***
Казалось бы сегодняшнее ясное любвеобильное утро являлось свободным течением для любого среднестатистического гражданина, но не для тех, кто хоть раз имел опыт с полицейским участком — спроецировала тому фактору гибель Артура. Зарытым в капюшон, неведомо сколько времени вот так просидел на жёстком стуле, не прекращая истекать солёными слезами. Так не плакал даже когда Нормана хотели сожрали демоны, или когда умерла мать. Для окружающий — слёзы отчаяния, а для Рэя — слёзы победы, всегда преувеличенные. — Я хотел с ними пожениться, а этот урод их отравил! — кто-то из полиции заботливо поднёс к носу нашатырь. Инспектор похлопывал по крепкому плечу. Сомнительные они, полицейские. Почему они так…беспокоятся? Не знают всей басни. Так важны показания? Навряд ли. Дело рук прямолинейного сожаления. — Ваши слова целиком и полностью записаны, это очень важно. Вы уже целый час сидите здесь, я понимаю, что разбередил вашу рану…Прошу, ещё пару вопросов. Господин Артур не говорил ранее, что узнал, кто убийца? — задал вопрос инспектор, продолжая пальцами перебирать клавишу клавиатуры. Неподалёку стоял молодой офицер, подавая Рэю чашку с чаем. Домашний, словно семейный круг, просто обсуждающий убийство. — Нет, не говорил. Они с Эммой встречались, искали, но без толку. Я им говорил, что надо быть осторожнее, и к чему всё привело… — глотая кипяток, бормотал себе под нос одноглазый растяпа, ощущая в языке покол, похожий на ожог. Больно. Если руку живого человека поместить в электрочайник, довести до кипения, потом ещё и ещё, будет как с Гербертом? — Хорошо. Ваши слова во многом нам помогли, повезло, что вы успели, иначе бы он и ваших партнёров убил. — передав потерпевшему протокол, печально всмотрелся инспектор. Помогли? Слова? Ага, бесполезная дрянь, все протоколы и дела будут пылиться в шкафу, позже перейдут в архив. Циничные лицемеры. —…У потерпевшего очень ослабленное здоровье, врачи боялись, что этой ночью он умрёт. Беспокоить вас не стали. С потерпевшей тоже всё не всё гладко. Время покажет. Доза слишком большая. — смотрел на монитор офицер. — Обычная, вроде…Если по валяющимся бутылькам судить... Была б его воля — в любой другой ситуации его рука бы не дрогнулась с последних слов, что так не желалось услышать вслух. Торопливо допил чай, не чувствуя обожжённый язык, но чувствуя перекалённое, разрывное сердце изнутри, что выло наружу, как по сигналу «sos», а взгляд устремился на кафельную плитку офиса, больше схожий с неподдельным сумасшествием. Пытался найти на этой плитке ответ, решение с безвыходной ситуации. Чёртов мозг, никак ему не успокоиться. Что-то тут не так. Вообще не так.***
Мрачная тень побеспокоила собственные хоромы при общежитии, грохнув на кровать, не запирая дверь. Сил нет. Нет…Зачем? Он бы счёл себя счастливым, ворвавшись сюда, зарезав его одурманенное насилием, запачканное чужой кровью тело на части. Какой во всём смысл? Полтора дня ходил в больницу, но не впустили в палату. Ситуация вышла из-под контроля. Состояние Нормана дестабилизировалось, их с Эммой организмы были не готовы к приёму подобных веществ. Капельницы, опыт врачей — самообманчивая хуйня, с каждой четвертью часа сердцебиение любимых тормозило. Инспектор чуть ли не каждый час звонил, спрашивал юношу о самочувствии. В ответ лишь убитый голос, лепеча, что всё в порядке, сдерживая сгусток горечи в речи, слёзы — на этот раз настоящих. Плач убийцы достигал уровня апогея, терзающий стены общаги, без стеснения крича во всю катушку — летом общага практически пустая. Намеренно ударился головой о спинку кровати, сжимая простыни, кусая себе руки до крови. Виновник только он — сероглазый парнишка с искалеченной судьбой и разумом. Проще было бы позволить Эмме себя зарезать, выхватить у неё пистолет и застрелиться. Сидел в пустой комнате, мечтая выйти из неё славным героем, а по итогу он ужасная обуза, еблан, решивший сделать их своими вещами. Единственная псина тут только он, в миллиарды раз хуже всех, кого он убил. Те хотя бы «грешили», сплетничая, да лицемеря, но нельзя было позволять себе поднять руку на двух лучших людей на этом свете. Норман столько времени скрывал секрет, а Рэй безжалостно вколол ту дрянь. Эмма до последнего лелеяла надежду, что Рэй ни в чём не виновен, шла в самые злачные места, ища убийцу, чтобы Рэя не обвинили...А он просто смешал всё с дерьмом, повёл себя с ними, как с мухами, готовясь убить, чтобы не ебали мозги. Нож в руках, острый попался, искромсал себе руки порезами. С новой отдачей начал плакать, видя расставленные на столе книги Нормана и его одеколоны, на комоде совместное фото втроём в рамочке, испытывая чувство жуткой досады, вины. Норман и Эмма на фото столь простодушно обнимали замурованное чужой пролитой кровью тело, завидной регулярностью истребляет всех, не позволяя им самим за себя решить, кого любить и с кем дружить. Бился головой о кровать до тех пор, пока не услышал звонок телефона. — Господин Рэй? Это из больницы. Готовьтесь, скорее всего, они оба умрут, вам придётся позаботиться о похоронах. — раздался голос докторши, отчего Рэй уронил телефон из рук, только бормоча: «За что?» Шатающейся рукой взял нож, канцелярский, такой, какой был у Эммы. Одним движением отломил кончик лезвия, просовывая в рот — проглотит и перережет все артерии, но не глотает, замерев, уставившись на совместное фото. Слышится прерванный телефонный разговор. Протягивая руку к фото и прижимая к губам, прошептал: — Я не хотел такого финала. Я просто…хотел всегда быть с вами и боялся, что нас разлучат. Меня нельзя простить и понять: просто знайте, что так выражалась моя…любовь. К себе. Я только сейчас понял, как сильно мне вас не хватает. Я только теперь осознал, как люблю…Я хотел бы видеть вас. Живыми и здоровыми, я отдал бы всё. Пожалуйста, если вы выживете, я сдамся полиции и оставлю вас в покое, чтобы вы были счастливы. Вдвоём. Без меня. Я не достоин быть с вами, я психологически давлю на вас, грублю, манипулирую…Я должен был раньше всё рассказать... Моя жизнь, в любом случае, кончена. — он продолжил плакать, закрываясь фотографией. Столько страдали было пройдено в мире демонов, столько мучений пролито с поисками Эммы, чтобы быть вместе и ради чего? Ради лежащий в больнице любимых ему людей? Всё из-за принуждённой ревности длинночёлкого убийцы. Поглотился в сон, но не крепкий, просыпался каждые полчаса, видя картину перед глазами, как Норман в последний раз обнимал его, удерживая качели, как в тот роковой вечер Норман отсасывал ему, зная обо всех делах Рэя; Эмму, у следователя ещё в колледже заявившую, что Рэй не убийца и она это докажет, вспоминает, как она обещала убить себя после того, как застрелит Рэя. Снова звонок. Уже утро. Или день? — Да? — Мистер Рэй, Эмма и Норман неожиданно почти пришли в себя. Они не очнулись, но, кажется, почти восстановились. — слышится радостный голос всё той же докторши. Рэй быстрее вскакивает, выплёвывая лезвия изо рта и ища одежду. Сегодня он оденется во всё чёрное. Он в трауре со своим иллюзиям. Хотя, он по жизни в трауре.. … Похуй, что Эмма и Норман ничего не помнят, Рэй помнит каждую деталь, казалось, всё, что он забыл и на что забивал болт, ожило в нём. Всё, что было за два года, то, как он терзал своих любимых ложью; как ночью копался в органах людей и отрубал им конечности, а наутро ласкал этими же руками Антенну и «Босса». Он не сможет этого простить себе. После больницы лучший и единственный вариант развития событий — пойти в полицию и всё рассказать. Куда бы его не дели, в дурку или в тюрьму — не важно. Всё не имеет смысла, он слишком виноват перед Норманом и Эммой. Только в глубине души хотелось бы, чтобы они дождались его, даже если его посадят на сорок лет, но это невозможно. Их надо оставить. Решительно вышел из дома.