Пропаганда гомофобии

— Это не Лыжники. — С чего ты взяла? — сложив руки на груди, уточнил Игорь, насупившись, и неловкое "Как так-то?" Димы потонуло в раскалённом скептицизме его голоса. Ольга Александровна Чирук — талантливый, знаменитый и всемогущий судмедэксперт, лучший в Петербурге и, возможно, во всей России — с раздражением цыкнула языком и нервно помяла в пальцах полупустую пачку сигарет. Курила она много и часто, а после разговоров с Игорем, с которым у неё были вечно кусачие отношения, — смолила, как паровоз. Иногда компанию ей составлял Дима: не курил, просто слушал, какой Гром упёртый мудак, не желающий иногда ждать, а хотевший получать всё и сразу. На доводы "ДНК за пять минут не выделить" и "ПЦР состоит из десятков циклов, а это минут сорок-час, не меньше" у Игоря был не менее весомый аргумент "Надо!". Дима, как кот Леопольд, пытался помирить этих эксцентричных полудурков, мягко поддакивал то одному, то другому, но путного у него ничего не вышло и он бросил эту бессмысленную затею. И тем не менее, не верить ей смысла не было ни у кого из них, ведь эта женщина могла не только найти иголку в стоге сена, но ещё и определить, когда, кем и как давно она была выброшена, но Игорь всё равно недовольно хмурился и грозно нависал над женщиной, будто ей было выгодно сбить следствие с правильного пути. — А ты, дубина стоеросовая, на надпись взгляни! — женщина повернула лист в руках так, чтобы полицейские смогли в деталях рассмотреть распечатанную фотографию груди последней жертвы — Алексея Карасёва. Вырезанная надпись "Пидор", всё как и в прошлый раз, ничего необычного, кроме того, что она была не закончена, но для этого были вполне очевидные причины. — Видишь заглавную "П"? У всех предыдущих потерпевших она была простой, написанной одним движением, без разрывов, а здесь — в три раздельные линии, две вертикальные и одна горизонтальная, так? — Ольга похлопала пальцем по листу прямо над изображением буквы, а потом сместила его чуть в сторону. — А "д"? Вместо хвостика прямая палка, а раньше была широкая петелька. Наклона почти нет, а до этого буквы почти лежали в правую сторону, плюс по наклону написания можно заключить, что раньше писал левша, а сейчас нет. И идиоту понятно, что это писало два разных человека! — В банде три хрена, ну писал не тот, что в прошлый раз, что с того? — Игорь выглядел лениво и совершенно незаинтересованно, но Дима явно видел, как у него крутятся в голове шестерёнки, обдумывая все за и против. Сам Дубин вновь не знал, чью сторону принять будет разумнее, а потому ждал решения своего напарника и предстоящего допроса одного из нападавших, которое должно было пролить свет на эту тайну. — Шесть раз до этого писал один, а на седьмой другой? Хрень собачья! — женщина аж затряслась от злого бессилия, явно борясь с желанием кинуть измятую пачку Игорю в лицо или смачно закурить сигарету из неё, шипя между выдохами облачков сизого дыма пожелания скорейшей смерти ослу-майору. — Может и не хрень. Вот поболтаем с Лыжником, а там и посмотрим, кто, что и как писал. Женщина скрипнула зубами, медленно выдохнула, вытащила из пачки никотиновую палочку, прихватила её губами, нервно пожевала фильтр, с звонким хрустом раздавила ароматизированную капсулу, развернулась и ушла, оставив попытки донести до упрямца своё видение ситуации. Толку говорить, когда тебя не хотят слушать? — Похоже на правду, — заметил Дима, ещё раз внимательно осмотрев распечатанную фотографию. От хорошего, приподнятого настроения не осталось и следа, а на языке осел кисло-горький привкус, словно он выпил чашку-другую паршивого кофе и заел горстью тех самых ненавистных детьми всего мира пилюль. — Думаешь, подражатели? — Хренажатели, — выплюнул Игорь, но, заметив выражение на лице Димы, обречённо выдохнул, успокаиваясь. — Не знаю. Может быть. А может и нет. Давай допросим того мудака, а потом будем решать, пойдёт? Нам же должно хоть когда-то повезти? Дима без особого энтузиазма хмыкнул, и они оба попытались сделать вид, что верят в свою удачу, и оба провалились, но делать нечего, в любом случае подозреваемого нужно опрашивать, а членов группировки ловить — хочется того или нет, никому не интересно. Они, не сговариваясь, двинулись в сторону комнаты допроса. За столом в ней сидел парень, на вид — едва ли за чертой совершеннолетия, в тёмной кофте и джинсах, частично испачканных бурыми разводами крови его дружка, на голове модная нынче причёска, на запястье браслет из маленьких металлических черепков, шея обрамлена толстой цепью, в правом ухе серьга-гвоздик, а на пальце массивное кольцо из нержавейки — ну классическая шпана, у которой, как бы Игорь выразился, молоко ещё на губах булькало, а уже сидит за столом в комнате допроса и подозревается в нанесении тяжких и средних повреждений восьми людям. Стоило Игорю войти и сесть напротив парня, сцепив ладони в замок и насупившись для более грозного вида, как тот с нескрываемым страхом уставился на него, потом глянул на застывшего за спиной Грома Диму, обратно на мужчину и всхлипнул, часто моргая, чтобы смахнуть слёзы. Игорь сжал губы и мрачно хмыкнул, выдавая всё своё презрение этим коротким звуком: сначала ради забавы или идеи дурацкой избивать людей, а потом плакать на допросе, пытаясь обвинить всех, кроме себя-святоши — Игорь презирал такое проявление трусости и глупости, и Дима полностью его поддерживал. Начавшая было разливаться в груди жалость быстро сошла на нет под гнётом мерзости, которая перед ними предстала. Сопереживать этому малолетнему идиоту не хотел даже склонный к эмпатии Дубин. — Я не Лыжник, начальник! Мы никого больше не трогали, кроме того хмыря, клянусь! Думали, забавно будет, припугнём его и всё! Все остальные не наших рук дело, честно! — Слышь, пацан, — Игорь грозно понизил голос, перейдя чуть ли не на хрип. Дима, при всём желании, не смог остановить пробежавший по чувствительной шее табун мурашек. — Рот закрой. Говорить будешь, когда я спрошу. Понял? — Гром дождался, когда перепуганный подозреваемый кивнёт, и продолжил: — Кто третий? — Петька Котов, мы с колледжа вместе везде, на Ивинской живёт, с матерью и братом старшим, — с уст Игоря слетел ехидный смешок, а Дима лишь головой покачал. Наверняка и семья неполная, и скандалы вечные, и брат бил, и мать недолюбила, а отца или вовсе не было, либо пил по-страшному, либо изменял. Выросшие в таких семьях дети часто вставали не на ту дорожку, будучи озлобленными и потерянными. — Быстро ты дружка своего сдал, — продолжил Игорь, уже зная, что и выпытывать информацию не нужно будет, пацан сам всё расскажет. — Да не друг он мне особо, так, в компашке одной были. Просто легче с ним идти, чем против него. — Чья идея была напасть на Карасёва? — Да Котова же и была! Он в магазине каком-то работает, посрался с консультантом и решил его проучить. А по телику как раз про эти нападения рассказывали, ну мы и начали искать инфу, на ту группу наткнулись, как её... С гомиками что-то там... — Пропаганда гомофобии? — уточнил Дима, и они с Игорем мрачно переглянулись, когда пацан закивал. — Да-да, она самая. Типо, там много идей было, как и что провернуть, чтобы мусор... полиция не выкупила, что это не Лыжники. Мы и подумали, что этого говнюка с магаза скинут на тех, кто и других пидоров пырял. — А кто настоящие Лыжники, знаешь, — спросил Игорь, хотя и знал, что вопрос задавал пустоте. Это лишь ведомый другим идиотом идиот, мозга которого хватило только на то, чтобы попробовать навести полицию на неправильный след. Чирук была права, это лишь подражатели-неудачники, не Лыжники. Они получат свою условку и зарубят на носу, что избивать людей, если они тебе просто не нравятся, нельзя. А те, с кого началась волна гомофобии, так и останутся в тени, совершая и дальше свой самосуд в тайне, инкогнито. — Не знаю, начальник, — боязливо подтвердил догадки пацан. — Я вообще не при делах... Может, может Петька знает?! Ну, он многих знает на районе, может и их? "Нет, — подумал Дима, горько и тяжело выдохнув, — не знает". Игорь бездумно кивнул, почесал нос разбитый и опухший, поморщился, встал из-за стола, кивнул Диме, чтобы он закончил с допросом, а сам, ещё раз переспросив полный адрес этого Котова, поехал на задержание, надеясь из него вытащить хоть какую-то полезную информацию, а даже если нет, то засадить за нападение на человека его всё же надо. — Как зовут? — по протоколу начал Дима, усевшись за стол и положив на него ручку и специальный бланк. — Крикунов, Василий, — отрапортовал пацан, а потом вздрогнул, что-то вспомнив, и подался ближе, спрашивая: — Эй, начальник, что с Лёхой там? Живой хоть? Дима пару мгновений поморгал, обмозговывая ситуацию, понял, что он о своём подельнике спрашивал, волновался. Удивительно. — Всё хорошо, живой, в больнице лежит, в сознании. Ему артерию зашили и кровь донорскую влили. Сказали, полностью оправится через пару дней. Скоро встретитесь. — Это хорошо, — кисло, но всё же улыбнувшись, сказал Крикунов и выложил всё, о чём спрашивал Дима, как на духу, без утайки или ёрничества. Когда они закончили, уставший Дима доделал отчёт о вчерашнем аресте, помог Игорю опросить Котова, которого он силком втащил в здание участка, орущего матом и брыкающегося, а ещё помятого и с налившимся, как спелая слива, синяком под глазом. С работы он в который раз за последние две недели уходил уставший, голодный и недовольный. В холодильнике была только какая-то салями, купленная в супермаркете на скидке, да чёрствый хлеб, на котором каким-то чудом ещё не появились пушистые колонии плесени. Дима сообразил бутерброды, опустошив холодильник и наполнив желудок, потом бездумно полистал ленту Вместе, особо не концентрируясь ни на чём, выпил кружку чая, ещё одну, использовав тот же пакетик, что и в первый раз, и пошёл в ванную комнату, надумав принять душ и идти, наконец, спать. Тесная душевая кабинка встретила его влажным воздухом и запахом отсыревшей плиточной фуги и немного хлорки, которой он любил по выходным натирать сантехнику — дёшево и практично, а запах не так уж и раздражал, если к нему привыкнуть. Он разделся, выкинув одежду в корзину для грязного белья, включил горячую воду, настроил так, чтобы она не жгла кожу, но расслабляла перенапряжённые мышцы, и встал под тугие струи. От усталости кожа стала чересчур чувствительной, и, стоило раскосым каплям коснуться его плеч, как Дима прогнулся, рефлекторно пытаясь уйти от неприятных ощущений. Но, как только он смог привыкнуть к непрестанно стучащему граду на спине, вода показалась настоящим спасением. Она согревала, но не жгла, опоясывала, но не блокировала, расслабляла, но не усыпляла, любила, но была совершенно бесстрастной, позволяла думать, но не задумываться, концентрируясь на одной детали и упуская всё остальное. Мысли лениво крутились вокруг дела, его личного незавершённого гештальта, но, в отличие от любого другого времени, думать было легко и не в тягость. Итак, у них вновь ничего нет. Нет, в смысле, улики были, почерк там, портрет потенциальных жертв, даже волокна биты в ране одного из поздних пострадавших — и если её найти, то сопоставить значения, проведя рентгеноспектральный анализ, будет просто и легко. А если найти ДНК жертвы, то и того легче — железобетонная улика. Диму всегда в академии учили в первую очередь искать орудие преступления и мотивы, и только пото́м разыскивать личность преступника. Не имея ни первого, ни второго, третье попросту бесполезно. И в этом уравнении с тремя неизвестными Дубину был дан только мотив, да и тот весьма туманный, почти что призрачный, будто бы ему не хватает чёткости линий определённости. Ненависть на ровном месте не появляется, точно так же, как и решение избивать до полусмерти невинных людей не может возникнуть спонтанно и длиться так долго на одном лишь брезгливом "фи!"? Котов, как Игорь и предполагал, ничего о Лыжниках не знал. Побрыкался в комнате допроса, прорычал, полаял, но когда злобные дяди-полицейские приковали его наручниками к столу, заскулил и выдал всё как на духу, подтвердив показания двух своих подельников. Игорь был не то расстроен, не то зол, что они пошли не по тому следу, но Дима его поддержал, сказав, что может Лыжников они и не нашли, но и потенциальных бандитов поймали, не дав им стать новой преступной группой, а, значит, они не провели тот вечер зря. Гром улыбнулся тогда, может и не так довольно, как когда был уверен, что они поймали настоящую банду, но искренне и просто, Диму по плечу горячей ладонью похлопал, сжал пальцы, в задумчивости подержал большой палец чуть выше ключицы в том месте, где можно запросто ощутить сумасшедшее биение артерии, мгновение-другое, и был таков. Дима распределил пригоршню шампуня по волосам, помассировал голову, довольно прикрыв глаза, потом намылился весь с ног до головы и в какой-то момент коснулся ладонью своего плеча, неудобно вывернув её, и положил палец так же, как и Игорь сегодня днём, просто что бы узнать, фиксировал ли он безумный ритм, выдаваемый сердцем Дубина. Большой палец упёрся в основание шеи, и Дима с удивлением ощутил едва заметные колебания самим его кончиком. Его сердце билось чуть ускоренно, возможно, от тяжести недели или горячего пара внутри кабинки душа, но, стоило вновь прикрыть глаза, как возник образ Игоря, желанный и будто бы почти осязаемый, касающийся его плеча привычным жестом — и Диму развезло и размазало. Руки сами по себе заскользили по телу, смывая остатки пены, по коже прошла крупная дрожь, а стекающая вода показалась чужими настойчивыми прикосновениями. Низ живота обожгло взволнованным жаром, и Дима опёрся лбом о стенку, рвано выдохнув. Как давно он себя не удовлетворял? С начала этого дела? Раньше? Для молодого парня — целую вечность. Чуть поколебавшись, он уже смелее очертил изгиб груди и живота ладонью, вспоминая прикосновения Игоря к нему, и удивлённо ухнул, когда тело мгновенно отреагировало на такой элементарный триггер. В паху потеплело, член заинтересованно дёрнулся, стал чувствительнее, Дима облизнул пересохшие от частого дыхания губы и провёл ладонью между ног, ощутив, как быстро возбуждение ударило в голову. Память сама по себе напомнила, как он целовал Игоря, его тепло, вкус, текстуру, запах, как Гром сам углубил поцелуй, как правильно сжимал ладонями его тело, куда только мог добраться. Дима обхватил член, сжал, провёл несколько раз большим пальцем по головке, дёрнул бёдрами навстречу прикосновениям и, чуть разведя ноги, прогнулся в пояснице, ещё больше опершись лбом на кафель, чтобы не потерять равновесие и ощущать хоть что-то реальное и незыблемое в омуте, в который он нырял. Пальцы левой руки надавили на анальное отверстие, но не проникли внутрь, лишь раззадорили, а в мыслях сидел Игорь, так удачно сжимавший его задницу. Гром мог бы и сейчас быть здесь, стоит только представить, и он бы стоял на коленях, растягивая губы вокруг Димы, или прижимался сзади, вбиваясь быстро и чётко, или его руки массировали член и яички, но Дима выбросил все фантазии из головы, потому что понимал, что это не Игорь, а лишь его добротная копия, развязная и готовая на всё, но всего лишь копия, потому он лишь прогонял по мыслям все ощущения, которые ему подарил в тот вечер Игорь, и вспоминал тот зачарованный взгляд мужчины, виденный им вчера вечером. Ладонь сама ласкала налитый и напряжённый член, а палец левой руки с некоторой сложностью вошёл в отверстие, чуть царапнув отросшим ногтем нежные внутренние стенки. Распалённый пах довольно отреагировал на распирающую наполненность, пихнув на милю ближе к оргазму, и Дима не сдержался, ввёл ещё один палец, на сей раз с огромным трудом и ярким дискомфортом, мышцы раскрывались нехотя, в одном месте даже боль впилась острой иглой, но он поменял положение пальцев и она медленно сошла на нет, оставив лишь давящий дискомфорт. То, что нужно было сейчас. Нет, Дима не был фанатом боли и страданий, ни в жизни, ни в сексе, и можно было бы найти дома что-то, что могло бы сойти за смазку, но настроение будет окончательно потеряно, пока он будет голым, мокрым и со стоящим колом бегать по квартире в поисках крема или того самого кокосового масла, которое ему подарила когда-то давно и не правда сестра. Дима ткнулся пальцами, с удовольствием ощутив, как мышцы нехотя поддались, и с каждым движением обхватывали не так крепко, как раньше, а потом выгнул их, со знанием дела помассировав простату, мгновенно вскинувшись. Тяжёлое возбуждение заструилось по венам, ноги подкосились, но удержали его напряжённую тушу в вертикальном положении. Готовый взорваться член пришлось пережать у основания, отсрочив оргазм. Дима с силой сжал челюсть и, качнувшись, ударился лбом о плитку, не заметив глухой боли — она затерялась в мощном удовольствии, поразившем его молнией. В ушах шумели раскаты грома, и невозможно было сказать точно, это вода стучала по его плечами, или кровь так била в голове, что заглушала мысли. Мозг сконцентрировался на одной лишь картине глаз, густых бровей, тёмных волос, сильных и больших рук в узоре кровавых ссадин, в растительности на лице, на губах, пухлых, приоткрытых, смоченных слюной и чуть потресканных от ветров Северной столицы... — Игорь, — просипел Дима, остервенело двигая по члену ладонью и пальцами внутри, стимулируя простату. Он ощутил волну экстаза, которая была вот-вот готова прошить его пах и... его накрыло с головой, раскрошило и разбило на миллионы мелких частей, и всё, что Дима смог сделать, не сдержав скулящий стон, это сказать: — Пожалуйста! Оргазм был такой силы, что он не смог сдержать сильную непроизвольную дрожь в ногах, а белёсая сперма обильно окропила стенку душевой. Её было так много, а семяизвержение было столь продолжительным, что в яйцах сразу начало тянуть, а долго опадающий после член ныл, намекая на то, что нужно чаще и не так мощно, что Дима никак не мог себе обещать. Ни с такой работой, ни с такой личной жизнью, которой попросту нет, ни с такой ориентацией и ни в этом обществе, точно нет. А мастурбация... Это как есть только овощи: желудок забит, жить будешь, но чувства насыщения нет и в помине. И даже привычный к своей диете Дима изнывал от голода не только душевного и морального, но ещё и физического. После оргазма вело на философствование, приподнятое из-за выплеска гормонов настроение стремительно катилось по наклонной, а тело и засыпающий на ходу разум размякли до такой степени, что Дима не сразу заметил изменения. Вода в какой-то момент из горячей перешла в едва тёплую, а потом резко в ледяную, будто он снова, как в детстве с бабушкой и дедушкой, на крещение в прорубь зимой окунулся. Дима зашипел, не смотря ударив по крану и отключив в несколько движений воду, и в недоумении коснулся трубы полоценцесушителя — холодный. Чуть почесав голову, с которой чудом успел смыть шампунь, он холодной водой смыл густое семя со стенки душа, и чуть смутился, ощутив какую-то мнимую неловкость при заметании следов преступления. Вытершись и одевшись в домашнее, Дима заварил себе ещё одну кружку чая, с неудовольствием осмотрел лёгкий бардак на кухне и прогуглил, когда в его доме планово должны отключить горячую воду — оказалось, отключали завтра, но кому-то не терпелось сделать на его улице праздник и отключить авансом с вечера, чтобы наверняка. Обещали, что уже через неделю все работы завершатся и горячая вода вновь будет литься из крана по мановению вентиля, но верилось в это с трудом. Хорошо, что хоть помыться успел вовремя, словно по таймингу. Запускать консоль и играть во что-нибудь уже давно пройденное вдоль и поперёк не хотелось совершенно, оргазм в принципе делал его донельзя ленивым и апатичным, а после такого тяжёлого и разочаровывающего дня — тем более. Он нехотя расстелил кровать, упал в её обволакивающие объятия и мгновенно уснул, не забыв поставить несколько будильников на завтрашнее утро. Проснулся он подозрительно бодрым и отдохнувшим за десять минут до будильника, которые с удовольствием провалялся в утренней дрёме, позволяя солнечным лучам бить по глазам сквозь прикрытые веки. Его хорошее не то от крепкого сна, не то от снятого вчера стресса настроение продолжалось, пока он надевал форму и завтракал ровно до звонка, стандартной трелью разорвавшей утреннее спокойствие. — Дубин? — спросил Диму кто-то из его коллег, и у него ушло время, чтобы вспомнить, кому из всего того разноцветного бедлама, в котором он работал три месяца к ряду, принадлежал этот густой и низкий бас. — Там новое дело по вашей части, наши уже там, так что поезжай сразу на Ломоносова, 9 дом. А, и Грому передай тоже. — Опять Лыжники? — с лёгким разочарованием уточнил Дубин. С прошлого нападения прошло всего два дня, какого чёрта? Они отдыхают вообще? — Ну... Вроде того, — с сомнением ответил полицейский, чьё лицо, но не имя, Дима смог-таки вспомнить. — Вроде? Это как так? Опять подражатели? — Нет... Ну, вернее, я не знаю, — полицейский замялся, а Дима хмуро зажевал губу, начав волноваться. Что не так? — Там просто не всё как обычно, вот и... Короче, сам посмотри, я тут передатчиком не буду работать. Всё... — В смысле "не как обычно"? Они улики оставили? — Ну, типо того. У вашей банды первый труп. Девчонку пырнули, суки. Это... было худшей новостью за последние две недели.