Я отдал тебе свои пули ты отдал мне свою любовь

Слэш
NC-17
В процессе
40
автор
Размер:
планируется Миди, написано 14 страниц, 3 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
40 Нравится 2 Отзывы 10 В сборник Скачать

Уроки Утопления

Настройки текста
Примечания:
      Минуты ожидания почему-то превращались в часы, Сережа уже не находил себе места. Он не понимал, почему майор так долго не возвращается. Что можно там искать? Разумовский же сказал, где и как достать все улики. Или же этого не достаточно, чтобы снять обвинения с Грома? Или же он наткнулся на какую-нибудь патрульную машину, и его догнали и повязали? Нет, Игорь бы сумел уйти от погони, или, на крайний случай, здесь уже были бы Дима или Пчелкина. Что-то пошло не так, и Сергей это чувствовал, как бы иррационально это не звучало.       Правда, Разумовский начал жалеть о том, что майора не арестовали, когда тот начал душить Сергея, неплохо так приложив об стену.       — Я не знаю как, но ты соврал, — сильнее сжимая пальцы на чужой шее, сквозь зубы проговорил Громов. Пальцы майора уже начинали белеть от напряжения и злости, а лицо Сергея краснело от нехватки воздуха. Как он мог солгать? Это же невозможно. Но Разумовский понимал, что даже если бы он мог сейчас говорить, ему бы не поверили. Лёгкие горели огнем, а сил бороться уже не оставалось, поэтому Сергей обмяк, прикрыв глаза и ожидая скорой кончины.       Но вдруг в тело поступил кислород, колени предательски не выдержали и столкнулись с полом. На глазах выступили слезы от адской раздирающей боли в горле, да и такие хрипы можно было бы услышать только на кругу седьмом. Но, кое-как остановив приступы кашля, Сергей увидел Пчёлкину, перепуганную до смерти, которая, по всей видимости, стала его спасительницей, но он не собирался её благодарить, потому что лучше бы это все закончилось побыстрее, и Игорь его убил.       — Я… — очередной приступ кашля помешал Разумовскому говорить, — Я... не... врал.       — Тогда я спрашиваю ещё раз. Где костюм?       — Там, где я сказал! – надрывая горло сказал Разумовский, несмотря на то, что глаза уже саднили не только от боли, но и от обиды. Как он мог солгать, когда это физически невозможно?       — Его там нет, — боль ненадолго притупилась искренним удивлением, и Сергей в непонимании уставился на майора. Как он мог пропасть? Ведь никто, кроме самого Разумовского, не знал, где костюм, да и Птиц не приходил ещё с башни.       — Игорь, даже я чувствую, что он не лжет. Оставь его, — наконец подала голос Юля, глядя, как Игорь быстрым шагом уходит куда-то прочь.       — А ты и вправду не врешь, — больше утверждающе, чем вопрошающе сказала Пчелкина, ловя на себе удивленный взгляд, — так у тебя нет идей, кто это мог быть?       — Нет, ни одной.       Следующая неделя прошла достаточно спокойно, не считая постоянного напряжения когда Гром был в доме, но обычно он приезжал туда только на пару часов, буквально на сон. Чаще всего с Сережей оставалась Юля, реже Дима, а сам Игорь вообще стал игнорировать его существование. Зачем с ним оставались «няньки», Разумовский понять так и не мог. Он даже не мог из дома выйти, зачем этот цирк? С Пчелкиной это так и происходило. Она постоянно что-то говорила или пыталась разговорить Сережу, от чего тот начинал дергаться и надеяться, что она скоро уедет и оставит его одного. А еще её взгляд был иногда непонятным, могло показаться, что Разумовский ей где-то насолил, и теперь она непроизвольно пыталась его обвинить во всех грехах человеческих, но про себя. Правда, разгадка всегда лежала на поверхности.       — Это не было чем-то, что я хотел, — впервые начал разговор Сергей, не ожидая никакого ответа.       — Я знаю, но не могу ничего с собой сделать. Сейчас у нас всех эмоциональный фон не совсем стабильный, ещё и Игорь ходит сам не свой, не может сосредоточиться ни на чем, — что-то очень быстро печатая, сказала Юля, и тут же осеклась.       — Ты хочешь сказать, что это я виноват? — мысль казалась Разумовскому настолько забавной и абсурдной, потому что всё абсолютно не так, и он точно это знал, — Ты хоть знаешь, как это работает?       — А ты будто бы знаешь? –нахмурившись и скрестив руки на груди, ответила Пчелкина.       Без лишних слов Разумовский встал с дивана и приподнял край своей футболки, оголяя правую тазовую кость. Отсвечивая ярким черным пятном, там красовалась партнерская метка, слишком четкая, с острыми углами, выглядящая так, будто бы человек зациклен на прошедших отношениях. Такие метки журналистка считала дикостью — цвет же сразу выдаёт, что эти отношения закончены, так зачем себя изводить? Ведь чем дольше они остаются на теле, тем больнее начинают жечь.       — Она осталась от единственного близкого мне человека. Это все, что он смог мне оставить, прежде чем умер, — рука самопроизвольно опустила край задранной футболки, а колени подогнулись, заставляя сесть назад, на диван. Если бы только Олег был жив… Нет, нет, нет, он бы убил их всех, и эту журналистку, и Диму, и Игоря. Их всех…       — Я не хотела, — смутилась девушка и быстренько засобиралась, только взглянув на экран смартфона, — Я... Мне пора.       Сережа же так и остался сидеть на месте, даже не дернувшись. Воспоминания о Волкове причиняли невероятную боль, но не такую острую, как в первые два месяца после известия о смерти. О, как Разумовский молил его остаться рядом! Серёжа был готов стоять сутками на коленях перед ним, только чтобы Олег никуда не уходил. Но он ушёл, и Сережа начал молиться каждый день, чтобы Волков вернулся живым, пока не нашёл его в списках погибших.       Чтобы отвлечься от болезненных воспоминаний, Разумовский начал ходить туда-сюда по комнате, именуемой гостиной-кухней, пытаясь взглядом зацепиться хоть за один предмет, хоть за что-то, что могло захватить его интерес. Правда, Серёжа не думал, что это может сработать, так как пространство было исследовано им, кажется, со всех сторон, поэтому он начал рассматривать все маленькие детали. И вот, через полчаса скитаний, Разумовский зацепился взглядом за фотографию, стоящую в стареньком серванте, не ясно что там забывшую. Вглядываясь через стекло, Сергей увидел на фото двух мужчин и одну женщину на фоне этого дома. Один из них очень сильно напоминал ему полицейского, который курировал дело тех мальчишек, что сгорели заживо. Решив рассмотреть все поближе, Разумовский открыл шкаф и аккуратно взял фотографию в руки.       — Дядя Костя…       — Ты его знал? – Сергея всего аж передернуло. Он же был здесь один и не слышал звука открывающейся входной двери или подъезжающего мотоцикла.       — Да, он расследовал дело о трёх мальчиках, что сгорели в старом сарае для лодок на пляже, куда я часто сбегал из приюта. Меня хотели допросить как возможного свидетеля, но Дядя Костя просто спросил, не видел ли я чего-то странного, а потом навещал меня в приюте, пока в один момент не прекратил, — с опаской сказал Разумовский, надеясь, что сегодня его не приложат головой о что-нибудь, как это было в прошлые разы, когда Громов заводил с ним разговор.       — Он был моим отцом, — с непонятной интонацией произнес Игорь, все еще стоя в проходе, оперевшись плечом о косяк.       — Твой отец был хорошим человеком, — без тени сарказма вырвалось у Сережи.       — А я — нет? — и вот опять это странное чувство, от которого сосет под ложечкой, будто бы мужчине, стоящему на пороге комнаты, небезразлично то, что Разумовский ему скажет.       — Этот вопрос для меня риторический.       Но каждый воспринял этот ответ по-разному.       Развернувшись на месте, майор ушёл назад, к себе, оставляя Разумовского так и стоять посреди комнаты. Все шло из рук вон плохо: улики в башне были стерты, костюм пропал, а два дня назад появился подражатель, успевший спалить к чертям какого-то нечистого на руку судью. Но одной из главных проблем стал сон. Да, раньше то, что когда-то сны смогут влиять на него так, что это станет проблемой, прозвучало бы глупо для Грома, но, черт возьми, это была уже четвертая ночь подряд, когда он просыпался от звука хлесткой пощёчины. Каждый раз все начиналось и заканчивалось одинаково: Сергей спорит с каким-то мужчиной в своём кабинете, потом падет на колени и молит его остаться с ним, за что и получает это самую пощечину, а Игорь только и может что стоять и наблюдать. Как какой-то гребанный день сурка.       И вот снова, стоило Игорю провалиться в сон, как он опять оказывается в кабинете на верхних этажах башни «Вместе».       — Олег, мы не на войне, тебе не нужно учиться убивать! –в который раз Громов ловит себя на мысли, что для сна здесь все слишком детализировано, больше походит на чье-то воспоминание.       — То, что ты хочешь сделать, то, чем ты хочешь заниматься... Ты думаешь, что никто не захочет тебя убрать? — собеседник Разумовского был уже явно раздражен данным разговором, но продолжал твердить простые — для него самого, но не для Сережи — истины, — Я должен уметь убивать.       — Нет, ты не должен!       — Да когда же ты поймешь, — тот, кого Разумовский назвал Олегом, уже собирался уйти, когда Серёжа упал перед ним на колени. На все это Игорь только раздраженно выдохнул. Он уже знал, чем все кончится, и это выводило из себя ещё больше.       — Прошу, останься… — уже сквозь слезы просил Сережа, — Олежа, пожалуйста…       Но Олег не собирался останавливаться, ведь когда он вернется, Разумовский все поймет. По крайней мере, должен.       — Пожалуйста… — прозвучало как щелчок курка. Каждый день начинался или заканчивался этим разговором, и Сергей его не понимал или не хотел этого делать, и олеговы нервы сдавали с каждым разом все больше и больше, поэтому мужчина даже не заметил, как занес руку для удара.       — И кто тебя этому научил? — поинтересовался Гром, не совсем понимая, как он оказался здесь, а не как все разы до этого в другом конце комнаты, просто наблюдая. И последним, что Игорь запомнил, как он держит занесенную для удара руку Олега, и удивленное лицо Сергея.       В нос ударил запах крови. На фоне, как из-под толщи воды, отдалённо звучали голоса, а майор обнаружил себя сидящим на барном стуле напротив себя же. Ворох золотых блесток отвлекал внимание, а сконцентрироваться было достаточно тяжело, как будто бы у него легкое сотрясение. Расслышать хоть что-то было непозволительной роскошью, но Гром отчетливо видел как с ним говорит его же точная копия, и он сам ему отвечает, правда о чем они говорят понять невозможно. Кое-как собравшись с мыслями, Игорь заметил, что собеседник напротив выглядит крайне помято: белая рубашка измята и в крови, губа и бровь рассечены, костяшки стерты, да и в принципе видок такой, будто бы по нему прошлись катком. А еще появилось призрачное чувство дежавю, въевшееся в подкорку почти самого начала, точно он видел все это, только с другой точки. И, незаметно для себя, Гром вытащил платок из нагрудного кармана пиджака и аккуратно начал стирать кровь с рассечённой брови, пододвинувшись ближе к своей точной копии. Как ни странно, но ему эти прикосновения казались приятными.       Майор впервые за эти пару дней смог нормально выспаться. «Let's say goodbye, the hundredth time And then tomorrow we'll do it again» — Drowing Lessions, MCR
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.