывалась втянута в происходящее и события начинали развиваться космическими темпами. Так работал знаменитый «поттеровский эффект». Прошлое, казалось, ничем в этом плане не отличалось, за тем только исключением, что здесь с ней не было ни Рона, ни Гермионы, чтобы разделить новое «приключение». Впрочем, если сравнивать со сбежавшим узником чертового Азкабана Сириусом Блэком, наследником Слизерина, Философским Камнем, Турниром Трех Волшебников и таинственным предсказанием на пятом курсе, то тот факт, что Том Риддл, возможно, сталкерит ее, едва ли особо выделялся. Не выделялся бы вообще, если бы на месте Тома Марволо Риддла был кто угодно другой. В конце концов, для Гарри не было секретом то, что Колин Криви и Джинни Уизли за четыре года так и не прекратили превозносить ее образ. И она даже не была уверена, что Риддл именно сталкерит, он просто… не игнорировал ее. И смотрел на нее, Мерлиновы подштанники, он буквально не отрывал от нее взгляда. После смущающего признания о радужной связи Том пялился на Гарри всю пятницу с самого утра (это внезапно напомнило ей о страхе, что Слагхорн действительно приставит к ней Риддла, чтобы улучшить ее слабые познания в Зельях), — а потом в субботу, она не знала, как объяснить, но словно кто-то щелкнул переключателем: он все еще пялился, будто без слов обвинял в чем-то, но кроме этого он… всматривался? Как будто хотел что-то понять насчет нее, что-то, чего Гарри и сама в себе не знала. Сама по себе, безо всей этой истории с Девочкой-которая-выжила, Гарри не видела в себе ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Ладно, по сравнению с любой другой девушкой в школе она выглядела как ходячая катастрофа, и по всем предметам кроме Защиты ее оценки были средними или чуть выше, но это не должно было привлечь внимание Риддла. Вообще ничто в Гарри не привлекало ничьего внимания. Как бы ни было неприятно это признавать, Риддл не врал и не преувеличивал, когда говорил, что всем в школе, от студентов до профессоров, плевать на нее. В целом, Гарри была совершенно не против, это был весьма освежающий опыт после привычных качелей от бескомпромиссного обожания до такой же бескомпромиссной всеобщей ненависти, в зависимости от заголовков в «Ежедневном Пророке», — но это значило, что Том наблюдает за ней хотя бы краем глаза на каждом занятии и вне их, и это было откровенно странно. Особенно когда такие девушки, как Лукреция Блэк, практически вешались ему на шею, томно вздыхали и хлопали ресницами при его появлении. Гарри могла быть знаменитостью в своем времени, но даже так катастрофично неловкие попытки пригласить кого-нибудь на Святочный Бал научили ее, что, когда рядом есть кто-то вроде Чжоу Чанг или Лукреции Блэк, Гарри будет не в приоритете. (То, что Гермиона в конце концов пошла на бал с Крамом, было, возможно, самым унизительным и ужасным моментом в жизни Гарри. Не то чтобы она не была счастлива за Гермиону — Мерлин свидетель, Гарри была искренне рада за подругу, — но это значило, что Гарри остается единственной неудачницей без пары. В конечном итоге она пошла с Роном, и это было неловко и странно, как пытаться встречаться с родным братом, и вдобавок он был одет в парадную мантию своего двоюродного дедушки. Пока все веселились, они неловко потягивали пунш и пытались не смотреть друг на друга; Рон еще время от времени метал злые взгляды в спину Крама.) И вообще, в моменты вроде этого, когда Гарри сидела в библиотеке и изо всех сил старалась сосредоточиться, чужое пристальное внимание чертовски отвлекало. Это была суббота, почти вся школа собралась на стадионе и наблюдала за матчем, одна Гарри осталась в пустой библиотеке со своей гигантской стопкой книг о теории магии времени. Только о теории — потому что о практике путешествий во времени книг не существовало: неудивительно, учитывая, что Отдел Тайн тщательно скрывал само существование маховиков времени и их происхождение; но даже существуй такие книги, они бы не помогли ей теперь — Гермиона ясно дала понять, что переместиться во времени при помощи магии возможно только назад, но никак не вперед. Все эти огромные, пространные и довольно тяжелые учебники говорили очень похожие вещи: возможность путешествия в прошлое была экспериментально доказана и проверена, хотя с оговоркой, что при попытке попасть более чем на несколько часов назад человек превратится либо в горстку пыли, либо в кучку слизи (вопрос о том, как Гарри Поттер удалось пережить перенос на полвека назад, оставался открытым); что касается перемещений в будущее — забудьте, в книгах нашлись только длинные бессвязные теории о судьбе, предназначении, временных линиях, а еще философские рассуждения о том, что возможность путешествия вперед во времени доказала бы предрешенность всех событий и отсутствие у людей свободной воли — либо же такое путешествие сломает концепт свободной воли и вселенная взорвется. Ну, или что-то в этом роде, авторы не конкретизировали. Также оставались неясными возможные последствия появления Гарри в таком далеком прошлом. Согласно все тем же талмудам, перспективы были не особо радостны: а) она не сможет ничего изменить, потому что все, что она делает, уже произошло в ее настоящем-будущем; б) временная линия будет, несмотря на все изменения, стремиться в прошлое русло, нивелируя последствия; или в) вселенная взорвется. Гарри, говоря откровенно, была очень против перспективы взрыва вселенной. Но возвращаясь к сути — Гарри привыкла, что может остаться наедине со своими книгами и хоть головой о стол биться, но никто ей не помешает пытаться косплеить Гермиону. В любой день — особенно в выходную субботу, как сегодня, — она вполне могла рассчитывать остаться в библиотеке наедине с книгами и суровой библиотекаршей. Но конкретно эта суббота в начале октября стала исключением: прямо к ней за столик нагло подсел и разложил свои книги по Трансфигурации не кто иной, как чертов Том Марволо Риддл, и выглядел он при этом так, будто все это безобразие в порядке вещей. Бросив очередной взгляд в его сторону поверх своих книг, Гарри прищурилась, разглядывая его эссе — написанное тем же совершенным почерком, что она помнила. В свои двенадцать она была впечатлена тем, с каким непринужденным изяществом выводилась каждая буква в дневнике. А ведь совсем скоро, подумала она, всего через несколько месяцев это повторится: появится «призрак» этого Тома Риддла, и… Он оторвал взгляд от эссе, поднял бровь, встретив ее изучающий взгляд. — Да? Гарри непроизвольно вспыхнула, будто ее застукали за вуайеризмом, а затем ткнула пальцем в его сторону и яростно прошептала: — А ну прекрати! — Прекратить что? — он посмотрел в ответ… ну, не то чтобы невинно — для этого взгляд был слишком насмешливым, — но так, будто понятия не имел, о чем она. — То! — Гарри махнула на свой стол. — Ты — здесь, почему не на матче? — Речь, Эванс, — Том приподнял уголки губ, — постарайся выражаться понятнее. Нет, это было уже невозможно терпеть. Гарри захлопнула книгу и прошипела: — Не строй из себя идиота, Риддл. Ты знаешь, что должен сейчас быть на трибунах со своими чистокровными друзьями и смотреть на игру — а даже если нет, то все равно не должен сидеть со мной в библиотеке! Тома эти доводы, похоже, ни капли не тронули. Он отложил свое эссе и со все еще осуждающе приподнятой бровью заявил: — Не думаю, что я кому-то что-то должен, — это моя жизнь, в конце концов. Если кто-то ждет от меня, что я буду смотреть, как четырнадцать школьников на метлах насмерть дерутся большими мячами для регби, пока один из них не поймает наконец золотой мяч поменьше, то это не моя проблема. — Смысл квиддича совсем не в этом! — не успев подумать, воскликнула Гарри слишком громко для библиотеки, чем заслужила предупреждающий взгляд от библиотекарши, и, взяв себя в руки, продолжила громким шепотом: — Неважно, суть в том, что ты сейчас уничтожаешь свою репутацию! — Я уничтожаю свою репутацию? — снова спросил он с таким видом, будто понятия не имел, что Гарри имеет в виду и почему ведет себя как сумасшедшая. — Да, уничтожаешь! — Гарри яростно закивала. — Хотя сегодня соревнуются Гриффиндор и Хаффлпафф, уверена, все твои дружки все равно сейчас на трибунах; а еще я уверена, что до этого дня ты не пропустил ни одной игры! Если они узнают, что ты, идиот, предпочел подсесть ко мне за единственный занятый столик в библиотеке, вместо того чтобы болеть вместе со всеми, то… Том поднял красивую бледную руку, останавливая ее. — Во-первых, у меня есть совершенно очевидная причина находиться здесь: я делаю домашнее задание. — Ах, домашнее задание! — Гарри хмыкнула; это оправдание звучало смехотворно: до сдачи эссе оставалось еще три дня, и у Риддла не было ни одной по-настоящему уважительной причины писать его именно сейчас и именно за столом Гарри. — А во-вторых, какого черта меня должно волновать, что они подумают? Гарри ненадолго зависла, глупо моргнула под его насмешливым, даже вызывающим взглядом, не зная, что на это сказать. Наконец, неопределенно махнув в его сторону рукой, она ответила: — Но это так, Риддл, тебя всегда волнует их мнение. Если задуматься, это было практически его отличительной чертой. Если забыть о мании величия и одержимости темными искусствами, студент Том Риддл был… пустой оболочкой, фасадом, идеальным старостой, очаровавшим и профессоров, и чистокровных, и почти всех в школе. Задумавшись об этом, она попыталась и не смогла вспомнить ни одного раза, когда Риддл делал бы хоть что-то не с целью скорректировать или, наоборот, сохранить и улучшить чужое мнение о себе. Кроме происходящего здесь и сейчас — если бы кто-то увидел их сейчас вместе, авторитет Риддла действительно упал бы ниже плинтуса и для всех он стал бы ничем не лучше нее. Он выглядел раздраженным из-за ее ответа, однако все еще наигранно беззаботным тоном отозвался: — Что ж, на самом деле это не так. Невозможно постоянно заботиться о чужом мнении и оставаться при этом в своем уме. Думаю, ты должна понимать это, как никто иной. Гарри не могла определить, был ли это комплимент или оскорбление. В любом случае, с нее было довольно. Она закинула книги в сумку, чтобы отнести их на стойку к библиотекарше, и попыталась вспомнить о каком-нибудь еще месте, где она могла бы заниматься и где Риддл бы не нашел ее сразу. И боже, насколько же было печально, что теперь ей приходится искать места, где Риддл не сможет найти ее. Куда катится мир? Однако, к ее удивлению и ужасу, когда она направилась к выходу из библиотеки, Том тоже встал, собрал свои вещи и последовал за ней. — Нет, — наконец-то привычно громко сказала Гарри, когда они вышли в коридор. — Нет? — Том отряхнул мантию и поправил значок старосты — Гермиона в свои двенадцать сочла бы его идеалом студента, если бы только увидела. Да, Гермионе бы он понравился, он и самой Гарри понравился, пока не открыл в Тайной Комнате свое настоящее лицо — лицо монстра. — Нет и нет, ты остаешься в библиотеке! — отчеканила Гарри и, сощурившись, добавила: — Тебе ведь надо писать эссе. — Эссе подождет, — он улыбнулся тошнотворно очаровательной улыбкой, и Гарри не знала, чего ей захотелось больше в этот момент: врезать по этим идеальным зубам или сбежать в ужасе, потому что раньше, много месяцев назад, она уже видела такую улыбку… Эта же улыбка встретила ее в Комнате Тайн. — Эссе не может ждать! — подавив дрожь, ответила Гарри и ускорила шаг, мысленно проклиная Тома Риддла с его длинными ногами, позволявшими ему без усилий идти с ней в ногу, даже когда она почти срывалась на бег. — И твои миньоны не могут ждать, и… Блин, Риддл, тебе что, заняться больше нечем? Наконец она остановилась посреди коридора, повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза, ожидая ответа. Тому хватило порядочности прикинуться пристыженным, словно он понял, насколько нелепо и откровенно жалко выглядят его отговорки, — он не развернулся и не ушел, не обругал ее за то, что лезет в чужие дела. Вместо этого он вежливо — о, так вежливо — спросил: — Почему ты считаешь, что меня волнует их мнение? — Чего? Том разгорячился, он шагнул вперед и внимательно посмотрел на нее сверху вниз. — Почему ты думаешь, что мне не плевать, что думают тупица Гойл, высокомерный придурок Абракас Малфой, даже надоедливая дура Лукреция Блэк, которая только и мечтает попасть в постель к грязнокровке Риддлу? У Гарри возникло ощущение, что они говорят совсем о разных вещах и просто не слышат друг друга; она понятия не имела, чего он от нее хочет. — Я, эм… Он уже кричал, обвиняюще тыча пальцем в ключицу Гарри сквозь поношенную ткань одежды. — Почему ты думаешь, что мне нравится перекручивать и ломать себя, строить из себя что-то, что не будет всем им противно или безразлично, просто чтобы получить хотя бы маленький шанс подобраться к их книгам и старой магии или даже просто чтобы не казаться самому себе таким жалким, каким они меня видят?! — Эм-м-м… — протянула Гарри, против воли ярко представляя себе, как Том Риддл, маленький Волдеморт, сгибается от ударов в живот своих собратьев по Слизерину и скулит «Простите, господа». — Я такого не говорила… — Ты правда думаешь, что у меня нет ни мозгов, ни амбиций, ни стыда, ни воли? Что при малейшем намеке на чужие неприязнь или неудовольствие я… переделываю себя во что-то более сносное? Что ты видишь во мне, Эванс? — его тяжелые ладони легли ей на плечи, он смотрел на нее сверху вниз горящим взглядом, не давая отвернуться. Мерлин, она никогда не замечала, какие голубые у него глаза… Гарри сглотнула и осторожно сняла чужие руки с плеч. — Послушай, Риддл, я… На самом деле неважно, что я думаю. В смысле, мы же оба это понимаем, так что давай ты сейчас пойдешь заниматься своими делами, я — своими, и сделаем вид, что ничего не было. Том, казалось, готов был заплакать. Гарри моргнула, но ничего не изменилось: он стоял перед ней с безвольно повисшими руками и пустым, потерянным выражением лица и выглядел так, будто был на грани срыва. Маленький Волдеморт, немезида Гарри, убийца ее родителей, убийца Седрика, главный источник всего зла в ее жизни, готов был разрыдаться перед ней. — А, Господь, — Гарри в панике неловко погладила его по руке, будто они были друзьями или, по крайней мере, хорошими знакомыми. — Слушай, что бы я там ни сказала, я не хотела. Ты можешь делать что угодно и быть кем захочешь, Том, а я… ну, буду всего лишь существовать на периферии твоей жизни, игнорируй меня и спокойно планируй себе завоевание мира. Хорошо? Только, пожалуйста, Мерлина ради, не плачь. Он мелко кивнул, потер глаза и, неровно выдохнув, прошептал: — Прости, я просто… Сам не знаю, что на меня нашло. Каждое слово звучало так, словно он с трудом выталкивал его из себя, и Гарри была уверена, что он уже давно не демонстрировал никому подобную человеческую слабость… Что ж, если бы Волдеморт уже не пытался убить ее несколько лет кряду, то сейчас она все равно заняла бы первое место в списке его будущих целей. — Ну-ну, у всех бывают плохие недели, — неуверенно ответила Гарри, неловко похлопывая его по плечу, пытаясь не вздрогнуть от контакта и не увеличить и без того немаленькое расстояние между ними двумя. Он горько усмехнулся, как бы говоря, что в его случае это была не столько плохая неделя, сколько плохой год. Что ж, Гарри могла понять это, как никто другой. У нее было много плохих лет, вообще говоря, как раз из одного такого года она и попала в сорок второй. В котором вынуждена была стоять в коридоре и неловко успокаивать Тома Риддла с его нервным срывом, одновременно пытаясь придумать, как бы ей отсюда сбежать. А еще изо всех сил стараясь игнорировать свою интуицию, шепчущую, что, возможно, сейчас не лучшее время оставлять Тома Риддла одного. Разумеется, если кто и заслуживал чувствовать себя безнадежно несчастным, так это он, но… Было что-то пугающее в мысли оставить его несчастным наедине с собственными мыслями. Том тем временем, похоже, принял какое-то решение, наконец успокоился, сделал глубокий вдох и протянул Гарри руку. — Извини, я… Не хочешь присоединиться ко мне за обедом? — Нет, — Гарри широко раскрыла глаза и сделала три шага назад, пока не уткнулась спиной в стену. — Мерлин, нет. — Я действительно так ужасен, Гарри? — он улыбнулся странной мягко-горькой улыбкой. — Да, — ровно ответила Гарри, решив не вдаваться в подробности и не заявлять о своей уверенности в том, что он, вообще-то, воплощение дьявола. Такой ответ, похоже, скорее позабавил Тома, чем оскорбил: его улыбка из горькой превратилась в ироничную. — Что ж, значит, как-нибудь в другой раз, — он кивнул на прощание и прошел мимо нее, оставив ее стоять, прижавшись к стене, с безумно колотящимся сердцем и пытаться понять, что это, черт возьми, было. Она уставилась ему в спину и осознала, что все еще остается одна причина, из-за которой они будут действительно вынуждены контактировать: чертов парный проект по Защите — поэтому она выпалила: — Кстати, Риддл, ты уже разобрался с Патронусом? Ну, чтобы нам не приходилось больше тратить время друг на друга и все такое? Он приостановился, но не обернулся, просто замер на мгновение, прежде чем спокойно продолжил идти. — Еще нет. Встретимся завтра. Гарри вытаращилась ему вслед и, когда он был вне поля зрения и слышимости, не смогла не выругаться. — Блядство!***
В первый понедельник каждого месяца старосты Слизерина встречались со своим деканом, чтобы обсудить текущие проблемы и поделиться мыслями о том, за какими нарушителями (или, наоборот, восходящими звездочками факультета) стоит в ближайшее время особо присмотреть. Поэтому Том сидел сейчас рядом со своей напарницей-старостой, удерживая на лице маску вежливости и внимательности, хотя мыслями был далеко. Небольшая часть его сознания сконцентрировалась на Слагхорне, и этого было достаточно, чтобы отвечать на вопросы и говорить о том о сем, смеяться над его шутками и в целом вести себя так, чтобы его напарница и Слагхорн остались довольны разговором. Наблюдать за реакцией, слегка изменять линию поведения, когда нужно, — пусть они увидят ровно то, чего ждут. Однако его мысли, как всегда в последнее время, остались сконцентрированы на Гарри Эванс. Боже, она… Если бы у него была хоть капля самоуважения, он бы стер ей память и сам забыл о ней, как она, похоже, и хотела. Ее передергивало каждый раз, когда он заговаривал с ней, в ее глазах был неподдельный страх, и все же… Это было похоже на болезнь, и он просто не мог остановиться. Сама мысль о том, чтобы оставить ее в покое, не имея предлога быть рядом с ней, этого чертового проекта по Защите, была ужасна. Он солгал ей, выставил себя посредственностью в ее глазах, просто чтобы она не убежала от него на следующее утро. И он будет сидеть рядом с ней, как полный идиот, притворяясь, что ему все еще не дается заклинание, и заставит ее вместо отработки чар говорить о себе и своих счастливых воспоминаниях, несмотря на то, что это вызывает у нее явный дискомфорт. В ее рассказе не будет ни имен, ни намека на ее происхождение, только смутные образы двух лучших друзей, семьи, которая ненавидит ее, озорного и любимого крестного и туманные воспоминания о родителях, которые, наверное, любили бы ее, если бы не были мертвы. Каждое слово она будет произносить так, словно знает, что не заинтересует его, что это намного ниже его достоинства, и все же он продолжит слушать. Более того, даже когда она замолчит, Том останется, и он будет ненавидеть себя за это, но все же вздохнет с облегчением от того, что в разговорах с ней не было и никогда не будет притворства. Ни капли игры, которая с каждой секундой становилась все болезненней, так что даже одна мысль о том, чтобы пойти на квиддичные трибуны, улыбаться своим однокурсникам и вежливо флиртовать с однокурсницами, вызывала у него зуд, беспокойство и желание… Да, желание сидеть напротив Гарри Эванс, растерянной и свирепой, в библиотеке или на берегу озера, когда она уставится в воду, пока Том будет безуспешно пытаться вызвать Патронуса. Пусть даже сейчас он мог сделать это в любой момент, он делал вид, что у него все еще не получается, потому что… Потому что он не хотел, чтобы она убегала от него, и знал, что исчезнет причина, заставившая их общаться, то… Если бы они не сидели рядом на Защите, как легко бы они прошли друг мимо друга, даже не заметив. Ужасная мысль. И это, конечно, заставляло его чувствовать себя более жалким и униженным, чем когда-либо в своей жизни. Слава богу, по крайней мере, никто не заметил его состояния, даже Эванс. Том снова сосредоточился, когда встреча подошла к концу и Слагхорн весело подмигнул своим старостам. — Отличная работа! Надеюсь, вы ждете следующего собрания Клуба Слизней так же, как я. Думаю, если не считать Рождественской вечеринки, Хэллоуинская — лучшая за весь год. — Разумеется, сэр, — улыбнулся Том. Его напарница-староста, тихо хмыкнув, направилась к выходу, а сам Том задержался. — Что-то беспокоит тебя, мой мальчик? — поинтересовался Слагхорн, подняв брови; и, боже, как же Том ненавидел это унизительное обращение, всегда ненавидел и всегда будет ненавидеть. Однако он уже несколько лет терпел его и теперь снова нашел в себе силы успокоиться. На какое-то время придется забыть о гордости, если он хочет, чтобы Гарри Эванс страдала вместе с ним. Он не сможет, да и не хочет вечно притворяться, что ему все еще не дается заклинание Патронуса. Она и так уже достаточно долго верила в его неудачу, и это раздражало. К счастью, существовал и другой способ заставить ее терпеть его присутствие, способ, который давал Тому авторитет как в академическом, так и в ином плане. И он даже предупредил ее. — Гарри Эванс, сэр, — вздохнул Том, всем своим видом изображая переполняющие его доброту и сочувствие, не позволяющие пройти мимо чужой беды. — Ах, мисс Эванс, — понимающе отозвался Слагхорн, посмурнев лицом. — Признаюсь, я не представляю, что же нам с ней делать. Она такая… слишком… Слагхорн замолчал, очевидно, не сумев подобрать слов, подходящих для описания Гарри Эванс, — очень вежливо с его стороны, подумалось Тому. Он сам до сих пор не мог найти подходящего выражения своим мыслям о ней. Том снова улыбнулся, будто бы переполняемый сочувствием к бедной одинокой Гарри Эванс, поступившей сразу на пятый курс и не имеющей ни гроша за душой. — Конечно, сэр, но я также заметил, что она испытывает определенные трудности с Зельеварением и Историей Магии. Прошел уже месяц с начала учебного года, и, боюсь, учитывая такую… эксцентричность, Эванс не найдет друзей ни на нашем факультете, ни на любом другом. Я думаю, возможно, чтобы помочь ей привыкнуть к школе и улучшить оценки, стоит приставить кого-то из нашего курса помогать ей с учебой. — Замечательная идея, мой мальчик! — Слагхорн довольно хлопнул в ладоши, восхищенный гениальной идеей Тома, которая еще в первую неделю учебы пришла бы в голову любому идиоту, которого хоть немного заботила бы жизнь переведенной ученицы — но все находили Гарри Эванс не заслуживающей внимания из-за ее поведения либо крови. — Как скажете, сэр, я просто делаю, что должен, — Тома улыбнулся очаровательно и застенчиво, скромно ровно настолько, чтобы казаться вежливым, но не настолько, чтобы это выглядело так, будто он не согласен с оценкой Слагхорна. — Ох, только кого бы попросить об этом… Теперь действовать надо было тоньше: нельзя прямо предложить свою кандидатуру и показать нетерпение. Поэтому Том, будто задумавшись, с сомнением протянул: — Даже не знаю, сэр. Абракас отлично разбирается в зельях, но он… — Том замолчал, не договорив, но очень непрозрачно напомнив, что Абракас Малфой — высокомерный расист, который скорее плюнет грязнокровке Эванс в лицо, чем согласится чему-то ее учить. Слагхорн кивнул, поняв невысказанное продолжение. — Да, разумеется, да и Орион, хоть и великолепно знает Историю Магии, едва ли будет к ней добродушен… — Он уставил свои темные глаза-бусинки на Тома, придя, очевидно, к единственному возможному выводу. — О, Том, я знаю, что ты и без того уже очень занят, но, как думаешь, может, у тебя получится уделить немного времени бедной девочке? — У меня, сэр? — Том недоуменно указал на самого себя, будто такая идея даже не приходила ему в голову и, разумеется, он совсем не рассчитывал на это, когда упомянул проблему Гарри Эванс при Слагхорне. — Ох, даже не знаю, смогу ли найти время со всеми этими старостскими обязанностями и подготовкой к СОВ… Он прикрыл глаза, словно обдумывал это решение: конечно, я так занят, так занят, но сердце кровью обливается при мысли бросить бедняжку Эванс на произвол судьбы. Наконец он открыл глаза и кивнул с решимостью человека, жертвующего собой ради общего блага. — Полагаю, я смогу отказаться от пары пунктов в своем расписании. А чистокровным однокурсникам он скажет, что это все задумка Слагхорна и, конечно, кого, как не своего любимчика, он мог выбрать на роль няньки. Ах, конечно, теперь Том просто вынужден будет находиться рядом с ней, чтобы превратить из ходячего недоразумения в нечто приемлемое и убедиться, что она сможет сдать экзамены по Истории Магии и Зельям. — Отлично, Том, — Слагхорн ободряюще похлопал его по плечу. — Возможно, ты сейчас так не думаешь, но с таким сердцем и головой, как у тебя, я думаю, ты сможешь сделать много хорошего для нашей страны. — О, я надеюсь на это, сэр, — отозвался Том, отступая на шаг и не переставая улыбаться (всегда, постоянно улыбаться всем этим чертовым идиотам вокруг). — Но для начала мне все же придется позаботиться о хороших баллах по СОВ и ЖАБА. Слагхорн добродушно рассмеялся, как всегда смеялся над его банальными и неискренними шутками. Том с облегчением и досадой одновременно подумал, что Гарри бы на его месте смеяться не стала. Она молча смотрела бы с опаской, пока Том не прервал паузу какой-нибудь сухой и едкой резкостью. «Много хорошего для нашей страны» — знал бы Слагхорн, что Том собирается взять эту страну и переделать ее по своему образу и подобию. По своему настоящему образу, без опостылевшего притворства и… Том выдохнул, едва заметно тряхнул головой и снова обратился к Слагхорну: — С нетерпением буду ждать следующей встречи Клуба Слизней, профессор. Он забегает вперед. Хоть появление Гарри Эванс и взбудоражило его, пока еще нужно хранить терпение. Пока еще рано забывать о масках — но когда Хогвартс останется позади, а наследники всех великих семей будут на его стороне, вот тогда… А до тех пор он будет притворяться, и его глотком свежего воздуха будет Гарри Эванс, новая студентка с проблемами в Зельях и Истории Магии, которая не сможет отвергнуть протянутую руку помощи.