Тише

      Остаток ночи как в тумане. Чередой алкоголя и никотина, шлейфом травы в догонку, и даже когда дом перестаёт существовать посторонними звуками и Тихон засыпает рядом — легче не становится.       Жизневский умиротворённо сопел, обнимая край одеяла вместо Ваньки, и не чувствовал подвоха. Улыбался чему-то сквозь сон, счастливый. Редко сжимал и разжимал пальцы, крепче хватаясь за иллюзорное тепло, но так и не заметил, что сегодня спал в одиночестве.       Ваня уснуть не смог. Сколько бы цветных пуговиц-таблеток ни упало на язык, он возвращал их уже через несколько минут, до синяков набивая колени о кафельный пол, стоя перед унитазом.       Его мирок, сплетённый из клубов дыма и простых человеческих радостей, рассасывался как сумеречный туман, выпуская из переулков тварей, с которыми уже некогда встречался на узкой дорожке. У них не было клыков и когтей, но они раздирали изнутри до влажных вздохов, с какими сглатывают только-только навернувшуюся на корень языка рвоту. И Ваня нырял головой в унитаз снова.       Когда проснулся Тихон, Янковский больше не пытался утопиться в сточной трубе или расшибиться о керамическое днище. Сидел на привычном месте, на высоком барном стуле, и изо всех сил старался выглядеть обычным.       — Ва-ань... — не учёл только, что Жизневский повнимательнее его самого в те моменты, когда лучше бы ослеп вовсе. — Ты чё? Приболел, нет?       — Да нормально, — слабый хриплый голос звучал будто из самой груди, не задевая связки. — Простыл, наверное. Голова раскалывается.       — Ага, вид у тебя такой, знаешь, как будто ты только что из могилки, — Тиш говорил без тени улыбки, напротив, рассматривал бледное лицо с беспокойством и не торопился проходить мимо.       — Не, из туалета, — не отпирался Янковский, когда горячие пальцы зацепили колючий подбородок. — Не целуй, я блевал только что.       — Спасибо, что предупредил, — на губах Тиши впервые мелькнула тень улыбки и тут же пропала, оставаясь только теплом в глазах. — Тебе может ... Нужно чего? Хочешь, чаю там? Ты там таблетки свои эти пьёшь, принести?       Таблетки свои — обезболивающее, не для тела, так для души, и Тихону об этом знать необязательно. Скрыть десятки баночек и блистеров не получилось, да Ванька и не пытался. Не нужно было проявлять чудеса дедукции, чтобы расслышать перкуссию в карманах халатов и пальто, а когда Ваня в кураже прыгал и пританцовывал, шорох в карманах практически ему аккомпанемировал. «Обезбол это, с головой проблемы у меня», — привирал, но не врал он, выкладывая на ладонь сразу две или три. И Тихон верил, у него не было поводов не верить.       — Эй, Вань ... — а сейчас, кажется, появились. — Так чего? Чай или таблетки? Может, поешь? Или ...       — Не, есть не буду, спасибо, — они обменялись многозначительными взглядами, обоим ясно, где этот завтрак окажется.       — Тогда чаю? Хочешь, я с лимоном сделаю, мне матушка всегда заваривала, когда там, ну ... — Тиш многозначительно и коротко повел головой и щелкнул себя пальцами по шее, улыбался виновато, было бы чего смущаться. — Только мне тогда в магазин выйти надо. Ты со мной пойдёшь или ...       — Не, не пойду, — Ваня отвечал, слезал со стула и плыл сквозь пространство едва переставляя ноги, до конца не понимая, что за игры с самим собой сейчас вёл. — Я дома полежу.       — Тогда я ... — Жизневский понимал, соглашался и не настаивал, а, пятясь к двери, попросил подумать, не хочет ли Ваня чего ещё в магазине и, главное: — Тебе, может ... За таблетками какими зайти? Ну, что-то от головы или ...       — Не нужно ничего, — Ваня закрывал глаза, планомерно проваливаясь в себя, просачиваясь в диванные подушки и самозабвенно вверяя себя в плен мыслей. — Возвращайся только.       Тихон смеялся, отшучивался, мол, куда от него денется, но дверь таки прикрыл, оставляя Янковского один на один с мыслями, которые и хотел бы прогнать, но что-то мешало. Как минимум, он мог отказаться от всего этого психотрепа, согласившись пойти с Тихоном или просто не пустив того никуда, но что-то мерзкое заставляло оставаться одному, чтобы до болезненного озноба пробирало хорошо подзабытое, но не исчезнувшее без следа.       Диванная подушка давилась криками Янковского одним за другим, ничем не отвечая взамен, если только удачно затыкала, заставляя секундой позже заходиться кашлем. А жадные глотки воды возвращались так же, как и выпитые таблетки — стоит только вздохнуть поглубже.       Ваня лежал на полу в луже только что сблеванной воды и кончиками пальцев мерил расстояние от одной трещины к другой, пока перед глазами вместо бликов на потолке мелькали смутные образы. От хорошо знакомых, изученных царапин и шрамов, морщинок, родинок ниже пояса, где не видно за плотной тканью джинс, до совершенно чужих, едва узнаваемых в чертах некогда красивого профиля, путаясь в густой чёрной бороде и очертаниях кадыка в иглах той же щетины.       Он даже не до конца понял, как узнал в этих сутулых плечах те, за которые цеплялся пальцами до взаимной боли в моменты, когда низ живота сводило до судорог и пальцы на ногах поджимались в попытке ухватиться за удовольствие и продлить его хотя бы на несколько секунд. Как рассмотрел в сухих и ослабевших пальцах, сжимающих сигарету, те, что заставляли стонать до хрипоты, застывая следами на бёдрах, и эти же пальцы держали кисточку едва ли не уверенней самого Янковского.       От желания посмотреть в глаза, когда-то завораживающие красотой до исступления и абсолютно глупого, лишенного всякой мысли выражения лица, Ване становилось жарко до капель испарины и так же зябко, что руки искали наощупь какие-то тряпки, чтобы укрыться в них.       Прошлое отворачивалось от него, не смотрело в глаза и упрямо молчало, теребя несчастный измятый фильтр сигареты в пальцах, но одной мысли о том, что они однажды встретятся взглядами снова, хватало для того, чтобы подавиться приступом тахикардии.       Тихон счёл нужным зайти в аптеку. Без конкретных диагнозов или названий, он попросил каких-то порошков и что-то от головы, вспоминая то, как Ваня болезненно морщится, прислоняясь лбом к холодному стеклу.       Сегодня было особенно ветрено. Пакет из магазина шелестел и трепыхался, раздражал и Тиш свернул его, приподнимая повыше и теперь сжимая подмышкой. Освобождённые руки рефлекторно потянулись к сигаретам и не успел Жизневский сцапать одну за фильтр зубами, когда услышал уже знакомый голос.       — Подкурить ... найдётся? — сегодня знакомый незнакомец улыбался как-то иначе, но плечи все ещё жались друг к другу, сутулясь.       — Найдется, — Тихон простой человеческой добротой улыбался в ответ, протягивая пачку. — Снова ждёшь кого-то?       — Да, жду, — он кивал, переминаясь с ноги на ногу, и в этой суетливости тоже не было ничего странного. — А ты ... Ты живешь тут?       — Ну что-то вроде, — Жизневский усмехнулся ироничному плевку совести, которая напомнила о себе, и протянул зажигалку, складывая ладони вместе.       — Арендуешь? — новоиспеченный знакомый с шумом затянулся и слегка приподнял голову, выдыхая вверх.       — С другом живу, — Тихон не отказал себе в мысли о том, что у парнишки красивые голубые глаза, вчера как-то совсем потерявшиеся за пеленой. — А ты себе хату присматриваешь, что ли?       — Да нет, — голубоглазый улыбался в густую чёрную бороду. — Я ... Я жду тут кое-кого.       — А, точно, — Жизневский глубже не лез, пусть парень и не выглядел сегодня живым мертвецом, улыбался даже, а синяки под глазами и у него есть.       — Слушай, а ты ... — зубы сцапали сухую губу и облако дыма ускользнуло в сторону на выдохе.       — М? — Тиш как раз подкурил.       — А ты не знаешь, Ваня ... — парень вдруг кивнул на парадную, отводя руку с сигаретой от лица. — Ваня все ещё тут живет? Ну ... У него ещё ребята собираются там, отдыхают, общаются.       — Ваня? — Тихон, святая простота или человек не пуганый, даже бровью не повёл, точнее, повел, но удивляясь и улыбаясь такому стечению обстоятельств. — Так я с Ванькой и живу. Ну, он мне предложил у него пожить, у меня там после выпуска проблемы были и ... В общем, неважно.       Он болтал бы и дальше, не замечая, как меняется взгляд голубых глаз, как уголки губ поднимаются и опускаются, одёргиваемые из последних сил, только бы не скривиться болезненной гримасой. И сигарета дотлевала без губ, болтаясь в пальцах.       — Так что да, есть здесь Ваня. А ты рисуешь тоже или ... — Тихон докуривал, мысленно уже прощаясь, но не отказывая себе в беседе.       — Рисую, да, — парень хрип на каждом звуке сильней, но прочистил горло прежде, чем повторить. — Рисовал.       — Ну круть, заглядывай вечером, — Жизневский придержал в губах сигарету и протянул руку для рукопожатия. — Ванька приболел там чёт, но к вечеру, думаю, оклемается. Пообщаемся ещё.       — С-спасибо ... — сухая ладонь жалась к чужой, не разжимаясь лишнюю секунду. — Обязательно зайду.       — Давай, — Тиш попрощался и спрятался в парадной, даже не подумав о том, чтобы рассказать об этой встрече Ване.       К слову, сам Ваня за время отсутствия Тихона рядом нашёл в себе силы привести в порядок и голову, и тело, потому, когда дверь открылась, он гипнотизировал йогурт.       — Пытаешься заставить его залезть тебе в рот? Или насыщаешься духовно? — Тихон шутил, радуясь тому, что Янковский не похож на восставшего из могилы. — Как ты, Вань?       — Нормально, — он не врал, слабо улыбаясь. — Нужно было полежать.       — Полежать это, конечно, хорошо, но есть тоже надо, так что бери ложку давай нормально, — безапелляционным тоном предупредил Жизневский, вываливая покупки на стол.       — А это чё? — Ваня вместо ложки вертел в пальцах цветастый пакетик.       — А это, Иван Филиппович, бормотуха, которую я заставлю тебя выпить, если ты снова будешь выглядеть как бледная поганка, — предупредил Тиш, подходя ближе и облокачиваясь руками о столешницу. — Расклеился, м?       — Нормально, — но пакетик брезгливо отбросил, как бы намекая. — Жить буду.       — Не блевал больше? — Тихон сощурился, наклоняясь ближе через стол.       — Ну, немного, а чё? — Ваня навстречу даже не шелохнулся.       — Ниче, думаю, целовать тебя или нет, — Жизневский успел увернуться от ложки в последний момент, а вот лимон прилетел точно в голову.       К вечеру Ване и правда стало лучше. Виной тому чай, яичница или поцелуи определить наверняка было невозможно, но когда сквозь входную дверь начали просачиваться знакомые и не очень личности, Янковский ложечкой пил свою лечебную дозу чая с лимоном, кривясь и наслаждаясь.       Ничего не предвещало беды ни через час, ни через три, когда Тихона уговорили взять гитару и спеть что-нибудь о любви, мол, сыро-серо в последнее время слишком. Ваня даже смирился со своим желанием закрыть Жизневского в спальне и никуда не выпускать, оставляя себе мысль о том, что, когда все уйдут нахер, он будет делать все, что всем этим девочкам-мальчикам даже не снилось. Потому что пока они кусают губы и фантазируют о Тише, он помнит, какие его губы мягкие и горячие, жадные к поцелуям и требовательные, если с ними слишком долго играть.       Ночь медленно тянулась к трём часам, и полумрак в комнате и пространстве июньскими ночами дарили только шторы на окнах. Не кромешная тьма, конечно, но достаточно для того, чтобы позволить себе большее и не заметить очевидное.       — Иди сюда, — даже не сразу сфокусировавшись на том, чья рука так больно сжимает предплечье, Ваня шипел и вырывался, пока очередным матом в лицо не заткнулся.       — Ты чего? — Янковский смотрел на взъерошенного Петрова, который все еще сжимал его руку. — Эй, Сань, чё ...       — Ты только сейчас давай, не истери, понял? — как бы издалека начал Саша, но моментальное изменение в лице напротив его таланты психолога умножило на ноль.       — Он...       — Не истери ты, блять, — Петров ещё раз с силой одернул друга и отпустил, чтобы перехватить за плечи уже мягче. — Ваня ... Ваня, блять, на меня посмотри?       Его взгляд уже рыскал в толпе, точно зная, что вот-вот зацепится за нужного человека, и это случится не секундой раньше, так позже.       — Ваня ... — Саша все понял, не рассмотрев очередной вдох. — Я тебя прошу, не истери и ... Просто, блять, веди себя так, будто ничего не происходит? Не происходило, слышишь? Вань ...       — Я не могу, Сань ... — Ваня внутри трескался, сыпался, ломался, не в состоянии отвести взгляд от знакомого лица в толпе.       Слишком знакомого, чтобы сделать вид, что ничего не происходит, но незнакомого достаточно, чтобы не найти в себе смелость сделать шаг навстречу.       — Это ... Это все ещё Дима, Сань. Дима ... — Ваня цеплялся взглядом за каждую мелочь, которую упустил вчера у парадной, которую упустил за эти месяцы.       — Я тебя прошу. Я тебя, блять, умоляю, не натвори хуйни, Вань, слышишь? Просто, блять, не натвори хуйни.