***
Часа через два пути Генри вновь остановил их. На сей раз прямо в чаще леса, не съезжая на поляну. Снимать Изабеллу, раскрасневшуюся еще сильнее, чем в прошлый раз, и, кажется, едва дышащую от постоянных коротких ударов в грудь о лошадь, бегущей голопом. Генри уселся на свежую высокую траву, примятую в некоторых местах — путники тут уже побывали и до них, достал из-за пазухи сверток ткани, в котором была завернута горбушка свежеиспеченного хлеба. — Еще тепленький, — любовно протянул Генри, сжав мягкий хлеб в руках. Кендалл и Смит тоже спустились со своих лошадей. Генри развернул ткань, вытащил их обед: поджарый с золотистой коркой хлеб, пахнущий пряно и сытно. У Кендалл закружилась голова, и во рту собралась слюна, будто ей предложили не кусок булки, а целого запеченного поросенка с яблочной закуской. Когда-то они получили такого в подарок на Рождество в приюте. Кендалл до сих пор помнила, как вкусно тогда это было, как все воспитанники потом на праздники только о еще одном поросенке и мечтали. — Держи, — Генри протянул ей небольшой ломтик. Им со Смитом достались побольше. Кендалл однако вовсе не расстроилась: ей было не привыкать к маленьким порциям — даже тогда, много лет назад, кусок поросенка, что она получила, был крошечным. Девушка вгрызлась в мякиш хлеба, издав блаженный полустон. Голодному и земля деликатесом покажется, не то что хлеб. Со стороны отдыхающих лошадей послышалось приглушенное мычание. Инквизиторы синхронно обернулись на звук: ведьма подняла голову и смотрела точно на них, одними глазами показывая, насколько ей хотелось отведать хотя бы крошку. У Кендалл болезненно сжался желудок. Благодаря голодным годам в приюте, для нее не имение еды было самым большим страхом, поэтому Беллу она понимала так, будто сама находилась в ее шкуре. Генри протянул свой кусок в сторону дернувшейся Беллы: «цыпа-цыпа». Кендалл беспомощно посмотрела на Смита, испытывая острое желание вмешаться, запретить так измываться над человеком, пусть и нечестивым, не зная, как реагировать, тот и сам скривился в отвращении, отвернувшись, чтоб не наблюдать за унизительной картиной. Генри продолжал: «будешь? — он протягивал хлеб все ближе, поднявшись на коленях, Белла почти плакала от невозможности достать его. — Держи скорее». И зарыготал, вновь плюхаясь на задницу. Кендалл подскочила, не выдержав. Им проповедовали такие красивые, пышные речи о доблести инквизиторов и о долге пред Всевышним, а на деле что? Кучка озлобленных деревенщин измывается над женщинами? Таков наказ Господа? Она сжала кулаки. — Хватит! Генри удивленно перевел взгляд на нее, открыв от неожиданности рот. — Ты чего? — тихо спросил он, все еще не прийдя в себя. — Хватит! Тебя сюда отправили вершить праведные дела, а не потешать свою гнилую душонку! — Кендалл смотрела прямо ему в глаза, сведя брови к переносице. От несправедливости ее кровь вскипала мгновенно, посылая разряды гнева к самым кончикам пальцев. — Ты сдурел, мальчик?! — взревел инквизитор, откидывая хлеб наземь. — Как смеешь ты… Его перебил Смит, хмуро почесывающий густую бороду. — Он прав, Генри. Господь такого не завещал творить. Генри бешено переводил взгляд с него, своего друга, на Кендалл. В итоге остановился он на ней, решив проигнорировать слова Смита. — Ни одного ломтика хлеба ты больше не проучишь, дрянь! — гаркнул он, поднял свою порцию и, поднявшись на ноги и еще раз глянув на них двоих презрительно, скрылся за деревьями. Кендалл шепнула «спасибо» Смиту, на что тот лишь отмахнулся и, больше не медля, подбежала к Белле. На бледных, кое-где поцелованных солнцем, щеках той уже подсыхали соленые дорожки слез. Кендалл помогла ей слезть на землю. «Будь что будет», — решила она про себя и кинжалом, спрятанным за каемкой штанов, разрезала тугие канаты, оплетавшие Беллу. Та вдохнула полной грудью, разрешив еще нескольким слезинкам скатиться к уголкам розовых губ. Кендалл, пока она пыталась отдышаться, раскрыла ладонь, в которой все еще оставался кусочек — грамм сорок — хлеба. Изабелла наконец вытерла руками остатки слез, размазав по лицу дорожную пыль с пальцев, и Кендалл, ничего не говоря, протянула хлеб ей. — Мне? — недоверчиво, еле слышно переспросила Белла. Девушка кивнула, не в силах отчего-то подтвердить это словами. Ведьма благодарно сжала руку Кендалл в своих двух, холодных. И тут же отпустила: она принялась есть хлеб. Не кусая, а отщипывая по крохотному ломтику. Кендалл улыбнулась — такая тактика растягивания скудных харчей тоже была ей знакома. Но улыбка вышла слишком теплой, так обычно молодые мамочки наблюдают за любимыми отпрысками, что совершают свои первые шаги. Кошки скреблись за ребрами — на Кендалл так никто не смотрел, да и она о ребенке могла и не мечтать… — Как тебя зовут? — к ним бесшумно подошел Смит, отряхивая руки от сока травы. Белла испуганно дернулась, посмотрев сначала на Кендалл, а потом вновь на сурового инквизитора. — Изабелла, — тихо ответила она, запихивая оставшийся хлеб в рот, видимо, боясь, что отберут. — Ясно. Руки все равно связать придется, — уточнил Смит. Пожал плечами: — устав такой. Белла кивнула: «я понимаю» и повернулась к нему спиной, готовясь снова к тугим объятиям веревок — верно, последним в ее жизни. По крайней мере, в этой. — Нет, не так, — помедлив, буркнул мужчина, взял Беллу за плечо и развернул лицом к себе, — протяни руки. Ведьма послушалась, вытягивая тонкие кисти на манер заключенных, держа вместе. Смит оплел запястья остатками тех веревок, что Кендалл разрезала, вытащив их из-под копыта лошади. Закончив, дернул чуток, чтоб не так туго. И молча отошел к своему коню, принявшись выглядывать Генри, но с таким видом, будто просто незаинтересованно глядит вдаль. — Спасибо тебе. — Изабелла почесала лоб и попыталась сдуть упавшую на него прядь волос. Кендалл вернулась взглядом к ней. Кивнула. И, уже собираясь укладывать ведьму на лошадь, поддалась неизведанному порыву: заправила выгоревшую прядку, мешавшую Белле, ей за ухо. Погладить по щеке получилось совершенно случайно, но она почувствовала, как краснеет. Глупо и безнадежно быстро. Поэтому подхватила Беллу за бедра и, стараясь не ударить, уложила ее на спину лошади. Взглянула на ее лицо, убедившись, что волосы в глаза не лезут. — С тебя желание. — Это вместо «не за что»? — хмыкнула Изабелла. — Не ёрничай, — Кендалл поправила свою шляпу, плотнее усадив ее на голову, и отвернулась. Генри пока видно не было. Спустя минут десять его все еще не было, так что Смит махнул головой в сторону Беллы, поймав взгляд Кендалл. Та, не тратя ни секунды, возвратилась к пленнице, чтобы дать почувствовать себя вольной, если не обращать внимания на скованные руки, конечно. — Вы сегодня крайне щедры, мистер Дал, — кокетливо шепнула Белла, умудрившись прижаться к Кендалл так, чтобы ее губы касались уха инквизитора. — Отряхнете мое платье? Не хочется пред судом церкви предстать в таком виде. — Смешливо добавила она. Кендалл, несмотря на то, что до города еще миль десять, да и там время отряхнуться будет — архиепископы крайне занятые люди, готовящиеся изо дня в день к моменту, когда их причислят к лику святых, повиновалась. Присела на корточки и принялась за стряхивание грязи с подола цвета камней в королевских перстнях. Она довольно жестко проходилась по бедрам Беллы, покрытым тканью, та же стоически терпела, лишь иногда опуская на Кендалл свою благосклонную улыбку. — А сзади? — весело спросила ведьма, поняв, что Кендалл посчитала свою работу выполненной. Белла хитро отвернулась к лошади, предоставляя инквизитору новый фронт работ. Кендалл честно не отказала себе в желании шлепнуть чертовку по мягкой попе после того, как с остальной частью юбки было закончено. То, как она вздрогнула, прошлось по потаённым струнам души, о которых не догадывалась даже их обладательница, заставив Кендалл покрыться мурашками наслаждения. Однако в истеричной просьбе своего подсознания повторить она уже отказала и поднялась. Изабелла успела скрыть следы заинтересованного блеска в глазах перед тем, как они вновь встретились с глазами инквизитора. Генри появился по ощущениям минут через сорок, сколько прошло на деле — Кендалл не знала. Беллу она уложила на лошадь за пару мгновений до его прихода. Судя по лицу мужчины, гнев, что в нем посеяли они со Смитом, не испарился. Он грубо выдернул поводья из рук Кендалл, удерживавшей сразу двух лошадей на месте — Генри и свою, взобрался верхом и без лишних слов ускакал вперед, в город. Смит и Кендалл переглянулись. Пока девушка седлала свою кобылу, второй инквизитор скрылся из ее поля зрения за поворотом. Она вздохнула и направилась вслед за своими учителями. Выезжали из леса они молча, едва поспевая друг за другом. Генри, скорее всего, хотел как можно быстрее избавиться от двух своих раздражителей, что повели себя предательски по отношению к нему, Смит гнал за другом, сам наверняка еще не понимая, что и как хочет ему сказать. У этого хмурого, нелюдимого «Бородача», как его называли за глаза, были явные проблемы с общением даже с близкими казалось бы людьми. Чтобы это понять Кендалл хватило двадцати минут, она точно помнила. Их всех познакомили за долго до этой поездки, тогда два немолодых инквизитора показались Кендалл мирными, компанейскими ребятами, но с течением времени и опытом, которым они делились с ней — до сегодняшнего дня наставничество Генри и Смита заключалось исключительно в колоритных рассказах о том, как они ловят ведьм и прочую нежить, — медленно приходило и осознание огромных недостатков обоих. Например, Генри слишком много на себя брал, дай ему власть, он перережет и сожжет всех, кого встретит на своем пути, чтоб оставшимся в живых поведать о своем подвиге. А Смит…глубоко несчастный человек, который в тщеславном напарнике видел брата и считал его родным. Кендалл в какой-то степени было его жаль, даже после того, как она лично увидела методы пыток Смита. Отвращение напополам с жалостью — самое мерзкое пойло, что ей доводилось пробовать. Привкус гнили с нотами зеленого, рано сорванного лимона. Наконец, перед глазами расстелился широкий вид на кишащий людьми город. Солнце добралось до зенита, пока они ехали, и теперь припекало сырую грязь на дорогах после ночного дождя. Инквизиторы спустились со склона, въезжая в городские ворота, подле которых их поприветствовал сторожевой. Лошади еще не убавили ходу после крутого спуска, и в эти короткие мгновения перед тем, как Кендалл придется усмирить животное, она чувствовала себя по-настоящему свободной. Словно можно сорваться и ускакать, куда хочешь, словно нет присяги перед церковью и тянущего на дно прошлого. Ты помнишь о чести и милосердии, но оно, приютовское детство, шрамами на коленях и душе напоминает, что либо ты, либо тебя.***
Когда Кендалл подъехала к церкви, у парадного входа уже собирались люди на дневную службу. Генри ждал их возле неприметной двери, что вела в отдельный зал — туда, где вершат человеческие жизни, пока за стеной в роскошных одеяниях священник читает молитвы о любви к ближнему своему. Лицемерие всегда поражало Кендалл, но у нее никогда не было с кем поделиться своими переживаниями. — Я сам зайду. Святой отец Эдмунд уже ждет. Изабелла моляще, растеряв всю свою браваду, посмотрела на Кендалл и Смита, ища защиты, но ни одни из них не нашел в себе мужества взглянуть в ее посветлевшие до кристально-голубого глаза. Генри схватил ее за локоть и поволок внутрь. Открывшаяся дверь выпустила в лицо инквизиторам немного прохлады, но тут же захлопнулись, оставляя на распаренном воздухе. Кендалл не знала, как вести себя дальше. Что, все? Ее роль на этом закончена? Теперь возвращаться домой и просто жить, зная, что человек, которого ты привез в город, обречен…? Вдруг Смит заговорил, что бывало крайне редко, достав из кармана накидки небольшую коробочку, в которой — одно из преимуществ службы здесь: табак. Обычным людям его было не достать, но церковь заботилась о своих борцах за благое. На вид как чуть пожухлая трава, но интересно. Кендалл еще ни разу не видела. Смит достал пару витков, закинул в рот и великодушно протянул коробочку девушке — угощайся. Кендалл на пробу взяла совсем немного и аккуратно положила за губу. Говорили, что так эффективней. — С моей женой было то же самое, — тяжело начал он. — Что? — глупо переспросила Кендалл, не совсем понимая, к чему ведется разговор. — Она тоже оказалась ведьмой, — уточнил мужчина, жуя табак активнее: на челюсти взбухли мелкие вены, — ее сожгли. Кендалл перевела на него не видящий взгляд…он не помог жене? — Почему ты ничего не… — Потому что я вернулся домой, а она там с чертом жарится! — Смит понизил голос, чуть ли не зашипев. — Открываю дверь и вижу: на моей любимой лежит бледное и волосатое нечто…подбегаю, хочу схватить его, а не тут-то было! Он испарился… — мужчина развел руками так, будто туман вокруг разгонял, — ну и что мне думать оставалось? Повисла тишина. — Не знаю даже, — неуверенно шепнула Кендалл. — Вот и я не знал! — практически крикнул Смит, и девушка вздрогнула. — Это я на нее донос написал. Кендалл выплюнула табак на землю, притоптав сапогом в пыль. — Тебе не было совестно за это? — Мне было больно. — Инквизитор приложил правую руку к сердцу, чуть сжав свою грудь. — Больно смотреть на то, как она горела, больно слышать ее крики, но моя совесть перед Ним, — он указал пальцем в небо и перевел на пушистые облака взгляд. Тем будто было все равно на ужасы, что происходили здесь, на грешной Земле. Прямо под ними, — чиста. Смит замолчал, достал для себя еще табака. Кендалл не посчитала нужным что-либо отвечать. Иногда нужно только выслушать. Так и стояли: Смит, она и равнодушные облака, похожие на овец. Вкус гнили ощущался все отчетливей.