Семья

«Видишь ли, жизнь – это привычка, от которой так тяжело отказываться…» Терри Пратчетт. Мрачный Жнец.

      У Итадори внутри бездна.       В этой бездне пропадает всё, но в данный момент свой путь совершает острая курица в хрустящей панировке. Еда падает сквозь острые колья рёбер, скрываясь там, куда упала сама Итадори.       Тодзи занят.       Итадори устало вздыхает, откидываясь на стуле и вытягивает ноги под столом.       Ему некогда возиться с сосудом Сукуны. Но Итадори вовсе не обижается. Ком обиды, что пытался подняться вверх, к горлу, пропал в пустоте, так и не преодолев даже половины пути. Итадори не чувствует ничего.       Она свела пальцы вместе.       — Су-кун, хочешь попробовать фаст фуд?       Пока Тодзи выполнял в этом городе работу, Итадори поправляя кепку на своих неровно стриженных волосах, занимая место в забегаловке. Скука уже показала свои острые зубы, чуя уязвимую добычу.       Сукуна злится. Его ярость стремительным потоком заполняет кровеносные сосуды адским пламенем, заставляя её невольно усмехнуться. С пустыми стекляшками глаз, мешками и шрамами под глазами — это выглядело жутко.       А может дело в проклятой энергии, что переполняет её тело?       «Су-кун» звучит почти как «Сукуна». Но он четко ощущает приставку и сокращение, явно мечтая разорвать её тушку на несколько частей. Это почти смешно.       — Нахуй пошла, засранка, — Рычит король проклятий.       — Звучит как приглашение! — Она хихикает.       На женском теле расцветают чёрные линии шёлка, оттеняя и без того ужасно бледную, тонкую кожу. Глаза наливаются плачущим, ярко алым светом, пока под ними раскрываются шрамы. Две пары алых глаз впились в еду на подносе…       Он не ел человеческую еду целую тысячу лет… И насладиться благами жизни ему не позволяла девчонка, в которой от бабы — одно название и сиськи.       Но теперь белобрысого нет в поле зрения.       Он делает первый укус…       Отвратительно пухлые губы (такие он хотел целовать, а не иметь), растянулись в довольной ухмылке.       — Насколько полезными же бывают люди.       Он доволен. Доволен, что времена изменились и его наскучившая эра давно стёрла о себе следы. Новый мир — новое веселье. Новые поводы удовлетворить себя.       Они меняются быстро. Вспышка ярости тонет в абсолютном безразличии девчонки       — Я сказала только попробовать! — буднично щебечет она.       Посторонние ничего не заметили. Ни как у девчонки внезапно появились и также внезапно исчезли чёрные линии на теле, ни как у неё глаза налились чистым, алым светом. Абсолютно ни-че-го.       — Ками, ну и мусор!       Она бы засмеялась, если бы могла. Обязательно засмеялась.       — Ты на куклу похожа, засранка.       Она медленно моргает, ощущая, как на щеке двигается чужой рот. Сейчас это даже кажется приятным.       — Что? Тогда приглашение на твой хуй отменяется? — и даром, что его пока нет. — Хотя прыгать на мифическом члене старого деда как-то не очень.       — Засранка.       Она, наконец, умолкает, переводя взгляд на свои обгрызанные ногти. Следить за ними никогда особого желания не было, а сейчас ему даже появиться неоткуда. Всё, что у неё есть — это Сукуна Рёмен, у которого нет тела, и Фушигуро Тодзи — ебанутый убийца магов, что вертел мир чародеев на хую.       Смысла следить за собой нет. Она лучше лишний раз сдерет с себя кожу — это повеселее будет.       Сукуна в этом согласен. Он всегда за, когда дело доходит до экзекуции.       Отсюда её забирает Тодзи.       — Пошли, малышка!       Итадори недовольно поправляет кепку.       — Я не малышка!