Пропаганда гомофобии

Прошло полторы недели с той самой драки посреди участка, а продвижек в деле — шиш с маслом. Вернее, продвижки были, ещё какие, но только со стороны преступников, но никак не полиции. Три новых жертвы за такой короткий срок — наглость, редкая для преступного мира. Даже тот самый Чумной Доктор, сколь бы амбициозными и радикальными его идеи и мотивы ни были, убивать своих жертв раз в три дня не спешил, выжидал нужного момента, подчёркивая символизмом в выборе места и способа преступления свою исключительную значимость, дарованную чуть ли не свыше. В битве Разумовского между исконно петербургским выбором "вошью, как все" и "человеком", "тварью дрожащей" и "право имеющим" выиграла тёмная, скрытая гордыня — Эго, возомнившие себя Богом, очищающим болезнь и грех людской праведным огнём. В его преступлении проглядывалась идея, максималистская и в корне неверная, но для отчаявшихся в нищете и несправедливости людей — привлекательная, сколь бы опасно обжигающим ни был жар адского костра, в который они с удовольствием и верой в лучшее с разбега прыгали. В идеях Чумного Доктора был смысл, были кирпичики благих намерений, выстланная которыми дорога вела прямиком в ад, было то самое зерно сомнения, которое сеялось в грудь каждого, и лишь у единиц загнивавшее, не успев пустить ростки. В конце концов, в его преступлении был разум, было искусство, которые, действуя в совокупности, создавали на полотне жизни шедевры, ужасающие и бесчеловечные, кровавые, но шедевры, достойные внимания и переосмысления мира как концепции, в целом. Дима понимал, не принимал, но, очевидно, понимал уродливую красоту и привлекательность убийств Разумовского, но эти преступления — грубые, мерзкие, грязные, лишённые смысла и подтекста, прущие напролом, сотканные из ненависти и истинно животного стремления быть лучше, быстрее, сильнее, не для себя, а для чужих внимательных глаз, чтобы казаться, а не являться — как они могли привлекать общественность, как могли быть примером и достоянием, когда строились на столь низменных стопах бытия, на уровне биологическом, а не социальном или культурном*? Дима... А вера Димы в хорошее и светлое во всех, без исключения, людях отказывалась это понимать. И принимать, к слову, тоже. Несмотря на желание полиции скрыть факт совершения преступлений на почве ненависти, информация каким-то образом доходила до жадных журналюг из жёлтой прессы, причём в подозрительно подробном виде, откуда выходил вполне закономерный вывод: сливал кто-то из своих. Вероятно, из отдела, работающего с документацией, так получать информацию гораздо легче и незаметнее, не впервой таким промышляли ушлые служители закона, но поймать на горячем никого не смогли — ну, а как докажешь, что видел глазами и слил информацию ртом тот, а не иной, не ясно. Скрывать подробности преступлений было выгодно не только потому, что в России ещё с советских времён привыкли информацию давать дозированно и подвергнув строжайшей цензуре, будто всё хорошо и волноваться ни о чём не надо, как и думать головой, а из страха полиции перед подражателями, которые могли в любой момент осмелеть и найти выход своей гомофобии, прикинувшись бандой Лыжников. Положение усугубляли группы и сайты, посвящённые данным событиям, но бо́льшее внимание заслуживала одна конкретная, именующая себя просто, но броско, и от того привлекающая внимание: Пропаганда гомофобии. Группа существовала и ранее, вела скрытный образ жизни, распространяя смуту среди небольшой когорты своих подписчиков — словно секта. Но стоило теме преступлений распылиться по интернету, подобно спорам сибирской язвы, как её главный нарыв набрал массу голодных зрителей, обсмаковывающих подробности каждого преступления и готовых часами капать ядом на клавиатуру, довольствуясь признанием стада таких же баранов. При этом, стадо набралось немалое: сто десять тысяч голов, и с каждым днём их число росло по экспоненте, несясь на крыльях сарафанного радио. И чёрт бы с ней, с группой, пусть захлебнутся в собственной желчи, так нет, организовали такую возможность: можно было написать контактные данные знакомых с нетрадиционной ориентацией, причём никто не будет проверять, правда это или вымысел, а нужные люди подсуетятся и устроят несчастному сладкую жизнь. Никто не вёл статистику, были ли жертвы среди этого списка, как и не разбирались, кто и когда нападал — люди скидывали адреса гомосексуалов со всей России и СНГ, уследить за всем этим самосудом простой питерской полиции было попросту нереально. Естественно, группу ПГ хотели закрыть многие, если не большинство: кто-то попросту боялся оказаться в списке, даже если это была бы клевета или чья-то дурная шутка, кто-то считал такие меры слишком жёсткими и нарушающими права человека, а кто-то сравнивал чуть ли не с терроризмом. Писались петиции о закрытии группы акционерам Вместе, но те сказали, что на такое могут пойти только с разрешения госвласти, так как не видят здесь состава преступления и нарушения моральных устоев, а госвласть хранила молчание, никак не комментируя ситуацию, будто бы её и не было. Вся эта бюрократия в общем и целом Диму волновала слабо. Он прекрасно понимал, что изменить ничего не сможет, да и руки просто опускались, когда он начинал думать на таком глобальном уровне, но вот найти преступников мог, и, кто знает, может тогда всё это повсеместное помешательство сойдёт на нет? Уже с утра их с Игорем занесло на место нового преступления: обычный спальный район, мальчишка, едва окончивший школу и подающий документы на поступление в университет, и тут на тебе, сотрясение мозга, разбитое лицо, "Пидор" вырезано на груди, нос сломан и пара рёбер в трещинах. Классическая картина, вновь ноль улик, ноль подозреваемых, ноль идей, кто бы мог за этим стоять. Общего со всеми жертвами у пацана было только одно: до инцидента он на все стороны кричал о правах геев и гомофобии в России, ещё в старших классах организовывал какие-то акции, протесты, голодовку как-то устроил на неделю, чем перепугал родителей до смерти. Как и другие жертвы, он вёл активный в социальном плане образ жизни, митинги и акции организовывал и участвовал, даже с Чацким был знаком не понаслышке, всё как всегда. Всё говорило о том, что у Лыжников был список особо громко говорящих активистов, которым они хотели показать их место, заткнув рот, но вот понять, как конкретно они их находят и вычисляют адреса было крайне сложно. Была мысль, что за ними следили от работы или места учёбы до дома, и таким образом узнавали адрес и распорядок дня, и хотя никто из пострадавших не припоминал слежки за собой, или не замечал её, эта версия казалась наиболее вероятной. Но вот как вычисляли нужных людей, не понятно. Дима горестно вздохнул, помассировал виски и глянул в сторону заходящего солнца: начало одиннадцатого, а он устало жевал шаверму на крыше, на которую его приволок Игорь, чтобы, по его словам, "проветриться". — У тебя соус убежал, — констатировал Гром и указал на пакет, в который была завёрнута шаверма Дубина, весь измазанный светлыми потёками. Лаваш промок насквозь и разлезся, а внутренности стали едва тёплыми и мало аппетитными, и даже аромат дымного мяса улетучился, будто его и не было в помине. — Можешь доесть, если хочешь, чтобы не выбрасывать, а то аппетит совсем пропал, — Игорь с сожалением посмотрел на друга, но половинку шавермы принял, в три укуса расправившись с ней и почти не испачкав соусом усы и щетину. Дима, смотря на это, даже выдавил из себя подобие улыбки, до того уютным становился в такие моменты Гром, но тяжёлые мысли быстро стёрли с его губ веселье и радость, что не скрылось от внимательного майора. — Кончай о Лыжниках думать. Ты только себя накручиваешь, а толку от этого никакого, — подбодрил Игорь и боднул его плечом, опалив сквозь слой одежды неугасаемым жаром тела. От человеческого тепла стало на мгновение легче, словно под ногами появилась твёрдая земля после часов левитации в невесомости, но это приятное чувство уверенности тут же сошло на нет под гнётом собственных переживаний. Дима коротко улыбнулся Игорю, будто пытался сказать этим, что всё хорошо, но ни Гром, ни он сам в эту ложь не поверили ни капли. Характерная для стареньких Нокиа трель отвлекла Игоря, когда он открыл было рот, чтобы что-то сказать. Дима лишь устало выдохнул, с отчаянием понимая, что отдохнуть перед завтрашним рабочим днём он не сможет. Звонок на телефон Игорю значил только одно: произошло новое преступление, не терпящее отлагательств, а, значит, они вместе потратят ещё минимум, если повезёт, часа полтора на первичный осмотр. А что им повезёт, верилось слабо. — Киров звонил, говорит, новое нападение Лыжников, но вроде потерпевший ранил одного, так что можем по горячим следам их сцапать! — Игорь резво спрыгнул с трубы, на которой они с комфортом примостились ранее, и помчал к лестнице, перепрыгивая через ступеньки. — Тут соседний дом, реальная возможность поймать этих засранцев! Новость была воодушевляющей, ещё бы, эти мрази наконец допустили ошибку, и если они и не смогут догнать только что ушедших из-под носа преступников, то кровь хотя бы одного из них будет в доме жертвы, а где кровь, там ДНК, где ДНК, там база полиции, а это огромнейший пласт работы, который способен, при удачном стечении обстоятельств, пролить свет на личности участников банды. До нужного дома они буквально добежали, начали взлетать по лестнице на третий этаж, как Игорь остановился, всматриваясь в тёмные пятна на полу, еле видные в потёмках лестничного пролёта, освещаемого одной единственной лампой Ильича, висящей в лучших заветах СССР на проводе без плафона. Пятна были заметными, но располагались странно: не вереницей друг за другом, образуя явную дорожку следов, а массовым скоплением каждые полметра, словно кто-то прыгал по лестнице с переполненным ведром воды, которая на каждом шаге убегала через край. — Кровь... — высказал Дима то, что у них обоих было на языке, и присел на корточки подле Игоря. — Убийцы? — Возможно, — Игорь с хмурым интересом втянул тяжёлый запах свежей крови и спросил, указав на одну из лужиц: — Знаешь, почему кровь располагается так? — Потому что... Она артериальная? — догадался Дубин и щёлкнул пальцами, подтверждая свои мысли. — Выливается пульсирующими толчками, а не сплошной струёй. Тут плохо видно, но она явно более яркая, насыщенная кислородом и... — И что это значит? — перебил его научную тираду Игорь и поднялся на ноги, оглянувшись на идущие вниз по лестнице маленькие лужи крови. — Что у одного из преступников артерия пробита? — растерялся Дима, не совсем понимая, к чему клонил Игорь. — Именно. Кровь не останавливается, силы заканчиваются, боль усиливается. А это значит, что он может быть где-то поблизости! — Да ну, у них машина должна быть или типо того... Игорь, ты куда? — За Лыжниками, конечно! — воодушевлённо крикнул Гром, понёсся вниз, своими огромными шагами перелетая по три-четыре ступени за один раз, и уже у двери на улицу окликнул Диму: — Иди к потерпевшему, тут я сам справлюсь. — Но..! — хотел было образумить его Дима, но как обычно — взявшего след Грома ничто в мире не сможет остановить, даже его напарник. Дима переборол в себе желание побежать следом, чтобы в крайнем случае помочь, и пошёл наверх, ища глазами тридцать первую квартиру. Нужная дверь нашлась методом исключения, так как она была раскрыта на распашку и увидеть номер не преставлялось возможным, а в самой квартире сидел мужчина лет тридцати, с усердием заливавший перекисью или хлоргексидином, по этикетке на баночке не особо понятно, раны на груди. Дима подошёл ближе и смог разглядеть три кривоватые буквы "Пид", которые не собирались переставать кровоточить. — Рядовой Дубин, — представился в ответ на вопросительный взгляд Дима, и мужчина заметно успокоился, кивком предложил сесть напротив. — Как вы? Что произошло? — Позвонили в дверь, сказали, что газовики, вроде. Ну я и открыл, не смотря в глазок. А они накинулись, руки скрутили, рёбра, суки, пересчитали и хрень эту начали ножом выводить, — мужчина отнял руки от груди, демонстрируя порез, и тут же зашипел от боли, видно, трещина в рёбрах была недовольна такими активными телодвижениями. — Они что-то там обсуждать начали, отвлеклись, я выкрутился, выбил нож и всадил тому, что резал. Кажется, попал в ногу или куда-то в район таза, точно не скажу. Он начал орать, кровь хлестанула, вон, всю прихожую залил, а его дружки быстро схватили его и потащили на выход, а меня так и кинули. Ну я в полицию и скорую позвонил сразу, а через пару минут и вы пришли. — потерпевший кивнул на лежащий на столе окровавленный нож, и Дима аккуратно сложил его в пакет для улик, который постоянно носил с собой в кармане. — Я... Мне что-нибудь грозит за это? Ну, я человека пырнул, все дела? — Вряд ли, — честно ответил Дубин. — Это самооборона, и если серьёзного вреда здоровью не нанесено, то судить вас никто не будет. — Хорошо бы, — сплюнул кровь мужчина. — Какого хрена они на меня напали? — Вы не слышали про банду Лыжников? — А должен был? Нет. — Они нападают на гомосексуальных мужчин и ЛГБТ-активистов, избивают и оставляют... надпись на груди. — Пид... Пидор, что ли? — мужчина нахмурился, выглядя при этом то ли возмущённо, то ли обескураженно. — А я тут при чём? — Вы хотите сказать, что вы не... — Да я обычный, не какой-то там! — перебил он, выглядя при этом до того расстроенно, что Диме даже стало его чуточку жалко. — Ничего против не имею, но я женщин люблю! И никогда не был активистом, даже на выборы не ходил, а тут такое! — Хорошо, хорошо! — поднял ладони Дубин, пытаясь его успокоить. — Но это странно. Вы точно никогда не высказывались в защиту ЛГБТ? Или, не знаю, комментарий оставляли под постами тематическими? — Нет, никогда. Может, ошиблись? Спутали с кем? Может, на соседа моего хотели напасть, но перепутали квартиры? Бывает же такое? — Наверное, бывает, — сказал Дима, но сам нахмурился, обмозговывая ситуацию. Бывает? — Дима, ну что тут? — раздался за спиной звонкий голос Зайцевой, которая дежурила сегодня ночью. За ней стоял грузный и вечно молчаливый Киров, позвонивший Игорю и сообщивший об очередном нападении банды. — Ксюша, там одного из Лыжников ранили, Игорь за ними, я... — второпях начал объяснять Дима, вскочив со стула, не зная, довериться мозгу и остаться с потерпевшим, доведя работу до конца, или сердцу — и промчаться по следу в надежде выйти на Игоря и, возможно, раненного члена банды. — Иди, пока он делов не натворил! — девушка коротко улыбнулась и помахала ему ладонью, мол, давай, беги. Дима благодарно кивнул и побежал, уже не слушая, что происходит в квартире. На улице стояла скорая, только приехавшая на вызов, врач копался в чемоданчике, ища что-то, а медсестра — пышная дама лет тридцати пяти, кровь с молоком — громко подгоняла его, ссылаясь на отсутствие времени и ещё один срочный вызов в этом районе. Дима промчал мимо них, судорожно всматриваясь в тёмный асфальт в надежде заметить бурые блестящие брызги, но фонарь, как на зло, перегорел, а белая ночь, так удачно совпав по датам, своими лживыми сумерками лишь била по глазам, слепя. Впрочем, проморгавшись и включив фонарик на телефоне, Дима смог разглядеть под ногами кровь, ведущую налево от дома. Следы вели его недолго, буквально через метров сто стоял соседний дом, а у въезда во внутренний двор в виде арки располагалась крупная лужа, как чёрная метка, давшая Диме понять: ему сюда. Игорь нашёлся здесь же, сидел на корточках, склонившись над стонущим мужчиной, одетым в чёрное. Рядом валялась лыжная маска, а чуть поодаль лежал ещё один мужчина, его лицо скрывала балаклава, но видеть его и не требовалось, чтобы понять, что он был без сознания. Третий, видимо, смог сбежать. — Ты чего здесь забыл? — резко спросил Игорь, как только увидел Дубина. Дима сжал губы, но тут же проглотил обиду. — За тебя переживал, вообще-то! — и, прежде чем Гром обвинил его в беспечности, продолжил: — Ксюша с Вадимом уже приехали, как и скорая. У потерпевшего ничего серьёзного, пару ушибов, может быть перелом или трещина в рёбрах, но с ним всё нормально. Моё место здесь, а не там. — Рядом со мной? — усмехнулся Игорь, сменив гнев на милость. Он повернулся, и Дима заметил разбитую скулу и кровоточащий нос, кровь из которого лилась медленным ручьём на губы. Видно, второй преступник не собирался так просто сдаваться и умудрился-таки перед тем, как отрубиться, нанести пару ударов полицейскому. Дима мельком глянул на раненого Лыжника — он притих, потеряв сознание, а Гром зажимал какой-то тканью его рану, мешая крови течь так же активно. Не жгут, конечно, его невозможно было наложить, если учесть, где располагалась рана, но пережать задетую бедренную артерию в сложившейся ситуации было логично и максимально эффективно. Игорь и тут молодцом был, жизнь даже преступнику сохранял, а вот о себе, идиот, забывал постоянно, словно знал: у него всегда есть верный Дима Дубин, готовый ради него на всё. И он ещё спрашивал, где его место? — Конечно, — Дима подошёл ближе, встал почти впритык и положил ладонь на плечо Игоря, аккуратно его сжав. Простой жест поддержки, лёгкая, вселяющая доверие улыбка, ничего особенного, но Игорю хватило, чтобы застыть, поражённо смотря снизу вверх прямо в глаза, и столько чувств и эмоций отразилось в его живом взгляде, что Дима едва сдержал за зубами отчаянный скулёж. Не смотри, пожалуйста, не смотри так! Игорь застыл изваянием, не двигаясь и редко моргая, а дышал он настолько нечасто и размеренно, что грудная клетка будто бы и не двигалась совсем. Дима, словно заворожённый, смотрел, как медленно разомкнулись в задумчивости губы Игоря, и как кровь медленно стекала на его зубы и язык, и чуть брезгливого к чужой крови Диму начало потряхивать от зудящего желания слизать каждую солёную каплю, которая так заманчиво проникла в его рот. Мгновение застыло, как в янтаре, и Диме пришлось приложить усилия, чтобы вынырнуть из омута. — У тебя кровь, я... Салфетки где-то в рюкзаке были, сейчас, — Дима неловко отвёл взгляд, смущённо копаясь в излюбленном рюкзаке, и, когда он нашёл пачку влажных салфеток и повернулся обратно, то с удивлением заметил, что Игорь остался таким же зачарованным и застывшим, непривычно открытым и тихим. А кровь лилась, не переставая, наверное, был задет крупный сосуд, и Дима, припав на одно колено, аккуратно провёл под носом Грома, стирая бо́льшую часть крови. Потом, чуть подумав, достал новую салфетку и бережно, почти не касаясь, промочил губы, вновь проникаясь чувственностью момента. Все звуки ранней ночи сошли на дальний план, будто Дима в одно мгновение оглох и, видимо, ещё и частично ослеп, раз всё, что он мог видеть, ограничивалось только губами и разводами не до конца стёртой крови. Это было интимнее, чем когда они по пьяни целовались, прося прощения и прощая. Сейчас они молчали каждый о своём, но вместе, зависали в одном моменте, смакуя его, и всё было не смазано-алкогольным, а подчёркнуто чётким, лишь немного зернистым в гранитных сумерках, будто бы записанным на чёрно-белую камеру. Непреодолимо сильно хотелось запечатлеть это на плёнку и сохранить её где-то у сердца, иногда, зимними вечерами, позволяя себе окунуться вновь. Игорь тоже будто бы оттаял, чуть сместился — видно, ноги затекли от сидения на корточках в одном положении — и послушно голову склонил, подставляясь под касания Димы. Он не хохмил и не рассуждал о деле, только молчал и смотрел-смотрел-смотрел... И его рука всё так же твёрдо зажимала рану преступника, сохраняя в нём жизнь. — Мы поймали их, Игорь, — шёпотом, как сокровенной тайной, поделился Дима, разрезая словами сцепившую их вуаль. — Мы смогли, мы... Теперь всё будет хорошо! — Да, Дим, мы поймали их, — кивнул Игорь и приподнял уголки губ в мягкой улыбке. На фоне завыла сигнализация скорой помощи, окрасила царивший между ними двухцветный мир яркими синими всполохами машина, засеменили чужие спорые шаги и защёлкали резкие голоса. Та самая тучная медсестра отодвинула Диму и заменила руку Игоря своей, отпустив их, доктор что-то мгыкнул, шмыгнул носом и вновь зарылся в своём чемоданчике, ища чёрт знает что. Снова. Дима только и мог, что думать: и сколько времени они так сидели друг напротив друга, смотря глаза в глаза и молча́ обо всём и ни о чём одновременно, если скорая успела закончить с пострадавшим и приехать по следующему вызову к преступнику? А Игорь, оглядев недовольно свою залитую ярко алой кровью руку, поморщился и вытер ладонь о джинсы, ещё больше пачкая и так заляпанную каплями крови ткань. — Не выстирается, придётся новые покупать, — с усталой грустью признался он, и Дима, уже открывший рот, чтобы сказать, что перекись водорода способна творить чудеса, тут же его захлопнул. Не в пятнах самих проблема, а в том, чем конкретно они были нанесены. Носить чужую, хоть и оттёртую кровь, не хотелось даже не слишком брезгливому майору. — По домам? Хорошо, что поели тогда на крыше, а то в таком виде мне бы ничего не продали. — Ещё бы и полицию вызвали, — поддержал шутку Дима, и Игорь благодарно фыркнул, коротко посмеявшись. — Сейчас же белые ночи. Может к мостам пойдём, туристов попугаем? — Тогда точно придётся в изоляторе ночевать, — хохотнул Дима, представив, как их коллеги с недоумением посадят напарников в каталажку до выяснения обстоятельств. — Ничего, — Игорь выдохнул, чистой рукой поправил кепку и подмигнул Диме, широко улыбнувшись. — Мне не впервой.