***
— Ты знаешь, Тан-дажень, мы определили состав твоих чудо-чернил, — обманчиво безобидно улыбаясь, сообщил Ван Чжи, сидя напротив него за обеденным столом. Тан Фань со стуком опустил голову на стол. Он честно не делал ничего, чтобы приманить неприятности на этот раз! Внутренний Гуанчуань, честно! — Это не мои чернила, — пробормотал он, не поднимая головы. Справа захлюпала дыней подкупленная Дун’эр. — И как это вообще меня касается? — Ну-ну, чуйгуань, побереги голову! Куда же мы без неё, без твоей умной головушки? — пропел Ван Чжи, и тёплая мягкая ладонь скользнула ему под лоб, отталкивая от стола. Тан Фань поднял голову, только чтобы полноценно надуться на Ван Чжи, и улыбка того на мгновение стала острее и правдивее. — На самом деле, стоило догадаться, что жулик обязательно обжулит своих покупателей. Чернила самые обыкновенные. — Значит, дело в порошке? Который может удалять любые чернила? — Тан Фань широко раскрыл глаза: дела оказались ещё хуже, чем представлялось ему из его колодца; ну точно лягушка! * — Замечательное наблюдение, — похвалил Ван Чжи, демонстрируя мягкие ямочки на щеках. В глазах его не было ни улыбки, ни мягкости, и Дун’эр захлюпала новым кусочком дыни чуть потише. — …Насколько сложно его сделать? — осторожно спросил Тан Фань, невольно поёжившись и плотнее запахнув чжидо. Осенние стылые ветра не были добры к его и так подмёрзшему телу, и только простуды ему не хватало для полного счастья. — О, очень легко, почти на каждой кухне изготовить можно, — и Тан Фань поперхнулся воздухом. Надсадно закашлявшись, он выпрямился и уставился на Ван Чжи слезящимися глазами. Первой шальной мыслью была: моя мечта о черновиках начинает казаться вполне осуществимой. — И как я всё-таки с этим связан? — хрипло поинтересовался он, стянув с тарелки Дун’эр треугольник дыни, чтобы смягчить горло. — Вы узнали этот рецепт, отлично, никому о нём не говорите, отберите весь уже проданный порошок и забудьте об этом? Ван Чжи молча улыбался ему, постукивая пальцами по столешнице. Тан Фань предпочёл бы не думать об этом, вгрызаясь в свою честно украденную дыню. Но разве его ум спрашивает разрешения, прежде чем сопоставить факты? Умнейший (и принципиальнейший) магистрат столицы сплюнул семечки в ладонь, мгновение рассматривая их. Не то, чтобы он мог как-то отстраниться от дел Западного двора, верно? Не с сидящим напротив Ван-дугуном, отечески предлагающим богато вышитый платок перепачканной в соке Дун’эр. И не то, чтобы он хотел отстраняться от дела, которое изначально нашёл и к которому позже проявил небывалое терпение, позволяя Гуанчуаню уходить от вопросов. Болеть дома скучно. — Это не Ху Шемин придумал рецепт. Он его вообще не знает и получал порошок от кого-то другого, — заключил Тан Фань, выпрямляясь и задумчиво складывая руки перед собой. После нескольких дней писательства суставы рук наконец перестали так сильно ныть. — Ингредиенты слишком просты, чтобы по ним было возможно отследить нашего алхимика. Вам нужна помощь в поисках, и вы решили, что раз я заметил саму проблему, то могу найти и решение. Я нигде не ошибся? — Ван Чжи с картинно распахнутыми глазами медленно похлопал ему, и Тан Фань огрызнулся на остатках своего угрюмого настроения, — Как же вы хороши в перекладывании ответственности! Ван Чжи зацокал языком, предупреждающе глянув в глаза Тан Фаню, и он упрямо уставился в ответ: его слова слишком близко подошли к оскорблению либо вышестоящих, либо людей Императорского двора. Но Ван Чжи стоило бы ожидать этого, они не первый день знакомы. — Никакого перекладывания, что ты! — тем временем ответил ему скользкий евнух своим самым доверительным тоном; наверное, именно так он говорит со знатью перед тем, как предложить чашу посланного императором яда, — Это, скорее, ты переложил на нас своё дело. Ты его начал, но соскользнул, не дойдя до середины — как же это назвать, Тан-дажень? — Скажи это Ваню из Северного двора, он опять ставит палки в колёса Гуанчуаню, — проворчал Тан Фань. Это была достаточно безопасная реплика, насколько вообще может быть безопасным разговор с «глазами и ушами Императора»: несмотря на всю свою преданность, Ван Чжи всё ещё оставался человеком и терпеть не мог большинство тех, с кем ему приходилось иметь дело. В том числе, конечно, и Ваня, несмотря на его родство с Благородной Наложницей. В любом случае! Пока что Тан Фань не имел ни малейшего представления, с чего начать поиски их «кухонного гения», и был намерен максимально ясно донести это до Ван Чжи. — Я всего лишь слабый магистрат без связей, — заныл он, умостив голову в ладонях и строя скорбную мину, — Как я должен найти кого-то, если даже Западный двор с этим не справился, а? У тебя гораздо больше людей и возможностей, Ван-дугун… — Все мои люди и возможности будут к твоим услугам, если ты займёшься делом, — гладко ответил тот. Помедлив, он издал отчётливый смешок, — У тебя-то нет связей? А мы с Суй-байху кажемся тебе недостаточно важными знакомствами? Тан Фань надулся и опустил глаза. Нельзя сказать, что он не осознавал, какой властью обладают его — друзья? напарники? Просто ему и в голову обычно не приходило, что их властью можно как-то воспользоваться. Да, хорошо, он знал, что верная тень Ван Чжи разбирается в ядах лучше, чем Дун’эр в сладостях (довольно пугающее достижение, надо сказать), и не стеснялся попросить помощи в определённых делах. Но это было использование возможностей, не политического влияния. Почти то же самое, что и выклянчивание денег у Гуанчуаня. Что и приглашение Лао Пэя на осмотр тела. Они не были для него «важными знакомствами» — они были друзьями, чьи возможности и способности дополняли его, а он в ответ щедро делился своей логикой. И ему придётся поделиться ею снова, желательно, не дожидаясь соответствующего указа от Его Величества Императора. Тан Фань не боялся смерти, но зачем лишний раз её подзывать, словно симпатичную куртизанку?***
Зачем изобретателю продавать чернила в такую паршивую лавку? Почему не использовать изобретение себе во благо? — Конечно, можно предположить, что наш гений гениален только в изобретениях, а ума их применить ему не хватает, но… — бормотал себе под нос Тан Фань, собирая волосы под головной убор и морщась от неприятных ощущений в пальцах: пусть боли уже практически не было, обмороженные и отдавленные участки всё ещё сохраняли повышенную чувствительность. — Может, он был в курсе всей схемы… Может, он за ней стоял или… пытался вызвать переполох в столице, чтобы прикрыть что-то другое… А-а, слишком много возможностей! — воскликнул он, оправляя рукава и выходя из комнаты. На звук его голоса обернулась Дун’эр, собиравшаяся зайти в гостевую комнату с ведром воды и тряпкой в руках. — Тан-дагэ, ты куда-то идёшь? Разве ты не должен отдохнуть ещё неделю, как сказал Пэй-дайфу? — громко спросила она, озабоченно расширив глаза и склонив голову набок. Иногда Тан Фань не мог понять, издевается девчушка или говорит серьёзно, и насколько случайно у неё получается привлечь внимание всех окружающих к действиям её дагэ. Во всяком случае, выглянувшая из кухни и уже заранее встревоженная цзецзе в его планы не входила. — Тан Фань? — спросила она тем своим мягким голосом, который всегда означал невыразимую тревогу; Тан Фань ненавидел быть причиной этого голоса. Поэтому он остановился и улыбнулся девушкам. — Цзе, я в порядке, — сказал он успокаивающе, — Мне просто нужно заглянуть за информацией к Ван Чжи, потом я вернусь и буду работать с ней дома. Это ненадолго. И Лао Пэй всё равно говорил, что мне нужно больше ходить, чтобы разработать ноги, — я фактически выполняю его предписание! Ни цзецзе, ни Дун’эр особенно убеждёнными не выглядели. Тан Юй пытливо смотрела в его лицо, неуверенно сжимая в пальцах рукав домашнего платья, и казалась в этот момент такой хрупкой и уязвимой… Не знай Тан Фань, что это та же сестра, что растила его после смерти родителей, мужественно терпела побои и унижения ради своего сына и со смирением встречала все невзгоды, он мог бы даже пожалеть её. Но он знал, насколько крепка эта тонкая игла*, и потому его сердце преисполнилось только нежности. — Может, ты подождёшь Суй-байху? — предложила цзецзе, и её голос остался ровным, несмотря на очевидное беспокойство. Тан Фань мог только предположить, что она начинает… не привыкать, нет, к такому нельзя привыкнуть — но приспосабливаться к тому, что её брат занимается опасными делами чаще, чем то предполагает работа магистрата. — Цзе, я только туда и обратно, не волнуйся. Зачем мне ждать Гуанчуаня? Никто в Западном дворе мне не навредит, там же Ван Чжи, — он подошёл ближе и взял её руку в свои, мягко отцепляя тонкие пальчики от ткани и сжимая. Её руки показались почти горячими на его холодной коже. — А может, мне его проводить? — сладким голоском предложила Дун’эр, и Тан Фань поперхнулся набранным для дальнейших уговоров воздухом. Откашливаясь, он возмущённо посмотрел на девочку, невинно захлопавшую глазами. Дожили: его собирается провожать на работу ребёнок! Но Тан Юй рассмеялась, и Тан Фань тут же решил простить нахальную девчонку. — Хорошо, Тан Фань, иди, — улыбаясь, она сжала его руки в своих и отпустила, возвращаясь к кухне, — Мы действительно немного перегибаем палку, не так ли? Тан Фань только вздохнул и поспешил выйти со двора, тут же окунаясь в дневное оживление улиц. Ему были понятны беспокойство и страхи близких, учитывая, как свежи были напугавшие их события и как близки они были к тому, чтобы с ним случилось неисправимое. Да, Лао Пэй уверил их, что угрозы для жизни не было бы ещё сутки-двое; но непоправимый вред здоровью был буквально на волосок к тому моменту, как Гуанчуань нашёл его. Тан Фань всё ещё с содроганием думал о том, что действительно мог остаться без пальцев — и хорошо, если только на ногах! — Танхулу! Танхулу! — хрипло звал продавец с закинутым на плечо стволом-подставкой для сладости, и взгляд Тан Фаня тут же метнулся туда. — Не хотите цзяньбинов, господин, госпожа? — весело крикнул круглолицый юноша, сын владельцев прилавка, и Тан Фань, не удержавшись, подошёл ближе. Юноша перевёл на него глаза и широко улыбнулся, — Тан-дажень, Вас давно не было видно! Два цзяньбина, как обычно? — Мхм, — одобрительно промычал магистрат, — и побольше лука! Он нащупал мешочек с деньгами, который нашёл в своей комнате, когда одевался. Это был его собственный мешочек, который, он был уверен, навсегда утерян в руках банды Ху Шемина. Но Гуанчуань не любит делать что-то вполсилы, подумал Тан Фань мстительно и расплатился за горячую еду. Дорога к Западному двору, совсем не близкая, стала гораздо веселее. Тан Фань почти и не обращал внимания на боль в коленях и голеностопе, начавшую усиливаться спустя какое-то время непрерывной ходьбы, предпочитая вгрызаться в уже третью по счёту закуску. Во двор его пропустили сразу же, и он поспешил по знакомым коридорам вниз, к знаменитым темницам Западного двора. Запоздало пришла мысль, что, возможно, не стоило так наедаться перед визитом в пыточную — даже если Ван Чжи не заставит его смотреть, крики заключённых жутким эхом разносились по всей подземной структуре, заставляя внутренности сжиматься в комок. Тан Фань старался смотреть лишь на освещённые факелами участки, не заглядывая в тёмные провалы пустующих камер, но уже чувствовал, как начинают неметь лицо и кожа на затылке. Коридор вышел в небольшое помещение, где за столиком сидел и читал документы невозмутимый Ван Чжи. Тан Фань глубоко вдохнул кисло пахнущий нечистотами сырой воздух и натянул спокойное выражение, пряча подрагивающие пальцы в рукавах. — Ван Чжи! — позвал он, тут же заработав своим фамильярным обращением пристальный взгляд от Дин Жуна, почтительно стоявшего за плечом дугуна. Тан Фаня это не волновало. — Мы не могли встретиться в менее жутком месте, да? — Тан-дажень… — улыбнулся, поднимая глаза, Ван Чжи, — Нет никаких причин бояться темниц Западного двора, если ваша совесть чиста, а помыслы направлены на помощь в делах Его Величества Императора. «О, пришло время завуалированных угроз?» — на самом деле, Тан Фань был удивлён. Он уже изъявил готовность помочь в расследовании, уже даже пришёл за информацией, так зачем нужны эти намёки? Для придачи дополнительной мотивации? Как будто Ван Чжи не знает, что для праведного дела ему хватает своих принципов, а для неправедного и угроза казни не сможет заставить его! Хоть сейчас у него и появилась причина поостеречься с нарушениями императорских указов, ведь с тех пор, как цзецзе развелась с этим подонком-муженьком, она официально вернулась в семью Тан вместе с Чэн’эром. Теперь… если он снова начнёт спорить с Его Величеством, он не сможет сказать, что остался последним представителем семьи Тан. Другими словами, его мотивация высока как никогда. (А Лао Пэю следует поторопиться со своими ухаживаниями!) — Ху Шемин рассказал нам многое, но мало полезного, — с сожалением вздохнул Ван Чжи, придвинув пальцем к Тан Фаню один из свитков, — Он не знает личности поставщика чернил. Тот назывался Цю Эром, всегда кутался в плащ и носил широкополую шляпу. Говорил без акцента — или эти бездарности его просто не заметили… — Вы очень недооцениваете торговцев, Ван-дугун, — рассеянно ответил Тан Фань и жадно вчитался в ровные строчки показаний, — Они-то как раз встречают множество людей с самых разных мест и выцепляют немало деталей из их речи. Если они говорят «без акцента», скорее всего, имеется в виду столичный говор? Откуда родом сам Ху Шемин? — Из Цзяннаня, — невыразительно ответил Ван Чжи и слегка повернул голову к Дин Жуну. Тот склонился и покинул помещение. Тан Фань непонимающе нахмурился. — Куда ты его отправил? — невольно спросил он и тут же прикусил язык: ему не очень хотелось знать, куда мог отправить глава Западного двора своего верного мастера по ядам и пыткам. Знать подобное могло быть даже небезопасно. Ван Чжи понимающе усмехнулся, но соизволил ответить — на этот раз. — Он уточнит для нас, был у поставщика столичный говор или акцент Цзяннаня. Даже если господин Ху сам путается в них, Дин Жун способен освежить ему память, — Тан Фань в этом и не сомневался. На мгновение в сыром воздухе отчётливо выделился запах крови. — А что ты думаешь по поводу имени? — Цю Эр? — Тан Фань наморщил нос, борясь с лёгким головокружением, — Сразу на ум приходит тигр в разноцветной шкуре, символ счастья. Очень высокомерное имя для мошенника. Ван Чжи тихо фыркнул, соглашаясь, и развернул другой свиток, зачитывая вслух: — Цю Эр похож на тигра или леопарда с длинным хвостом, опутывающим тело, и питается тиграми и леопардами. Выдержка из И Чжоу Шу. В районе Улун в Фучжоу обитает множество тигров. И есть среди них особенно большие тигры, который заходили в дома посреди бела дня и убивали, не пожирая мясо. Но больше они не заходят в дома. На них висит «благословенное изображение» Цю Эр. Выдержка из заметок Чжан Чжо. — Всем известно, что те, что крупнее Бяо — Цю Эры, те, что меньше Бяо — тигры, написал Тяньшу в своих «Семи редакциях»*, — кивнул Тан Фань, — Хотя я не думаю, что у мошенника были какие-то другие причины для выбора такого имени, помимо бахвальства. Или мы вообще взяли не те символы. — Ну, с этим тебе предстоит разобраться лично, — улыбнулся ему Ван Чжи. Тан Фань посмотрел на милые ямочки на щеках евнуха и в очередной раз с горечью подумал, что море действительно не стоит измерять черпаками*. Дин Жун вернулся, принеся с собой тошнотворный запах чужого страха, и сообщил, что акцент Цю Эра определённо принадлежал Цзяннаню, точнее даже — округу Чжэцзян. Тан Фань снова сделал глубокий вдох — воздуха почему-то отчаянно не хватало, и в ушах уже начался назойливый тонкий звон, похожий на комариный писк, — и пошёл на выход, стараясь двигаться естественно. Ему казалось, что его голова висит в воздухе отдельно от неловко переставляющего ноги тела. — Тан-дажень, — окликнул его Ван Чжи, и Тан Фань закусил губу, останавливаясь. Если бы не нарастающие слабость и паника, от которых по виску уже скатилась капелька пота, он не преминул бы недовольно огрызнуться. — Позаботьтесь о себе.***
Суй Чжоу стоял у входа в Западный двор, хмуро разглядывая высокие гладкие стены, когда в тёмном проёме показалась знакомая фигура в бледно-голубых одеждах. Суй Чжоу шагнул ближе, остановившись прямо перед слегка напрягшимися стражами, и хмурился всё сильнее по мере приближения Жуньцина. Тот был неестественно бледен, с блестящими от пота лбом и висками и с расфокусированным взглядом. Суй Чжоу сжал губы и, крепко перехватив запнувшегося Жуньцина за локоть, оттянул в сторону от прохода и помог прислониться к стене. Жуньцин дышал тяжело и часто, словно бежал от кого-то. Его взгляд блуждал, выцепляя сияющие на солнце белые камни стен. Суй Чжоу незаметно вздохнул. — Зачем ты пошёл туда один? — вопрос вышел более резким, чем он хотел, и Суй Чжоу поморщился, слегка ослабляя хватку на локте Жуньцина, — Ты ещё не оправился. Тебе следовало подождать меня. Жуньцин видимо напрягся и упрямо поджал губы, находя взглядом глаза Суй Чжоу. — Я в порядке, — хрипло ответил он и, смутившись, прокашлялся, — Просто… тюрьма Западного двора не самое приятное место в Великой Мин. Но я получил это, — он слабо помахал зажатым в не удерживаемой руке свитком, — И мы можем начать с документов о приезжих из Чжэцзяна. Кто-то достаточно начитанный, чтобы знать содержание книг «И Чжоу Шу» и «Семи редакций», то есть не простой торговец… Жуньцин отлепился от стены и двинулся прочь от Западного двора. Суй Чжоу поколебался — шаги магистрата всё ещё отдавали дрожью — но отпустил его руку и пошёл рядом. — Мошенник, который обманывает мошенников — тигр, пожирающий тигров, — продолжал рассуждать вслух Тан Фань, — Довольно поэтично. И патриотично: Тяньшу ведь тоже родом из Цзяннаня, насколько я помню? Я уже горю желанием познакомиться с этим «Цю Эром». — Он всё ещё человек, в чьих руках находится средство перевернуть всю Великую Мин с ног на голову, — не вытерпел такой похвалы в сторону преступника Суй Чжоу и осёкся: в глазах Жуньцина, бросившего на него косой взгляд, блестели лукавые огоньки. Вздохнув на подначку, на которую он с такой радостью попался, Суй Чжоу всё же слегка расслабился и спросил, — Что ты планируешь сделать? Жуньцин улыбнулся, скользнул взглядом по улице (к счастью для Суй Чжоу, они ещё не дошли до ларьков с едой; иначе ответ он получил бы не раньше, чем после скупки половины продукции всего квартала) и ответил: — Для начала было бы неплохо сузить круг подозреваемых. Уверен, в архивах Северного двора должна быть информация обо всех приезжих из Цзяннаня? Мне нужен список образованных людей оттуда, живущих в столице. — Только живущих? Он мог приехать недавно, — уточнил Суй Чжоу, пытаясь следовать за стремительной мыслью магистрата. Жуньцин резко остановился и повернулся к нему, постучав пальцем по груди Суй Чжоу. — Кто стал бы продавать стирающий чернила порошок в местную лавку, будь он приезжим, Гуанчуань? Как бы он узнал, что именно эта лавка занимается конги-схемой мошенничества? «Конги-схемой?» — Суй Чжоу позабавленно приподнял брови на связанную с едой (кто бы мог подумать, правда) метафору, но не сумел вставить вопрос в пылкую речь Жуньцина. — А имя, Гуанчуань? Он Цю Эр, мошенник, обманувший мошенников! Он определённо знал, кому поставляет порошок и чернила, — значит, он хорошо знаком со столичными лавками! — Жуньцин в задумчивости сложил руки за спиной и закусил губу, и в груди Суй Чжоу растеклось умиротворение на такую знакомую картину. Тёмный клубок вины наконец начал расползаться перед присутствием такого живого, нормального Тан Фаня. Ему всё-таки пришлось достать кошель, прежде чем они добрались до Северного двора — на предложение пойти домой и подождать Суй Чжоу там Жуньцин ответил взглядом, который сам, наверное, считал убийственным, но для всех окружающих был очевидным обиженным взглядом большого ребёнка. И Суй Чжоу купил прощение этого ребёнка по цене пары булочек с доуша.***
Поздно вечером, когда они вернулись из архивов, Суй Чжоу сразу же отправился греть воду для ванны, уверенный, что Дун’эр оставила для них еду на ужин. Хоть он и убедил Жуньцина вернуться домой до темноты, усиливающаяся хромота и бледность лица последнего показали, что ему действительно ещё рано возвращаться к работе. Суй Чжоу хотелось бы взять на себя больше, убедить Жуньцина просто отдохнуть, пока он выполняет тяжёлую работу; но он понимал, что, во-первых, сам не способен обрабатывать информацию с такой же эффективностью, что и магистрат, а во-вторых… К Жуньцину вернулась энергичность духа. Пусть тело за ней и не поспевало, в этом не было ничего необычного: оно вообще редко соответствовало тем требованиям, которые ставил перед ним Жуньцин, что регулярно выливалось в травмы, голодные обмороки и хроническое переутомление. Суй Чжоу проследит за этим; главное, что Жуньцин встал на дорогу выздоровления душевного. Он вылил в парящую воду полфлакончика масла, невольно вдохнув поглубже свежий мятный аромат — последние дни от Жуньцина пахло так же. Размешав рукой воду, он накрыл бочку крышкой и вышел позвать Жуньцина. Ночной воздух был прозрачен и тих; после влажного жаркого воздуха возле ванны он остужал кожу, как ключевая вода. Тан Фаня не было за столом, но в его комнате трепыхался огонёк свечи, и Суй Чжоу направился туда. Жуньцин полулежал на постели, запихав под спину свёрнутое одеяло и вытянув ноги, и при свете свечи продолжал читать документы, которые байху было позволено вынести под свою ответственность. Суй Чжоу мысленно поморщился, представив выволочку, которая ожидает его завтра от Вань-даженя за «позорящие Императорскую стражу действия», «глупое попустительство никчёмному магистрату», недостаточное усердие и «желание присвоить себе всю славу». Скрепя сердце, он отмахнулся от безрадостных картинок и сосредоточился на том, что перед ним. — Жуньцин, ванна готова, — окликнул он негромко. Тан Фань поднял голову с радостным выражением на лице, которое тут же слегка поблекло — явно от мысли, что до ванны ещё предстоит дойти. Но всё же он сел, отложив свитки неаккуратной грудой на постель, и улыбнулся уголком губ. — Гуанчуань, ты очень заботлив, — негромким и каким-то ласковым голосом заметил Жуньцин, — Я ведь могу и привыкнуть, знаешь ли. Суй Чжоу отвёл взгляд и кашлянул, скрывая то, какое тепло (даже жар) разлилось у него внутри в ответ на поведение Жуньцина. Не зная, что сказать, он развернулся и вышел. Ему всё ещё нужно было посмотреть, что оставила Дун’эр, и разогреть это. И — он вспомнил небольшой огарок в миске возле кровати — принести новую свечу. От этой мысли болезненный клубок слабо запульсировал под рёбрами, напоминая, на чьей совести лежит вина за душевную травму Жуньцина. Запах еды на кухне подействовал на него успокаивающе. Он проверил завёрнутый в тряпки горшок го и накрытые плотной тканью миски — похоже, днём их посещала Тан Юй, поскольку Дун’эр пока не бралась за готовку в горшке го в одиночку — и собрал посуду, чтобы сервировать на стол. Он мимолётно задумался над тем, стоит ли заняться чем-то ещё, достаточно быстрым, чтобы приготовить до появления за столом Жуньцина… может быть, овощи в кисло-сладком соусе… но отказался от этой затеи. Он тоже устал после целого дня, проведённого в бесплодных поисках. Вместо этого он подлил масла в фонарь и выложил на стол свёрток с десятком крупных свеч, купленных с утра в специализирующейся на этом лавке. Торговец обещал ему, что каждая свеча в состоянии продержаться две ночи. Жуньцин присоединился к нему за столом, с наслаждением вдыхая полной грудью, как призрак, приманенный на аромат подношений, и с блаженной улыбкой накинулся на еду. Суй Чжоу отметил, что после ванны тот выглядит куда более расслабленным, и с удовлетворением принялся за еду сам. Он подождал, пока Тан Фань съест большую часть своей порции, прежде чем подтолкнуть к нему свечи. Жуньцин проследил за его движением долгим, мгновенно потускневшим взглядом, и Суй Чжоу бессильно ненавидел себя за это. — Эти должны продержаться дольше, — сообщил он бесцельно и взял палочками кусочек курицы, не чувствуя никакого аппетита. Жуньцин молчал.***
— Я действительно не могу понять, — Тан Фань не отрываясь глядел на огонёк свечи, отражающийся в тёмных глазах. Суй Чжоу, бросив на него короткий взгляд, на мгновение прервал движение рук, но тут же возобновил массаж, как его научил Пэй-дайфу. Жуньцину становилось лучше, но процесс всё ещё был далёк от завершения. — Чего именно? — спросил Суй Чжоу, не дождавшись продолжения фразы. Ушедший в себя Жуньцин слегка дёрнул головой и посмотрел на напарника из-под полуприкрытых век. — Почему Цю Эр продал этот порошок, — ответил он, рассеянно накручивая прядь распущенных волос на палец. Суй Чжоу опустил глаза, концентрируясь на массаже. Он ничего не сказал; Жуньцину это и не требовалось. Иногда магистрату нужен был кто-то, на кого он может выплеснуть завихрённые узоры своих мыслей — но по большей части он прекрасно справлялся самостоятельно, выплетая полотно событий где-то в глубинах своего гениального мозга. Вот и сейчас Жуньцин снова замолчал, наблюдая за работой Суй Чжоу и неосознанно кутаясь в тёплый чжунъи. Он то вздыхал, то беззвучно шевелил губами на выдохе, то принимался чертить иероглифы на ткани постели — и всё совершенно неосознанно, Суй Чжоу знал. Вскоре он закончил с массажем (его руки уже много дней как пропахли камфорой и гвоздикой) и подал Жуньцину аккуратно сложенные на стуле ку. Ему пришлось встряхнуть их перед лицом Тан Фаня, чтобы тот вернулся мыслями из неведомых далей и обратил внимание на свою недоодетость. Суй Чжоу уже развернулся, чтобы уйти и лечь спать самому, когда Жуньцин окликнул его. — Гуанчуань… — в его голосе было столько нерешительности, что Суй Чжоу невольно попытался вспомнить, когда в последний раз он видел всегда пробивного и пылающего своей правотой магистрата таким робким, и видел ли вообще. Он обернулся, вопросительно подняв бровь, но Жуньцин уже наморщил нос и покачал головой. — Завтра поговорим, — улыбнулся он без капли радости на лице и лёг, натягивая одеяло, — Спокойной ночи, Гуанчуань. — …И тебе, — поколебавшись, ответил Суй Чжоу и вышел, не закрывая за собой дверь.———————————————————————
Примечания *дела оказались ещё хуже, чем представлялось ему из его колодца; ну точно лягушка! — выражение 井底之蛙 jǐng dǐ zhī wā дословно переводится «лягушка на дне колодца» и означает человека с ограниченными взглядами, познаниями об окружающем мире. *Но он знал, насколько крепка эта тонкая игла — выражение 铁杵成针 tiěchǔ chéngzhēn переводится как «если шлифовать железный пест, можно [в конце концов] получить иглу» (обр. в знач.: добиваться своей цели упорным трудом; терпение и труд всё перетрут). В данном случае Тан Фань как раз сравнивает сестру с иглой, отшлифованной невзгодами жизни. *Все люди знают, что те, что крупнее Бяо — Цю Эры, те, что меньше Бяо — тигры, написал Тяньшу в своих «Семи редакциях» — вообще-то Тяньшу жил лет на сотню позже императора Чэнхуа, т.е. на момент событий фанфика его даже в проекте не было, но мне пофигу :) Фрагменты про Цю Эра я переводила из китайских источников самостоятельно, так что там сплошные перевирания. *Тан Фань посмотрел на милые ямочки на щеках евнуха и в очередной раз подумал, что море действительно не стоит измерять черпаками — выражение 人不可貌相，海水不可斗量 rén bù kě màoxiàng, hǎishuǐ bù kě dǒuliáng буквально означает «человека не судят по внешности, море не измеряют черпаками».