Лягушка в колодце

— Если не получается легко, всегда можно пойти примитивно, — пожал плечами Тан Фань, недовольно сверля взглядом отчёт по Ху Шемину, оказавшийся на данный момент совершенно бесполезным в расследовании. (Это не значит, что Тан Фань не заучил каждую деталь; кто знает, в какой момент они пригодятся!) Он вздохнул и, умостив локти на столе, упёрся подбородком в ладонь, привычно отмахнувшись от тянущего дискомфорта в запястье. Тень от внешних стен их дворика почти добралась до него, и Тан Фань с тоской подумал о потраченном времени. Обычно он ждал бы возвращения Гуанчуаня через пару шиченей, но тот предупредил, что навряд ли вернётся в ближайшие несколько дней — у него ещё два случая серьёзных нападений на аристократию висят помимо дела о «тигриных чернилах». И мысль о том, что Тан Фань теперь остался без приготовленной Гуанчуанем еды, без массажа и заботливых взглядов, вгоняла чуйгуаня в ещё большую тоску. Цзе иногда мягко укоряет, что Гуанчуань совершенно избаловал его. Тан Фань не пытается возражать. — Тан-дагэ, разве «лёгкий» и «примитивный» не одно и то же? — спросила мимоходом Дун’эр. Она прошла к мирно жующей сено овечке ЯнЯн и опустила перед ней корзину с овощными очистками. Выпрямившись, она любопытно посмотрела на Тан Фаня. — Дун’эр, — сердито уставился на неё Тан Фань, — Ну где ты видела лёгкий примитивный метод, подумай сама? Примитивно можно добыть огонь трением палки о палку. Это легко, по-твоему? Не-ет, легко добыть усовершенствованным способом — зажигательной палочкой! — О-о-о, — кивнула Дун’эр глубокомысленно. Затем она моргнула раз, другой, — А какой примитивный метод ты хочешь применить? Тан Фань наморщил нос; одна мысль об этом методе вызывала у него усталость, а он ещё даже не начал! Но он напомнил себе про потенциальный хаос в столице, Императора и Ван Чжи, встряхнулся и фигурально «поддал огня» в свой настрой. Поманив Дун’эр к себе, он вытряхнул из игрального набора го, оставленного после очередного разгромного поражения против слишком умной для своего блага девочки, несколько круглых камешков. Положив в центр один чёрный камешек, он окружил его остальными. — Скажи мне, Дун’эр, что лежит в основе конги? — спросил он, с раздражением прищурившись в ответ на её недоверчивый взгляд, — Просто ответь! — Рис, — девочка склонила голову набок. — Да, и без риса ты не можешь сделать конги! Рис в конги-схеме Ху Шемина — это мошенники из других лавок, — он постучал по камням в круге, — Он не смог бы устроить весь этот бедлам без них. Но конги начинает вариться только после нагревания, чем и занимался сам Ху Шемин, вот здесь, — Тан Фань положил палец на центральный камешек и провёл от него линию к каждому из окружающих камешков, — Так? Но он не ходил по лавкам сам, он изучал своих посетителей в поисках того, кому можно было бы предложить поучаствовать в таком преступлении. То есть процесс выглядел примерно так… Он медленно передвинул каждый камешек в окружении сначала ближе к камешку Ху Шемина, а затем обратно на своё место, представляя, как люди заходят в ту треклятую лавку и заговаривают с хозяином; как он, постреливая лживыми глазами из стороны в сторону, предлагает посмотреть «что-то более интересное»… Тан Фаню вовсе не нужно было напрягать воображение — он сам не встречал Ху Шемина, говорил только с его помощником в лавке, но едва ли сцена сильно отличалась от произошедшей с ним. — Лавка Ху Шемина — это точка соприкосновения? — вытянула его из мыслей задумчивая Дун’эр, и Тан Фань кивнул, — Значит, и Цю Эр должен был быть там в какой-то момент, да? — И даже не один раз, — рассеянно ответил магистрат. Мысли в его голове снова начинали зудеть, словно растревоженный улей, и он порывисто поднялся, не обратив внимания на мгновенную раскалённую боль в ногах. Сложив руки за спиной, Тан Фань принялся мерить шагами дворик, — Он пришёл туда случайно — или намеренно, в поисках места сбыта? — и следил за Ху Шемином. Может, он что-то заметил в первый раз; может, он живёт — жил? — неподалёку и заходил туда часто, так и обнаружил конги-схему… Это не Ху Шемин нашёл себе поставщика чудо-порошка, это поставщик тем или иным образом нашёл его. Но Цю Эр очень осторожный, он обманул даже своего подельника сказочкой про чудо-чернила; а может, хотел отсрочить неминуемое бедствие, которое произойдёт в столице, если чиновники начнут широко использовать этот порошок… Я отвлёкся! — Тан Фань рассерженно сдул с лица несобранные волосы, — Цю Эр очень осторожен. Он не стал бы вступать в контакт с первого посещения и не стал бы вызывать подозрения хозяина, ничего не покупая. Он мог позже связываться с Ху Шемином через посредника или письма под своей чудной кличкой, но первые несколько раз он был там лично, и он был там покупателем. — То есть, — Дун’эр медленно моргнула, глядя на него неверящим взглядом, — Тан-дагэ, ты хочешь сказать, что твой примитивный способ — это расследовать всех покупателей Ху Шемина в период с начала действия конги-схемы и до появления среди товаров исчезающих чернил? — Я сказал, что примитивный способ — не лёгкий, — надулся Тан Фань, — К тому же, я смогу сузить круг с помощью данных от Ван Чжи; если не на самого Цю Эра, то хотя бы на посредника мы сможем выйти. Девочка задумчиво коснулась пальцем нижней губы, разглядывая грубую модель конги-схемы. Тан Фань терпеливо ждал. Его гордость, возможно, и подёргивалась недовольно от необходимости прислушиваться к малышке всего на двенадцатом году жизни, но он уверенно придавливал её мыслью, что он не собирается быть очередным высокомерным идиотом и замедлять расследование из-за пустяков. К тому же, никакие нормы не могли устоять перед гением Дун’эр. А предрассудки насчёт пола и возраста сковывают и обмельчают ум, регулярно напоминал себе Тан Фань. — Тогда нельзя исключать и их тоже, — девочка ткнула пальцем в камушки и подняла внимательные глаза на Тан Фаня, который поморщился на её манеры (вернее, их отсутствие), — Они тоже попадают во временные рамки и являются покупателями. Тан Фань замер, словно громом поражённый. Приоткрыв рот, он смотрел на довольную Дун’эр, и не мог понять. Как? Как он пропустил эту деталь? Конечно же, эти люди, уже преступники, вполне могли возжелать большего, они должны быть самыми первыми подозреваемыми! Более того, в худшем случае они могли ссылаться на Ху Шемина как вдохновителя и быть оштрафованы лишь за мелкое мошенничество; наказание, несравнимое с полагающимся за угрозу Великой Мин, которой является порошок! Как же гениально и просто: спрячь дерево в лесу, а труп — на кладбище… — Тан-дагэ? — окликнула его Дун’эр, и Тан Фань отмер и захлопнул рот. — Ты… ты… — он часто заморгал, резко выдохнул и широко, маниакально улыбнулся девочке, — Будешь есть шаньчжагао всю неделю! Не дожидаясь её реакции, Тан Фань метнулся в свою комнату, где всё ещё лежали неразобранной грудой дела по мошенникам из конги-схемы. Схватив самый верхний свиток, чуйгуань развернул его и принялся, наконец, за дело.

***

На стольный город Великой Мин опускалась стылая осенняя ночь, и улицы совершенно затихли и опустели. В воздухе пахло нагретым кирпичом и неуловимо тонко — жухлыми листьями дуба и гинкго. Суй Чжоу поднял глаза к затянутой густой дымкой луне и сдержал в груди вздох. Он мог бы быть сейчас дома; с некоторых пор работа перестала быть его единственной отдушиной в жизни, а с переходом Северного двора под командование Ваня и вовсе была больше гвоздём в глазу. Долга перед Императором и перед жителями города — именно в такой последовательности, с отчётливым пониманием, чьи желания и устремления должны стоять на первом месте в его сердце. Так, без сомнений, видел суть служения Ван Чжи. Так же видел её и Тан Фань — только под прямо противоположным углом. Суй Чжоу не мог согласиться. Иногда ему казалось, что он находится в компании неисправимых идеалистов: идеальный слуга Императора в красном, идеальный слуга народа в белом, две крайности и две стороны одной монеты. Иногда ему хотелось списать эту фаталистичность на юность Ван Чжи и Жуньцина, несмотря на то, что оба уже прошли через большее, чем некоторые старики, а пробелы в жизненном опыте с лихвой заполняли живым и чутким умом. Но по большей части Суй Чжоу был честен с самим собой и признавался, что настоящим идеалистом в их разномастной компании был именно он. Потому что он солдат, и с простой верой солдата выполняет свой долг — один, единый долг перед Императором и народом. Он не был наивен, нет. Ему доводилось видеть многое — тёмное, грязное, пятнающее душу. Он понимал несовершенство системы, сам был её жертвой, вынужден был оставаться в стороне, пока справедливость и правосудие превращались в гнёт и самосуд. Но он по-прежнему верил, что, пусть государственный строй не идеален, его, Суй Чжоу, долг остаётся един; что устремления и желания отца-Императора отражают устремления и желания его народа. — Дагэ, — прошептал одними губами Сяо Чу, и Суй Чжоу пригнул голову, пристально вглядываясь в темноту улицы. На конце улицы, в тенях за фигурами львов едва слышно шуршали по запылённой дороге шаги. В груди байху разлилась волна удовлетворения: преступник клюнул на наживку. Блёклый свет затухающих ламп у входа в дом недавно задохнувшегося во сне военного чиновника едва обозначал силуэт убийцы, закутанного в плотную тёмную ткань. Суй Чжоу привычно отметил наличие маски и головной повязки, отсутствие видимого оружия — вероятно, нож в складках одежды, но нельзя исключать и нечто более экзотическое, вроде дротиков. Слишком шумные движения и неаккуратное использование теней для наёмника — убийство было совершено из личных мотивов, не на заказ. У Суй Чжоу уже было несколько предположений касательно личности преступника. Суй Чжоу перевёл взгляд чуть выше и подал знак подождать затаившимся в кроне дуба товарищам. Имело смысл посмотреть, что за улику хотел уничтожить убийца, прежде чем арестовывать его, и стражи позволили ему перебраться через стену. Оставаясь в своём укрытии на стыке крыш двух дворов, Суй Чжоу покачал головой. Ещё год назад он посчитал бы более важной поимку преступника, чем выяснение улик и обстоятельств — так работала армия, так работал и Северный двор. Просто, молниеносно и жестоко. Но он пережил достаточно скандалов с Жуньцином, которому уничтоженные или не обнаруженные улики многократно усложняли работу, чтобы практиковать большую продуманность в действиях. И это удивляло и забавляло Суй Чжоу — как многое может переменить один человек в другом? С другой стороны стены, от отвечающего за внутренний двор Сюэ Лина раздался пронзительный свист, и Суй Чжоу мгновенно подал знак действовать, сам соскальзывая вниз. Фигура в чёрном неуклюже перекатилась через стену и свалилась на землю, тут же пытаясь подняться на ноги — но отряд уже окружил её. — Вы арестованы по приказу Его Величества Императора, — негромко сказал Суй Чжоу, наблюдая, как застыл на острие меча жалкий человек — как он и ожидал, завистник, притворявшийся хорошим другом убитого. Преступник издал сдавленный, нечеловеческий звук и согнулся пополам, завыв от ужаса и бессильной злобы. Суй Чжоу отступил назад, позволяя своим людям скрутить преступника, и прикрыл на мгновение глаза. Лёгкий, бескровный арест — хороший повод для радости; жаль, что теперь ему предстоит написать отчёт. Будь на его месте любой другой служащий Северного двора, он просто отправился бы домой, потому что отчёты предоставляются в течение дня после завершения задания. Но Суй Чжоу прекрасно знал, что ему такой базовой человечности от командующего не достанется. Скрепя сердце, Суй Чжоу открыл глаза и кивнул, встретившись с взглядом как всегда беспокоящегося Сюэ Лина. — Расскажи мне, что произошло внутри двора, пока мы идём. — Дагэ, ты такой хороший, — Сюэ Лин шмыгнул носом и Суй Чжоу поднял руку ко лбу, не зная, смеяться ему или плакать. Сюэ Лин временами был драматичнее Жуньцина, вот только Жуньцин хотя бы больше дурачился; Сюэ Лин же был искренен, и это каким-то образом ужасало больше. — Идём, — коротко сказал Суй Чжоу и, сориентировавшись, двинулся вверх по улице в направлении Северного двора, ведя за собой отряд и усиленно игнорируя расчувствовавшегося друга. К счастью, скоро Сюэ Лин взял себя в руки и лаконично и чётко рассказал про небольшие пиалы, спрятанные в углублении между корней дерева гинкго во внутреннем саду дома, и передал байху аккуратный свёрток. Суй Чжоу принял свёрток, ощущая под тканью гладкую керамику, и кивнул: — Можешь возвращаться домой. — Но дагэ, — слабо запротестовал Сюэ Лин, — Ты не должен оставаться с этими отчётами один! — Иди, — непреклонно качнул головой Суй Чжоу, — Разве твоя жена не ждёт тебя? — А разве Тан-дажень и Дун’эр не ждут тебя? — тут же возразил Сюэ Лин, и Суй Чжоу уставился на него, ошеломлённый подразумевающимся смыслом вопроса. Его семья ждёт его дома… Жуньцин и Дун’эр ждут его дома. Суй Чжоу сглотнул и опустил глаза, пытаясь переварить осознание. Нет, он понимал раньше — он размышлял раньше о том, что Жуньцин стал для него куда ближе друга, важнее родной семьи, стал частью дома, и конечно же включал туда и Дун’эр… Но такая простая, повседневная мысль: моя семья ждёт меня дома — нет, он никогда не осознавал её раньше. Что теперь он, как и большая часть его сослуживцев, не желает задерживаться на службе дольше положенного, потому что его кто-то ждёт. Это настолько нормально, что Суй Чжоу даже немного не по себе. С трудом взяв себя в руки, он прошёл мимо Сюэ Лина, не поднимая на притихшего друга глаз, и приказал через плечо: — Иди домой. Если увижу тебя до утра, назначу в праздничные патрули. — Есть, Суй-байху! — с заминкой ответил Сюэ Лин, и Суй Чжоу услышал удаляющиеся шаги. Выдохнув, он прошёл внутрь павильона, зажёг свечу и приготовил письменные принадлежности, после чего опустился за стол. Растирая чернила, он позволил себе перестать концентрироваться на своих обязанностях и задумался о своей новообретённой семье. Суй Чжоу мог признаться хотя бы самому себе, что он был… взволнован и несколько встревожен открывшейся перспективой. Как новичок на неизведанной территории; что, в общем-то, не так далеко от истины. Суй Чжоу отвык от обладания тем, что другие считали за норму — мирным сном, небезразличными родителями, друзьями вне работы, увлечениями… семьёй, которая будет ждать его возвращения домой. В голову пришло сравнение с Сюэ Лином, и Суй Чжоу не сдержал смешка: разве не будет Жуньцин «женой» в этой аналогии? Но перед мысленном взором всплыло воспоминание о Жуньцине в женском одеянии, и Суй Чжоу подавился смехом, чувствуя, как приливает к лицу жар. Из Тан Фаня получилась такая… — и ему стоит остановить этот ход мыслей прямо сейчас. Отставив в сторону чернильный камень, он взял кисть и посмотрел на подрагивающий в слабом сквозняке огонёк свечи. Как-то там Жуньцин сегодня? Как его ноги, всё ещё доставляющие упрямому чуйгуаню дискомфорт, несмотря на рвение того вернуться к работе? Сумел ли он сегодня спокойно заснуть? Суй Чжоу припомнил, что толстые ночные свечи ещё должны были остаться, но запас придётся пополнить, если Жуньцину не станет лучше. А станет ли ему лучше, Суй Чжоу не знал. Война оставила его самого разломанным на части с кровоточащими трещинами, которые продолжают гноиться до сих пор. Жуньцин пережил и оправился от многого — покушений, провальных попыток спасти кого-то, плена безумца, почти-смертельного отравления… И даже, к удивлению и молчаливому восхищению Суй Чжоу, сумел сохранить свою прямолинейную и ураганную личность. Сможет ли он продемонстрировать такую удивительную силу духа и в этот раз, показав, насколько он на самом деле сильнее Суй Чжоу? Да, может быть, он зря беспокоится, вздохнул Суй Чжоу, отводя от лица щекочущую лоб прядь, и обмакнул кисть в чернила. Жуньцин справится, непременно справится, и они с Дун’эр будут рядом с ним на протяжении всего пути. Он сумел закончить отчёт за полтора шиченя, несмотря на скапливающуюся за глазами колючую усталость. Суй-байху мог просидеть целый день в засаде, мог без отдыха проскакать от столицы до Цзянху, мог выдержать двухмесячные пытки, но отчёты выматывали его, как ничто другое. Убрав со стола и погасив свечу, Суй Чжоу оставил аккуратно свёрнутый отчёт на столе командующего Ваня (и убрал копию во внутренний карман униформы: уже не раз переданные им документы таинственно терялись в кабинете командующего) и вышел во внутренний двор управления Северного двора. — Вы уходите, Суй-байху? — спросил стоящий на посту стражник, и Суй Чжоу кивнул, — Доброй ночи. — И тебе, — ответил негромко Суй Чжоу, и его слова выплыли в воздух облачком прозрачного пара. Он поднял глаза к небу, на котором сквозь осеннюю дымку едва проблёскивали редкие звёзды, и позволил себе несколько секунд, чтобы просто вдохнуть полной грудью. Выдохнув, Суй Чжоу покинул Северный двор и вышел на ночные улицы, сейчас слегка прикрытые предрассветным туманом — ночь близилась к исходу. Суй Чжоу знал переплетения столичных улиц как птица знает своё гнездо, и бесчисленные ночные патрули в начале его службы в Имперской страже поспособствовали близкому знакомству с кажущейся неподвижностью города. Только кажущейся, потому что столица никогда не спит — лишь дремлет. Осторожными огоньками фонарей мерцают запоздавшие прохожие или бегущие по позднему поручению слуги; мерными солдатскими шагами перестукивают патрули, изредка перекидываясь между собой словом-другим; ярко переливаются красными фонарями дома утех, самый грандиозный из них — Хуанъи, детище Ван Чжи; и, конечно же, в тёмных аллеях и закоулках крадутся жители теневой стороны города. Суй Чжоу шёл сквозь промозглый туман, цепляющийся своими холодными пальцами за тяжёлые складки одежды, и думал о ждущем его в конце пути доме. Жуньцин и Дун’эр уже давно спят, не иначе, и Суй Чжоу надеялся поскорее оказаться в собственной постели. Лёгкий голод из-за пропущенного ужина уже давно уступил место глубокой усталости; Суй Чжоу мог бы ещё подумать насчёт горячей ванны, но усилия и время на разжигание огня, нагревание воды и уборки после самого купания отвращали его от этой идеи. Мысли ворочались в голове устало, неуклюже, и Суй Чжоу сам не заметил, как за взвешиванием всего за и против ванной оказался перед входом в дом. Ворота оказались заперты — верно, он же предупреждал Жуньцина, что не вернётся. В тот момент он ещё не знал, насколько легко поддастся на простую уловку преступник. Что ж, теперь он хотя бы уверен, что Жуньцин действительно слушал его, а не просто согласно мычал, витая мыслями в необозримых далях. Но возникала проблема того, как Суй Чжоу теперь попасть домой — стучать и рисковать сном Жуньцина, и без того прерывистым и некрепким, он не хотел. Оглядевшись и убедившись, что улица пуста, Суй Чжоу отошёл на несколько шагов от двери, взял разбег и, с силой оттолкнувшись от земли, подлетел в воздух. Ухватившись за гребень стены, он подтянулся и перемахнул во двор, легко приземлившись на согнутые ноги. Если бы у его манёвра были свидетели, точно посчитали бы его наёмным убийцей или профессиональным вором, с налётом веселья подумал Суй Чжоу, вспоминая уже приключившийся ранее подобный случай. Но все мысли о его «двойнике» и грабежах улетучились, когда Суй Чжоу выпрямился и отметил, что слабый отблеск огня доносится слева от него — из кабинета, а не спальни Жуньцина, как стало привычным за последние недели. Суй Чжоу бесшумно подошёл к кабинету и встал в дверях, с бессильной усталостью глядя на окружённого развёрнутыми и небрежно брошенными на полу свитками Жуньцина. С чернильными пятнами, украшающими рукава чжунъи, взъерошенный чуйгуань с возбуждённо горящими глазами что-то выводил на листе резкими и поспешными движениями кисти. Очевидно, он ещё не ложился. Суй Чжоу прислонился плечом к косяку и прочистил горло. На неожиданный звук Жуньцин вздрогнул и вскинул голову, глядя на Суй Чжоу глазами застигнутого врасплох енота — с такими же тёмными кругами у глаз. — Гуанчуань! — недоверчиво воскликнул Жуньцин, часто-часто моргая, и сконфуженно посмотрел за спину Суй Чжоу, в тёмный двор, — Что ты… ты уже вернулся? Подожди, сколько времени? Жуньцин попытался выбраться из-за стола, но внезапно побледнел — очевидно, от боли в ногах — и был вынужден схватиться за столешницу, чтобы не упасть. Суй Чжоу мгновенно шагнул ближе и поддержал Жуньцина под локоть, помогая устоять на наверняка занемевших ногах — разве Лао Пэй не говорил своему другу пока не пользоваться низкими столами? Чернильница опасно покачнулась от встряски, и несколько чёрных капель выплеснулись и поползли по тёмному дереву, но Суй Чжоу даже не заметил бы этого, если бы не возглас Жуньцина, который тут же попытался спасти беспорядочные бумаги. Выдохнув через нос, Суй Чжоу выдернул путающегося в своих длинных конечностях Жуньцина из-за стола одной рукой, а другой смахнул бумаги подальше от расползающихся пятен. Кожаные хувань помогали во множестве ситуаций — в том числе защищали одежду от с таким трудом отстирывающихся чернильных пятен. Бросив взгляд на некогда белые, а теперь расцветки белого тигра рукава Жуньцина, Суй Чжоу всерьёз подумал передать тому обязанности по стирке хотя бы на неделю. Просто чтобы он научился думать о вложенном труде других хоть иногда. Суй Чжоу поднял глаза на притихшего Жуньцина, встречая его оценивающий и любопытный взгляд из-под ресниц. Жуньцин всегда смотрел так, когда понимал, что в чём-то провинился, и пытался придумать наилучший способ погасить собственноручно разведённый огонь. Вот и сейчас, увидев недовольный прищур Суй Чжоу, Жуньцин явно пришёл к какому-то решению и улыбнулся. Улыбка смягчила его худое лицо, и Суй Чжоу беспомощно проследил за изгибом бледных губ и проявившейся на левой щеке ямочкой, не в силах остановить распространившееся в груди мягкое чувство. — Гуанчуань-сюн, — протянул Жуньцин своим невинным голосом демонёнка, — Всякому преступнику не остаётся ни шанса, когда на дело выходишь ты, хмм? Знать может спать в своих домах спокойно до тех пор, пока ты чтишь своим присутствием ряды Императорской стражи! И хотя его слова состояли из чистейшей лести, в голосе Жуньцина не было ни грана лживой сладости — только смешливая и честная теплота. С самой толикой преувеличения, чтобы поскорее отвлечь Суй Чжоу от главного. — Жуньцин, — терпеливо начал Суй Чжоу, когда Тан Фань остановился сделать вдох, — Почему ты ещё не спишь? — Ах, — Жуньцин неловко прочистил горло и отвёл глаза, а его улыбка стала несколько неестественной, — Это. Суй Чжоу ждал, спокойно глядя на него, и — неужели Жуньцин покраснел? Чудеса мира поистине неиссякаемы. Брови Суй Чжоу невольно поползли вверх. — Ра-разве ты не голоден, Гуанчуань? — в последний раз попытался увести разговор в сторону Жуньцин, но поник, увидев выражение лица Суй Чжоу. Громко вздохнув, будто это Суй Чжоу ведёт себя как дитя неразумное, он махнул рукой в сторону своих бумаг, — У меня есть зацепка по делу Цю Эра. Нужно было пересмотреть отчёты по случаям мошенничества, отсеять по временным рамкам, сверить со списком покупателей из лавки Ху Шемина… И я просто чувствую, что вода вот-вот спадёт! Я не могу ждать! Суй Чжоу выслушал тираду Жуньцина с каменным лицом, кивнул, а затем потянул того к выходу, не обращая внимания на слабое сопротивление магистрата. Даже сквозь одежду Суй Чжоу мог чувствовать тепло, исходящее от его тела, и хотя это сильно облегчало ему сердце (никогда больше он не хотел ощущать холод на коже Жуньцина), он беспокоился. Ночь была действительно прохладной, а Жуньцин не позаботился даже о дополнительном слое одежды, сидя в стылом кабинете с единственной свечой. Его здоровье ещё не восстановилось после… инцидента. Всё время, пока Суй Чжоу вёл его за собой к спальне Жуньцина, зажигал свечи и доставал зимнее одеяло, сам чуйгуань продолжал жаловаться, хотя едва поднимал голос выше шёпота, наверняка опасаясь разбудить Дун’эр. А может, сказывалась и усталость: когда Суй Чжоу достал одеяла из сундука и повернулся к плюхнувшемуся на кровать Жуньцину, тот наблюдал за ним из-под полуопущенных век и казался уже очень сонным. Суй Чжоу без слов расправил одеяло и накрыл им ноги Жуньцина. Если бы изнеможение не ползло жгучими иголочками по позвоночнику и шее, он предложил бы последовать их обычной рутине с ванной и массажем, но… — Тебе не нужно так смотреть, Гуанчуань, — тихо сказал Жуньцин, и, подняв голову, Суй Чжоу оказался встречен кривой улыбкой, от которой его сердце болезненно сжалось, — Я не калека, и мои ноги уже не беспокоят меня, — ложь, мысленно ответил Суй Чжоу, — И тебе правда пора перестать себя винить. Но это действительно была его вина. — Ты так много на себя берёшь, Гуанчуань, — укоризненно сказал Жуньцин, не совсем всерьёз сложив руки на груди в сердитом жесте. Кивком головы он велел Суй Чжоу сесть на кровать рядом, и тот с небольшим промедлением послушался, — Даже толкователи и мудрецы не всегда могут сказать, что приготовили нам небеса и не умрём ли мы в следующее мгновение, а ты считаешь, что мог бы предотвратить моё похищение? Ты не знал, что моё расследование окажется таким опасным, значит, и твоей вины в произошедшем со мной нет. — Я должен был пойти с тобой, — слова вырвались изо рта Суй Чжоу совершенно бездумно, и он поспешно сжал губы. Пусть это и была правда, она стала подтверждением для предположений Жуньцина. — А я должен был сказать тебе, куда иду, — пожал плечами Тан Фань и уронил руки на кровать, отбрасывая свою суровую позу (которая больше походила на подражание нахохлившемуся воробью, но Суй Чжоу не мог сейчас уделить больше внимания этой мимолётной мысли), — Мы оба поступили по-дурацки, но это не значит, что мы виноваты в том, что меня похитили. Если кто и виноват, то это Ху Шемин и его пособники… И я планирую показать им всю степень моей ярости, когда полностью разоблачу конги-схему, знаешь ли. Глаза Жуньцина, слегка суженные от эмоций, снова полыхнули праведным гневом и азартом погони, и Суй Чжоу не мог отвести взгляд. Суй Чжоу был совершенно переполнен — странным, непонятным, щекочущим чувством, которое встало горячим комом ему в горле, заставило кровь пульсировать, как во время жесточайшей схватки, а руки, сжатые в кулаки у него на коленях — подрагивать. Желание действовать, сделать что-то немедленно, прямо сейчас, билось у него в груди, но Суй Чжоу не знал, что же он хотел сделать. Поэтому он смотрел, впитывал в себя скользящие по лицу Жуньцина тени, его тонкие черты лица, шевелящиеся в неуловимых фразах губы, и не осознавал ничего вокруг. Жуньцин вдруг оказался намного ближе, совсем рядом. — Гуанчуань, — с той самой улыбкой позвал он, — Ты ведь совсем меня не слушаешь. Суй Чжоу не мог ответить. Прошло несколько секунд — или несколько минут, или вечность — время потеряло своё значение — и Жуньцин неровно вдохнул, прикрыл глаза и подался вперёд, прижимаясь своими тёплыми губами к уголку рта Суй Чжоу. Суй Чжоу слегка повернул голову и поцеловал его в ответ.