Терпко-сладкое

Хосоку мало. Он тычется слепо в грудь перед собой, стискивает меж дрожащих пальцев ткань и жадно выдыхает в губы напротив:  — Ещё.  — Чего ещё, конфетка? — боже, он не сдержится и в один день сдерёт эту насмешливую ухмылку с губ. — Сигареты или поцелуя?  — Это не было поцелуем, — парирует Хосок, мутным взором всматриваясь в миново лицо перед собой. Оно то плывет, то заостряется в очертаниях, и омега беспомощно вздыхает, желая сфокусировать взгляд на блестящих губах.  — А потёк, как от поцелуя, — самодовольный рык вновь звучит у самых губ, и Чон, не найдя, что ответить на такую нехитрую правду, негромко шипит:  — Я не потёк. Альфа смотрит внимательно, чуть склонив голову, и Чон сильнее только прижимает коленки к груди.  — Так хочешь? — пальцы Мина не спеша поглаживают линию подбородка, и Хосок безвольно наклоняет голову, прижимаясь щекой к холодной ладони.  — Хочу, — выдыхает он, закрывая глаза и позволяя тягучему запаху альфы толстой волной накрыть его. Долгую минуту ничего не происходит, и Чон чувствует лишь мягкие прикосновения к пунцовой щеке. Перед глазами взрываются фейерверки, и ему кажется, что они не исчезают, а иголками утопают прямо в его мозгу, всё глубже погружая сознание в седативный коктейль. Он совсем теряется в ощущениях: в интенсивном дыхании на губах, в волнительной дрожи на кончиках пальцев ног. И голова кружится, словно он сейчас не у стенки распластался в квартире Юнги, а на карусели весёлой катается. Хосок задерживает дыхание, когда чувствует осторожное касание мягких губ к своим. Руки его совершенно не слушают, и омега неуверенно касается самыми подушечками пальцев шеи Мина, как огня боясь сделать лишнее движение. На мотоцикле всё казалось намного легче и проще, а сейчас кости, словно в зыбучий песок опустили, и Хосок, блять, даже дыхания своего шумного смущается. Мин целует лениво, вбирая поочередно тёплые губы в рот и скользя по ним языком. Он оттопыривает большим пальцем нижнюю губу Хосока, и тот глухо стонет, когда чувствует язык альфы у себя во рту. Боже. Боже. Боже. Язык Юнги кажется чем-то совершенно новым, неземным по ощущениям. Он уверенно скользит в жаркую сладость рта и, встретившись с языком омеги, даже там умудряется доминировать: сминает чужую плоть и давит на уздечку, вырывая у Хосока задушенный стон.  — Юнги, — лопочет он, сильнее прижимаясь трясущимися пальцами к шее альфы и изгибаясь под давлением его языка. Мин на это низкий рык пускает в губы Хосока, и тот прямо-таки грудью чувствует, как этот звук светящимися шариками летит в низ живота, где жарко, где до одури тесно. Коленки, что до этого держались из последних сил, разъезжаются в стороны, открывая вид на небольшой бугорок в джинсах. В носу першит от ощутимых запахов, что в разы обострились и теперь смешались в бурлящий коктейль. Мин отлепляется от покрасневших губ и скользит шершавым языком по ним, неслышно чмокая и глубоко вдыхая сладкий аромат. Кладёт одну ладонь на затылок омеги, а другую на бедре пристраивает, и у Хосока последняя извилина в мозгу героически погибает, когда он думает, что альфа, наверное, проглотил сигарету, иначе куда ей еще деться? Глаза разлеплять он боится, ожидая увидеть изрядно растаявшего снеговика: не выживают же они при такой охуительной горячности. Юнги тянет омегу за волосы, заставляя откинуть голову, и без всяких церемоний впивается в кадык влажным поцелуем. Пиздец. У Хосока сердце бьётся, как одичалое. Он изгибается в спине, открывает рот в немом стоне и заламывает брови в переносице. Мин вбирает чувствительную кожу в рот и тягучим темпом всасывает, губами чувствуя вибрацию хриплых выдохов. Хосок напряжённо сжимает пальцы на ногах, жирной лужицей растекаясь от действий альфы, и, когда Мин отрывает губы от раскрасневшейся кожи, часто дышит в потолок, совсем не чувствуя своего тела. А потом альфа дует на чувствительный участок кожи, зарывается носом в изгиб аккуратной шеи и опускает язык на горящую плоть. И Хосок стонет, так протяжно и губительно сладко, что Мин, не выдержав, вновь целует его. Размашисто, громко и глубоко, выбивая весь воздух из ошалевших лёгких омеги. Глотая звонкое и, наверное, самое лучшее:  — Юнги. Он рычит, притягивая Чона за бедра к себе, и Хосок мелко умирает изнутри от остроты ощущений. Он чисто физически не успевает прочувствовать одно, как появляется другое, отчего омега дышит загнанно, откинув голову назад и плавясь под руками альфы, что крепко и по-хозяйски сжимают его бедра.  — Пожалуйста, — шепчет он, толкаясь тазом вперёд, пытаясь хоть как-то найти решение своему стояку.  — Что «пожалуйста»? — Мин садится с корточек на пол, ногами упираясь в стену за спиной Хосока, и опускает руки на ягодицы омеги. Тот дергается и тихо скулит, когда к паху прижимается чужая ощутимая эрекция. Юнги смотрит во все глаза на раскрасневшееся лицо Хосока перед собой, который до сих пор плотно сжимает веки, до сих пор сидит, откинув голову и приоткрыв искусанные губы. Смотрит и с треском проламывает невидимую стену воли — опускает руку и сжимает вставший орган омеги. Гортанный стон, больше похожий на ласковое мяукание, прорезает напряженную тишину, и весь Чон сам, по сути, ведёт себя, как кот: подпрыгивает в руках альфы, то ли в попытке прижаться, то ли оттолкнуть, и сипит сбивчито:  — Да, да, да…  — Да? — Юнги носом оглаживает острую линию скулы и размашисто лижет по ней, через грубую ткань джинсов поглаживая чужой стояк. Хосок только шире ноги разводит, трясётся, как в лихорадке, и пропадает где-то между галактиками, когда альфа запускает руку в джинсы и сильно сжимает член. Чон задыхается в ощущениях, чувствуя, как под задницей становится совсем уж липко и мокро, и на каждое движение Мина в спине ломается, крошится мелко и чисто физически не выдерживает тяжёлого запаха альфы, что без преувеличений крышу далеко и уверенно сносит. Он тает под пальцами Юнги. Хочет их ещё, дальше по мягкой коже. Сильнее до синяков на ней, до громких стонов в груди. Альфа кусает его за подбородок, ускоряя рваное движение руки, отчего хлюпанье внизу становится совсем уже шумным, а стоны — совсем звонкими. Чон извивается в его руках, цепляясь то за шею, то за плечи, и щекой чувствует надсадное дыхание на ней. Открывает глаза и, сморгнув слёзы, переводит взгляд с потолка на альфу. Святая срань.  — Юнги, — из последних сил шепчет он жарко, не выдерживая животного взгляда потемневших глаз. Опускает расфокусированный взгляд на напряжённые вены, что взбухли на шее альфы. Тот осклабляется, кусает пылающую кожу на кадыке и языком надавливает на пульсирующую жилку. Крепче обхватывает твёрдую плоть в джинсах, проводит ногтем по выступающим венам на ней и сильно нажимает на головку, всю мокрую от предэякулята. И так и терзает покрасневшую шею омеги, когда тот сводит коленки, дугой выгибается и задушенно стонет, изливаясь прямо в чужой кулак. Он прижимается к альфе, совсем не контролируя тело, что ощутимо потряхивает и чуть съезжает по стенке, словно маслом на солнце растаяв. Юнги заводит одну руку за спину, удерживая подрагивающие плечи омеги, и не перестаёт осторожно массировать обмякающий в другой руке член.  — Поцелуй меня, — хрипит Хосок загнанно, словно не в своем уме, сознанием где-то во вспышках сверхновых. И Мин целует, ни разу не грубо. — Укуси меня. — И Мин прикусывает верхнюю губу, чмокая затем в самую родинку на ней. — Поставь мне метку. И Мин замирает. Смотрит в ступоре на красивые губы, над которыми выступила капелька пота, и уточняет сдавленным голосом:  — Что мне сделать?  — Поставь метку, — сглатывает Чон и вновь смотрит альфе в глаза. — Я хочу, чтобы альфа, с которым у меня будет первый раз, поставил мне метку. У Юнги в голове звучит истеричное и оглушающее «блять» — жирное такое, большими красными буквами — и он глаза прикрывает, прислоняясь лбом к плечу перед собой и как дикий бык дыша. Ощущение, словно он долго сидел на пару, после чего его бросили в морозный сугроб. Отрезвевшие мысли теперь тонкими иголками впиваются в воспаленное сознание, и Мин шумно выдыхает сквозь зубы:  — Так я буду у тебя первым?  — Да, — шёпотом отвечает омега, заводя руки под футболку Юнги и невесомо касаясь пальцами разгоряченной кожи спины. Тот опять звучно вздыхает, около минуты упиваясь ощущением осторожных касаний, а затем, испустив тяжёлый, почти горестный стон, мягко отталкивает от себя расслабленного омегу.  — Куда? — заторможенно спрашивает Хосок, когда альфа поднимается на ноги и смотрит на него сверху вниз. Губы красные от животных поцелуев, на шее так вообще нет живого места. На джинсах красуется большое, расплывшееся пятно. Глаза, словно за густой пеленой дымки. «Он девственник. И под наркотой», — думает Мин, хватая салфетку, об которую ещё недавно потушил сигарету. «Ты почти воспользовался им». Он с отвращением смотрит на собственную руку в белесых выделениях и быстро вытирает её. Возбуждение отдаёт почти болезненным давлением внизу живота, и он глубоко дышит, стараясь вытеснить из головы тягучие стоны омеги.  — Куда ты идёшь? — не унимается Хосок, перемещаясь на колени и смотря на альфу большими, искренне непонимающими глазами.  — Мне нужно в туалет, — хрипит Юнги, отнимая тяжелый взгляд от открытых ключиц омеги. Но если от Хосока отвернуться он может, то спрятаться от его вкусного аромата у него не удаётся. Еще чуть-чуть, и член просто-напросто отвалится от перенапряжения.  — Ты же не кончил, — удивляется Чон, как в самом дешевом порно подползая ближе к альфе. Он хватается за его колени и изучающе смотрит на нехилый стояк.  — На сегодня всё, конфетка, — сипит Юнги, отлепляя омегу от себя.  — Тебе не понравилось? — слышит он взволнованный голос за спиной, когда наспех выбирает чистую одежду. Скрипит зубами, ничего не говоря и скрываясь за дверью. Хосок так и остается сидеть на коленях посередине комнаты, упиваясь фантомными прикосновениями широких рук у себя на теле. Чёрт знает, сколько он сидит так, разглядывая всё и одновременно ничего, прежде чем понимает, что стены начинают рябью двигаться. Он испуганно вздыхает и отползает к кровати, видя, как опасливо кренится стена напротив. Прячет лицо в ладонях, когда замечает, что потолок испещрён глубокими трещинами.  — Юнги, — ужас давит на грудь, отчего из горла вырывается лишь тихий шёпот. Он отчетливо различает, как трескаются стены и как пыль сыпется из всех щелей. А вдруг с Юнги что-то произошло? А вдруг его уже задавило стенкой? От этой мысли страх холодной мглой окутывает мысли, отчего омега уже громче зовёт:  — Юнги! Хосок мелко трясётся, боясь отнять ладони от лица и увидеть, что стены вот-вот упадут ему на голову. Потому вздрагивает, когда рядом звучит испуганное:  — Ты чего?  — Стены, — жалобно скулит он, поднимая полный слез взгляд на Мина. Тот смотрит озадаченно, и Хосок продолжает дрожащим голосом: — Стены двигаются. Скоро всё здание обрушится. Юнги поднимает голову на ровные стены и вздыхает негромко. «Дать бы Тэхёну по ебалу».  — Не бойся, они скоро перестанут двигаться. А тебе нужно переодеться, конфетка, — и кивает на пятно у омеги между ног. Тот удивленно пялится туда, не совсем соображая, как это его угораздило так. Мин, едва сбросив напряжение, чувствует, как вновь низ живота начинает привычно стягивать. Запах. Всё дело в ебучем запахе Хосока. Такой резкий, яркими искринками в глазах отдающий. Такой, что хочется долго и до одури вдыхать. Он протягивает омеге чистое белье с домашними штанами и отворачивается, когда тот, не осознавая своих действий, начинает неуклюже раздеваться перед ним. Через минуту пыхтений Хосок спрашивает:  — Куда их бросить? Юнги оборачивается и рассматривает с секунду омегу в своей одежде. Потом переводит взгляд на скомканную одежду в руках и кивает на неё:  — Дай, это в корзину с грязным бельём. И, забрав, идёт в соседнюю комнату. Останавливается перед самой корзинкой, жмурится, с силой прикусывая щёку, и шепчет загнанно:  — Ты же не извращенец. Но аромат, густой, отдающий карамелью на языке, словно яркой краской расплывается у Юнги перед глазами. Он сжимает мокрое бельё в руках и подносит к лицу. Не дышит несколько секунд, просто рассматривая белесые разводы на ткани, а потом, как самый настоящий наркоман, резко вдыхает опьяняющий запах Хосока. Эффект не хуже, чем от наркотиков. Мин глухой рык в груди давит, едва удерживая себя, чтобы не зарыться носом в чужое белье, и, вконец разъяренный собственным слабоволием, швыряет одежду в корзинку.  — Юнги, мне страшно, — сразу мямлит Хосок, стоит тому зайти в комнату. Он трёт переносицу и усмехается нервно:  — Ляг. Скоро пройдет.  — Нет, смотри, потолок скоро упадёт, — шепчет он потерянно, вытирая слезы с глаз. Мин смотрит, как омега пугливо вжимает шею в плечи, и чувствует, как в груди тепло щемит.  — Ляг со мной тогда. Чон мнётся, кусая губы и осматривая боязливым взглядом стены вокруг, а потом согласно кивает. Тихо следит за альфой, что ищет лишнее одеяло. Молча ложится на прохладные простыни, позволяя накрыть себя одеялом.  — Порядок? — негромко спрашивает Юнги, поправляя одеяло у ног омеги. Хосок, что до этого беззвучно наблюдал за Мином, скручивается в позу эмбриона и молча кивает. В свете неярких ламп альфа больше не кажется тем плохим парнем, что гоняет на байке и ночами пропадает где-то в клубах. Просто Мин Юнги, в домашней одежде, с запутанными белыми волосами и виноватыми глазами за чёлкой. Он ложится рядом, и Хосок рвано выдыхает. Голову приятно кружит от запаха альфы. Не только потому что он отдаёт алкоголем, а просто потому, что это… Мин Юнги.  — А если всё же стены свалятся? — язык совсем не слушается, отчего Хосок бормочет невнятно. Альфа молчит несколько секунд, изучая мягкие черты лица напротив, и отвечает:  — Тогда я тебя вынесу.  — Прямо на руках? — удивлённым шёпотом уточняет омега, на что Юнги беззвучно смеётся.  — Прямо на руках.  — А сам не развалишься на части? — после недолгой паузы спрашивает Чон. Он не видит ничего, кроме минова лица напротив, и кажется, словно мир расплылся, вытек ненужной массой в космос и сузился до пропахшей алкоголем комнаты, где стены двигаются и где Мин Юнги обещает спасти.  — С чего бы это мне развалиться? — хмурится Мин, подавляя сонную улыбку.  — Ты же снеговик. Ты весь белый, и всё у тебя из снега, — шепчет Чон, протягивая руку вперёд и нажимая на нос. Бурчит озадаченно: — Правда, сейчас тёплый…  — Не бойся. Я смогу собраться обратно, — таки улыбается альфа, рассматривая расслабленное лицо напротив. Хосок шепчет пару раз «хорошо», как ребёнок прижимаясь щекой к одеялу и глубоким вдохом вбирая в себя горьковатый аромат. Засыпает, чувствуя, как вместе с привычным запахом альфы в груди разливается уютное тепло.