Однажды ты обернешься

За время своего знакомства с Мегуми Сатору уже успел понять, что этот ребенок невероятно хорошо умеет что-либо замалчивать и скрывать – вероятно, здесь он смог бы составить конкуренцию даже самому Сатору. Но есть и то, в чем Мегуми невообразимо плох. В умении неприкрыто врать, когда вопрос задан в лоб. Вот и сейчас, когда Сатору как бы вскользь интересуется, где он в последнее время пропадает – Мегуми выдает вполне правдоподобную версию о подготовке к школьному фестивалю, куда его добровольно-принудительно подключили. Но одновременно с этим – отводит взгляд и немного нервным, явно неосознанным движением одергивает подол футболки. Ха. Попался! Можно было бы даже возликовать – но вместо этого Сатору лишь беспокойством скручивает желудок. Потому что он все еще помнит, как где-то месяца полтора назад Мегуми пришел домой весь в синяках и ссадинах, с выбитым зубом – спасибо хотя бы, что молочным и давно уже шатавшимся. И Мегуми признал тогда, что подрался – но в подробности не вдавался, а Сатору не давил, прекрасно зная, что с этим ребенком давление никогда не работает. Вот только теперь Мегуми стал на постоянной основе где-то пропадать, каждый день задерживаться в школе дольше обычного – а в определенные дни, как по расписанию, и вовсе приходить на несколько часов позже нужного. И кажется он в эти дни изрядно уставшим, вымотанным; будто домой еле себя притаскивает. И в целом он как-то странно себя ведет, и без того тихий – теперь еще тише обычного. И хотя ссадин и синяков на видимых частях тела цепкий взгляд Сатору до сегодня больше не замечал – но считанные минуты назад, когда Мегуми потянулся за кружкой, его футболка задралась, продемонстрировав довольно-таки скверно выглядящую гематому на его пояснице. А Сатору от этого вида немного замутило и злость вскипела где-то по краю – не на Мегуми. Но на того, кто этот синяк на нем мог оставить. И теперь Мегуми совсем уж неприкрыто ему лжет, а Сатору, у которого по части умения лгать навык давно перевалил за максимальный, без проблем это выхватывает. Вот только он прекрасно знает: пытаться вытащить из этого ребенка ответы навязчивостью и расспросами – заведомо проигрышный план. План, который приведет лишь к тому, что Мегуми закроется еще сильнее – хотя, казалось бы, куда уж сильнее? – и все окончательно пойдет по пизде. Так что Сатору сжимает челюсть крепче и с силой сглатывает все рвущиеся наружу вопросы; заставляет губы растянутся в улыбке, кивая и принимая такой ответ. Пару секунд Мегуми смотрит недоверчиво, сканирует Сатору этим своим слишком взрослым, слишком внимательным взглядом – но в конце концов делает последний глоток своего какао и отворачивается к раковине, чтобы кружку ополоснуть. Сатору выдыхает. А несколько часов спустя, когда ориентировочно должны заканчиваться уроки Мегуми – он стоит в тени возле школы и ждет. И, да, этот план тоже отвратительный. Этот план тоже может пустить все по пизде, если Мегуми его заметит. Но – хэй! Сатору нужно знать, какого черта происходит! А что, если та драка была не единичным случаем? А что, если у Мегуми неприятности? А что, если его избивают? А что, если Мегуми нужна его, Сатору, помощь? Но есть кое-что, в чем этот ребенок еще хуже, чем во вранье – и это как раз умение о помощи просить! Он ведь никогда в жизни не попросит. Никогда в жизни не доверится. Поэтому Сатору нужно взять все в свои руки и самому выяснить, не происходит ли что-то ужасное. Ну, пока еще это гипотетически ужасное не превратилось в абсолютно катастрофическое, черт возьми. Так что в итоге весь план Сатору заключается в том, чтобы за Мегуми проследить. Да, ему стыдно. Да, он ужасный родитель. Но какие еще у него есть варианты?! И вот, когда Мегуми выходит из школы, Сатору – в черной кепке, черной футболке и черных джинсах – тут же юркает за дерево и выглядывает из-за него, драматично приспуская свои извечные черные очки. – Посмотрим, кто кого, паршивец, – бурчит он себе под нос. И слежка начинается. И, возможно – только возможно! – но Сатору наслаждается происходящим чуточку больше, чем должен. Ну кто вообще хоть раз в жизни не хотел побыть главным героем шпионского фильма, а? Знай Мегуми, что он творит – наверняка глаза закатил бы и дитем малым обозвал; Сатору приглушенно фыркает. Если бы еще не тот факт, что беспокойство за этого дурного ребенка продолжает ему внутренности в узлы скручивать… Эта мысль действует, как оплеуха, моментально вымывая из Сатору слабые отголоски веселья. Впрочем, первые минут пятнадцать ничего особенного не происходит. Мегуми совершенно спокойно шагает по улицам со знакомым рюкзаком за спиной и какой-то сумкой, перекинутой через плечо – спортивная форма? Несколько раз он оборачивается и хмуро вокруг себя оглядывается, будто чувствуя, что за ним следят – но Сатору всегда успевает вовремя спрятаться. И так до тех пор, пока Мегуми не подходит к какому-то зданию – и не проскальзывает во входную дверь. Сатору подходит туда же. И удивленно застывает. Потому что такого поворота он совсем не ждал – хотя, возможно, должен был. Пока беспокойство медленно растворяется внутри, Сатору наконец отмирает и входит в здание следом за Мегуми – чтобы тут же чуть не врезаться в проходящего мимо крупного мужчину, одетого в кимоно. Тот бросает на него хмурый, чуть угрожающий взгляд. Спрашивает недовольно: – Кто такой? И до Сатору только сейчас доходит, что, во всем этом своем драматично-шпионском прикиде он, вероятно, внушает не особенно много доверия. Стащив с головы кепку, чуть взъерошив волосы и расплывшись в искусственно-дружелюбной улыбке – одной из тех, которые припасены у него для случайных людей и которые обычно прекрасно работают, – Сатору провозглашает жизнерадостно: – О, я отец Фушигуро Мегуми, того очаровательного комка хмурости, который только что сюда вошел, – и, чуть поклонившись, представляется: – Годжо Сатору. Лицо мужчины напротив тут же проясняется, он выдает громогласное «ха!» и, не церемонясь, хлопает Сатору по плечу с такой силой, что тот даже чуть пошатывается – хотя хилым себя никогда не считал. На то, что у них с Мегуми разные фамилии, мужчина никак не реагирует и лишних вопросов не задает – чем уже завоевывает каплю симпатии Сатору. – Я уж начинал думать, может, вас вовсе не существует, – коротко гоготнув, громким и сильным голосом провозглашает мужчина, направляясь вглубь коридора – Сатору подстраивается под его широкий шаг. – Мегуми вечно говорит, что его отец очень занят на работе, но можно же выделить один вечер, чтобы посмотреть на успехи своего ребенка, а? Тем более, что ваш пацан молодец, не только талантливый, но и старательный, пусть даже больно серьезный и скучный. Да вы и сами сейчас все увидите, у нас же как раз занятие. Ах, да, – будто опомнившись, произносит мужчина и теперь чуть кланяется сам, наконец представляясь: – Тодо Аой, обучаю вашего сына. К этому моменту они уже доходят до большого зала с татами, где столпились собравшиеся в небольшие группы и гомонящие дети. Взгляд Сатору тут же выхватывает знакомую темноволосую макушку – Мегуми стоит чуть в стороне от остальных и выглядит совершенно незаинтересованным в ребятне вокруг. От этого зрелища что-то внутри Сатору болезненно колется. А в следующее мгновение Тодо уже указывает ему, где Сатору может остановиться так, чтобы никому не мешать, после чего сам отходит к детям, которые приветствуют своего наставника восхищением в заискривших глазах – и начинается занятие. И Сатору ощущает, как внутри него просыпается и начинает бурлить собственный восторг, с каждой секундой становящийся все сильнее. Потому что наставник Мегуми оказывается более, чем прав – не то чтобы Сатору хоть секунду сомневался. Движения Мегуми удивительно направленные и слаженные, он послушно поправляет стойку, когда ему говорят, оттачивает движения согласно словам Тодо. Сатору отчетливо улавливает раз или два, когда Мегуми недовольно кривится, явно не соглашаясь с чужими поправками – но все равно не перечит, продолжая слушать, слушаться и учиться. И, да, Сатору действительно мог бы и догадаться, что большой секретный секрет Мегуми заключается именно в этом – он всего лишь записался на занятия по боевым искусствам. Потому что Мегуми точно не тот, кто вот так просто смирился бы, что какой-то там мудак слишком уж легко наставил ему синяков и ссадин. Зато он точно тот, кто захотел бы научиться себя – а может, и не только себя – защищать. Что-то, страшно похожее на гордость, вспыхивает в районе диафрагмы – но чуть приглушается легким непониманием, горечью налипающим на изнанку. Почему Мегуми просто обо всем Сатору не рассказал? Но даже попытаться ответить самому себе на этот вопрос он не успевает, потому что вдруг замечает брошенный на него взгляд Тодо, замечает его слишком уж предвкушающую ухмылку, а потом… А потом тот ставит в спарринг с Мегуми парня куда больше него и явно старше. Лишние мысли тут же вышибает из головы, а восторг и гордость изрядно смазываются, когда Сатору ощущает, как тревога копится в горле; часть его хочет вступиться и спросить, а какого, собственно, черта – но он останавливает себя. И не зря. Когда спустя несколько минут Мегуми укладывает парня на лопатки, Сатору ухмыляется так широко, что болят щеки, и, не выдержав, начинает хлопать в ладоши. Только после этого Мегуми поворачивает голову и наконец замечает его. Застывает пораженно. Но тут же внимание Мегуми переключается на Тодо, который подходит и что-то говорит ему, а потом хлопает по плечу тем же жестом, каким приветствовал до этого Сатору – Мегуми чуть оседает под тяжелой рукой – и машет ему в сторону Сатору. Когда наставник отходит, еще пару секунд Мегуми продолжает стоять, глядя перед собой. А потом глубоко вдыхает и поднимает на Сатору упрямый взгляд. Делает шаг по направлению к нему. Еще один – увереннее и тверже. Когда он наконец останавливается перед Сатору, тот тут же присаживается на корточки и отпускает весь свой восторг на волю. И если его родительская гордость больше похожа на фанатский визг – то, да. Сатору вполне себе только что стал фанатом Мегуми номер один; или, может быть, стал им еще в тот день, когда они познакомились – и дурацкому вечно невпечатленному ребенку остается с этим только смириться. В ответ выражение лица Мегуми из настороженного становится ошарашенным. Он удивленно моргает. Моргает еще раз. Когда поток похвалы и комплиментов так и не уменьшается – в планы Сатору не выходит его уменьшать где-то, приблизительно, ближайшее столетие; этот ребенок совершенно не умеет принимать заслуженную похвалу, но Сатору твердо намерен его научить, – Мегуми в этот поток вклинивается, чуть хмурясь: – И ты... Не собираешься меня ругать? Резко захлопнув рот, теперь уже сам Сатору удивленно моргает. Спрашивает, пытаясь осмыслить, пока до заторможенно работающего мозга наконец медленно начинает доходить, почему же Мегуми все скрывал: – С чего бы мне тебя ругать? – Ну... – Мегуми на секунду поджимает губы, и тут же начинает серьезно, хмуро перечислять: – Я не спросил твоего разрешения. И потратил на уроки все те деньги, которые ты мне давал… – А до этого ты их что, не тратил? – перебивает его Сатору, и испытанное им возмущение проскальзывает в голос, пока он сам изрядно от таких новостей охеревает. И когда Мегуми отрицательно качает головой, подтверждая догадку Сатору – возмущение как-то само собой сходит на нет, уступая место растерянности, и в этот раз вопрос свой Сатору задает совсем тихо и немного опустошенно: – Но почему? На секунду Мегуми прикрывает глаза; его грудная клетка вздымается и опадает, когда он делает глубокий вдох – а потом резко голову вскидывает и веки распахивает, глядя на Сатору решительно и твердо. Произнося спокойным ровным голосом: – Не хотел оставаться должником, когда снова окажусь на улице. Слова врезаются в Сатору, как мощный удар под дых, и он едва успевает остановить себя от того, чтобы дернуться. Даже не «если». «Когда». Будто и сейчас, хотя с их знакомства прошло уже больше года, Мегуми все еще совершенно не сомневается, что однажды это случится. Блядь. Ощущая, как внутри что-то обрывается и падает, превращая кишки в кровавую кашу, Сатору не знает, чего ему хочется больше: головой о стену побиться или заорать во все горло. То, насколько осознанным и взрослым взглядом смотрит Мегуми, восстановлению внутреннего равновесия ни черта не способствует. Глубоко вдохнув, Сатору мысленно цепляет на себя ошейник и натягивает поводок, чтобы не сорваться. Пытается говорить так уверенно и здраво, как только может. – Во-первых, никакого «когда окажусь на улице» не будет. С нетерпением жду того момента, когда до тебя это дойдет, глупый ребенок. Во-вторых, я давал тебе эти деньги, чтобы ты тратил их на себя, а не копил, считая, будто иначе будешь что-то мне должен – потому что я точно никаких долгов с тебя требовать не планирую! – в конце Сатору все же немного срывается, чуть повышая громкость интонаций – и пока он берет секундную передышку, чтобы вновь вернуть контроль над голосом, Мегуми тихо вклинивается в этот монолог. – Ну. Я и потратил. И глазах у него, вот в этих, осознанных и взрослых, появляется кое-что похуже той самой взрослости – там появляется вина. И Сатору требуется пара секунд, чтобы до него дошло – виноватым себя Мегуми чувствует не за то, что раньше деньги не тратил. А за то, что в результате все же их потратил. Боже. Сатору все еще слишком мало знает о прошлом Мегуми – слишком мало сам Мегуми ему рассказывал; короткие задокументированные данные – все, что Сатору досталось. Но… Мегуми вообще понимает концепцию карманных денег? Был ли у него когда-нибудь шанс тратиться на себя, по-детски бездумно и хаотично, не взвешивая каждую трату, не пытаясь сберечь каждую йену? Да блядь же. Совершенно несносный, дурацкий ребенок, из-за которого ребра Сатору, по ощущениям – в крошево; а ведь это даже не его сейчас по татами тут валяли. Шумный, до краев заполняющий легкие вдох – и Сатору, удерживая этот необоснованно-виноватый взгляд Мегуми, припечатывает твердо. – Нет уж, Мегуми. Потратить на себя – это купить себе какую-нибудь вредную вкусность или дурацкую игрушку, просто потому что захотелось. А не оплачивать уроки боевых искусств, чем заниматься должен твой родитель. На слове «родитель» горло странно сжимается; одно дело – назваться отцом перед учителем Мегуми, и совсем другое – назваться родителем, глядя самому Мегуми в глаза. Но Сатору не отступает. Стискивает челюсть и запрещает себе исправляться, продолжая удерживать взгляд Мегуми. А Мегуми в ответ на это только упрямо поджимает губы; к вине в его глазах опять примешивается недоверие – да черт возьми. И Сатору еще задавался вопросом, почему Мегуми ему о своих занятиях боевыми искусствами не рассказал? Охуенная проницательность, Годжо. Просто сто, сука, баллов. И, господи, если ребенок не доверяет ему даже в такой мелочи – то сможет ли Сатору вообще хоть когда-нибудь это доверие заслужить? Сможет ли убедить, что доверия заслуживает? А в следующее мгновение Мегуми вдруг едва уловимо мрачнеет; напрягается еще сильнее, чем раньше. Вдруг недоверие в его глазах сменяется откровенным подозрением, когда в радужках вспыхивает какое-то осознание, догадка, и Мегуми спрашивает: – А как ты вообще об этих занятиях узнал? О. О-о-о. На секунду Сатору застывает, вопросом, как прикладом оглушенный – голова неприятно пустеет. О чем там он думал только что? О том, каким путем ему пойти, чтобы заслужить доверие Мегуми? Ну, что ж. Движется он явно в противоположную, сука, сторону. Да, Сатору очень надеялся – эта тема не поднимется. Но на что вообще можно рассчитывать, если дело касается Мегуми? Нервно покрутив все еще зажатую в пальцах кепку, он осознает, что врать так себе вариант – Мегуми наверняка поймет и все станет только хуже, а потому остается лишь признать чуть виновато: – Ну... Возможно, я проследил за тобой... – получив за это полный Осуждения с Большой Буквы взгляд, Сатору тут же принимается экспрессивно защищаться: – Эй, ты начал куда-то пропадать на несколько часов почти каждый день, а в ответ на вопрос сегодня утром соврал – да, я понял, что ты соврал, Мегуми, ты хорош в замалчивании, но совершенно не умеешь напрямую врать! А еще утром я заметил синяк у тебя на пояснице и… какие еще у меня были варианты?! Но взгляд Мегуми ни капли не смягчается – и Сатору весь сдувается; все его театральное возмущение мигом улетучивается, вынуждая проворчать, сдаваясь: – Ладно, да, я виноват, прости. Пару секунд Мегуми внимательно на него смотрит – и Сатору под этим взглядом ощущает себя нашкодившим щенком, даже заскулить тоскливо хочется. Но потом Осуждение вдруг уходит из глаз Мегуми, вновь превращаясь в неуверенность и вину, когда он спрашивает опасливо и немного сбивчиво: – Значит, ты... Не против? И Сатору вдруг понимает, что на самом-то деле Осуждение выглядело не так уж плохо, и лучше уж оно, чем эта необоснованная вина, и лучше б уж Мегуми отчитывал его за идиотизм, как того самого щенка нашкодившего, чем видеть такое выражение на его лице. И нет никак проблем с тем, чтобы понять, о чем именно Мегуми спрашивает – поэтому Сатору принимается уверенно его заверять: – Боже, Мегуми, конечно же, я не против, как я могу быть против? Тем более, что ты невероятно хорош. Как ты отделал того здоровяка! – на этой реплике он разрешает себе ухмыльнуться широко и гордо, и внутри что-то наконец отпускает, напряжение наконец перестает бить током по венам так сильно, когда в ответ выражение лица Мегуми едва уловимо, но все же смягчается. Вот только Сатору еще не закончил. – Но, – добавляет он вновь тверже, назидательно выставляя палец вперед; уж по этой части никаких споров точно быть не может. – За твои занятия буду платить я. А ты будешь тратить те деньги, которые я даю, на себя и на всякие глупые глупости, потому что если вдруг узнаю, что ты опять их копишь, ожидая оказаться на улице, или тратишь на что-то такое серьезное, как эти занятия – я разведу очень драматичную драму, Мегуми. Очень. Драматичную. Драму, – раздельно чеканил слова Сатору, смотря на Мегуми чуть насмешливо, но одновременно с этим – предельно серьезно. И Мегуми так же предельно серьезно кивает в ответ. – Звучит ужасно. Дав себе еще пару секунд, чтобы внимательно в Мегуми вглядеться и убедиться – да, до этого упрямца действительно дошло все, что он только что сказал, – Сатору наконец весело фыркает и опять широко улыбается. Но, пока он продолжает смотреть на этого слишком взрослого ребенка, его улыбка чуть приглушается. Потому что в голове против воли мелькают мысли о том откуда такая взрослость взялась; о том, что этот ребенок абсолютно не умеет доверять – потому что не было в его жизни тех, кто доверия заслуживал. В грудной клетке уже знакомо – но все еще страшно щемит, и Сатору тихо говорит, пытаясь игнорировать легкую смесь мольбы и уязвимости, в голос скользнувшую: – Тебе не нужно такое скрывать от меня. Тебе вообще ничего не нужно скрывать – знаю, что я та еще катастрофа, но я всегда помогу и попробую понять, что бы ты мне ни сказал. Ладно, Мегуми? И что-то в выражении лица Мегуми меняется; что-то в его глазах плавится, вдруг тоже до страшного на ответную уязвимость походя. Походя на сомнение, которое зарождается где-то там, в глубине радужек – в глубине то ли ума, то ли сердца, черт знает. И у Мегуми чуть рот приоткрывается, и Сатору почти уверен – он хочет что-то ему сказать; рассказать. Мгновение замирает. В янтаре застывает, и Сатору пытается даже не дышать, чтобы не спугнуть, когда Мегуми выдыхает тихое: – Я… Но потом слышится громкий вскрик одного из детей, и Сатору с Мегуми – на секунду, кажется, оба забывшие, что они не одни, что весь остальной мир никуда не делся – одновременно вздрагивают. И что-то разбивается – резко и намертво; не исцелить, не склеить. У Мегуми рот захлопывается. И сам Мегуми тоже опять захлопывается – наглухо, взгляд становится непроницаемым и серьезным, и Сатору заскулить от разочарования хочется. Потому что Мегуми явно нужно чем-то поделиться – но теперь ни черта Сатору от него уже не добьется, и только хуже сделает, если попытается пробить эту защиту сам. Хотя попытаться очень-очень хочется – но приходится силой себя останавливать. И когда Мегуми говорит отстраненно и бесцветно, отводя взгляд в сторону татами: – Думаю, мне пора вернуться, – Сатору заставляет себя отступить, не давить. Заставляет себя натянуто коротко ухмыльнуться, соглашаясь: – Да, конечно. В то же мгновение Мегуми отворачивается от него и быстрым шагом отходит к своему наставнику. Еще несколько секунд Сатору смотрит в его по-детски хрупкую, по-взрослому стальную спину, пока наконец не принимается с излишним кряхтением подниматься на ноги. Пока наконец не встряхивается внутренне, растягивая губы в улыбке поярче и заталкивая куда-нибудь поглубже разочарование. В самом себе разочарование – что не может доверие Мегуми заслужить. Остаток занятия Сатору восторженно что-нибудь выкрикивает, стоит Мегуми сделать удачный выпад – из-за чего тот бросает на него раздраженные взгляды, этим приводя Сатору лишь в еще больший восторг. Но в конце концов даже Тодо не выдерживает и говорит, что Сатору бы лучше подождать снаружи, если он так продолжит. Приходится клятвенно пообещать, что не произнесет больше ни слова – лишь бы остаться. Но молчать оказывается чертовски сложно, когда Мегуми опять опрокидывает на татами парня раза в два больше себя – ну, может, не в два, может, чуть поменьше, но Сатору тут за гордого родителя, так что может и немного преувеличить. И все же, он справляется, ликуя мысленно. Планируя вывалить на Мегуми все свои восторги чуть позже, когда они будут идти домой – и, может, Сатору даже развлечет его рассказом о том, как отыгрывал тут шпионский фильм, пока за Мегуми следил. И, может, Мегуми в ответ даже глаза закатит – высшее проявление эмоций с его стороны. И, может, Сатору слишком многого хочет, если рассчитывает, что этот ребенок так быстро и так просто ему доверится. Может, для самого Мегуми, если его раз за разом предавали, чуть больше года – это на самом деле очень и очень мало. Может, нужно перестать уже быть требовательным эгоцентричным мудаком – кажется, в недолгой и совсем недетской жизни Мегуми и так слишком много мудаков было. Может, нужно не просто ждать, что доверие Мегуми придет само собой – может, нужно что-то ради его доверия делать снова и снова, раз за разом, пока это наконец не обретет какой-то существенный вес. Может, нужно куда больше времени. Может, нужно куда больше терпения. И, да, терпение никогда не было сильной стороной Сатору – но он смотрит на этого слишком взрослого ребенка, швыряющего на татами очередного своего противника, и думает о том, что надо бы терпению научиться. Надо бы, даже если страшно от понимания… …что это, кажется, того стоит.