Пропаганда гомофобии

Утро, предсказуемо, было тяжёлым. Дима проснулся со всё ещё мутной головой, будто алкоголь не успел за ночь нейтрализоваться печенью и до сих пор циркулировал в крови. И вместе с этим туманом его настигла сильная и резкая боль в висках, лбу, даже затылке — словно кто-то извращённый сверлил его мозг мелкой дрелью, этакая всесторонняя лоботомия без какого-либо хирургического вмешательства. В эту самую секунду, как Дубин проснулся, он вскоре поклялся: больше никогда не пить. Потому что не умел, потому что было больно, потому что он помнил, какую хрень творил нетрезвый с Игорем, и стыд острыми шипами сжимал его внутренности. Боже, ну он и дурак, самый настоящий, ни дать ни взять. Поцеловал своего друга, напарника и по совместительству тайного возлюбленного, чуть не переспал с ним, несмотря на твёрдое "нет", а потом договор мысленный подписал сам с собой и скрепил его ещё одним поцелуем, снизойдя чуть ли не до шантажа. Хороший друг, нечего сказать! А что Игорь сейчас думал о нём — страшно представить. Наверняка сбежал рано утром из квартиры, отплёвываясь и полоща рот, да проклиная слабость в алкогольном приходе, в котором он позволил себя поцеловать и даже не врезал для профилактики. Тот факт, что Гром был вовсе не против последнего поцелуя, и даже сам проявлял инициативу, распуская руки и язык, и что у него крепко стояло на действия Димы, в голову если и приходил, то не укладывался в общую картину правильного Игоря, который и на общее благо не плевал, и отстранял мягко, но настойчиво. Вроде бы всё ясно, он был возбуждён, целовал и ладони невероятно правильно держал, но как сказал сам Гром: это просто физиология, ни больше и ни меньше, а этого чертовски, до жути мало. — На вот, выпей, а то на тебя даже смотреть больно, — буркнул низко Игорь. Не ушёл, конечно, нет, это же Гром, который не бежит от проблем, да и от людей не бежит тоже. Дима выдохнул от облегчения и аккуратно приоткрыл глаза, фокусируясь. Игорь всунул ему нечто твёрдое в рот и дал запить из стакана холодной водой — таблетка. Наверное, аспирин, больше ничего подходящего у Дубина дома не было, да и могла ли ацетилсалициловая кислота хоть чем-то помочь от такой мощной боли, он не знал, но искренне доверял Грому. Теперь — точно. — Ты тоже был пьян, — кое-как прохрипел Дима и силком заставил себя сесть и разлепить глаза. В комнате было приятно тускло, вчерашний дождь к утру перерос в ливень и Дима был уверен, что никогда так не радовался отсутствию прямого солнечного света. — Почему..? — Чего ты недобитый лежишь, а я преспокойно у тебя в аптечке живчиком роюсь и не собираюсь умирать? — Гром говорил тихо и спокойно, что ему не свойственно, но, видно, он прекрасно понимал, насколько неправильно будет видеть страдания ближнего своего и кричать во всё горло, причиняя ему невыносимую боль. Делать больно Игорь любил, у него и получалось прекрасно, но только когда это помогало преступников ловить да жизни спасать. А тут что? Громко разговаривать с человеком с похмельем — садизм чистой воды. — Да это у меня семейное, никогда похмелья не бывает. Ну, вывернет, может, пару раз, но чтобы мигрень и это вот всё — это не, не про Громов. — Тебе даже с этим повезло, — чуть завистливо простонал Дима и аккуратно всунул ноги в тёплые тапки с помпоном. Игорь, на удивление, комментарий свой острый не оставил, только хмыкнул себе под нос и пошёл на кухню греметь шкафчиками. Голодный, наверное, ещё бы, такую тушу работать заставлять и не питаться нормально — хочешь-не хочешь, а шарить по чужим шкафчикам начнёшь. Дима же поплёлся в ванную, ополоснул лицо ледяной водой и хоть глаза нормально открытыми держать вновь смог. Ужасно. Больше ни капли в рот. Никогда. В зеркало Дубин смотреть и не пытался, представлял, какое опухшее нечто могло на него оттуда смотреть — страшно. Он ещё пару минут повздыхал над раковиной, и в какой-то момент ощутил себя заметно лучше, то ли аспирин в рекордно быстрые сроки сработал, то ли холодная вода остудила больную голову, но подкатывающая тошнота сошла на нет, и мигрень стала менее острой. Из ванной комнаты Дима выходил уже в лучшем расположении духа, чем входил туда, но появилась одна деталь: в мозге образовалось немного свободного места и в него хлынул поток мыслей о вчерашнем вечере и о предстоящем тяжёлом разговоре с майором, не о деле — о них, но может и о деле самую малость, если они этот самый разговор переживут. В горле заклокотало волнение, но Дима взял волю в кулак и решительно отправился на кухню. — Долго ты, — заметил его появление Игорь и пододвинул чашку крепкого чёрного чая ему под нос. — Пей, пока он льдом не покрылся. Дима сел за стол, состроил недоверчивое выражение лица и впился взглядом в сидящего напротив напарника. — Кто ты и что сделал с Громом? — Очень смешно, — буркнул угрюмо Игорь, и ещё не так давно Дима бы внутренне напрягся от его тона и тяжёлого взгляда, но этот хмурый мужчина его обезболивающим и чаями от похмелья выхаживал, а напускная грубость — ну, в этом весь Гром. Он хоть и рычит, но мячик исправно приносит и ласку за ушком не пропускает — главное, чтобы о таких ассоциациях не прознал. — Я чая захотел и тебе за компанию решил налить. Не хочешь — не пей. Это прозвучало бы вполне убедительно, если бы у него в руках была полупустая чашка, но нет, Игорь только хрустел залежавшимся печеньем и о чём-то размышлял, уставившись на глубокую царапину на поверхности стола. Ничего похожего на кружку с чаем у него в руках и в помине не было. — Хочу, спасибо, — ответил Дима и принялся пить чай, только сейчас поняв, какая жажда его одолела — к счастью, Гром заливал пакетик с заваркой не чистым кипятком, а сильно разбавлял его холодной питьевой водой из кувшина, благодаря чему Дима смог покончить с напитком в четыре больших глотка. Осталось ещё одно не терпящее отлагательств дело, которое Дима, судорожно вздохнув и сжав пальцы на чашке, решил сейчас же обсудить: — Слушай, Игорь, насчёт вчерашнего... — Мы не будем об этом говорить, — поставил точку Игорь, и Дима даже ощутил прилив облегчения, потому что сам он говорить об их пьяном поцелуе и разговоре не хотел так же сильно, если не сильнее. К тому же, Гром явно не понял, какие чувства к нему были у его напарника, что не могло не радовать: он и отношение майора к себе узнал — дружеское, но не более того — так ещё и не выдал себя с головой и не испортил ничего между ними. Гром не будет отдаляться, Гром не будет жалеть, ничего из этого, они останутся друзьями и напарниками, а то, что между ними будет одна незначительная недосказанность, никому не сможет помешать, потому что Дима всегда умел хранить секреты, а собственные — как Ахилл свою многострадальную пятку. И никакая стрела эту защиту не пробьёт. — Согласен. Игорь тут же расслабился, печенье звонко продолжил грызть — как только зубы целыми оставались — и что-то в своём монументальном телефоне искал, нажимая на кнопки. Дима расслабленно грел руки о стремительно остывающую пустую чашку и лениво размышлял, не разрушит ли он атмосферу уюта, если встанет и нальёт себе ещё одну кружку чая. — Ты с кем подраться-то успел? — словно между прочим спросил Игорь, почёсывая ногтями чуть отросшую за пару нелёгких дней щетину. Дима в непонимании уставился на него, и Гром уточнил: — Губа у тебя разбита, и кровь засохшая. Не трудно понять, что произошло. — Ну да, было дело, — Дима посмотрел на своё отражение в тёмном экране смартфона и с удивлением заметил не смытые чешуйки высохшей крови на подбородке. Он закинул голову и увидел большее количество красной мазни на шее, куда, видимо, сползла струйкой кровь. Её было немного, полная ерунда, но собственная небрежность шевельнула недовольство в груди. — На меня двое напали, но они были слишком пьяны и я легко их усмирил. А когда они узнали, что я из полиции, то сбежали сами. — Усмирил? — приподняв бровь, уточнил Игорь. В его глазах и лёгкой усмешке проскользнули уважение и гордость. — Не зря же столько лет борьбой занимался. — Моя школа, ай да молодца! — Игорь хлопнул его по плечу, вызвав своим прикосновением и приятную дрожь, и слабую боль. — Но в следующий раз вызывай наряд... Или знаешь что? Сразу меня. Дима лишь кивнул, прекрасно понимая, что не будет звать никого, а особенно Игоря, если попадёт в передрягу. Ну, разве что в самом крайнем случае, который, как он надеялся, не случится никогда. — Ночью ещё одного побили, — вдруг сказал Игорь и развернул к Дубину телефон, на маленьком экране которого он заметил сообщение от дежурного. — Мужчина, тридцать шесть лет, женат, двое детей. Жена вернулась с детьми от матери и обнаружила мужа без сознания и с полным набором гематом, переломов и инсультом. А, и писульки на месте, во всю грудь, говорят, вырезали. Наш клиент. — Но у него же есть жена и дети! — воскликнул Дима, но под критичным взглядом Грома зарделся, споткнулся на своём же удивлении и мрачно кивнул, опустив в грусти уголки губ. — Это мало кому мешает, — напомнил ему майор и выглядел он при этом до того напряжённо, что становилось прозрачно ясно всё его отношение к изменам — крайне отрицательное. — Нужно к жене его съездить, пока неверный муженёк не очнулся в больнице и не рассказал то же, что и все жертвы до него. — Но у нас сегодня выходной... — Я сам съезжу, плёвое дело, мне больше тратить день и не на что. Ну не генеральную же уборку проводить? — Игорь усмехнулся, в шутку всё попытался перевести, но не тут-то было, и Дима лишь недовольно запротестовал. — Мы вместе ведём это дело и к свидетелю едем вместе, Игорь. Ты не можешь всю жизнь тащить всё на себе самом. У тебя есть я, не забыл? — Да забудешь тут, — буркнул Гром под нос и добавил чуть тише, словно стесняясь того, что он говорил: — Знаю я, Дим, знаю. Привык к тому, что полагаться можно только на себя и на Прокопенко, да и то подставлять его не хочется, хороший всё-таки мужик, он мне как отец. Так что когда столько лет ты есть только сам у себя, привыкнуть, что это уже не так, трудно. — Ну... — многозначительно протянул Дима и лучезарно улыбнулся, отзеркалив любимый жест Грома и сжав его плечо. — У тебя выбора нет. Привыкай. Игорь промолчал, но его лицо стало выражать такую гамму эмоций и потрясений, что Дима невольно залюбовался. Нечасто кто-то может поразить Игоря словами до глубины души, многим кажется, что её и вовсе не существует, только прыткий ум и тяжёлый характер в сильном теле гончей, но Диме удалось. В очередной раз. Вера Смелая — жена третьего пострадавшего Андрея Смелого — молча выслушала их аккуратные догадки о настоящей ориентации её мужа и возможных изменах, о которых могли прознать преступники, выдохнула не оскорблённо или стыдливо, а устало, потёрла мочку уха большим и указательным пальцами и ответила им: — Вы не так поняли, — уверила она их. — Андрей всегда по женщинам был, да и не изменял мне никогда, даже в молодости... — Откуда вы знаете? — начал допытываться до неё Игорь, не уверенный, что ему не лукавят, и Дима ощутил, как у него от чужой бестактности аж волоски на руках встали дыбом, но Вера Николаевна лишь хмыкнула, ничуть не обидевшись. — Я женщина, мы всегда о таком узнаём так или иначе, — она выдавила из себя горькую улыбку, но глаза у неё не смеялись, окутанные туманом грусти. — Мой муж был ЛГБТ-активистом, знаете, на митинги ходил, научные статьи публиковал — он доктор социологических наук, иногда на местном телевидении давал интервью, но очень редко, у нас по телевизору такое освещать не любят. — И вы были не против его позиции? — вновь вклинился в её рассказ Игорь, словно не мог поверить в идеальность этой семьи. — Да нет, мы даже вместе на один митинг ходили. — Почему только на один? — Потому что я слишком стара, чтобы каждый раз, отстаивая свои права, просыпаться в обезьяннике, товарищ полицейский, — она невероятно грозно для такой милой и приветливой женщины под пятьдесят кинула в Грома возмущённый взгляд, и он растерянно бросил "извините", пока Дима стыдливо прятал глаза в пол, ища хоть один грязный след на мягком ворсе ковра под ногами. За его родную полицию иногда было откровенно стыдно. — Я слышала о серии нападений на гомосексуальных мужчин в городе, но никогда не думала, что у этих мерзавцев хватит духу напасть на моего мужа, — как ни в чём не бывало продолжила женщина, вновь став мягкой и приятно-бытовой. — Он раньше тоже не был таким ярым сторонником, но его младший брат покончил с собой из-за унижений по поводу его ориентации, и по моему Андрюше это очень больно ударило. Знаете, всегда больно терять того, кого ты любишь, — закончила она и с грустью кинула взгляд на дверь палаты, за которой без сознания лежал её муж, а Дима против воли обернулся на Игоря: майор поджимал губы и хмурился, о чём-то задумавшись, и Дубин решил взять инициативу в свои руки, пока молчание не затянулось. — Простите, мы не хотели вас оскорбить, — начал он и тут же нарвался на её уничижительно-изучающий взгляд. — Но мы обязаны проработать все версии... — Я понимаю, — улыбнулась она, сменив гнев на милость. — Но это не та версия. То есть, мой муж семьянин, верно? Он не подходит, потому что он... Ну, знаете, обычный? — Думаю, здесь не только ориентация жертв важна, — поднял голос Игорь. — Но и их отношение к этой теме. — Думаешь, дело в активности жертв в сети? — предположил Дима, забыв о женщине и полностью сконцентрировавшись на деле. — Возможно, — Гром поджал губы, потёр ладонью шею и посмотрел на Веру Смелую, которая с не особым интересом слушала их. — К вам больше вопросов нет, а с вашим мужем мы хотели бы поговорить, когда он очнётся. Сможете позвонить на этот номер? Дима быстро смекнул, написал на листе блокнота номер Игоря и передал его жене потерпевшего. Женщина кивнула, взяла листок, аккуратно сложила себе в маленькую сумочку и, попрощавшись, зашла в палату мужа. В открытую дверь можно было заметить мужчину в синяках и на капельницах — чёрт его знает, как его лечили, но словленный из-за действий злоумышленников инсульт был достаточно серьёзным вредом здоровью, хоть и непредумышленным. Списки, которые им вчера дали первые потерпевшие, они решили изучить и сравнить в столовой больницы за кружками кофе три в одном и комплексными обедами. Вернее, обед из полноценного второго был только у Димы, а вот Игорь заказал себе чебурек, сетуя на то, что в нём лежал один лук и маленький кусочек мяса, до того жёсткого, будто там была не милипиздрическая часть свиньи, а вполне себе полноценная крыса. Пока Дубин со скоростью света жестоко расправлялся с ни в чём не повинной котлетой и гречневой кашей, Гром заглотил чебурек, запил мощным глотком кофейного напитка, поморщился от обжёгшего горло и язык слабо разбавленного кипятка и сравнил имена со своей бумажки и с сообщения Сергея на телефоне Димы. — Есть одно совпадение, — заметил Игорь, отдав смартфон обратно Диме. — Некий Алекс Клински́х, есть в списках обоих жертв. — Поедем в участок и поищем его в базе данных? — Не, проще, — Игорь нашёл чей-то номер в телефонной книге своего Nokia и сделал короткий звонок кому-то из дежурных полицейских, попросив пробить мужчину по базе и продиктовал номер Димы, чтобы в случае чего информация пришла на его телефон. Через три минуты смартфон Дубина ожил, а на включившемся экране появилось сообщение от неизвестного номера. В сообщении была прикреплена фотография экрана компьютера, на котором виднелось досье на Александра Степановича Клинских, имевшего пару приводов за мелкое хулиганство ещё в подростковом возрасте и административку за оскорбление полицейских при исполнении. Подробностей об этом в деле не оказалось, зато был дан адрес и актуальное место работы. — Бар "Синяя роза"? — пробормотал Игорь, задумчиво почесав подбородок. — Название полная хрень. Ну, пошли, проведаем нашего подозреваемого. Дима только успел доесть последний кусочек котлеты и допить кофе, как они с Игорем уже шли по улице в сторону дома Клинских, на их счастье, идти нужно было полчаса, не больше, а погода сменила гнев на милость, и солнечные лучи несмело выглядывали из-за туч, согревая лица случайных прохожих. Дубин по привычке попытался поправить очки на переносице, но знакомого с детства металла под пальцами не ощутил, лишь через пару мгновений вспомнив, что очки он по-дурацки потерял, а запасная пара была сломана ещё месяц назад на одной из вылазок. Он еле откопал в аптечке свои линзы, в контейнере которых чудом не высох специальный раствор — пользовался он ими крайне редко, находя неудобными в ношении, натирающими и раздражающими роговицу после долгого ношения, и в принципе бесполезными, когда есть привычные очки, но сейчас особого выбора не было и пришлось выбирать меньшее из зол. Без тяжести линз и оправы он ощущал себя будто бы голым. — Дима, ты, это, — весьма красноречиво начал Гром и прервал сам себя, сконфуженно поправив кепку и опустив взгляд. — Хотя не, забей. — Спрашивай, — разрешил Дима, уже примерно зная, что напарник хотел сказать. Что-то наподобие "Какие мужчины тебе нравятся?" или "Встречался ли ты с мужчинами?". Дима чуть смущённо расскажет ему то, что он хочет знать, а взамен Игорь, утолив любопытство, поделится историей из своей полицейской жизни, которыми Дима волей-неволей заслушивался, когда выпадала такая возможность. Рассказать что-то личное ради этого не проблема, а всего лишь необходимость. — Ты говорил, что с тобой отказывались работать из-за ориентации, — аккуратно начал Игорь, будто боялся спугнуть хрустом ветки под ногой лань. Дима напрягся, не ожидав такого вопроса, а воспоминания ударили под дых, выбив воздух из лёгких, и Игорь это чутко заметил. — Можешь не рассказывать, если не хочешь, дело это не моё, и я не должен лезть, я знаю, так что... — Это ещё в Академии случилось, — Игорь навострил уши, ловя каждое слово, а Дима стал говорить тише и совершенно не глядя на идущего рядом Грома. — Мне тогда один мой однокурсник нравился, мы сблизились, начали встречаться, мне так казалось, по крайней мере. Мы проводили много времени вместе и я был практически влюблён. То, что за моей спиной начали шушукаться тоже заметил не сразу, месяца два прошло, не меньше. Те, с кем я нормально общался до этого, резко отдалились, но я был не один и мне было на это как-то всё равно. А потом меня вызвал к себе генерал, он у нас начальником был, ректором, и оказалось, что обо мне по всей академии слухи ходят, да такие далёкие от правды, что я даже не знал, что и ответить, — голос Димы сломался, а лицо окатило жаром стыдных воспоминаний. Он, кажется, никогда не забудет, как генерал со спокойным лицом перечислял всё, что на него донесли его однокурсники: что он и с преподавателями спал за зачёт, и что несколько кадетов обслуживал одновременно, и что он в платье на лекции приходил, и губы помадой красил — что он больной ублюдок и извращенец, которому не место в полиции среди нормальных людей. — Я смог убедить его, что это всё ложь и бред, это и преподаватели подтвердили, и мои однокурсники, которых по отдельности опросили. Но слухам было всё равно на правду, за мной прочно закрепился статус чумного. Со мной отказывались работать в одной команде — сдать некоторые части практики было почти невозможно, чуть на отчисление из-за этого не попал, меня унижали и даже как-то пытались избить, но их спалили и выгнали из академии. После разговоры поутихли, меня оставили в покое и с парой своих однокурсников я до сих пор поддерживаю связь. Это уже давно ничего для меня не значит. — Мудаки, — глухо откликнулся Гром, прозвучав при этом сухо и зло, как выстрел из карабина, а у Димы потеплело от этого на сердце. — Одним из этих мудаков был мой парень, — невесело хмыкнул Дима, но, пройдя ещё пару шагов, улыбнулся мягко и чисто. — Он перепил с друзьями и рассказал о нас, а они разнесли всем остальным. Он боялся стать изгоем и потому решил унижать меня вместе с остальными, чтобы не выделяться. — Ну и трухло! — Игорь в негодовании начал сжимать кулаки. — Да их всех под статью надо! — Забудь. Что было, то прошло. Этот случай меня многому научил, и я был рад, когда смог устроиться на стажировку в наш участок и узнал, с кем буду работать, — Дима легко стукнул Игоря в плечо, с удивлением ощутив костяшками напряжённые мышцы бицепса. — И вместо нормального напарника ты получил меня, — кисло усмехнулся Гром. — Везёт тебе как утопленнику. — Меня всё устраивает. К тому же, что бы с тобой было, если бы не я? — Двойной лепёшкой с Разумовским бы на асфальте лежал, — серьёзно кивнул Игорь, и они тут же рассмеялись, сбросив стресс и усталость одним махом. Воцарившееся между ними молчание ласкало своим уютом и теплом моральной близости, разделённых эмоций на двоих. Они почти подошли к дому Клинских, когда Игорь сжал его запястье, привлекая к себе внимание: — А что с тем парнем, которого ты любил? — спросил он, выглядя при этом до того серьёзно и даже грозно, что Дима остановился, уставившись на него в ответ. — Да не любил я его, — признался Дубин и отметил, как расслабленно выдохнул Гром. — Он не доучился, уехал с семьёй в Данию, кажется. Или в Чехию, не помню точно. Мы тогда же и расстались, если ты к этому вёл. Судя по тому, как сконфуженно отвёл взгляд Игорь, именно этот момент его и интересовал. — А сейчас? — Что? — Дима нахмурился, не понимая, о чём говорил Игорь. Что-то подобное разве проскакивало в их разговоре? — Сейчас любишь кого-нибудь? Дима тупо уставился на Игоря, замерев и приоткрыв рот, а потом густо покраснел и прикусил губу, бегая глазами по знакомому лицу в поисках ответов. Почему он это спросил? Что-то подозревал? Дима всё-таки выдал свои чувства и Гром решился узнать точно? Или это врождённое любопытство и бестактность дали о себе знать? Интуиция? Челюсть свело от желания сказать "тебя", Дима ощутил, как слово тихим шелестом прокатится по языку, приласкает губы и выбьет весь воздух из грудной клетки, сорвавшись в чувственный шёпот, но он лишь крепче сжал зубы, скинув наваждение, и ответил так отстранённо, как только мог говорить человек, чьи щёки пылали насыщенным румянцем. — Я... Да. Да, люблю кое-кого. Игорь помялся немного, о чём-то размышляя, потом кивнул сам себе, будто что-то порешал, и кинул короткое: — Это хорошо. Впереди у них был целый рабочий-выходной день и опрос главного и единственного подозреваемого, и можно было не думать и не анализировать, что это был за разговор и что между ними в последнее время происходило, но одно было ясно наверняка. Что-то всё же происходило.