Пропаганда гомофобии

Начинать со сладких и крепких шотов было редкой глупостью для печени и наибольшей радостью для уставшей души. Бар, в который завалился Дима, отличался тусклым освещением и отсутствием громкой музыки — казалось, здесь были все условия для алкогольного трипа, но людей, почему-то, было немного, помимо Димы здесь едва ли насчитывалось десять человек, что для достаточно большого бара вечером было редкостью. Но Дубин был этому вполне рад: никаких громких компаний, готовых перейти от совместного пьянства к мордовороту за считанные мгновения, ни обнимающихся по углам парочек, чьи намерения на остаток вечера были крайне очевидны, ничего, что могло бы помешать молодому полицейскому запивать горькую обиду, только несколько грузных мужиков по углам лакали что-то крепкое прямо из бутылки и ещё парочка чуть более презентабельного вида сидели рядом за длинной барной стойкой и с завидной частотой глотали из широкого стакана карамельную жидкость, позвякивая кубиками льда. Виски, наверное, Дубин точно не знал, но в фильмах крутые парни часто пили виски, и эти хоть и не были крутыми на вид, но явно пытались быть на них похожими. Диме тоже приглянулась барная стойка, все эти бутылки с цветастыми этикетками на стеллажах и яркие блики светодиодов на стекле бокалов, всё это имело свою атмосферу, которая бы идеально легла на лист его блокнота, но не в этот раз, потому что сейчас хотелось совершенно другого. Дубин сел на высокий барный стул поближе к стене, словно так он мог слиться с ней и стать невидимкой для чужих злых глаз, и огляделся в поисках меню, так как что конкретно ему заказать, он не имел ни малейшего понятия. — Паспорт? — подошла к нему бармен и недоверчиво окинула его взглядом. Дима с трудом подавил в себе желание хвастливо показать удостоверение полицейского и просто протянул открытый на странице с возрастом паспорт. Девушка ещё раз внимательно изучила его, словно не могла поверить, что ему уже давно больше восемнадцати, но потом высмотрела что-то в глазах и кивнула сама себе, убедившись, что документ не липа. Что она заметила такого взрослого в нём, Дима не знал, но подозревал, что усталая обида и злость, которую он ощущал каждой клеточкой тела, выдавала в нём кого-то более старшего, нежели малолетнего идиота, мечтавшего как можно быстрее повзрослеть. — Что заказывать будешь? — бармен подала ему буклет с перечислением алкоголя, закусок и цен на них, и Дима, растерявшись, принялся вертеть глянцевую бумагу, силясь предугадать, что из этого ему может прийтись по вкусу. Видно, неловкое молчание затянулось, потому что девушка отошла от него, а когда вернулась, принесла с собой маленькую рюмочку с чем-то горячительным. Дима недоверчиво уставился на то, что она принесла: коктейль состоял из трёх разноцветных слоёв, снизу было налито нечто, напоминающее Колу, дальше слой то ли молока, то ли сливок, а сверху ярко оранжевый, словно апельсиновая Фанта. Слои не смешались даже когда Дима поднял рюмку на уровень глаз, словно там было разлито что-то с высокой плотностью, густое и тягучее, а яркие слои притягивали взгляд, отчего пить и рушить эту красоту отнюдь не хотелось. — В-52. Не смотри, что он такой маленький, этот шот мозги выбивает на раз, а ты выглядишь так, словно тебе сейчас это очень нужно. Дима удивился проницательности незнакомки, у которой даже бейджика с именем на груди не было, но быстро взял себя в руки и опрокинул в себя одним глотком шот. Горло обдало жидким огнём, сладость облепила вкусовые рецепторы и Диме будто бы дали звонкую пощёчину, настолько это вывело его из равновесия. — Ух ты, — только и смог прошептать он, еле ворочая онемевшим языком. Стоило резкости алкоголя рассосаться, как апельсин и кофе смешались во рту в единый оттенок, заставляя смаковать послевкусие с закрытыми глазами. — Знала, что понравится, — бармен довольно усмехнулась, быстро мешая новый шот. — На, попробуй этот. В такой же маленькой рюмке стоял новый напиток, напоминающий расплывающийся красный взрыв в прозрачном море. Выглядело красиво и завораживающе, но на вкус оказалось чем-то совсем неприятным и гораздо более резким, чем предыдущий. Дима скривился, проглатывая шот, и бармен тут же подсунула ему нечто новое. — Белый русский, — просто сказала она и отошла к мужчинам за столиками узнавать, нужно ли им ещё что-нибудь. Белый русский Диме понравился настолько, что он заказал его трижды, смакуя сливочный вкус и холод кусочков льда на языке, да так, что и не заметил, как опьянел. Алкоголь там почти не ощущался, из-за чего напиток казался безобидным молочным коктейлем. Тяжёлые мысли временно отступили, скрывшись за белёсой алкогольной пеленой, и Дима даже несколько раз хихикнул себе под нос с шутки одного из мужчин, сидевших за барной стойкой. Вдруг стало легко и спокойно, мир будто посветлел и подобрел, предзакатные лучи солнца сделали маленький мир бара ярче, контурнее и острее. — А кто тут у нас? — раздалось слева от Димы. Он повернул голову к подсевшей к нему девушке, не сразу понимая, что она села слишком близко, безбожно вторгаясь в личное пространство, и вопросительно уставился в ответ. На ней было короткое красное платье, едва прикрывающее выдающийся бюст, множество искусственного золота на пальцах и шее, яркие тени и вызывающая губная помада на миловидном лице и броские рыжие кудри. Пары секунд анализа хватило, чтобы понять, что перед ним куртизанка. Дима, не долго думая, показал ей удостоверение, чтобы припугнуть, но всерьёз вызывать наряд не собирался. Он искренне верил, что любой человек может изменить свою жизнь, если захочет, и для этого не обязательно нужна полиция. — О, — кокетливо протянула она и настойчиво провела ладонью по бедру Дубина, действуя без утайки. Такой напор явно нравился многим её клиентам, любившим не прилагать усилия даже в сексе, но Дима лишь брезгливо поморщился на её прикосновение. — Полицейским я делаю хорошую скидку. А такому молоденькому и хорошенькому — особое предложение: за полцены и без резинки. Обещаю, тебе понравится. Тут пренебрежение Димы, увеличенное в стократ алкоголем, преобразовалось в слова, и чёрт знает, о чём он думал, когда отчеканивал: — Я пью здесь, чтобы забыть, что мой напарник, в которого я влюблён, увидел, как меня целует другой парень, и наговорил мне то, что я не хотел бы никогда от него слышать. Последнее, что я сейчас хочу, это заниматься незащищённым сексом за деньги и оставшуюся жизнь бегать по врачам. Дима на одном выдохе выложил ей всё, о чём думал, и да, во многом говорил за него алкоголь, незаметно ударивший в голову, но всё это было на языке, в душе, кипело и бурлило, игнорируемое, но только нарастающее. Словно дверь, закрытую на семь засовов выбило с петель и всё сокрытое вылилось в окружающий мир. Катастрофа. — А, так ты гомик. Мерзость. — с отвращением протянула она, отдёрнув от его бедра руку, словно он был прокажённым, и отсела к мужчине за дальним столиком, который с явным интересом рассматривал её декольте. Даже проститутка посчитала его мерзким, стоило упомянуть поцелуй с другим мужчиной, тогда что удивительного в том, что Игорь отнёсся к этому с пренебрежением? Игорь был нормальным, правильным со всех точек зрения гетеросексуальным мужчиной, который вряд ли когда особо задумывался, что бывает и такое. Какой реакции от него можно было ждать? Да, он принял бисексуальность напарника в теории, но когда дело зашло дальше разговоров, о какой толерантности шла речь? Потому и отреагировал так резко и болезненно для Димы, не со зла, а от неприятного шока, по крайней мере Дубин пытался себя убедить в этом. А вот слова о его бесполезности как полицейского объяснить так легко не представлялось возможным. Игорь должен был знать, что это было слабым местом Димы: он боялся быть пятым колесом, лишней шестерёнкой в идеально работающем механизме, страшился показаться лентяем или не оправдать надежд, потому взваливал на себя тяжёлую и грязную работу иногда даже в заслуженный выходной, лишь бы не быть хуже среднестатистического полицейского — достигнуть величия Грома он и не мечтал, но приблизиться — ещё как. А теперь страх снова растекался по груди от кинутых на эмоциях неосторожных слов. И, словно вишенка на торте, последний контрольный выстрел Грома. Как он там сказал, что-то про использовать рот в качестве благодарности — это максимум полезности Дубина? Он на большее не способен? Диму аж затрясло от внезапно нахлынувшей горячей злости, в голове завертелось желание доказать всем и вся, и, в особенности, Игорю, что он не хрен с горы, он способен эти самые горы свернуть голыми руками, пусть их в кровь сотрёт, но сделает всё, что от него требуется и добьётся высот! — Слышь, так это правда? — не твёрдой походкой присеменил к Диме один из мужиков, сидевших за барной стойкой и глушивших виски. Его друг стоял чуть в сторонке, он явно был пьянее, не мог держать равновесие не опираясь на стул или стол, но выглядел достаточно грузно и оттого грозно. — А ты не гомик часом? — Да точно педик, где ты блондинов среди нормальных мужиков видел? — подал голос второй, икнув, а Диму перекосила бо́льшая, чем предыдущая, волна злого гнева. Он, знаете ли, не выбирал цвет волос, с каким родился, с таким и был сейчас — и разве виноват он, что в таком скупом свете бара его светло пшеничные волосы казались чуть ли не платиновыми? — О генетике ничего не слышали? — буркнул раздражённо Дима, допивая остатки Белого русского — лёд растаял и вода смешалась с ликёром и сливками, сильно разбавив сладкую густоту коктейля. Мужчины какое-то время позависали, силясь понять связь между генетикой, цветом волос и ориентацией, но в какой-то момент тот, что стоял ближе, издал гортанный клокот и покраснел, скалясь. Дима понял: драке быть. Он только успел слезть с барного стула и встать более или менее ровно, как в лицо прилетел кулак. Удар был смазанным, явно целились куда-то в нос, но вестибулярный аппарат подкачал и прилетело прямиком по губе. Видно, в губу ударила костяшка, потому что Дима только успел прийти в себя, как ощутил щекотно сбегающую по подбородку прямо на ворот рубашки струйку крови. Класс, на самую любимую, как же по-другому? Довольный первой кровью мужик замахнулся ещё раз, намереваясь на сей раз попасть в цель и вырубить оппонента, но Дима хоть и был пьян, но явно слабее забияк, а потому с лёгкостью уклонился от пудового кулака. Дальше был лишь вопрос техники и стольких лет в секции единоборств: тело действовало на автомате, делая подсечки и нанося чёткие удары в открытые зоны противника. Спустя пару хлёстких ударов мужик осел на пол, словно мешок картошки скинули с плеч. — Да ты охуел, — удивлённо просипел второй мужик и сделал пьяный выпад в сторону Дубина, но и у него вестибулярный аппарат не выдержал такой нагрузки, и он щучкой нырнул к своему собутыльнику, который только начал приходить в себя. — Я вызову полицию, — бармен потянулась к телефону, но Дима жестом её остановил: — Не надо, полиция уже здесь, — он второй раз за вечер достал из широких штанин дубликатом бесценного груза удостоверение рядового Питерской полиции. Девушка кивнула, а очнувшийся мужик быстро смекнул, что только что напал на представителя закона, поднял своего нокаутированного друга и медленно утопал из бара, даже ничего не сказав напоследок. Дима, глядя на его мучения, лишь хмыкнул: битый небитого везёт, так ему и надо! Бармен налила ему виски "за счёт заведения" и дала кипу салфеток. Дима ими лишь размазал кровь по подбородку и шее, но презентабельнее от этого выглядеть не стал. Он сделал два крупных глотка виски, прежде чем сдавленно зашипеть от попавшего в ранку алкоголя. Вкус виски Диме, кстати, не понравился, слишком дубовый, слишком сухой, слишком высокоградусный, он не понимал, что должен был в нём ощутить, но общая нетрезвость сказалась на его ощущениях и он в несколько глотков выпил весь стакан, словно там был сок, и почувствовал, как его начало клонить в сон. Перед глазами двоилось и кружилось, стоило посмотреть наверх и замереть, как лампочки сами собой начинали водить хороводы, что позабавило Дубина и он весело хихикнул, вновь позабыв обо всех обидах. — Тебе домой пора, — настойчиво посоветовала бармен, протирая полотенцем до идеального блеска бокал. Дима не сразу вник в смысл сказанного, только оглядел её внимательно, не пропустив ни ладного стана, ни чёрных, словно мазут, коротких волос, ни умных карих глаз, ни обручального кольца на безымянном пальце. Она была хороша собой, красива в своей стойкости и уверенности, а не в вычурности наряда и глубине декольте, такие всегда нравились Диме и на таких он бессовестно западал не зависимо от пола. Пока такси ехало к бару, Дима успел выпить ещё одну порцию Белого русского, оплатить кругленький счёт и чуть не уснуть прямо на дубовой столешнице бара. В такси он всё-таки отрубился, потому что машины не умеют проезжать получасовую дорогу за одно единственное моргание. Он кое-как поднялся по лестнице, ощущая дикую усталость и ломоту в ногах, мысли скользили плавно и не цеплялись за сознание, картинка перед глазами подозрительно плыла и была нечёткой, но в целом состояние опьянения, которое он в такой степени не ощущал доселе никогда, ему нравилось, и чувствовать пустоту внутри себя и моральную стерильность было высшим блаженством после всего, что он выслушал сегодня от Игоря. А Игорь... А Игорь сидел под его дверью, положив голову на скрещенные на коленях локти, весь мокрый, мелко подрагивающий, кажется, дремавший, но стоило Диме осторожно, словно к клетке с тигром, подойти и всунуть ключ в замочную скважину, как Гром поднял голову, всматриваясь в него мутными глазами. — Заходи, — только и смог выдохнуть Дима и прошёл в квартиру, забыв ключ всё в том же замке снаружи. Включать свет расхотелось в первое же мгновение, благо, света из окна более чем хватало, чтобы ориентироваться на местности. Дима плюхнулся на диван, откинув тяжёлую голову на спинку, и потёр переносицу, только сейчас осознав, что нечёткой картинка была не из-за того, что он много выпил, а из-за потерянных в драке в баре очков. Без них он не был слеп, как крот, он бы не поступил иначе на полицейского, но всё же зарубил себе на носу завтра сходить в оптику за новыми, уже негодуя, сколько денег унёс сегодняшний вечер. Игорь пробирался по комнате медленно, чуть ли не на ощупь, иногда запинался о табуретку или шкаф, но искать выключатель и добавлять света не хотел, кое-как добравшись до дивана и присев на другой конец, оставив одну ногу на полу, а другую — правую — пододвинув коленкой к груди и обхватив ладонями в защитном жесте. Игорь сел лицом к Диме и от него не скрылось состояние напарника. — Ты пьян? — хрипло просипел он, на что Дима лишь фыркнул: — Ты тоже. И вправду, сложно было не заметить непривычно мягкую походку майора, его ставшие плавными движения и печальное выражение лица: все эти чувственные изломы бровей, большие, чуть слезящиеся глаза, растрёпанные тёмные волосы, опущенные уголки губ, едва заметная морщинка на переносице. Дима его таким никогда не видел, да и пьяным никогда не видел тоже, но пришедшая на смену злости жалость мешала думать рационально и помнить обиду так же ярко, как и пару часов назад. — Димка, ты это... Прости меня? — Игорь кинул на него такой тяжёлый взгляд из-под бровей, что у Димы защемило в груди. Гром смотрел виновато, как побитая собака, которая натворила дел, знала это и была готова понести наказание. Хотя, в каком-то смысле так оно и было. Дима в тысячный раз в своей жизни пожалел, что был таким мягкотелым и так легко забывал обиды. — Да простил уже, я понимаю... — Нет! Нет, не понимаешь! — Игорь подскочил, сел прямо, вытянулся, посмотрел на Диму загнанно, бешено, эмоционально, пугая пронизывающим его отчаянием. Он будто был готов тотчас загореться, если нужные мысли не соизволят слететь с его языка. — Да я сам, блин, не понимаю. Я наговорил тебе всякого, прости, я так никогда не думал. Ну, может в начале самую малость, но не сейчас. У меня было много напарников, но все плевали на работу, только за баблом и гнались, да по карьерной лестнице мечтали поскорее взобраться. А ты не такой, Димка, ты за справедливость, добро, весь будто светишься, энтузиазм, все дела. Штаны не просиживаешь, готов весь город перерыть, чтобы несчастный украденный кошелёк найти. Ты мой друг и напарник, которого мне так не хватало, и я не должен был тебе такого говорить. Дима внимательно слушал, стараясь не дышать, чтобы не пропустить за громким вздохом слова Грома, и даже сердце стало биться тише и далеко, будто и не в груди, чтобы не прерывать монолог майора. — Не знаю, почему так отреагировал, просто не мог смотреть на тебя и того, Сергея. Я не имею ничего против, ты не подумай, ты имеешь право любить кого захочешь, я принимаю это, правда, никогда ничего против такого не имел, но когда увидел тебя с ним... Меня просто... Я разозлился, в общем, — тяжело признался Игорь и стыдливо потёр шею. А Дима жадно вслушивался в его речь, желая увидеть подвох, потому что посему выходило, что... Игорь ревновал его? Сердце пьяной колибри затрепетало в горле. — Просто когда он целовал тебя, это было так неправильно. Ты не выглядел так, словно тебе это нравилось, он просто влез в твоё личное пространство и забил на твоё мнение. Меня это так взбесило, что я не понял себя и сорвался на тебе, а когда остыл и понял, что за хрень сказал, то ты уже ушёл и правильно сделал. Я мудак. Прости. Мне жаль, я поступил как сука и... Дима наклонился вперёд и поцеловал Игоря, прервав его самобичевание. Слова застыли меж их губ неподъёмным грузом, но Диме было на всё это по боку, его интересовала лишь мягкая щетина под его пальцами, да горечь водки на его устах. У него совсем крышу снесло, можно было винить алкоголь, туманивший разум, или тупую влюблённость, от которой срочно всему человечеству нужны были лекарства, но руки так правильно держали скуластые щёки и губы так идеально впивались в приоткрытый горячий рот, что оторваться не было сил. Игорь положил ладони ему на плечи, чуть отстраняя, и просипел: — Дим, я не... Подожди. Не надо... Но Дима не хотел его слушать, дорвавшись до своего нектара и амброзии. Он только ладони спихнул со своих плеч, да перешёл крепкими поцелуями-укусами на ярко выраженный колючий подбородок, пробуя его пьянящий вкус, на шею, облизав выпирающий заметный кадык, чуть прикусив тонкую пульсирующую кожицу над сонной артерией. Дима быстрой чередой поцелуев спустился по поджарому животу, который мгновенно оголил, задрав футболку, и со вкусом прошёлся носом по тёмным волоскам внизу живота над самим пахом. Игорь, словно очнувшись, настойчивее отодвинул от себя напарника. — Нет, Дима, не надо, я не хочу, — голос у Игоря звучал мягко, но настойчиво, будто он пытался убедить ребёнка не сунуть пальцы в розетку — для его же блага. Но Диме было всё равно, он дорвался, он получил свой приз, он со вкусом вылизывал низ живота мужчины и млел от ответной реакции. У Игоря стояло. На него. Из-за него. Боже, его ревновали, его хотели, желали, жаждали, и чёрт знает, что там конкретно творилось в голове Грома, безумия Дубина им хватило бы на двоих. — Я хочу. И ты тоже, я же вижу, — Дима опустил приоткрытый рот на ширинку Игоря, пачкая джинсы слюной, и с тихим стоном легонько сжал зубы на окрепшем члене. У него самого стоял крепко до боли, и руки дрожали от нетерпения снять тяжесть в паху, но Игорь в этот раз отпихнул его настойчивее, сильнее, и держал на отдалении от своего паха, пока Дима не откинулся на крепкие руки, позволив делать всё, что ему вздумается. Бить, унижать, топтать уважение к себе, угрожать, всё, что угодно, лишь бы Игорь продолжил держать ладони так же правильно, сколько возможно. — Это физиология, прости, — осторожно заметил Игорь, а потом усмехнулся: — Ты мужчина, должен меня понять. О да, Дима понимал. Диму потряхивало от возбуждения так, что приходилось сжимать пальцы в кулаки, чтобы поддерживать хоть какое-то подобие мнимого контроля. Смысл слов Игоря почти не доходил до мозга, будто они стучались в барьер и отскакивали от него, как каучуковый мячик от стены, внутренности словно ходили ходуном от жара и дрожи, а пах тянуло болезненно и остро до безумия. Безумие. Да, именно оно сейчас накрыло их обоих с головой, и если Дима был счастлив сойти с ума, то Игорь включал рационализм и пытался вразумить его. Дима с трудом перевёл взгляд от ширинки Грома на его лицо. Физиология. Да. Точно. Она самая. Просто биология, никаких чувств, и ревности там не было, по крайней мере как к любимому человеку, максимум к другу, да и то — скорее смесь из испорченного Чацким настроения, злости, непонимания, удивления и неприятия. Нормальные чувства, характерные Грому, но не те, которых жаждал Дубин. — Ты пьян. Мы пьяны. Ты же пожалеешь об этом, когда протрезвеешь, я не тот, кто тебе нужен. "Я никогда не пожалею!", "Ты мне нужен!", "Позволь мне выбирать самому!" — кричало всё естество Димы, но он лишь грустно усмехнулся и устало сказал: — А кто мне нужен? — Ты хороший человек, Дим, тебе не унижающий мудак нужен, а тот, кто слова плохого не скажет и счастливым будет делать. Какая-нибудь милая и добрая девушка или пацан улыбчивый и солнечный, как ты сам. Сейчас в тебе алкоголь говорит, ты разницы не видишь, хочешь стресс снять, не важно с кем, но потом ты же меня и возненавидишь, что не остановил, — Гром сжал губы, брови нахмурил, быстро стряхнул потёкшую с влажных волос на лоб каплю дождя, в который, видимо, попал по дороге к дому Димы. — Ты один из самых близких для меня людей, вы всё, что у меня есть, мой друг и напарник, и я хочу, чтобы ты был счастлив, и да, я эгоист, но я хочу, чтобы ты был рядом. Поэтому просто... Не надо, ладно? Дима замер, поражённо вспоминая, когда ещё он слышал столько слов, а тем более слов о чувствах от Игоря, и понимая, что такого не было никогда, да и быть не могло, он был уверен. Но если он не допился до слуховых галлюцинаций, то у Игоря и вправду накипело и было что сказать. Ему нужен друг, напарник, родной человек, который всегда будет на его стороне, поддержит и поможет, а Диме... А Дима потерпит и переживёт, сможет пережить, он был уверен, когда-нибудь его никому не нужная любовь даст слабину, сотрётся из памяти, потускнеет, не может же она всегда быть такой болезненно яркой? Дима впервые любил так сильно, впервые мечтал перестать чувствовать, впервые думал, как долго эта болезнь будет убивать его изнутри, впервые мечтал о чудо-таблетке, которая убила бы всё его естество, да такие таблетки и были, только чуда в них не было, только чужой холодный расчёт и мерзкая зависимость. Дима сильный, он сам справится, но завтра, всё завтра, а сейчас оставалась одна просьба, печать, скрепляющая договор. — Поцелуй меня, Игорь, чтобы я поверил тебе. Запретный приём, они оба знали это, и Игорь колебался, то ли просто не хотел, то ли боялся чего и не хотел, но согласно кивнул, свёл напряжённо брови вместе и поцеловал, чуть небрежно, но мягко и чувственно коснувшись его губ. Дима свой последний раз не собирался так просто упускать, ответил с энтузиазмом, наплевав на боль в разбитой губе, зарылся ладонями в тёмные волосы, притянул голову мужчины ближе, приоткрыл рот, чтобы полнее ощутить вкус момента, и оторопел, ощутив, как язык Игоря скользнул внутрь, столкнувшись с его языком. Диму пробрало до мозга костей, тело прильнуло ближе к влажному горячему торсу, а с уст сорвался приглушённый стон. Гром вздрогнул, замер на мгновение, и поцеловал напористо, со жгучим желанием, словно это его, а не Дубина, разъедала ненасытная любовь. Его руки легли на спину Димы, вжали его в себя, погладили в такт движениям языка и переместились на поясницу, плавно сжав длинными пальцами упругую задницу. Они на несколько невыносимо долгих секунд потеряли связь с реальностью, растворившись в поцелуе, но Дима помнил про уговор со своей же собственной совестью и смог найти в себе силы оторваться от распалённого Игоря. Гром практически сразу руки убрал, положил их себе на ноги, будто не знал, куда их деть, и выглядел до того поражённым, словно он познал тайну возникновения Вселенной, не меньше, что Дубин не удержался от мягкого смешка. — Спасибо. Мне это было нужно. — А... Ага, да, конечно, — Игорь — они оба это заметили — чуть не добавил "обращайся", но вовремя прикусил язык, возвращая себе способность думать и говорить членораздельно, а Дима ощутил всю тяжесть мира на своих плечах, которая на него обрушилась вместе с едва заметной головной болью и жгучей потребностью во сне. — Оставайся здесь, уже поздно. Я тебе диван расстелю. А завтра можем с утра дело обсудить, там вроде было, что пообсуждать. На том и порешили. Игорь ванную оккупировал, смывая с себя усталость сегодняшнего дня, а Дима вытащил запасное покрывало и подушку, кое-как сообразил из них постель и оставил Грому одну из своих футболок для сна, а потом устало, превозмогая боль и ломоту во всём теле, разделся и завалился в кровать, мгновенно отрубившись. А Игорь ещё какое-то время оттирал холодной водой и жидким мылом горящие щёки и смотрел с непониманием в своё отражение, словно оно могло дать ему ответы на внезапно возникшие в голове вопросы. Предсказуемо, не смогло.