Однажды ты обернешься

Этим утром Сатору выползает из кровати злой и невыспавшийся. Этим утром в зеркале ванной Сатору обнаруживает на своем идеальном лице мешки под глазами. Этим утром, разбираясь со щетиной, Сатору режется бритвой едва ли не впервые в жизни. Этим утром, кажется, не так идет абсолютно все, что только может пойти не так. И последней каплей становится тот момент, когда Сатору обжигается только что приготовленным кофе. Обычно кофе действует на него почти как панацея, становится личным нескончаемым источником энергии – и только этим чертовым утром он кажется совершенно безвкусной дрянью. – Блядь, – не выдержав, приглушенно матерится Сатору. Раздражение в нем распаляется, начинает выгорать в откровенную злость; Сатору прикрывает веки, сжимает их до пульсирующих темнотой пятен. Медленно вдыхает – медленно выдыхает. Пытается заставить себя успокоиться, пытается перебороть внезапное желание что-нибудь разбить или кому-нибудь врезать, при этом совершенно не понимая, какого черта с ним происходит. Обычно с контролем у него все отлично и тормоза срывает очень редко – пусть и очень метко. А потом ему в руку вдруг тычется что-то холодное и мокрое. Сатору открывает глаза. Опускает взгляд. И злость сама собой приглушается на градус-другой. Пес смотрит на него темными и знакомо умными глазами, смотрит так, будто понимает эту жизнь куда лучше, чем тупица Годжо Сатору – и Сатору готов признать, что так оно, наверное, и есть. Растянув губы в кривой ухмылке, которая этим чертовым утром почему-то горчит, он зарывается пальцам в жесткую шерсть и треплет Пса по холке. – Я бы сказал «доброе утро», но какое-то оно совсем не доброе, – бурчит недовольно себе под нос, а Пес вдруг смотрит на него как-то очень уж многозначительно, потом чуть ведет мордой и отворачивается, косясь куда-то в сторону. Сатору прослеживает направление его взгляда. И едва не матерится опять. Потому что там, за окном, на которое с очевидным намеком смотрит Пес – сплошная литая стена дождя. И – нет. Совершенно точно нет. Сатору не собирается иметь с этим дело. Его утро и так пошло по всем известному месту, о котором в приличном обществе не говорят… а так как к приличному обществу Сатору себя никогда не причислял – по пизде оно пошло. И Сатору уже открывает рот. Уже почти зовет Мегуми. Уже хочет крикнуть ему что-нибудь о том, что не планирует жертвовать своей идеальной прической, которую совершенно точно испортит этот чертов дождь. И пусть сегодня он расческу в руках еще даже не держал – его прическа идеальна всегда, попробуй кто оспорь! Так что Мегуми пусть сам со своим Котом разбирается. Сатору уже почти… А потом рот резко захлопывается сам, когда Сатору осознанием вдруг огревает по макушке. Когда Сатору вдруг вспоминает, что звать, вообще-то, некого. Потому что Мегуми этим утром нет дома. Потому что Мегуми отпросился на ночевку к своему другу, что-то там на «ю», Сатору не запомнил – он и имя-то Мегуми не с первого дня запомнил. А еще он в целом был слишком ошарашен самим фактом того, что его ребенок, который только недавно начал называть кого-то другом, впервые куда-то отпросился. И слишком занят поддразниванием Мегуми на эту тему. В тот момент Сатору был счастлив. Правда, очень счастлив за Мегуми. Вот только... Вот только теперь наступило это чертово утро. И впервые за долгие, очень-очень долгие годы поутру в эту кухню не вползает Мегуми, всегда вялый и раздражительный со сна. И нет этих его закатанных глаз, этого его ворчания беззлобного в ответ на дурачества Сатору. И нет его кружки с какао, которое Сатору обычно готовит вместе со своим кофе… Но на самом деле есть, с удивлением вдруг понимает Сатору, взглядом выхватывая ту самую кружку, стоящую рядом на столешнице. Он, оказывается, приготовил какао и сегодня, совершенно не осознавая. Чисто механически. По привычке. Потому что – ух ты, вот это осознание – оказывается, привык за эти годы думать не только о себе. Просто поставить ее в этот раз не перед кем. И выпить ее некому. И вкус кофе в одиночестве почему-то совершенно не тот. И… Черт возьми. Сатору поджимает губы и ставит почти полную кружку кофе в раковину. Идет за зонтом и поводком, потому что, очевидно, он – единственный, кто может этим чертовым утром выгулять Пса. Хотя тот явно тоже не горит желанием тащиться под ливень, он вообще не самый ярый любитель воды – но нужда принуждает. И, нет, это утро такое дерьмовое не потому, что Мегуми этим утром не здесь. Оно просто – дерьмовое. И провальность их с Псом прогулки оказывается именно настолько эпичной, насколько ожидалось. И домой они оба возвращаются мокрые и злые, зыркающие взбешенными взглядами на окружающий мир и друг на друга. И как только они переступают порог, на идеально чистом паркете появляются первые следы грязных собачьих лап – так что Сатору тут же хватает Пса за ошейник, заставляя его остановиться. – А ну-ка притормози! – начинает ровным, но внушительным голосом, пытаясь удержать раздражение внутри и лишь бросая строгий взгляд на Пса. – Если Мегуми сейчас нет, это не значит, что тебе теперь можно все. В мои планы не входило на сегодня превратиться в твою личную уборщицу. Так что сейчас мы отправимся в ванную и... Но Пес уже вырывается из его хватки. Потому что, очевидно, в собственные планы Пса явно не входит слушать, что там говорит ему этот дурацкий человек. Пес уже пробегает медленной трусцой вглубь комнаты, и Сатору даже замирает на пару секунд от такой наглости; обычно эта громадина ведет себя достаточно послушно и происходящее сейчас уже начинает выходить за всякие рамки. Когда Сатору наконец отмирает и опять окликает Пса, раздражение в голосе удержать он больше даже не пытается. – Эй! Я с кем разговариваю?! – но в ответ на это Сатору получает разве что такой же раздраженный псиный взгляд, после которого Пес опять разворачивается и трусит себе дальше. Да, воду Пес не любит и в реку его никакими силами не загонишь – но к периодической необходимости побывать в ванной он обычно относится с недовольным стоицизмом. И только сегодня. Именно, черт возьми, сегодня... Сатору едва не рычит от досады – ну как будто у него и так мало проблем этим утром, чтобы теперь еще разбираться с псиным подростковым бунтом! Так что он решает, что раз уж Пес не хочет слушать по-хорошему – будет по-плохому; Сатору отволочет его в ванную силой, если придется. Но изгваздать всю гребаную квартиру в грязи не позволит. Вот только Пес мало того, что габаритами разве что едва-едва до мамонта не дотягивает и его так просто в ванную не запульнешь – так он громадина еще и шустрая, весящая под тонну и скачущая по дому гиперактивной белкой. В конце концов, их гонки по горизонтали почти превращаются в гонки по вертикали, едва не в гонки по потолку. Тем временем Сатору ощущает, как глухое раздражение планомерно перерастает в откровенную злость, пока Пес продолжает скалиться на него с вызовом своей зубастой пастью и отказывается подпускать к себе. Но Сатору, черт побери, все равно загонит ту задницу в ванную. И плевать на то, что в этом больше нет никакого смысла, потому что все уже в грязи, и сам Сатору уже в грязи, и даже во рту у него долбаная грязь. Так что, в конце концов, когда Пес взрыкивает на очередную попытку перехватить его за ошейник – Сатору почти слышит, как с оглушительным звуком его терпение трещит по швам, расползается мерзкими рваными лоскутами. И он готовится выпустить наружу то, что там, за этими швами. Готовится разъяренно рявкнуть, хотя вообще-то никогда не кричит; просто сегодня исключительный случай. Просто сегодня Сатору доведен до точки кипения, потому что весь день с самого утра – по пизде. Потому что ночью поспать почти не удалось, потому что бритва оказалась бракованная, потому что спасительный кофе вдруг стал мерзкой дрянью, потому что ливень этот чертов за окном. Потому что. Мегуми. Здесь. Нет. Его, черт возьми, нет, а если бы был, всей этой ерунды вообще не случилось бы, потому что Пес всегда, абсолютно всегда слушает Мегуми, потому что... Оу. До Сатору вдруг доходит, и это понимание – как колотым льдом в глотку. Вся злость из него тут же выходит, как воздух из проколотого шарика; из гигантского воздушного шара, и Сатору чувствует, что еще чуть-чуть – потерпит крушение. Он вдруг смотрит на Пса другим взглядом. Под другим углом. И видит там, за ощеренной пастью, за вздыбленным загривком; там, в темных умных глазах… Тоску. Черт. Он идиот. Он должен был понять сразу. Сатору дает себе секунду на то, чтобы остановиться и выдохнуть, чтобы вытолкнуть из легких что-то ядовитое и гнилое. Чтобы позволить хлынуть наружу вековой усталости, которая ему кости ломает с момента пробуждения. Или с самого начала жизни – тут уж поди разберись. А потом вместо того, чтобы продолжать эту бессмысленную гонку по вертикали – он опускается на колени. Опускается прямиком на грязный, испещренный следами лап пол – все равно Сатору и сам уже грязный. И в следующее мгновение он вытягивает вперед руку в жесте примирения. Еще пару секунд Пес продолжает скалиться, но Сатору руку не убирает – и оскал наконец медленно уходит. Уходит. И уши опускаются, прижимаются к морде совершенно беспомощно. И сам Пес весь как-то сжимается и вдруг начинает походить на того щенка, которого Сатору когда-то увидел впервые, окровавленного и обессиленного. Наконец, Пес все-таки делает пару шагов вперед, утыкается широким шерстяным лбом в протянутую ладонь, и Сатору тут же ласково треплет его по холке. Произносит сиплым голосом, болезненность которого удивляет его самого: – Я тоже по нему скучаю, – и в ответ на это из пасти Пса вырывается уже не рык – вырывается тоскливый скулеж. Потому что, да, в том, какое это утро дерьмовое, виновата не бессонница, не бритва, не дерьмовый кофе, и даже не дождь за окном. Виновато то, что Мегуми нет. И Сатору рад, правда, безмерно рад тому, что у его ребенка наконец появился друг, вот только... Вот только, кажется, придется заново привыкать к таким утрам, как сегодняшнее, когда нужно ограничиться готовкой лишь кружки кофе – потому что какао выпить некому. До сегодняшнего дня Сатору и не осознавал, как сильно отвык от одиночества. А ведь когда-то ему казалось, что он с одиночеством сросся. И во всем виноват этот дурацкий прекрасный ребенок. Сатору разрешает себе всего один тяжелый вздох – все равно сейчас никто не услышит, а Пес никому не расскажет, – после чего выпутывает пальцы из шерсти и поднимается на ноги. Пытается выдавить из себя улыбку и что-нибудь по-идиотски беззаботное... Но потом вспоминает, что ему не для кого ломать здесь комедию, поэтому машет на все свои бездарные попытки рукой и идет в сторону ванной. И в этот раз Пес послушно трусит за ним, не дожидаясь лишних слов. Вот только оказывается, что на этом проблемы Сатору не заканчиваются. Проблемы только начинаются. К тому времени, как он слышит позади себя знакомый удивленный голос, вопрошающий: – Ну и какого черта здесь произошло? – весь взъерошенный и в пене, промокший до нитки Сатору ощущает, что еще немного, еще совсем чуть-чуть... …и включится режим Сатору крушить. Пес же тем временем не стал ни йоту чище в сравнении с тем, каким был, когда они наконец добрались до ванной. Но потом слышится тот самый знакомый голос. И Сатору резко поворачивает голову, так, что в шее что-то хрустит и он даже смутно удивляется, как не свернул ее к чертям. Краем глаза Сатору замечает, как Пес синхронно с ним реагирует точно так же. Но все равно оказывается, что это того стоило. Потому что там, в дверном проеме, стоит Мегуми. Мегуми, ошарашенно хлопающий глазищами. Мегуми, сжимающий в руке какую-то тетрадь. Мегуми с его хмурой складкой между бровей, которая в этот раз кажется еще глубже обычного. Мегуми с его взъерошенной копной смоляных волос, которую хочется взъерошить еще сильнее. Мегуми, который очень характерным жестом поджимает губы... ме гу ми И Сатору чувствует, как отступает назад, как прячется по углам внутренних темных коридоров что-то мрачное и злое, скалившееся под ребрами все это утро. Чувствует, как искренняя довольная улыбка, которую он так и не смог заставить себя нацепить на лицо все это чертово утро, сама собой начинает тянуть уголки губ куда-то к ушам. Чувствует, как в диафрагме разливается очень знакомое тепло. Потому что его ребенок здесь, хотя, вообще-то, должен быть уже в школе... Но к черту школу. Сатору медленно поднимается, становится в позицию наизготовку; краем глаза замечает, как Пес делает тоже самое. Улыбка тянет уголки губ сильнее. На старт. На секунду в глазах Мегуми вспыхивает замешательство – а потом в них загорается понимание. Потому что, конечно же, у Сатору самый умный ребенок в мире. Внимание. – Нет, – твердо и неумолимо припечатывает Мегуми, выставляя вперед руки, в одной из которых все еще зажата тетрадь – наверное, за ней-то он и вернулся. – Вы не посмеете. Нет. Нет-нет-нет-нет... – принимается отбивать речитативом. Вот только уже поздно. Марш! Сатору с Псом срываются с места, мчась на всех парах к Мегуми, оба в пене, оба мокрые и оба абсолютно счастливые. И Мегуми только успевает отбросить свой конспект куда-то в сторону прежде, чем Сатору с Псом на него налетают, и они всей кучей валятся на пол. Да так, что теперь в пене оказываются не только ванная и Сатору с Псом – но также Мегуми и половина коридора. – Ой, какая досадная случайность, – широко улыбается Сатору, даже не пытаясь изобразить раскаяние, а Мегуми в ответ до крайности демонстративно, но совершенно беззлобно ворчит. И у Сатору от этого ворчания только улыбка шире и тепло в диафрагме – океаном. Тем временем, Мегуми уже спихивает их с Псом с себя. Уже поднимается на ноги и загоняет их в ванную. Уже с обреченным вздохом заходит следом. И теперь уже они оба, вместе с Сатору, принимаются отдраивать Пса, и почему-то требуется им на это почти два часа. И Сатору мысленно признает: ладно, возможно, дело в том, что все попытки Мегуми придать мероприятию хоть какой-то серьезности основательно рушатся об кое-чей – и абсолютно точно принадлежащий не Сатору, – долбоебизм. Возможно, дело в том, что по итогу попытка отмыть Пса совершенно неожиданно – и абсолютно точно не с легкой руки Сатору, – превращается в пенную битву, во время которой они с Мегуми швыряют друг в друга пену, а Пес скачет вокруг них десятитонной гиперактивной белкой. Вот только в этот раз – белкой довольной, а не раздраженной и бунтующей. Но когда приходится занять чью-то сторону, Пес, конечно же, занимает сторону Мегуми, и против их тандема у Сатору нет ни одного шанса. Из-за чего он до крайности демонстративно ноет, вполне закономерно в пенной битве проигрывая – вот только проигравшим себя отнюдь не чувствуя. Потому что в какой-то момент Мегуми, весь промокший, взъерошенный, в пене, совсем позабывший о школе – и Сатору не собирается ему напоминать, никто ведь не говорил, что Сатору хороший родитель, – этот Мегуми вдруг сдается и начинает хохотать во весь голос. И его смех – самая большая ценность в жизни Сатору, пусть и прискорбно редкая. Эта ценность определенно стоит одного пропущенного в школе дня. Его ребенок и так слишком уж обязательный и школу никогда не прогуливает, скукота какая. А пока Мегуми хохочет – у наблюдающего за ним с улыбкой Сатору перед глазами вдруг, всего лишь на долю секунды, вновь тот тощий и ободранный малолетний мальчишка, который когда-то, многие годы назад попытался украсть у него еду. Тогда Сатору лишь рассмеялся бы, скажи кто-нибудь, насколько ужасающе дорог ему однажды станет тот мальчишка. Но теперь оказывается, что оно того стоило. Всегда стоило и всегда будет стоить. И каким-то образом самое дерьмовое утро в его жизни становится самым прекрасным. …а свою кружку уже остывшего какао Мегуми все-таки выпивает.