***
Удар. Ещё один удар. В живот, по рукам и ногам. Пот градом стекает по бледному лицу, на котором расцветают бутоны синяков. И парень отчаянно мычит, потому что удар по спине особенно болезненный. Он не может сказать ни слова — грязная тряпка забила рот и завязана плотным узлом на макушке, перетягивая сильно покрасневшие щёки, по которым бегут редкие слёзы. Очередной удар, в котором Тэхён едва не теряет сознание, но его крепко держат привязанные к газовой трубе руки. Ким ими несколько раз дёргает, пытается выбраться из захвата, из самого страшного плена в его жизни, но вновь получает оглушительный удар по голове, проваливаясь в сон. Его трясёт в холодной лихорадке уже не первый день. Он не помнит, не знает и даже считать не собирается, сколько дней стоит вот так: голый по торс, на коленях в прогнившем какой-то плесенью подвале. Вместо взрывов и очереди из выстрелов — глушащая тишина, что водой заливается в уши. Вместо аромата пороха — сырость и неприятный запах моющих средств, который Тэхён со временем перестал чувствовать из-за разбитого носа. Алая дорожка стекает с ноздрей и впитывается в грязную тряпку, которая пропитывает через себя вкус меди. Тэхён толкает ткань озябшим сухим языком, намереваясь избавиться от своеобразного кляпа, но вместо этого даже сквозь сон ощущает, как его хватают за подбородок и вздёргивают голову, пытаясь разглядеть в поплывших зрачках ответы на свои вопросы, которые солдаты задают на немецком. Тэхён их не понимает, и ощущение, что им скоро просто надоест эта игра в выбивание каких-то секретов, которых у Тэхёна просто нет, — ему бы никто и не доверил их, — настигает как-то чертовски стремительно, забирая сознание полностью. Тэхён висит на замлевших руках, не может раскрыть опухшие от слёз глаза и думает лишь об одном: о друзьях и Чонгуке. Воспоминания мягко накрывают с головой, и это единственное, где он может найти свою отраду, погасить боль во всём теле. Бессознательное состояние убаюкивает и помогает не провалиться в смерть, которая так его и ждёт. Тэхён дрожит всем телом, но даже так в сознании отыскивает яркие вспышки, которые ему помогают не стать кротом в этой дыре, не ослепнуть от яркой боли. Он находит лицо Юнги, что идёт рядом, прижимая к себе винтовку, и тот мягко говорит тихое, чтобы никто не услышал: — Когда стану старше — буду учителем, чтобы рассказать про это говно, — тихо шипит Мин, косясь на друга, а Тэхён находит в себе силы улыбнуться. И, кажется, в жизни у Тэхёна болезненно дёргаются разбитые губы в полуулыбке, насколько позволяла тряпка. Он жмурится и старается остаться в этом воспоминании. Старается ухватиться за шоколадные глаза, в которых страх смешан с силой, в которых он находит какой-то юношеский задор, которого в мире попросту больше не существует. Как минимум для солдат. Он остаётся в том моменте, разглядывая тёмной тенью в деревьях себя и Юнги со стороны, как делал это однажды уже. Вслушивается в разговор: — Ты ненавидишь детей, — шёпотом отвечает разбитый, но настроенный Ким. — Я этого не говорил, — поджимает губы парень, куксясь. Проходит мгновение. — Ну ладно, недолюбливаю. — Вот видишь, — в воспоминаниях Тэхён не сдерживает смешка, пока в жизни по холодным щекам течёт ещё одна слеза боли. Приоткрыть глаза невозможно — сознание просто не позволяет. Оно насильно удерживает где-то там, на корке подсознания, чтобы не возвращать и не травмировать снова и снова. Его схватили так небрежно, ударили прямо в затылок, и Тэхён в тот момент не почувствовал ничего. Абсолютное «ничего» почувствовал и нападающий сзади. Очередная крыса, мусор, который не умеет стоять лицом к лицу с врагом. Тэхёну тошно, он ничего не ел все эти часы или же дни, — он не знает, — а потому ощущает, как медленно медная кожа натягивает рёбра. На войне он сильно исхудал, но мышцы, что перекатывались под настоящей карамелью, позволяли выстаивать даже в холоде, даже без еды и воды. Но Ким буквально ощущает, что скоро умрёт. Кровящий бок перетянули грязной тряпкой, и парень едва не кричал, чтобы этого не делали, потому что заражение приведёт к самым страшным последствиям. Потому он громко плакал и рычал, когда грязную ткань прикладывали к открывшейся вновь ране, но его тут же быстро усмирили очередным ударом по лицу. Живого места не оставляют, пытаясь найти то, что потеряли среди своей кучи макулатуры и компромата на врагов. Они знают Тэхёна в лицо — снайпер, что убил одного из их лучших союзников. Снайпер, про которого слухи ползли паутиной, и он становился медленно, но уверенно, лакомым кусочком вермахта. Тэхён тяжело дышит даже сквозь полудрёму, ощущая разрастающееся внутри приятное чувство. Разбитыми губами он вновь улыбается, в своих воспоминаниях отыскивая ледяные руки, которые грели сильнее, нежели огонь из бочек и шарф в мороз. Этими руками его к себе прижимали — молча и трепетно, как о том мечтал Ким. Когда он только пришёл к закрытой комнате капитана, думал уже развернуться, но остался. Остался и осел на пол, дожидаясь брюнета. Ему срочно нужно было выйти из этого кошмара. Отвлечься, разбежаться в каких-то простых разговорах с человеком, с которым они прошли так много. Так много всего пережили вместе, едва не умерев. Тэхёну это было просто необходимо. В свете огня с улиц Тэхён разглядывал исцарапанный торс, всматривался в каждый рубец на светлой коже, некоторые одаривал поцелуями-бабочками. В руках Чонгука комфортно, уютно. Его руки для Тэхёна стали спасением в этом горящем Аду. Возможно, он совершил ошибку, но ощущение неизбежного тревожило его ночью, он из-за него не мог заснуть и бродил призраком среди коридоров штаба, отчётливо слыша это пронзительное мычание где-то позади себя. Умирающие, страдающие, покалеченные... Всем до него не было дела, но Ким то и дело оборачивался, боясь увидеть за собой настоящего зомби или перепуганные детские глаза, в которых настоящая боль от происходящего. Поэтому он бежал. Бежал от всего того, что происходит в мире, и прятался в комнате капитана, разрешая себе ту вольность, за которую давным-давно себя бы оттянул за волосы, развернул и выгнал за дверь. Потому что так нельзя. Было лишним позволять себя касаться, разглядывать, направлять. Было лишним проваливаться в холодные руки и нырять в этот омут с головой, но Тэхён лишь сипло выдыхает, надувая кровяной пузырь в жизни, сразу же сморкаясь кровью. Он не жалеет. Если бы его однажды спросили, сделал бы он то же самое, Ким без раздумий кивнул головой и припал снова к устам капитана. Потому что в этом мире, полном стирающихся в мгновение ока лиц, каждый находит что-то своё настолько драгоценное, привыкает и идёт следом, пытаясь догнать. Даже по битому стеклу, по грязной, скользкой после дождя земле, по рассыпанным углям. Все бегут за тем, в чём чувствуют себя лучше. За тем, что их отвлекает от всего кошмара, в котором они оказались. У Тэхёна в голове словно взрываются снаряды — боль яркими красками расцветает от макушки до загривка, пульсирует в висках и отдаёт в лобную долю. Он буквально ноет и выгибается, потому что у него явно что-то не так с головой. Возможно, сильно пнули, а может, это всё последствия падения ещё на поле битвы. Поэтому он вновь пытается расслабиться, кусает несколько раз грязный кляп и наслаждается мнимым спокойствием, обратно ныряя в положительные эмоции и воспоминания, которые он ещё может удерживать в своей голове, пока не умрёт. Возможно, это случится сегодня, а может — через несколько дней. Сколько его организм протянет — неизвестно. Перед глазами рисуется вновь очередной фрагмент: он с капитаном пробирается через деревья. Ещё немного, и они вот-вот подойдут к штабу, с которого бежали на пару с друзьями. Тэхён идёт чуть позади, сложив сухие губы трубочкой и усердно пытаясь научиться свистеть — Бакси вальяжно машет хвостом из стороны в сторону и не оборачивается. — Ну как? — Чонгук оглядывается через плечо, и Тэхён ловит его ухмылку глазами. — Долго будешь пытаться? — Пока не научусь, — незаинтересованно отворачивается солдат, разглядывая что угодно, лишь бы не смотреть в стальные глаза. — Как ты вообще? Держишься? — Да, — соглашается, проверяя заодно бок. — Он немного болит. Тяжело выдыхая, Чон на мгновение останавливается, и Ким внимательно разглядывает острую линию челюсти, на которой медленно пробивается щетина, смотрит в стальные тёмные глаза и поджатые губы. Чонгук рассматривает подбитого Тэхёна, видит перед собой никого иного, кроме как настоящего воина, что прошёл войну и до сих пор идёт по трупам. Наверняка в тот момент, думается Тэхёну, Чонгук испытывал жалость к нему. Наверняка скользил, как и Чимин, взглядом по испачканной кровью одежде, останавливался на пушистых волосах, на пыльных щеках и истерзанных зубами губах. Наверняка думал, что Тэхён выглядит слабо. От этого в жизни у Тэхёна на пару с головой колет и сердце. Он дёргает вновь ослабевшими и занывшими руками, пытаясь ощутить хоть что-то, но вместо ожидаемой боли — табун мурашек онемения, что быстро спускаются по позвоночнику к копчику и в крестец, заставляя шатена неуютно поёрзать на месте, растирая сбитые колени в очередную порцию крови. Тэхён всеми силами пытается держать себя в руках в настоящем мире и не позволить ничему забрать его в полное забвение, из которого он уже никогда не выйдет. Просто не сумеет. — Тэхён, — Ким и в жизни, и в воспоминаниях, дёргает головой. — Я знаю, ты многих потерял. Но не иди за местью. — О чём Вы? — вновь на «Вы» и Тэхён быстро осекается. — Ты. Капитан делает аккуратный шаг вперёд, и Бакси разворачивается быстро за левой ногой, садясь около остановившегося брюнета. Самая дисциплинированная и верная собака, которую Тэхён когда-либо видел. Невероятно мощные челюсти, которыми овчарка держала рвущуюся мокрую ткань и тащила к болотному берегу; тёмные огромные глаза, в которых могут звёзды отражаться на ночном небе, если она всё же задерёт морду кверху и завоет на луну, словно волчица. Тэхён этой собакой восхищается и откровенно хочет потрогать, прикоснуться к мягкой пушистой шерсти, но прежде чем сделать это — он обязан научиться свистеть. Без этого результата не будет. Так Чонгук сказал. — Мы воюем не за друзей, — его тон пробирает до дрожи по коже. — А за себя. Конечно он знал, что эти слова не помогут Тэхёну, лишь оттолкнут на мгновение. Потому что шатен за своими друзьями готов прыгнуть в пропасть, не собираясь даже хвататься за выступающие корни и рвать кожу на ладонях. Он навсегда запечатлел в своей голове их улыбки, ясные глаза и действия. Их привычки стали общими, одинаковыми. Он с друзьями — семья из контраста, и подобные заявления заставляют нахмуриться Тэхёна. Он делает аккуратный шаг назад, прижимая руку к перевязанному боку, вглядываясь в тёмные глаза напротив. В них и правда что-то есть. Что-то такое, напоминающее настоящую и неподдельную боль. Редкостную катастрофу, которую Чонгук пережил, поэтому Тэхён мягко интересуется: — Зачем ты это говоришь? — Потому что мы не знаем, когда всё может закончиться, — тяжело вздыхает Чон. — И ты можешь остаться один в любой из моментов. У тебя должен быть ты. — И мои друзья, — настаивает на своём Ким. Чонгук несколько секунд молчит, всматривается в янтарные глаза напротив, согревается в этом огне около костра, выставив руки, исполосованные шрамами, и глубоко вздыхает, потому что этого парня не переубедить. Потому что в этом парне напротив настоящая, искренняя любовь к друзьям, которую он сам однажды испытывал. Но, похоже, испытывали его. Когда ты так откровенно отдан своим желаниям и эмоциям, — будь те позитивными или негативными, — они захлёстывают с головой, а ты в них тонешь. Поэтому Чонгук и пытается уберечь одного из своих солдат. Потому что в этих глазах будут стоять слёзы, когда он один останется, но вместо того, чтобы продолжать спорить, Чонгук отстраняется и, разворачиваясь, обрывает все пути, выдавая краткое: — Ты герой. А кто из героев был счастлив? — хрипит Чонгук, отдаляясь.«Кто из героев был счастлив?»
Тэхён замирает на мгновение, прекратив дрожать среди холода и мрака. Пытается раскрыть покрасневшие глаза и видит перед собой на полу капли собственной крови, что с кончика носа недавно капала. Улыбки, смех, жесты, слёзы, громкий крик... Всё это на корке подсознания отбилось особенными словами — именами его друзей. Он эти имена до самого конца в себе хранить собирается, не позволяя отступать уверенности. Тэхён друзей — безмерно, а они его — крепко. Настолько искренне и вместо тысячи слов, которые могли прийти Тэхёну в голову, чтобы охарактеризовать их. Троих парней, что с ним с самого начала шагали в ногу, не сворачивая с пути. Если кто-то из них свернёт в тернии — друзья за ним, если дёрнут кого-либо за руку — все как домино упадут друг на друга, а после со смехом будут поднимать вместе с пылью. У Тэхёна вновь наполняются слезами глаза, потому что он слышит, как дверь в подвал снова открывается — вновь последуют удары в лицо, спину, живот. В этот раз Тэхён не переживёт, он это знает, поэтому хорошенько зажмуривается, пытаясь найти среди всей крови, что под его ногами собралась лужей, отблеск чистого родника и напиться как следует воды. Горло пересохло, а слёзы едва выходят. Он глубоко дышит и насильно вырисовывает в своей голове образы любимых и родных, силуэты тех, кого успел похоронить и кто улыбался ему, идя навстречу. Он заставляет почувствовать на своей коже прикосновения матери, лёгкий шёпот отца на ухо, когда наставлял ружьё в лесу. Тэхён за самые далёкие моменты хватается, когда ещё жил под ясным солнцем и с всегда полной тарелкой собранных ягод. Давно он не ощущал их вкус. Если после смерти он сможет создать собственную реальность, сперва заскочит в оборвавшиеся воспоминания, где Юнги сладкую сочную клубнику уминает за троих одновременно, так и не помыв, а Мила смеётся заливистым смехом, хлопая в ладоши и откровенно веселясь с такого друга. Мин был ей другом. И вернётся домой он ей настоящим другом-героем. Тэхён даже на мгновение представляет, как маленькая девочка, светясь, бегает по школе и рассказывает о своём друге, награждая прозвищем «Шоколадного спасителя». Тэхён от одного к другому, пока медленным шагом к нему идут два чёрных ботинка, — всё, что он может разглядеть за пеленой слёз, — и находит самый прекрасный момент за всю его жизнь: костёр, картошка в фольге, полный отряд, гитара в руках Тэёна и армрестлинг. В тот вечер, когда искры освещали лица смеющихся солдат, что ещё не знали, с чем им придётся столкнуться, улетали высоко в небо. Ким их взглядом провожал и успевал задержать по одной на радужке. Этот самый огонь с того костра грел и направлял среди снегов, не позволял телу окоченеть после ледяного осеннего «плавания» и позволяет дышать сквозь разбитый нос еле-еле сейчас. Но видимо ненадолго. Он вновь находится там. Сидит на бревне и подпевает, отбивая определённый ритм своей ногой. Неосознанно улыбается. Ни единой слезинки — чистые юношеские лица сияют и предвкушают свои героические подвиги. Никто и не мог подумать, что их всех не станет. Кто-то был чрезвычайно слабым человеком, сумевшим сделать невероятно сильный поступок, — взгляд скользит к Тэёну, — кто-то был чересчур самоуверен и погиб при первом задании, но его похоронили с почестями, — мечется к Борису. Они все — забытые и никем не упомянутые герои, что даже в мыслях выживших ускользнули. От этого на душе зябко и неприятно. Тэхён уверен, когда Юнги станет учителем, то он расскажет детям о таких невероятных людях, откапывая фотографии, жетоны, памятные вещи. Все должны помнить об этом. И он цепляется за тёмные глаза, на них и останавливается. Пожалуй, он умрёт так — держась за тёплую руку Чимина, вторую уложив на плечо Юнги, а спиной ощущая взгляд Хосока. В окружении своих друзей он будет улыбаться капитану, что смотрит на него с той болью во взгляде, с которой он глядел на него в ту страшную ночь. Тэхён будет помнить о шрамах, — на сердце и ближе к левой лопатке, — о холодных руках, что вытаскивали шатена из снега и страшного мороза, и о губах, которые ловили каждый его стон. Тэхён в жизни мягко улыбается, расслабляясь и повисая слабым телом, надеясь умереть быстро, пусть и знает, что это невозможно. Что так быстро ему умереть не позволят, он ведь лакомый кусочек. Настоящий дефицитный десерт. Но он ощущает вместо удара — холодный пол, из-за которого мурашки по всему телу, а соски неприятно проезжаются по бетону. В таком холоде каждая клетка тела встала на дыбы, пробираемая температурой ближе к пяти градусам выше нуля. Тэхён не может подняться сам, скребётся отросшими ноготками и ломает их, морщась из-за неприятного ощущения. Вместо ласковой руки его хватают за волосы и силком заставляют встать, сдирая с губ грязную тряпку. Кажется, вот и настал тот момент, когда им надоело. Поэтому Тэхён по-дурацки разбито улыбается, всматриваясь в грубые черты лица напротив — пушистые чёрные брови, пухлые губы-пельмени и большой нос с горбинкой. Тэхён бы посмеялся, отправляясь в свой последний путь, но вместо этого он отчаянно тянет воздух ртом, потому что из-за разбитого носа нормально дышать практически невозможно. Его волокут за собой, а он не сопротивляется, пусть обещал себе всегда, что если поставят на колени — будет размахивать руками и кричать в пустоту. Он кричит вместо этого в своё сознание, цепляясь за обрывки прекрасного в своей голове. Не хочет умирать с болью в глазах и по щекам, не хочет видеть вместо улыбающегося своими пухлыми малиновыми губами Чимина — уродливые лица фашистов. Он бы в них плюнул, но вместо этого схаркивает кровавый сгусток себе под ноги, из-за чего носоглотку дерёт нещадно. Быть сильным — означает до конца держаться за что-то светлое. Его швыряют об пол, выкидывая за дверь в недлинный коридор, тускло освещаемый белым светом. Тэхён старается не рассматривать всё вокруг, потому что попросту нет сил, но замечает новую покраску на стенах серого и белого цветов, уложенную плитку, об которую тот дрёт своё плечо и ряд нескольких стеллажей, на которых стоят нераскрытые коробки. Где он — непонятно. Скорее всего, подвальное помещение, в котором не он первый, не он последний. Тэхён жмурится по рефлексу, думая, что сейчас последует очередной пинок по больному перевязанному животу, но вместо этого на него буквально накидывают половую тряпку, что-то грубо говоря на немецком. Звук лязга тонкой листовой стали — кто-то пнул металлическое ведро, наполненное доверху чистой водой, и оно немного ближе стало к упавшему ослабшему телу. Дверь за, как понял Тэхён, офицером захлопывается, а по коридору разносятся гулкие шаги. Немец ушёл, а Тэхён ещё минут десять просто лежит на полу и дышит. Впервые с момента, как ему пустили носом кровь, он смог нормально дышать, поэтому он перекатывается на ужалившую его болью спину, глубоко вдыхает воздух и прикрывает глаза. Холод пробирает до костей, но Ким продолжает дышать, ощущая что-либо кроме онемения конечностей. Спустя ещё двадцать минут Тэхён смог подползти к оставленному ведру и накинуть на изодранные в пытках плечи половую тряпку, пытаясь согреть себя. Его руки дрожат, ноги дрожат, он весь дрожит. Той небывалой дрожью, которую ощущал на севере, выслеживая цель. В те часы он мог раз за несколько секунд провалиться в бессознательное состояние и так же резко из него вынырнуть. Теперь же эта дрожь означала, что Тэхён продолжает. Продолжает бороться за жизнь, в которой может дышать и функционировать дальше. Дали ему второй шанс или через некоторое время будут вновь пытать — Тэхён не думает об этом. Вместо бесполезных дум он тянет дрожащие длинные пальцы к, как оказалось, тепловатой воде, и подносит их ко рту. Вода утекает, льёт на исцарапанную и изрезанную грудину, обжигает и согревает, а Тэхён раскрывает сухие губы и высовывает язык, пытаясь словить хотя бы одну каплю. Потом вторую, третью, а после Ким набирает в две руки воды и пьёт. Впервые за невероятно долгие часы, — или дни, — он пьёт. Делает один, два, три глотка. Забивает свой изнывающий и урчащий от боли желудок тёплой водой, которую шатен ощущает всем организмом. Он знает, что если его поймают за этим — вновь изобьют, и тут точно будет финальный пинок. Но он продолжает это делать: набирает в покрывшиеся мурашками руки воду, умывает лицо и вытирает кровь. Проводит тёплыми из-за воды ладонями по телу, согреваясь, и жмётся синей спиной к холодной стене, прикрывая устало глаза. Если его и изобьют, он надеется, что это будет быстро.***
Полная тишина давит на уши. Дыхание размеренное, глубокое, и он практически не старается его услышать, лишь сидит и думает, думает, думает... Он вглядывается в пол, пытаясь найти причины каждой ошибки, найти оправдание своим действиям, найти то, что давно утеряно в океане, о котором он так грезит. То, что он совершал до этого, казалось ему правильным, а на деле — он вновь сделал всем хуже. Сбегал ночью из комнаты и продолжал делать то, что не считалось правильным. Более того, этого никогда не должно было произойти. Все извинения, что он зачёркивал в собственном дневнике, не несут никакой пользы. Они не успокаивают, а лишь злят и заставляют кипеть изнутри. Все те сотни слов, которые он перечитывал ранними утрами, отзываются неприятным ознобом по спине и подступающими рыданиями. Тошно ли ему? Да. Совершил бы он по-другому? Да. Если был бы шанс. Он всегда придерживался политики, что важно осознать свою ошибку, но забывал добавить «главное, чтобы не было слишком поздно». И это «слишком» наступило внезапно, как и взрыв на передовой, из которой он тенью вора выбирался. Вора собственных обещаний, данных друзьям. Вором настоящего счастья. Может ли Юнги сказать, что украл положительные эмоции уже давно, прячась по углам? Скорее да, нежели нет. Смотрит на свои мозолистые руки и крутит пальцы, пытаясь дощипать кожу до красных отметин и понять, когда он успел свернуть не туда. Когда это всё началось и должно ли вообще закончиться хоть когда-нибудь. Он не знал. Зарывается узловатыми пальцами в жирные волосы и сжимает их у корней, пытаясь найти ответы на свои вопросы, а в голове лишь:Так будет лучше.
— Отпусти! — дёргается Ким, как только шатен срывается чуть ли не на бег, таща за собой друга. — Закрой рот! — рявкает в ответ. Как же больно. Больно по сердцу, по грудине, по рукам и ногам. Он совершил слишком много ошибок. Ещё одна будет смертельной. Именно поэтому он едва сопротивляющегося, ослабевшего за долгие десять дней пыток Тэхёна дёргает на себя, прижимается спиной к стене и зажимает рот рукой. Нельзя позволить им их услышать. Нельзя позволить совершить себе самую страшную ошибку в своей жизни. Говорить подобное Тэхёну не просто больно — он себя не слышит. Но продолжает идти по длинным коридорам тенью, какой пробирался с ним в столовую за сахаром, какой воровал алкоголь с родительского стола и какой перескакивал с лестницы на лестницу во время бегства. Юнги — вор. Юнги — тень. Юнги — предатель. Предателям свойственно делать всё тихо, незаметно, бесформенно. Без шума он тащит за собой дрожащего Тэхёна, знает, что тот оглядывается ошарашенно, едва переплетает ногами. — Отпу... — Я тебе язык вырву, ещё один звук, — шипит змеёй, которую всегда ненавидел в себе, Юнги. Грудь болит, а рыдания подступают к горлу. Но он им вырваться не позволит. Только через его труп. Знает, что давно уже умер, именно поэтому ему не страшно. Не страшно, если Сокджина кто-нибудь найдёт, не страшно, если заметят пропажу Мина или Тэхёна. Не страшно. Он за себя не переживает. Ещё одну ошибку он допустить просто не может. Дёргает грубо Кима, когда тот не поспевает. Знает, что у того всё тело ноет и болит, но не может ждать, не может интересоваться состоянием друга. Да, Тэхён ему — настоящий друг. О таких мечтают, хотят вырвать из рук, забрать. Но шатен всегда добровольно оставался рядом, даже когда Мин предлагал идиотские идеи, даже когда мог поставить их двоих под трибунал. Это всё — чертовски больно, но... «***
Бакси отчаянно лает, когда наблюдает вдалеке болтыхающийся в речке объект. Именно объект, потому что то, как отчаянно Ким машет руками, по которым бьёт током боль, размывает его на фоне огней разбитой за проволочным забором базы. На лай собаки выбегают патрульные, целятся в воду, собираясь стрелять, но один из них резко опускает винтовку. Светловолосый и разбитый, бледный и тощий Чимин дёргается в сторону воды, вбегает в неё по колено, а после оглядывается озадаченно, ища поддержку в глазах его пары на этот вечер. — Что ты делаешь? — непонимающе хмурится мальчик, который его чуть не пристрелил в первый день их знакомства. — Это Тэхён! — кричит, насколько хватает дрогнувшего от холода голоса. Бросает всё, не снимая одежды падает в воду, разгребая её руками. Течение не такое сильное, как кажется, наверняка, Тэхёну, но тот напуган, истерзан обстоятельствами и людьми, к тому же — не может остановиться из-за слабости, что появилась после периодических судорог. Чимин цепляется своей рукой за его запястье и резко дёргает на себя, прижимая к промокшей одежде к тёплой груди. Он дрожит, когда отчаянно гребёт одной рукой назад, прижимая к себе тело, и на берег выходит, закинув руку друга на плечо. Тэхён едва шевелится. — Эй! Помогите! — мальчик, широко открыв и округлив глаза, бросается за помощью. Тэхёна доносят до штаба едва дышащим. Нечеловеческий холод чуть не прибил его ко дну реки, в которую того столкнул Юнги. Воспоминания тяжелеют с каждой секундой, и когда он сидит в каком-то тёплом кабинете базы, которая, видимо, является проходящей, он прижимает к истерзанной груди колючую накидку из шерсти. Он не говорит ничего, не отвечает никому и не реагирует на звуки. Только Юнги в голове. И мёртвый Сокджин. Тэхён прикрывает глаза, когда Чимин мягко вытирает его волосы тонким полотенцем для рук. Он поджимает пальцы на ногах, потому что вновь хватает судорога, и шатен сгибается напополам, из-за чего Пак вздрагивает всем телом и садится на корточки, всматриваясь в уставшие глаза. — Что такое? — тихо взволнованно кипит. — Болит? — Тэхён! — врывается в кабинет Хосок. За ним же появляется капитан. Тэхён поднимает на него глаза, наполненные слезами боли, страха и сожаления. Вглядывается в эти омуты, в которых когда-то видел настоящее спокойствие и радость, сейчас же ему хочется отчаянно захлебнуться. Он опускает глаза, когда тёплыми руками Чимин его за щёки поднимает. Светловолосый вглядывается в светло-карие глаза того, кого мёртвым считал. Кто однажды со своей «смертью» забрал всё тепло и солнце, весь покой Пака. Тэхён постоянно плачет. Не переставая. Ужас и страх, что обглодали кости и натянули тонким карамельным слоем кожу, сломали и улыбку. В глазах друга находящиеся в кабинете не видели ничего светлого, прекрасного, невероятного. Только постоянные потоки боли, что залили лицо и каплями осыпались на пол, как осколки. Тэхёна разбили. И разбили не фашисты, которым он в глаза смотрел и улыбался, находясь при смерти, а разбил никто иной, кто братом Тэхёну считался. Настоящий друг его разбил. Растоптал и бросил в реку. — Тэхён, — тихий голос, на который Ким всегда шёл, сейчас пробуждает. — Посмотри на меня. Тёплые руки заменяются шершавыми холодными пальцами. Контраст температур, из-за которого по спине бежит неприятный холодок. Но шатен поднимает заплаканные красные глаза, позволяет большим пальцем провести по разбитым опухшим губам, по расцвёвшим незабудками синякам на скулах, по маленькому, крошечному порезу на лбу, из которого всю грязь вымыла речная вода. Тэхён позволяет Чонгуку коснуться своей беспомощности, ощутить её на пальцах и принять. Потому что Тэхёну больше не страшно. Самый главный страх своей жизни он уже испытал. — Где ты был? — шёпотом, каким говорил Чонгук в ту ночь, капитан пытается достучаться до сознания Тэ. — Они тебя пытали? Короткий кивок. На большее просто не способен. Не может даже губы разлепить, и Чимина бросает в жар, когда он за таким разбитым своим солнцем наблюдает. В чужих сильных руках Тэхён кажется невероятно маленьким, убитым, размазанным. Его невозможно даже по частям слепить, невозможно прикоснуться к побитому. Хосок напряжённо всматривается в друга и не выдерживает в конечном итоге, хрипло спрашивая: — Ты видел Юнги? Крупная дрожь пробила Тэхёна, и он отчаянно начал закутываться в колючий плед. Шерсть грела дрожащую в неврозе спину, поджатые ноги и обнявшие истощённое боями тело руки. Но не грела сердце. Ничто не в состоянии согреть больше. Ким поднимает свои огромные перепуганные глаза и смотрит на напряжённого Чона. Лётчик сглатывает от этого — все заметили реакцию на имя друга, и каждый в комнате боится, что мысль о том, что его забрала смерть, подтвердится. — Он... мёртв? — Хосок сжимает свою кожу на плечах, когда складывает руки на груди. Тэхён напряжённо молчит, то разлепляя сухие губы, то вновь закрывая рот. Чимин быстро подносит стакан тёплой чистой воды к разбитым губам. Тэхён сам по себе выглядел не очень: гематома на разбитом носу, отёки по всему телу, искалеченная душа и дрожащие руки — картина настоящего смертника. Призрака, одного из тех, которых они видели в лазарете восточного штаба. Тэхён громко пьёт, а Чимин сосредоточенно наклоняет жестяную кружку. Металлический привкус слегка отрезвляет, и Ким медленно отстраняется от холодной неги в руках капитана. Тот смотрит не менее напряжённо. — Он предал нас. Да. Всё верно. Тэхён даже удивляется, как воспоминание появляется в голове внезапной вспышкой: «А кто из героев был счастлив?»