Рождество приходит в поместье почти без обычного веселья.
По просьбе Нарциссы домовые эльфы ставят в прихожей единственную изящно украшенную ёлку. У Гермионы возникает отчётливое ощущение, что обычно украшений больше. Она полагает, что настроение отчасти портится из-за постоянных приездов и отъездов бригад Егерей.
По мере приближения праздников обитатели поместья всё больше впадают в уныние. Беллатриса подвешивает командиров отрядов Егерей невидимыми верёвками к потолку всякий раз, когда те приносят плохие новости, что, кажется, происходит в эти дни даже чаще.
– Орден скрылся под землю, как крысы, – вот и всё, что говорит Беллатриса, когда Гермиона осторожно поднимает эту тему.
Они снова что-то варят. Точнее, варит Гермиона, а Беллатриса отрабатывает поисковые заклинания. У Гермионы такое чувство, что Беллатриса пытается утешить её после какой-то обиды или чего-то там ещё, о чём она молчит. От этого Гермионе почти хочется послать её куда подальше. Почти.
– А Кингсли оказался крепким орешком, – Беллатриса водит палочкой над котлом, полным чистой воды – в нём появляется, а затем растворяется несколько тёмных человеческих фигур. – Этот старый пень Дамблдор успел обучить его нескольким трюкам.
И хотя Гермиона явно не расслабляется от облегчения, не хлопает в ладоши или что-то в этом роде, Беллатриса по-прежнему прищуривает глаза и заставляет её сварить полдюжины дополнительных доз укрепляющего эликсира, для которого требуется не меньше двух целых ногтей на дозу. Потом Нарцисса поможет ей отрастить их, но всё же…
Командирам Егерей приходится ненамного лучше. Гермиона вздрагивает, когда появляется в прихожей, а ей плюют прямо на волосы. Она поднимает глаза и видит Маркуса Флинта. Тот делает грубый жест рукой и снова прицеливается. Гермиона спешит в подземелья.
21 декабря Нарцисса объявляет, что они берут перерыв с подготовкой к Ж.А.Б.А. до Нового года. Драко тут же отпихивает от себя учебники, но Гермиона не спешит радоваться. Её подозрения подтверждаются на следующий день, когда оказывается, что нужно сварить ещё кучу зелий для Егерей. Она не осмеливается рисковать мозговым штурмом крестражей средь бела дня, а сидеть в библиотеке Малфоев в одиночестве прямо-таки угнетает.
На следующее утро Драко и Нарцисса отправляются в поместье Забини. Они идут через парк, чтобы аппарировать у ворот – отчасти ради разминки, а отчасти чтобы Нарцисса успокоила Драко. Гермиона наблюдает за ними из окна своей комнаты. Во мраке они всего лишь два почти одинаковых светловолосых пятнышка в тёмных мантиях. Она с болью понимает, что будет скучать по ним.
После завтрака погода проясняется, и Гермиона решает прогуляться по заснеженному саду. Она берёт с собой обломки палочки с неясной целью – возможно, попробовать аппарировать рядом с охраняемыми чарами вратами. Эти два обломка будто смеются над ней. Она может выполнить приличный
Люмос и даже слабую
Алохомору, но аппарирование – это серьёзная магия, а нейтрализация защитных чар – ещё серьёзнее. Есть вещи, которые могут случиться с человеком, и похуже расщепления. Гермиона стоит там и смотрит на сугробы, думая о заклятии надзора, крестраже и всех способах, которыми она уже предала друзей. Она отворачивается. Будут и другие времена.
Беллатриса и Люциус снова отлучаются по своим бесконечным делам, так что она в конце концов оказывается в библиотеке и начинает читать вторую главу в равной степени ужасного и очаровательного трактата Тиберия Мандалая «О болезнях чистокровного волшебного рода», когда слышит, как хлопает входная дверь.
Первое инстинктивное желание – спрятаться. Воспоминания о последней встрече с Родольфусом преследуют её, и Гермиона отчаянно жалеет, что снова спрятала палочку под половицами наверху.
Грохот – и она, пригнувшись, движется вдоль задних полок библиотеки туда, где, как она знает, есть тайный проход, которым иногда пользуется Джилли.
Человек в коридоре стонет. Стон слабый, и слышно, как булькает жидкость – то есть повреждены жизненно важные дыхательные пути. Гермиона останавливается. Перекрывая стук сердца, она рассуждает сама с собой. Просто посмотреть… иначе она бы никогда не…
Сначала, когда она крадучись подходит к двери библиотеки, ей кажется, что кто-то уронил кучу рваных тряпок на безукоризненно чистый ковер Нарциссы. Только когда эта куча начинает шевелиться и слабо стонать, Гермиона понимает, что видит.
Она бежит в подземелье и возвращается со всеми пузырьками и склянками, до которых смогла дотянуться. Она кладёт их в сторону и переворачивает Егеря. Это тот самый красавец, как она и думала. Но сейчас он совсем плох. Горло перерезано – за неимением лучшего слова. Просто чудо, что он до сих пор жив. Гермиона промывает рану, похожую на рваную, травяной эссенцией и ищет настойку для стягивания кожи, которую сварила ещё на прошлой неделе… Вот…
С кожей, снова покрывающей гортань, Егерь уже выглядит намного лучше. Но кровотечение по-прежнему не унимается. Гермиона понимает, что она вся в крови, и кто знает, сколько крови он пролил, прежде чем добрался сюда. К счастью, она проигнорировала приказ Беллатрисы о средствах для восстановления крови и сварила дополнительно полдюжины пузырьков. Она выливает их в рот Егерю один за другим, наблюдая, как к его коже возвращается цвет.
Затем она откидывается на спинку стула и наконец позволяет себе прерывисто вздохнуть.
Егерь приходит в сознание. Его глаза двигаются под веками, и Гермиона на мгновение задумывается, стоит ли подсыпать ему снотворное, когда он облизывает губы и бормочет:
– Спасибо…
– Что с тобой произошло? – выдавливает она, слабо указывая на его зажившее горло.
Он открывает глаза. Они у него чёрные, как у Беллатрисы, только немного более плоские.
– Люпин… – хрипит он. – Чёртов оборотень…
Гермиона присаживается на корточки и напрягается.
– Он тебя укусил?
– Нет, – Егерь снова закрывает глаза, – поцарапал – вот и всё.
Гермиона выдыхает от такого преуменьшения. Конечно, Люпин не опустится так низко, чтобы заразить кого-нибудь. Она, вероятно, только что свела на нет одну из его атак против сил Волдеморта, но Люпин хотя бы жив…
– Струпьяр…
– Что? – переспрашивает Гермиона, отвлекаясь от своей радости и снова глядя на Егеря.
– Так меня зовут, Струпьяр, – объясняет тот. – А тебя?
– Сьюзен, – врёт Гермиона. – Сьюзен Боунс.
–
Сьюзен Боунс, – повторяет Струпьяр, и Гермиона чувствует себя неловко оттого, что ему, кажется, нравится имя Сьюзен.
Он садится, и Гермиона отскакивает. Она и не подозревала, что он уже настолько хорошо себя чувствует. Должно быть, у него отличная восприимчивость к зельям. Заметив её нервозность, Егерь умоляюще поднимает руки.
– Я не причиню тебе вреда, – кажется, он обижен тем, что она вообще так думает о нём. – Я твой должник, Сьюзен.
Когда она не сразу отвечает, Струпьяр придвигается чуть ближе, всё глубже размазывая кровь по ковру. Но он серьёзен и слегка морщится от этого движения. От этого, больше, чем чего-либо другого, Гермиона немного расслабляется. Значит, он всё-таки не сверхчеловек. Он касается её щеки забинтованной рукой.
– Я рад, что обязан тебе жизнью, – лицо Струпьяра близко к лицу Гермионы. Его дыхание пахнет древесной пыльцой из зелья для восстановления крови. – Если тебе что понадобится…
И затем, очень легко, пока губы ещё двигаются с обещаниями, он целует её – удивительно целомудренно. Циничный голос подсказывает Гермионе, что он проделывал такое и раньше, может быть, и не при смерти. Но во всей обстановке, которая привела к этому не совсем неприятному поцелую, есть что-то настолько
отработанное в том, как его губы захватывают её и…
БАБАХ!
Струпьяр с глухим стуком ударяется о дальнюю стену и вскакивает, чтобы словить ещё одну красную вспышку прямо в грудь. Он воет от боли и карабкается к двери, где его настигает ещё одно проклятие, от которого он уже падает на землю, крича и дёргаясь.
Беллатриса надвигается на него с палочкой в руке, выглядя настолько разъярённой, какой Гермиона никогда её не видела. Она может сосчитать все вены на руке волшебницы, которая сильно сжимает палочку.
– Как ты посмел! – шипит она, и Струпьяр корчится. – Да как ты смеешь касаться своими грязными ручищами
моей…
Что-то ужасное происходит у Егеря с лицом, и, к своему ужасу, Гермиона видит, как его заживлённое зельем горло начинает опять расползаться…
–
Беллатриса! – она, не задумываясь, обхватывает волшебницу сзади. Теперь она не чувствует ничего, кроме затянутой в корсет спины Беллатрисы, прижатой к груди, вздымающейся от неровного дыхания. «
Это не игра,» – всплывают в голове слова волшебницы, даже когда она обнимает Беллатрису за талию и шепчет: – Остановись…
пожалуйста…
Беллатриса напрягается, и Гермиона вспоминает вечеринку, свадьбу, много месяцев назад, где она совершила такую же глупость, как и сейчас…
– Я твоя, – шепчет она Беллатрисе на ухо. –
Вся твоя, больше ничья.
Крики Струпьяра прекращаются. Беллатриса взмахивает волшебной палочкой – и он поднимается, карабкаясь прочь, не оглядываясь ни на кого из них.
Вот ты и успел отплатить свой долг. Через секунду хлопает входная дверь.
Беллатриса, если это возможно, ещё больше напрягается в её объятиях. А Гермиона понятия не имеет, что делать. Легко сказать «
я твоя» и ждать неизбежного, но совсем другое дело – обнимать опасного Пожирателя Смерти на острие ножа между насилием и… чем бы то ни было. Ещё через полсекунды, когда Беллатриса по-прежнему не двигается, Гермиона берёт свою жизнь в свои руки, наклоняется вперёд и прижимается щекой к её щеке.
Это даже более невинно, чем поцелуй Струпьяра. Она едва может дотянуться до резкого изгиба челюсти Беллатрисы. Волшебница поворачивается. Она выглядит так, будто собирается что-то сказать, но поцелуй Гермионы, на мгновение запоздавший в пустоте, приземляется в уголке её губ – и обе замолкают. Что–то тихо щёлкает в мозгу Гермионы, и она поспешно отстраняется, прежде чем…
но когда она снова нежно целует Беллатрису в нижнюю губу и слышит тихий вздох волшебницы, оно возвращается. С новой силой.
Когда Гермиона склоняет голову, чтобы поцеловать Беллатрису в шею, то на мгновение чувствует, что сила тяжести перестаёт работать. Они оказываются в спальне, которую она никогда прежде не видела. У неё нет возможности оглядеться, потому что Беллатриса тащит её к тёмной кровати и укладывает на себя сверху. А потом просто останавливается.
И Гермиона продолжает делать то, что может. Хорошо, что приятные покалывания пробегают прямо к сердцу каждый раз, когда она кожей касается Беллатрисы. Гермиона начинает раздеваться, но только сама, потому что в лице волшебницы и во всем её сложном наряде есть что-то чуждое.
Довольно скоро она предстаёт уже в нижнем белье, целует Беллатрисе руки, по одному мягкому прикосновению к каждой костяшке, тянется к застёжке лифчика и останавливается. Беллатриса нетерпеливо ёрзает под ней. Гермиона чувствует, как всё лицо горит.
Какого чёрта она тут вытворяет?…
–
Ну? – тон Беллатрисы лукавый, будто она ждёт, что Гермиона передаст ей свиток с каким-нибудь надиктованным письмом.
Лямки лифчика соскальзывают с плеч Гермионы, и она снова наклоняется – щёки по-прежнему горят. Она не останавливается на нижнем белье – и вот уже лежит голая на полностью одетой Беллатрисе Лестранж. Обе мгновение смотрят друг на друга, затем Беллатриса протягивает руки и кладёт их на бёдра Гермионе.
– Такая мягкая… – бормочет Беллатриса, слишком тихо, чтобы расслышать.
Что-то сильно и низко пульсирует у Гермионы внутри. Глаза Беллатрисы широко раскрываются, как от стона Гермионы, так и от её непроизвольных движений бёдрами по обнажённому животу волшебницы. Беллатриса переводит взгляд с рук на лицо Гермионы, выглядя почти испуганной.
Впервые за несколько месяцев Гермиона чувствует себя сильной. Она даже позволяет себе медленно улыбнуться и облизывает губы.
Равновесие поколеблено – и Беллатриса поднимается. Теперь обе сидят, Гермиона обхватывает Беллатрису ногами, и они целуются. Вспышка боли в нижней губе – и Гермиона уверена, что злая сука просто укусила её, если бы оно не прошло дальше…
Беллатриса толкает её вниз, кладёт ладони на грудь и припадает к ней губами. Гермиона понимает, что совершенно забыла про руки. Она слабо привлекает Беллатрису к себе и обхватывает лицо волшебницы, поднимая его для ещё одного влажного поцелуя. «
Да, – думает Гермиона, пробуя слабый металлический привкус на языке Беллатрисы. –
Да, это определённо кровь». Она всё равно выгибается дугой, пытаясь дотронуться животом до шёлкового платья Беллатрисы – шёлковое платье, которое, вероятно, уже испорчено.
Хорошо. Она ещё больше раздвигает ноги.
Беллатриса прижимается к ней, вдавливая в матрас. Она прерывает поцелуй громким "чмок" и наклоняется, чтобы прикоснуться губами к уху Гермионы.
– В какую игру ты играешь, милая? – шепчет она, но Гермиона слишком занята поцелуями по открывшейся великолепной шее, чтобы ответить. – Решила сбежать?
Маленькие огоньки начинают гаснуть за закрытыми глазами Гермионы. Она стонет. Беллатриса шевелит ногой – Гермиона прижимается к ней.
– Собиралась
отдаться ему в знак благодарности, а я помешала?
Что-то сильно и быстро пульсирует у Гермионы внутри. Она тянет голову Беллатрисы вниз для ещё одного поцелуя – её будто подхватывает волной.
– Нет, – выдыхает она. – Я вся
твоя.
При этих словах Беллатриса судорожно обнимает её, и мгновение спустя Гермиона чувствует, как расслабляется и падает на волшебницу. "
А ты – моя", – думает Гермиона, не зная, как к этому отнестись.
После этого обе замолкают. Гермиона находит шелковистую тяжесть Беллатрисы успокаивающей. Надо будет как-нибудь разобраться с приятными ощущениями. Беллатриса же кажется просто измученной. Гермиона закрывает глаза и вдыхает аромат её духов.
Конечно, мозг отложит анализ того, почему она в очередной раз безбожно предала друзей, на потом.
* * *
«Потом» – это ранним вечером. Каким-то образом, когда Гермиона просыпается одна в темноте, свернувшись калачиком в кровати Беллатрисы, голая и вспотевшая, ей удаётся отключить мозг. Вместо этого она аккуратно складывает одеяло, которое, вероятно, набросила на неё Джилли, одевается и даже успевает немного осмотреться.
Очевидно, это всего лишь гостевая комната. Хотя в гардеробе хранится внушительная коллекция платьев и корсетов, но (если Гермиона рассмотрит их чуть поподробнее, чем позволяют правила приличия) больше здесь ничего интересного не хранится. Она садится у камина в своей комнате и вспоминает о Роне, Гарри, Люпине и всех тех, кого предала сегодня.
Ни Беллатриса, ни Люциус не обедают, поэтому Гермиона берёт из библиотеки трактат Тиберия Мандалая и, подтянув колени к груди, медленно ест бутерброд с солониной, пока читает. Рассуждения на тему чистой крови завораживают тем, насколько в них логическое мышление переплетается с детскими фантазиями. Она дочитывает книгу к полуночи.
* * *
Нарцисса и Драко возвращаются к концу дня на Рождество.
За два дня Гермиона восполняет запасы зелий по восстановлению крови, после того, что проглотил Струпьяр, перечитывает ещё три книги по истории Чистой Крови, перекраивает для себя и Драко график домашних занятий, но ни разу не видится с Беллатрисой.
Но как бы усердно Гермиона ни работала, обе ночи не удаётся заснуть. Чувство вины внутри будто затвердевает, превращаясь в какую-то незарастающую язву. А как можно всё произошедшее между ней и Беллатрисой назвать по-другому? Поначалу всё ещё можно было на что-нибудь списать: неудачный исход игры, Пожиратель Смерти в её постели, – прикрыться какой-нибудь высшей целью «просто выжить сейчас, чтобы примкнуть к сражению позже».
Но она сама полезла целоваться – и это было… Гермиона не знает, что это было. Вчера она совершила ошибку, когда расслабилась при расчёсывании волос за туалетным столиком. Она подняла глаза – и мельком увидела кого-то незнакомого, с каменным взглядом Егеря. К счастью, туалет находился всего в нескольких метрах, и её вырвало всем ужином. Это не она. Тут она была честна с собой. Она не станет ещё одним Питером Петтигрю в этой войне. Просто всё пошло наперекосяк.
Раздается лёгкий хлопок – и в комнате появляется Джилли.
– Прошу прощения, мисс, – у эльфийки голос выше, чем у Добби. Интересно, она скучает по нему? Целую жизнь назад она бы даже задала Джилли такой вопрос. – Мадам Малфой и молодой мастер Малфой хотят видеть вас в библиотеке.
– Спасибо, Джилли, я скоро подойду.
Ещё один хлопок.
Она снова представляет себе Рона, пока переодевается из запачканной при зельеварении юбки в чистую шёлковую. Обычно все мгновенно обращают внимание на его волосы: яркие, рыжие и обычно нечёсаные. Но Гермионе всегда нравились его глаза. Они были мягкие и… и чёрные? Картинка с долговязым Рональдом Уизли в её сознании расплывается, и на его месте оказывается Беллатриса, прислонившаяся к окну своего кабинета в доме Блэков, с едва заметной улыбкой на губах. Что-то в груди Гермионы почти болезненно вздрагивает. Она мотает головой и открывает дверь.
– Мы подумали, что они могут тебе пригодиться, – оживленно говорит Нарцисса. Они в библиотеке. Она протягивает ей стопку школьных учебников, явно дорогих, перевязанных тонким шнурком. – Мне было немного неудобно: ты по-прежнему пользуешься старыми учебниками Драко, а так как вам ещё учиться и учиться…
– Спасибо, – перебивает её Гермиона, беря книги из рук Нарциссы и рассматривая их. Вот этот синий прекрасно поможет в исследованиях крестражей. – Правда.
Конечно, учебники могут быть не лучшим подарком, который она когда–либо получала, но и не худшим – в этой номинации вне всяких конкурсов победа присуждается ужасным духам, которые некогда сварганил для неё Рон. Однако сам факт, что Нарцисса Малфой преподносит ей рождественский подарок было чем-то, чего Гермиона никогда бы не смогла представить себе раньше.
Драко игнорит обеих. Он возится с охотничьим прицелом для волшебной палочки – подарком Блейза. Гермионе это кажется самым обыкновенным магловским снайперским прицелом, но она понимает, что если об этом сказать, он будет в ещё более отвратительном настроении, чем сейчас. Очевидно, Пэнси Паркинсон тоже была в доме Блейза на рождественской вечеринке и весь вечер его игнорила.
После того, как Нарцисса покидает их, Гермиона бросает взгляд на Драко, хотя здравый смысл подсказывает этого не делать.
– Ты в порядке? – спрашивает она, подражая Гарри за неимением лучшего способа поговорить с обиженным мальчиком.
– Просто отвали, Грейнджер – тот бросает на неё испепеляющий взгляд.
– На самом деле она ведь тебе даже не нравится, – Гермиона закатывает глаза. – Она же самый обыкновенный тролль.
– Очень проницательно. А теперь оставь меня в покое.
Но что-то в Драко, пристально изучающем перекрестие своей новой игрушки и готовым прямо сейчас разреветься, гложет её. Она садится рядом.
– Когда я говорю "
отвали", неужели это так трудно понять своим грязнокровным умишком?
Она пропускает это мимо ушей. Есть кое-что, что она давно хотела выяснить. Гарри наблюдал за Драко на протяжении всего шестого года обучения в Хогвартсе, но ничего не рассказывал ни Рону, ни ей. Она всматривается в его лицо – красивое и слишком бледное даже для зимы.
– Что случилось в прошлом году, Драко – после смерти Дамблдора?
Он быстро смотрит на неё, а потом снова переводит взгляд на подарок Блейза. Его “не твоего ума дело” звучит резко и говорит Гермионе гораздо больше, чем хочется ему самому.
– Они не любят об этом говорить, да? Беллатриса, твоя мать…
– Я знаю, что у Лавгуда ты сбежала, – Гермиона широко раскрывает глаза, а он только усмехается с неестественным румянцем на щеках. – Тебя не было почти полчаса.
Это шок. Но Гермиона отчетливо чувствует, что он приберегал эту карту для другого случая. Так что же всё-таки случилось в прошлом году?
– Драко…
– Она устанет от тебя, Грейнджер, – голос Драко дрожит, но когда он встречается с ней взглядом, то кажется почти спокойным, каким она не видела его весь год. – В следующий раз возвращайся к Поттеру, ладно? Есть вещи похуже смерти. Особенно когда в этом замешана тётя.
Кажется, не так уж много можно сказать на то, что не кажется ложью.
* * *
– В западных районах продолжаются стычки… Не забывай съесть все яйца, – это всё, что скажет Нарцисса, когда Драко спросит её за завтраком, где отец и тётя.
Беллатриса и Люциус отсутствуют до конца месяца. Однако Гермиона видит Струпьяра – замечает его со своего обычного места у окна. Несколько банд Егерей собрались у входной двери, чтобы сдать пойманных грязнокровок, сквибов и предателей крови. Ими верховодит Руквуд. Гермионе кажется, что она видит среди пойманных Дина Томаса. Струпьяр – единственный, кто поднимает взгляд, замечает её и подмигивает.
После Нового Года снег вокруг усадьбы тает, превращаясь в серую жижу. Идёт дождь вперемешку с мокрым снегом. Учиться тоже становится сложнее. Гермиона обнаруживает, что теперь скрипит мозгами почти так же часто, как и Драко. Нарцисса безжалостно муштрует их, но если Драко время от времени получает возможность целый день похалявить, Гермиона оказывается больше, чем когда-либо, заваленной заказами на зелья.
Она варит «Дыхание Дориана», «Жидкое Тепло», изумрудную настойку «Тысячекратного Голоса» и множество других особых снадобий, за которые её бы мгновенно аттестовали на Ж.А.Б.А с отличием. Жаль, мало времени насладиться каждым успехом. Также удручает, что зелья окажутся совсем не у тех, кому она на самом деле желает победы.
Отмокая тем вечером в узкой ванной на третьем этаже, Гермиона пытается придумать новый план. У ванны когтистые ножки и глупые чары восемнадцатого века, благодаря которым вода в ней то и дело зацветает водяными лилиями. Гермиона укладывает волосы, и обычно резкого рывка заколки достаточно, чтобы разбудить её. Но сейчас она чувствует то же самое – растерянность.
Не до конца продуманные планы и смутные моменты открытий плавают в голове, отказываясь превращаться во что-нибудь умное. Единственное, что приходит на ум, так это что она хочет снова почувствовать прикосновение рук Беллатрисы. Гермионе хочется удивить её, она хочет увидеть, как та широко раскроет глаза и вскинет брови... Гермиона ныряет под воду. Когда она выныривает, край ванны холодит ей шею.
Гермиона прикусывает губу, вспоминая гнев Беллатрисы, когда Струпьяр прикасался к ней, плотно сжатые губы и потемневшие глаза, как потом волшебница лежала под ней, о том странном ощущении, которое даёт ей фрагмент крестража.
Ещё одно мгновение она испытывает к себе крайнее отвращение, а затем начинает строить новые планы.
