Однажды ты обернешься

Когда Мегуми вскользь упоминает, что сегодня вечером уйдет к другу с ночевкой – Сатору интересуется с деланной небрежностью, не отрывая взгляда от телефона: – Это тот друг, который… Юджи, кажется? Краем глаза Сатору замечает, как брови Мегуми приподнимаются в непередаваемой ироничной гримасе. Отвечает он вопросом на вопрос, с легкой ехидцей пародируя небрежность Сатору: – А что, есть другие варианты? – Может, ты себе новых друзей завел, – пожимает плечами Сатору, продолжая изображать крайнюю заинтересованность содержимым своего телефона. Эту реплику Мегуми ответом не удостаивает, только хмыкает язвительно и разворачивается, чтобы уйти. Но уже через десяток-другой секунд до Сатору доносится его крик из соседней комнаты: – И хватит улыбаться! Сатору, который и впрямь начал улыбаться, стоило Мегуми скрыться из виду, не выдерживает и запрокидывает голову, принимаясь вовсю хохотать. Все-таки его ребенок неподражаем. А вечером к тому времени, когда из коридора слышится голос Мегуми: – Я ухожу. Не сдохни тут! – Сатору уже стоит у зеркала, застегивая последнюю пуговицу рубашки и поправляя очки на переносице. Довольно ощерившись собственному отражению, он вальяжно выплывает из комнаты и едва успевает притормозить прежде, чем завернуть за угол, когда улавливает какой-то звук. Звуком оказывается шепот, тихий-тихий и приглушенный, очень знакомый – кажется, Мегуми говорит, уткнувшись носом в шерсть Пса; он любит делать так с самого детства. Сатору прислушивается – даже с его острым слухом едва удается различить слова. – …просто позаботься об этом большом ребенке, ладно? Сатору замирает. Моргает. И еще раз. А потом до него целиком и полностью доходит, о чем – и о ком – говорит Мегуми, и что-то с треском разбивается в области диафрагмы; такими темпами этот несносный прекрасный ребенок скоро все у него внутри к чертям перебьет. Ох. Ладно. Что ж, по крайней мере, это объясняет, почему каждый раз, уходя с ночевкой к этому Юджи, Мегуми оставлял Пса дома. На секунду Сатору даже чувствует прилив раскаяния за то, что собирается сделать. Но только на секунду. И это раскаяние никак не влияет на его дальнейшие планы. В конце концов, он и так сдерживал свое любопытство достаточно долго, сил его больше нет! Так что Сатору дает Мегуми еще полминуты, а потом выходит из-за угла с широкой сияющей улыбкой и великодушно объявляет, прокручивая на указательном пальце ключи от машины: – Я подвезу тебя, мне по пути! Мегуми, до этого чесавший за ухом тоскливо смотрящего на него Пса, тут же поднимает взгляд на Сатору. Хмурится. Но прежде, чем он успел бы вставить хоть слово, Сатору уже жизнерадостно направляется к двери, тянется к дверной ручке… и тут перед ним – возникает угрюмое лицо преградившего путь Мегуми. Шустрый засранец. – Нет, – чеканит он решительно, но Сатору только улыбается шире и тянет чуть нараспев: – Да-а. – Куда ты вообще собрался? – По делам, – пространно отвечает Сатору, чуть взмахнув рукой со все еще зажатыми в ней ключами. Те отзываются бодрым звяканьем. – По каким таким делам? – продолжает допытываться Мегуми. И если приходится стоять, запрокинуть голову, чтобы смотреть Сатору в глаза – то это явно никак не мешает Мегуми стрелять тяжелыми взглядами из-под насупленных бровей, демонстративно скрестив руки на груди. «Кто из нас здесь родитель-то?» – весело думает Сатору и отвечает в тон мыслям: – С каких пор это превратилось в допрос? – С тех самых, как на пути у твоих загадочных дел оказался дом моего друга. – Ох уж эти совпадения... – Ты даже не знаешь, где он живет! – справедливое замечание, вообще-то, но Сатору не планирует это признавать. Игнорируя откровенное недоверие, граничащее с раздражением в голосе Мегуми, он только разводит руками с самым невинным видом и произносит покаянно: – Я всегда готов чуть-чуть свернуть с маршрута ради дорогого ребенка. Ах, чего не сделаешь для потомства? – Вот этого – точно не сделаешь. Я на велосипеде поеду. – Нет, – в этот раз упрямиться начинает Сатору. – Да. – Ты что, стыдишься своего... – Да. Когда Мегуми жестко обрывает его на половине фразы, Сатору прикладывает ладони к груди и с драматичным вздохом восклицает: – Как жестоко! – Я не поеду с тобой. – Тогда я поеду за тобой на машине до самого дома твоего друга. Должен же я убедиться, что ты благополучно доберешься! – Раньше тебе убеждаться не надо было, а сегодня без этого никак?! – не выдерживает и срывается в приглушенный рык Мегуми, на что Сатору только невозмутимо кивает и подтверждает уверенно: – Именно. Несколько секунд они сверлят друг друга взглядами. Или Мегуми – сверлит, угрюмо и настороженно, а Сатору в это время довольно щурится и едва не облизывается сытым котом, уже предвкушая свою победу. – Я позвоню в полицию и заявлю о преследовании, – наконец бурчит Мегуми, но как-то бессильно, без огонька, и Сатору тут же пускается в пространные рассуждения. – ...и мы потеряем кучу времени в отделении, объясняя, что мой ребенок просто угрюмый подросток, который стыдится своего отца, а твой друг будет разочарован, когда ты так и не явишься к нему с ночевкой. Ах, что за печальная история, заочно сердце кровью обливается... Напоследок Сатору выжимает из себя еще один драматичный вздох и с театральной подавленностью качает головой. Он почти физически ощущает волны ярости, исходящие от Мегуми, который спустя несколько секунд наконец сдается. – Черт, ладно! И хватит улыбаться так широко! И ржать прекрати! На что я вообще подписался?! Через пару минут они уже заваливаются всей компанией в машину – Сатору, Мегуми и Пес. Последний привычно занимает своими счастливо сопящими габаритами почти все заднее сидение – ни Сатору, ни Мегуми не настолько бездушные монстры, чтобы оставить его одного грустить в квартире. Когда машина выезжает на автостраду, рассеянно мычащий себе под нос Сатору включает музыку и начинает петь во весь голос, а аккомпанируют ему счастливо подвывающий Пес и обреченно бурчащий что-то Мегуми. И вот, наконец, они оказываются дома у того самого Юджи, о котором Сатору столько слышал; на самом деле, нет, почти не слышал, потому что его ребенок – молчаливый засранец, из которого попробуй выжми хоть слово. И вот, наконец, Сатору знакомится с самим Юджи. И вот, наконец, с первой брошенной друг другу дурацкой шутки, с первого взаимного смеха над этими шутками становится понятно, что одному уровню долбоебизма возраст не помеха. Стоящий рядом и наблюдающий за происходящим Мегуми в это время ворчит: – Кажется, я совершил худшую ошибку, позволив вам встретиться. Теперь моя жизнь обречена, – и вздыхает с очень знакомым наигранным драматизмом; ощущающий прилив гордости Сатору точно знает, у кого он этому научился. И вот, наконец, Сатору знакомится с дедушкой Юджи, который в откровенном замешательстве наблюдает за взаимодействием своего внука и отца лучшего друга этого внука. Пока наконец не интересуется прямо, даже не пытаясь прикрыться учтивостью: – Каким образом у идиота, вроде тебя, вырос такой ответственный и замечательный ребенок, как Мегуми? – из-за чего тут же завоевывает сердце весело хохочущего Сатору, который целиком и полностью разделяет его замешательство. И вот, наконец, Юджи видит Пса, который до этого оставался в стороне. И на памяти Сатору становится первым, кто тут же принимается восторженно тискать эту громадину вместо того, чтобы накладывать от страха неположенных предметов из неположенных мест. Впрочем, стоит Псу забросить ему передние лапы на плечи и начать вылизывать лицо – становится понятно, что это не первая их встреча. Но, когда увлекшийся Пес опрокидывает весело хохочущего Юджи на спину, Сатору с Мегуми все же пытаются одновременно его окликнуть. – Пес! – Кот! После чего Мегуми бросает на Сатору недовольный взгляд и требовательно произносит: – Я уже говорил, чтобы ты прекратил называть его Кот. – Ничего не могу с собой поделать. Придуманная тобой кличка так оригинальна, что даже спустя столько лет я не могу ее запомнить, – печально качает головой Сатору. Краем глаза он замечает, как Юджи пару секунд недоумевающе переводит взгляд с угрюмого Мегуми на веселящегося и не особо пытающегося это скрыть Сатору – а потом тихонько прыскает и тут же запрокидывает голову, принимаясь хохотать во весь голос. Отвлеченный чужим смехом Мегуми тут же переводит взгляд на его источник, и… Оу. Наблюдая за тем, как мрачность вымывает из взгляда Мегуми, как место ее заменяет тепло и что-то, смутно похожее на нежность, Сатору вдруг все понимает. Он здесь не потому, что не доверяет Мегуми. Он не сомневался в его словах, когда тот сказал, что ночует у друга, не сомневался, что друг это именно друг. Он не подозревал, что Мегуми мог ввязаться в плохую компанию – потому что Мегуми мог бы, на самом деле, но только для того, чтобы плохой компании накостылять. Но Сатору правда было любопытно увидеть того мальчишку, который стал первым человеком, открыто признанным Мегуми в качестве друга. И, что ж, он увидел. А еще, возможно, только возможно, но Сатору все же хотел убедиться, что его ребенок в безопасности. Потому что, как бы рано Мегуми ни пришлось повзрослеть, через сколько бы ни пришлось пройти – ему всего лишь пятнадцать. Он всего лишь подросток, и Сатору совсем не хочет, чтобы ему пришлось проходить через еще большее. Так что… Да, все дело в любопытстве. Только в нем. И, наблюдая за тем, как Юджи устраивает кучу-малу с огромной, больше похожей на цербера псиной, как затаскивает туда не особенно-то и сопротивляющегося Мегуми, Сатору думает – да, наверное, это именно то, что нужно его ребенку. А если все это однажды закончится чьим-нибудь разбитым сердцем… Что ж. Может быть, все обойдется. Заметив слабую, но светлую улыбку Мегуми, которую тот посылает продолжающему хохотать Юджи, Сатору наконец с ощутимым облегчением думает – ему, пожалуй, пора. И вот он уже стоит у входной двери. И вот он уже пытается взъерошить уворачивающемуся Мегуми волосы, параллельно пафосно вещая об исполненном родительском долге. И вот он уже делает шаг вперед, собираясь протянуть ладонь к дверной ручке – но дверь вдруг открывается сама. А из нее выходит… Юджи. Сатору замирает, пока человек напротив поднимает взгляд и замирает тоже. Нет, не Юджи. Требуется всего доля секунды, чтобы увидеть различия. Сатору в принципе достаточно редко подводит интуиция в сочетании с опытом, и он довольно неплохо читает людей; в данном случае «редко» приравнивается к «никогда», а «неплохо» к «великолепно». Да, скромность – не один из пороков Сатору. Так что он присматривается внимательнее, пока темные глаза напротив начинают вполне очевидно анализировать его в ответ. Этот человек старше, он одет в презентабельный, явно дорогой костюм. У него в чертах лица там, где у Юджи мягкость и отзывчивость – что-то острое, закованное в стальные срезы по углам скул и челюсти. От него несет опасностью и угрозой – Сатору достаточно хорошо знает их привкус и отлично может распознать, даже скрытый тоннами показного добродушия. Впрочем, здесь никаких признаков добродушия – ни искусственного, ни искреннего, – не обнаружено. Краем глаза удается уловить, как стоящий рядом Мегуми напрягается. Сатору бросает на него быстрый взгляд, чтобы удостовериться: да, судя по тому, как закрывается лицо Мегуми, как поджимаются его губы, как вся его фигура подбирается – он явно знает, кто это такой. И явно не хотел, чтобы Сатору с ним пересекся. А еще Сатору успевает заметить, как взгляд напротив тоже на мгновение перебегает на Мегуми, прежде чем вновь вернуться к нему самому. Что-то внутри отзывается на это наблюдение острым холодом, и Сатору чувствует, как улыбка намертво примерзает к его губам. Что ж, вот и повод ненадолго задержаться. – Годжо Сатору, – представляется он с тем самым показным добродушием, протягивая руку. В ответ человек напротив оскаливается зубасто, а в мрачном взгляде мелькает замаскированная, и все-таки довольно очевидная для Сатору враждебность. Но потом чужая рука все-таки вытягивается вперед, а грубый хриплый голос представляется: – Рёмен Сукуна. Отдаленная часть сознания Сатору фиксирует – Рёмен, не Итадори, как Юджи. Вряд ли существенно, но любопытно. Их рукопожатие длится дольше нужного, и Сатору чувствует, как костям становится неуютно от того, насколько крепко Сукуна сжимает пальцы. Так что он сам сжимает ладонь крепче, ощущая, как уголки губ начинает колоть улыбкой; впервые за этот вечер – колоть болезненно. А потом сбоку слышится кашель Мегуми, всего пара тактичных «кхм-кхм», но этого достаточно, чтобы Сукуна и Сатору одновременно разжали руки и отступили друг от друга на шаг. После чего Сатору оборачивается и преувеличенно радостным тоном заявляет: – Кажется, у меня есть лишнее время. Никто ведь не против, если я останусь на ужин, правда? Тут же воцаряется хаос. Сукуна ничего не говорит, но, проходя мимо Сатору, задевает его плечом явно намеренно – и это, вообще-то, несущественная ерунда. А вот когда Сукуна бросает еще один долгий, слишком уж долгий взгляд на Мегуми, при этом едва уловимо, но странно дернув уголком губ – Сатору вдруг хочется голыми руками закопать его в бетон. Судя по тому, как стоящий рядом с Мегуми Пес обнажает клыки и как из его пасти вырывается утробный рык – он в этом желании не одинок, с удовлетворением понимает Сатору. И куда только делся гигантский комнатный щенок, которого Юджи с Мегуми валяли по полу всего минут десять назад. Сам же Сукуна на этот рык реагирует только приподнятой бровью и хмыканьем. Юджи едва ли понимает, что происходит, но атмосферу явно чувствует. Внезапно он вспоминает, что обещал научить Мегуми готовить, и раз уж – ух ты, ух ты! – им тут предстоит незапланированный совместный ужин, то можно обещание начать выполнять; этот мальчишка нравится Сатору все больше и больше. Стоит отдать Мегуми должное, он сопротивляется, ему очевидно не нравится идея оставлять Сукуну и Сатору одних в помещении – но также очевидно и то, что Юджи отказать он не в состоянии. Впрочем, даже когда Мегуми с Юджи исчезают на кухне, Сатору с Сукуной наедине не остаются. Потому что дедушка Юджи с самым невозмутимым видом заваливается в кресло, достает неизвестно откуда миску с какой-то хрустящей дрянью и переводит взгляд с Сатору на Сукуну, без слов спрашивая: «Ну так что, а представление-то будет?» «Будет, будет», – фыркает мысленно Сатору, а дальше они с Сукуной устраиваются на противоположных концах дивана. За этим следует минутная напряженная тишина, полная острых взглядов и острых улыбок-оскалов, пока эту тишину наконец не разрубает дежурный обмен холодно-вежливыми репликами. – Ты вообще кто такой, нежданно-негаданно завалившийся в мой дом чудила? – А я отец лучшего друга вашего… Кем там вам Юджи приходится? – Братом приходится. Мелкий паршивец, сидящий у меня на голове, как и этот бесполезный дед. И дальше. И дальше. А пока этот обмен продолжается, Сатору внимательнее присматривается к Сукуне; подмечает детали, которые выпали из поля зрения на первый взгляд. И вдруг осознает, что Сукуна вообще-то сущий мальчишка еще. Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? В сравнении с самим Сатору – действительно мальчишка. Наглый, самовлюбленный, слишком много о себе мнящий мальчишка. Но вот в сравнении с Мегуми, которому всего пятнадцать. В сравнении с Мегуми, на которого Сукуна бросает эти свои взгляды… Черт возьми. В какой-то момент Сатору ощущает, как атмосфера из нейтрально-враждебной начинает превращаться в мрачно-враждебную, как собственные кулаки начинают чесаться все сильнее, как дед начинает хрустеть своей дрянью из миски все активнее, принимаясь вбрасывать комментарии, из-за которых нравится Сатору все больше: – По телевизору бои интереснее будут. И… – Да вы даже не стараетесь! И… – Да-а, девицы в купальниках перед каждым раундом определенно скрасили бы атмосферу... И когда уже начинает казаться, что до взрыва остались считанные минуты, из кухни выглядывает голова Мегуми. Он осматривает раскинувшуюся перед ним картину хмурым внимательным взглядом, явно анализируя периметр на наличие неучтенных повреждений. Наконец, вроде бы, более-менее удовлетворившись увиденным, он останавливает взгляд на Сатору и интересуется недовольно: – Я помню, что у тебя руки не из того места растут. Но, может, все-таки поможешь? Первая реакция Сатору – отшутиться и остаться. Потому что он еще не закончил с Сукуной. Потому что он еще с Сукуной, на самом деле, даже не начал, но… Но Мегуми смотрит на него, и у Мегуми – хмурая складка между бровей. И у Мегуми – явное беспокойство в глазах. И у Мегуми – губы сжаты в тревожную линию. И это все – у Мегуми, который эмоции свои обычно держит под тысячей замков, за тысячью стальных стен; поди выковыряй хоть одну. У Мегуми, который когда-то поклялся, что в жизни больше Сатору к плите не подпустит – а теперь вот, сам санкционирует ему пропуск к готовке. Что явно говорит о критической точке его отчаяния. И выбора у Сатору, в общем-то, не остается – но Мегуми об этом знать не обязательно. Не обязательно знать, что этот ребенок может вить из него веревки и плести из них чертовы узоры. Так что Сатору бросает еще один предупреждающий взгляд на Сукуну, после чего выковыривает себя из дивана и натягивает на лицо маску веселья, желая успокоить своего ребенка; Мегуми даже не пытается скрыть ответную благодарность во взгляде, и это почти добивает Сатору. Где-то на заднем плане слышится разочарованное кряхтение дедушки Юджи. А в следующие десять минут Сатору и впрямь расслабляется. В следующие десять минут выясняется, что никто его и не собирается подпускать к плите; выясняется, что… – Вот, нарежь лучше это. И… – Только пальцы себе не отруби. И… – О боже, ты что, вообще руками пользоваться не умеешь?! В следующие десять минут Сукуна на кухне так и не появляется, и Сатору успевает почти расслабиться, почти забыть о его существовании. Они с Юджи принимаются подшучивать над Мегуми, который с демонстративной обреченностью стонет: – О господи, теперь их двое, – но получается у него совершенно беззлобно, даже раздражение слишком уж наигранное, и Сатору не может не заметить спрятавшуюся в уголках его губ улыбку, готовую вот-вот наползти на лицо. В следующие десять минут… А спустя десять минут Сукуна возвращается. И теперь он одет в обычные джинсы и футболку вместо официального костюма – хотя и явно довольно дорогие. Теперь у него волосы влажные и вода с них все еще капает. Теперь, когда он подходит к Мегуми сзади и заглядывает ему через плечо, скалясь и интересуясь: – Ты чо, пацан, делаешь? – у него одна из капель срывается и падает Мегуми на щеку – а у Сатору срывается что-то внутри. Предохранители ему срывает. Он тут же в один шаг преодолевает расстояние между ними, оставляя свою нарезку и отпихивая Сукуну плечом от Мегуми. При этом Сатору улыбается так широко, что скулы ноют, а пальцы его с напускной небрежностью поигрывают с зажатым в них внушительным ножом. Рядом слышится рык – Пес, который до этого весело метался между Мегуми, Юджи и Сатору, теперь стал рядом с Сатору и принял угрожающую стойку. В ответ на все это Сукуна только оскаливается зубастее, хищнее. Сатору тут же замечает откровенную насмешку в его глазах, замечает неприкрытую провокацию – и ему хочется выматериться сквозь стиснутые зубы. Ведется так, будто он сам – мальчишка. Но тут же Сатору признает мысленно, хотя бы перед самим собой: даже если бы провокацию в действиях Сукуны заметил с самого начала, это все равно едва ли его остановило бы. И не остановит дальше, если Сукуна опять посмеет сунуться к его ребенку, посмеет подойти к нему слишком близко. Чтоб его. Даже спустя столько лет все это родительское дерьмо с потребностью защищать и оберегать привычнее для Сатору не стало. Хотя теперь оно ужасает уже не так, как когда-то. А потом большая часть его внимания вновь возвращается к Мегуми, когда тот наконец медленно оборачивается. И оглядывает открывшуюся ему картину. С ни на йоту не изменившимся, невпечатленным выражением лица он вновь отворачивается и продолжает заниматься готовкой, пробурчав себе под нос что-то смутно похожее на: «Что за дети». Стоящий рядом Юджи бросает на всех троих непонимающий, хмурый взгляд, потом подходит к Мегуми, заглядывает к нему в кастрюлю и тут же широко улыбается: – Как здорово у тебя получается! – принимается нахваливать с воодушевлением, и у Мегуми скованная линия плеч немного расслабляется. Сатору мысленно благодарит Юджи за… ну… Юджи. После чего бросает на Сукуну очередной предупреждающий взгляд, не переставая улыбаться. Тот отвечает ему очередным насмешливым ядовитым оскалом. С этого момента вся помощь Сатору сводится к тому, чтобы держать Сукуну подальше от Мегуми. Хотя, стоит признать, Мегуми это явно не нужно – Мегуми и сам прекрасно справляется. Мегуми вполне в состоянии отбрить сарказмом ядовитые шутки Сукуны. Мегуми даже не дергается, когда тот в очередной раз влезает в его личное пространство. Мегуми весьма неплохо удается делать вид, что он относится к Сукуне, как к утомляющей помехе, не более. Эти двое явно знакомы не один день и в их взаимодействии даже успела устояться определенная рутина – не самое приятное из всех пониманий, настигших Сатору за сегодняшний день. Но еще Сатору слишком хорошо знает Мегуми. И он видит страх, который там, дальше, глубже; где-то за радужкой, на самом донышке. Видит, что Мегуми хоть и не дергается – но все же напрягается, когда Сукуна подкрадывается слишком близко. Видит, как в такие моменты глаза Мегуми загораются знакомым огненным упрямством, и он продолжает стоять, отказываясь уступать. А еще – и это куда страшнее, – Сатору видит интерес в глазах Сукуны, когда тот смотрит на Мегуми. И пока что это только интерес, что-то любопытное, забавляющееся – но еще Сатору видит перспективу. Видит, во что этот интерес может вылиться однажды. И от одной мысли об этом его мутит. Ужин проходит скомканно и напряженно, хотя вообще-то Юджи и Мегуми молодцы и получилось у них очень даже вкусно, как бы Сатору с Сукуной ни пытались этому помешать. Но повисшая над столом тишина разбивается разве что периодическими попытками Юджи разрядить обстановку, разве что вставками его дедушки о том, что кулачные бои поинтереснее будут, разве что взаимными ядовитыми репликами Сукуны с Сатору. Разве что бурчанием Мегуми: – Ну вы бы еще едой подрались. В конце концов, когда ужин заканчивается, Сатору все-таки приходится сдать позиции и смириться с тем, что пора отправляться домой. Мысленно он с тоской признает: напрашиваться с ночевкой к другу своего ребенка – это перебор даже для него. А в тот момент, когда Сатору второй раз за вечер стоит у входной двери, собираясь уходить, они с Сукуной остаются наедине – впервые по-настоящему наедине с момента их встречи. Дедушка Юджи уже отправился к себе в спальню, утомленный бесплодными попытками все-таки получить свои хлеба-и-зрелища, а Юджи утащил куда-то Мегуми «на пять минуточек», потому что срочно захотел ему что-то показать. Пес, конечно же, увязался за ними. И именно сейчас, в эту самую минуту, пока никого из них нет рядом, Сатору наконец разрешает своей маске упасть, расколоться на уродливые глиняные куски; именно сейчас Сатору наконец отпускает свою стеклянную улыбку, которая ломала ему губы весь вечер с того момента, как пришел Сукуна. Именно сейчас Сатору наконец тянется к своим затемненным очкам и снимает их, что делает очень редко в присутствии других. Несколько секунд он вертит очки в руках с показной отстраненностью, почти физически ощущая, как холод внутри него разрастается до масштабов арктических льдов. А потом поднимает взгляд, смотрит Сукуне прямо в глаза и ровным бесцветным голосом произносит: – От тебя не останется ни единой кости, которую можно было бы похоронить, если с головы моего ребенка упадет хотя бы волосок. Сукуна на это почти никак не реагирует. Почти, потому что Сатору видит. Видит, как оскал его приглушается, как угроза в нем становится тусклее на пару тонов, а напряжение – на пару тонов ярче. Видит, как взгляд его мрачнеет, видит, как в глазах появляется что-то новое, что-то опасливое, что-то худшее, чем угроза – и это то, чего Сатору и добивался. Чего ожидал. Но потом Сукуна едва уловимо встряхивается всем телом, как промокшая псина, и вновь оскаливается шире; хмыкает с ощутимо наигранной недоверчивостью: – Да ты совсем ебнутый. Не нужен мне твой пацан. Но Сатору уже цепляет очки обратно – он сказал все, что хотел. И он знает, видит, что его услышали. Как видит и остальное. У Сукуны при взгляде на Мегуми – интерес, азарт, а у Мегуми при взгляде на Сукуну – упрямство, готовность стоять до последнего. И уже сейчас это сочетание, когда они находятся рядом, сцепляет их и не дает так просто разойтись по углам. Сатору видит перспективу. Если бы выбор был за ним, то он выбрал бы для своего ребенка какую-нибудь милую девочку, или выбрал бы заботливого доброго Юджи, выбрал бы то тепло, которое появляется в глазах Мегуми при взгляде на него. И Мегуми однажды сам начнет сердца разбивать, если еще не, Сатору давно об этом знает – но еще несколько часов назад он думал, что разбитое сердце самого Мегуми будет не такой уж катастрофой, если по ту сторону окажется кто-то вроде Юджи. Сейчас же Сатору думает, что такой вариант – почти благословение. И Сатору чуть-чуть хочется рычать от бессилия – но это все еще не его выбор, и прежде, чем Мегуми свой собственный выбор сделает, пройдут годы, потому что иначе Сатору ведь и правда от Сукуны и кости не оставит. Не оставит от него и кости, если Сукуна выбор у Мегуми отберет. Но сейчас все, что Сатору остается – это опять нацепить улыбку и крикнуть Мегуми, что он уходит, и что его бездушный ребенок мог бы хоть попрощаться со своим родителем. А еще – бросить на Сукуну очередной предостерегающий взгляд, который уже за этот вечер. У Сукуны же в это время желваки под кожей ходят, а скалится он все равно со своей раздражающей снисходительной насмешливостью, которая так и вопит, мол: «Я-то остаюсь, а вот ты валишь, сколько б ни выебывался». И Сатору отказывается забирать Пса, который все еще не отходит от Мегуми ни на шаг и периодически порыкивает в сторону Сукуны, особенно если тот подходит слишком близко к Мегуми. И Сатору чувствует самодовольство, когда замечает, какой раздраженный взгляд Сукуна бросает на Пса – и, может, Сатору не в состоянии сам защитить Мегуми от всего на свете, но кое-кто все же может его подстраховать. А потом Мегуми все-таки выходит из дома Юджи и провожает Сатору до машины – Пес все так же рядом с ним, – и уже у машины Сатору вдруг опять становится серьезным. Сатору опять снимает очки, второй раз за вечер, неслыханное дело, и бессознательно сжимает переносицу тем усталым жестом, который он ни перед кем кроме Мегуми больше не показывает, да и рядом с ним до предела редко – но понимает это уже постфактум. А потом Сатору смотрит Мегуми в глаза и просит: – Будь осторожен с ним. И Мегуми вместо того, чтобы привычно огрызнуться – пару секунд молчит, смотрит внимательно, сосредоточенно, чтобы наконец с такой же серьезностью кивнуть. Потому что, конечно же, он все понял. Потому что, конечно же, у Сатору самый умный ребенок на свете – и при мысли об этом он чувствует прилив гордости, к которой примешивается толика горечи. Ведь иногда, всего лишь иногда, но ему все-таки хочется, чтобы Мегуми был не таким упрямым, не таким храбрым, чтобы ему не пришлось стать таким сильным так рано; чтобы хоть иногда он давал защитить себя и о себе позаботиться. Чертово родительское дерьмо. Но, да, все с его ребенком будет в порядке, Сатору знает это. Никакие Сукуны ему не страшны. Хотя перестраховка в виде Пса все равно не помешает. А следом Сатору взъерошивает Мегуми волосы – и тот даже позволяет ему, не уворачиваясь. И вот уже Сатору опять надевает очки, и вместе с ними надевает свою привычную маску беззаботного идиота, выдавая дежурную дурацкую шутку – Мегуми же отвечает дежурным беззлобным ворчанием. И все снова возвращается в привычную колею. За исключением того, что, когда Сатору возвращается домой – его оглушает тишиной и одиночеством, от которых он успел отвыкнуть с тех пор, как в этом доме появился Мегуми. И теперь под рукой даже нет Пса, чтобы одиночество разделить.