Рыцарь Кадош.

Вы когда-нибудь видели шёлковых кур? Мягких, ласковых птиц, уход за которыми в Цинхе Не считали лекарством от искажения ци? Так вот: если бы белая шёлковая кура стала человеком, этот человек был бы очень похож на Сяо Синченя. Вот только ни у одной курицы нет и не будет таких глаз - сверкающих в свете заходящего солнца подобно капелькам росы на лепестках хризантем. Во внутреннем саду, куда выходили двери покоев Синченя, росли белые хризантемы с шаровидными соцветиями, и среди них Сяо Синчень занимал почётное место. Су Миншань никогда не видел такой красоты. Чем дольше он смотрел, тем сильнее жаждал схватить столь прекрасное создание и спрятать там, где его никто не найдёт, и просто смотреть, смотреть, смотреть. Ему даже не хотелось прикасаться - ведь Глава Ордена странствующих заклинателей казался чем-то неземным, эфемерным и неуловимым, и простое прикосновение, казалось, могло его разрушить. Су Шэ почти сразу понял, что главным караульным у этого гостя будет он сам. Перед ужином Цзинь Гуаньяо, из последних сил скрывающий покрасневшие глаза, взял с Синченя странную клятву. Согласно ней, Сяо Хоувэю не причинят никакого вреда и отпустят вместе с супругом (супругом!) после окончания работы, однако и Синчень не должен оказывать сопротивления. Прекрасный заклинатель дал клятву и взял аналогичную с Главы Цзинь. Су Шэ лишь покачал головой: в клятве нет смысла, ведь Сяо Синчень в любом случае не угроза Башне Золотого Карпа. И, тем не менее, он промолчал. Вскоре он начал замечать странное. Атмосфера в Башне Кои, обычно торжественная и светлая, вмиг испортилась: золото словно покрылось патиной, лепестки пионов чернели, и казалось, что Су Шэ попал в болезненный кошмар, тяжёлый и давящий. Всё увядало, всё уходило, всё осыпалось пеплом. Только в покоях Сяо Синченя не чувствовалось осени - в них царила ранняя весна. Сяо Синчень оказался на редкость неприхотлив. Он не высказывал интереса к еде и едва притронулся к роскошному ужину, однако попросил набор для каллиграфии, и несколько часов следующего дня провёл за низким столиком, упражняясь. Су Шэ не видел, что он пишет, о чём не жалел: Синчень писал, и это было красиво. Синчень был красивым. Всё, что он делал, было красиво. И когда он сидел в медитации, и когда он тренировался, и когда он бросал отчаянно-тоскливые взгляды на цветущие хризантемы, он был прекрасен, и Су Миншань отчаянно захотел хоть на один день обрести дар художника, дабы запечатлеть эту красоту. Но это было невозможно, невозможно, и оставалось только бессильно смотреть на божество в саду. Недостижимое и эфемерное, и бесконечно светлое. Цзинь Гуаньяо же всё больше времени проводил в покоях Сяо Хоувэя. Этот...человек, если его так можно назвать, вызвал у Су Шэ гнев одним фактом своего существования. Не урод, но в резких чертах нет ничего приятного, в красных глазах совершенно животное выражение, а ужасные манеры и резкий, высокий голос напоминают даже не о чжурчжэнях, варварах с севера, а кого-то совсем невообразимого. Но этот человек был супругом самого светлого и прекрасного заклинателя, и если бы только не приказ Гуаньяо...если бы только этот человек не был так им нужен... По словам наблюдателей, Сяо Хоувэй почти сразу приступил к работе. Он потребовал сперва свитки о драгоценных камнях, затем беседу с опытным ювелиром, и через несколько дней представил Гуаньяо на изучение первые наброски артефакта. Он решил сделать ожерелье. Су Шэ один раз увидел другой артефакт этого чудовища и понадеялся, что ювелир и господин Цзинь вместе смогут если не привить варвару хороший вкус, то хотя бы совместно придать работе лучший вид. В остальном оставалось только радоваться, что защитный артефакт Гуаньяо будет носить под одеждами. Сяо Хоувэй, он же Ши Ло, варвар и чудовище, был тем самым человеком, к которому с такой радостью ходил Цзинь Гуаньяо. И, если судить по реакции их обоих на захват в плен главы Странствующих Заклинателей и его супруга, Гуаньяо встречался с ним инкогнито. Су Шэ старательно не думал о том, какие их могли связывать отношения, если теперь господин Цзинь не может улыбнуться даже фальшиво. Сяо Синчень не мог не оценить старания Верховного умаслить его и предоставить наилучшие условия, как дорогому гостю. Вот только даже сам Ляньфан-цзюнь должен понимать, что даже самая роскошная клетка остаётся клеткой. Будь Ши Ло рядом, Синченю было бы легче, но...но. Просто "но". Сяо Синченю не хотелось ни есть, ни спать. Он не чувствовал голода и ел только из вежливости, а стоило его голове коснуться подушки, как из глубин поднимались тревожные мысли о Ши Ло. Ши Ло не должен оставаться один. Синчень слишком хорошо знал, каково это - терять друга. Да, они с Сун Ланем в конце концов помирились, но сперва, когда его прогнали, Сяо Синчень готовился к смерти. Что должен чувствовать Ши Ло, от природы куда более чувствительный, доверчивый, не выносящий одиночества? Эти мысли роились в голове, и Сяо Синчень долго не мог уснуть. Если же сон и приходил, он тоже был тяжёлым, тревожным, полным тяжёлых бесформенных образов. Поэтому после первой же ночи он предпочёл сну медитацию, и поспешно заполнил день хоть какими-то занятиями. Каллиграфией, стихосложением, тренировками, да хоть теми же медитациями, только бы не оставаться наедине с собой. Через несколько дней Гуаньяо, верный клятве, разрешил им с супругом краткое свидание. Одного только взгляда в красные, мерцающие тьмой глаза Ши Ло хватило, чтобы Синчень понял: случилось то, от чего Ши Ло убегал уже много лет. Часть, доставшаяся от Сюэ Яна, которую Ши Ло изо всех сил давил, прятал, не позволяя всплыть и влиять на себя, всё-таки вырвалась. Но Синчень ни взглядом, ни жестом не выдал свой страх. Да и не Сюэ Яна он боялся. Им позволили парную медитацию, и Синчень постарался передать тёмному заклинателю как можно больше сил . Когда тот начнёт работать, ему понадобится очень много ци, и не только тёмной. Они не говорили, поскольку всё это время за ними следил Цзинь Гуаньяо, только Ши Ло пару раз издал тихие, тоскливые звуки, глядя прямо на Синченя и незаметно поглаживая его пальцы. И Синченю совершенно не хотелось убирать руки. Именно тогда в нём зародилась одна мысль. За ужином он попросил принести ему гуцинь. Его просьбу исполнили в точности, и утром у него уже был инструмент, сделанный из лучших пород, уже настроенный и готовый к игре. На Баошань его учили играть на гуцине, и оставалось только вспомнить, как Лань Ванцзи играл Очищение. До самого обеда он вспоминал, как играть на гуцине, подбирал ноты, но всё было не то, струны звучали как у ученика, берущего старанием, но не талантом. Синчень вздохнул и отложил инструмент, понимая, что при всём желании не сможет сыграть на гуцине так, как положено. Ещё Баошань Санжень, понимая это, не настаивала на дальнейшем освоении гуциня и научила взамен игре на пипе. Но на пипе не сыграешь Очищение, это инструмент для другой музыки, для чего-то более земного... А ведь если подумать, Ши Ло никогда и не нравилась музыка Лань Ванзци. Он говорил, что "этими гуслями" можно кого-то убить, просто треснув корпусом по голове, но как инструмент гуцинь не представлял особого интереса. Ши Ло не слышал в музыке страсти, а ведь основой этого человека были именно земные, человеческие страсти. Так почему же Синчень решил, что звуки гуциня успокоят Ши Ло? Не успокоение ему нужно, вовсе нет. Ши Ло нужно слышать знакомые мелодии, которых Сяо Синчень за много лет выучил предостаточно. Потому вскоре он, решившись, с поклоном вернул гуцинь огорчившемуся Гуаньяо и попросил куда более подходящую для земной музыки пипу. Сяо Синчень с гуцинем был красив. Сяо Синчень с пипой и вовсе будил в наблюдавшем за ним Су Шэ самые разные чувства. Восторг, восхищение, страсть, жажду обладания...Синчень сидел в саду, подбирая странные, незнакомые мелодии, а Су Миншаню хотелось схватить это божество и спрятать далеко-далеко от чужих глаз. Почему, ну почему этот человек выбрал Сяо Хоувэя, этого неотёсанного варвара, не имеющего никаких достоинств, кроме дара артефактора. Хотя, как ни тяжело признавать, ради этого дара стоило связаться с этим чудовищем. Ведь это оно сделало Синченю золотые глаза невиданной красоты. За эти глаза вполне можно было кого-то убить, что уж говорить о браке. Будь у Миншаня этот дар, он бы достиг куда больших высот, чем этот варвар. С этим даром он бы стал Главой Великого Клана, а Сяо Синчень бы жил в самых укреплённых покоях, играл на пипе и просто был красивым для Миншаня, не для Хоувэя. По саду разливалась сперва неуверенная, но становящаяся всё чётче и быстрее мелодия, и тихий мелодичный голос выводил чуждую песню, словно подстраивая ноты под слова, не наоборот. - Белые лилии спят на тёмной воде, Спят лунные кратеры, космоса черные дыры. И ты плывешь сквозь них в темноте, К берегам совершенного мира. Прячет в ладони лицо Юный месяц - печальный и кроткий. Он ведь знает о том, что твой сон Самый сладкий и самый короткий сон...* Су Шэ как можно тише выдохнул, не шевелясь и стараясь как можно реже моргать. То, что он видит, он не сможет выразить на бумаге, потому необходимо смотреть и запоминать каждую деталь, каждый звук, каждое движение пальцев. То, что видит он, не видит Сяо Хоувэй - и уже этого достаточно, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя бесконечно выше тёмного заклинателя. Наблюдение за Сяо Синченем - его единственная радость в том склепе, каким стала Башня Кои. Кроме того, скоро из Пристани Лотоса вернётся племянник Верховного, и как они с Гуаньяо будут скрывать от него правду - большой вопрос.