***
Так быстро, как сейчас, Дазай, кажется, еще ни разу не бегал. Быстрее чем когда пытался скрыться вместе с Чуей от полиции и даже быстрее чем когда убегал уже от самого Чуи за то, что выкрикнул какую-то до ужаса пошлую шутку из окна класса, когда Накахара мимо проходил. Или за то, что облил его водой из бутылки, просто потому что весело. Или что наклеил ему на спину бумажку с надписью «Чуя + Дазай = любовь навеки». Да Осаму вообще не знал, что умеет бегать так быстро. Чуть не врезался по дороге в одну из учениц (все же слегка задел ее плечом), из-за чего на ходу извинялся, оглядываясь назад; не слабо впечатался в стену, перепрыгивая разом по четыре ступеньки, чтобы быстрее добраться на второй этаж в кабинет музыки; а еще попался на глаза Куникиде-сенсею, который пообещал сделать серьезный выговор Дазаю, как только увидит его в следующий раз. Не в этот, потому что, пока Доппо угрожающе размахивал своим блокнотом, Осаму уже успел свернуть за угол и умчаться дальше, не сбавляя скорости. Чуя мастерски избегал его вот уже почти неделю, постоянно прятался так, что Дазай только и делал, что школу с ног на голову на переменах переворачивал, но рыжего так и не находил. И позволить себе упустить такой шанс — о боже, спасибо тебе, Акутагава, что сдал этого дурака с потрохами — просто не мог. И... о да, заветный класс музыки! Еще пару шагов, открыть дверь и... — Чуя! — голос Дазая почти что надорвался. Да и сам Дазай стоял на пороге, чуть ли не падая, задыхаясь и судорожно глотая воздух. Накахара сидел на первом ряду, листая что-то у себя в телефоне еще секунду назад, а теперь с явным удивлением пялясь на незваного гостя, который точно так же не сводил с него взгляда. И, кажется, путей к отступлению у Чуи не оказалось, потому что Дазай загородил единственный выход, а выпрыгивать в окно будет ну как-то слишком даже для Чуи. Даже если это ради того, чтобы избежать разговора с Дазаем. — Чуя, наконец-то я тебя нашел, — выдохнул Осаму с великим облегчением, закрыв за собой дверь. Глаза его ни на секунду не отрывались от Накахары, а то мало ли, вот отвернется Дазай — и Чуя испарится. Губы подрагивали, будто бы Дазай пытался улыбнуться, но не мог. Вся отрепетированная триста с лишним раз речь мгновенно вылетела из головы, стоило только встретиться с Накахарой взглядами, из-за чего Осаму только и смог что нервно сглотнуть и неуверенно сделать первый шаг навстречу. — Ты что тут делаешь? — а вот Чуя в восторге от такого поворота событий точно не был. Сам не зная зачем встал со своего места, снова посмотрел невольно на дверь за спиной шатена, а затем — на него самого. Выругался почти что не слышно и закусил губу. — Чуя! — все еще тяжело дыша, Дазай подошел еще ближе. Отчаянно пытался собрать воедино обрывки мельтешащих в голове подготовленных фраз, но, как на зло, не получалось. Приходилось импровизировать. — Нам нужно поговорить! Обязательно нужно. Помнишь, ты сказал, что не знаешь меня настоящего? — Ха? Допустим. Выражение лица у рыжего холодное, отстраненное. Взгляд острый и нетерпимый. А голос твердый, стальной. Почему, Чибико? Ты же сказал, что не злишься. — Я расскажу тебе, хочешь? Я все тебе расскажу. Чуя молчал. Продолжал смотреть то на Дазая, то в сторону выхода, так ничего и не отвечая. — Я... тц, Чуя, это... — мысли только еще больше путались из-за этого холода, так и разившего от Накахары. Осаму простонал мучительно, зарылся руками в каштановые волосы, отчаянно пытаясь собраться с силами, и наконец-то выпалил чуть ли не на одном дыхании: — Прозвучит бредово, но я люблю тишину, знаешь. Сам создаю много шума, но на самом деле я не фанат громких компаний. Люблю узнавать что-то новое, вроде каких-то вычурных фактов, которые вряд ли когда-то в жизни пригодятся, но все же. Люблю читать, и вообще, если ты когда-то разрешишь мне просто молча посидеть в комнате рядом с тобой с книгой в руках, я буду безумно рад. Я... агрх, Чуя, даже я, честно, чертовски мало о себе знаю. У меня нет мечты, ну кроме тебя, и определенной цели в жизни тоже нет. И вообще мне чертовски трудно представляться перед другими людьми, даже перед тобой. Я много думаю о всяких глупостях и часто грущу без причины. Иногда я так задумываюсь, что теряю счет времени, и за это мне часто влетает что от учителей, что от отца... да даже от Ацуши! Я слабо представляю себе, что такое счастье. Да и свою жизнь, свое будущее я плохо вижу... Единственное, я точно знаю, что хочу, чтобы в нем был ты, Чуя. Ты... понимаешь, ты как лучик света, как моя батарейка, которая дает силы жить и заставляет улыбаться. Чу-Чу, ты подарил мне столько много эмоций, мне даже слов не хватит, чтобы это описать! Да, не всегда хороших, иногда даже тех, на которые, я думал, я и не способен. Но, Чуя, благодаря им я снова могу чувствовать себя живым. Ты... ты не представляешь даже, что это для меня значит! Накахара плотно стиснул зубы, а взгляд отвел еще примерно на середине исповеди Дазая. Его холодная аура никуда не делась, только наоборот, стала еще более отталкивающей. Чуя как будто закрывался от Осаму, и это заставляло последнего чуть ли не с ума сходить. Дазай не мог понять, что происходит. Когда Чуя успел так сильно от него отдалиться? Неужели тот поцелуй действительно так сильно расстроил его? — Закончил? — бросил рыжий, когда Дазай наконец-то замолчал. Слова словно бы ударили хлыстом прямо по лицу. Дазай сглотнул, растерянно глядя на Накахару. Мысленно умолял его не поступать так жестоко, потому что... это правда бесчеловечно, Чу-Чу. — Тогда я пошел. — Чуя! — снова окликнул его Дазай, хватая за руку, стоило только Накахаре сделать шаг в сторону выходу. — Ну прости меня! В глазах Дазая — немой крик, полный отчаяния. А Чуя смотрит почти что безразлично, только губы кривит, выказывая раздражение. — Слушай, у меня нет на это времени, я думал, ты и сам поймешь, если уж я начал избегать тебя, — на выдохе произнес Накахара. — Мы не будем вместе, Дазай, это же очевидно. И не думаю, что общаться сможем как раньше. Это было... неплохо, наша дружба и все такое. Но, думаю, настало время разойтись в разные стороны. Когда внутри что-то трескается, осознание этого приходит не сразу. Сначала стоишь, будто бы эмоционально парализованный, а потом чувства постепенно начинают возвращаться. С каждой пройденной секундой понимание случившегося крепнет, с каждым мгновением боль чувствуется все ярче. И кажется: куда еще хуже? Но вот она почему-то проламывает потолок, а потом еще один и еще один, и еще один. И в итоге внутри появляется дыра, которая сжирает все хорошее, что могло остаться. Боль и пустота — вот что чувствовал Дазай, когда Накахара вырвал свою руку и, не сомневаясь, зашагал дальше к выходу. Какое-то время Дазай молча смотрел на свою ладонь, на которой все еще чувствовалось тепло Чуи. А потом снова резко поднял взгляд на рыжего, нашел в себе последние силы, чтобы попытаться еще раз. — Чуя! — Да чт-... — Я люблю тебя! После этих слов рыжий все-таки остановился. Замер, обернувшись почти что механически. Глаза его на секунду округлились, холод улетучился, и это дало Дазаю надежду. Надежду на то, что еще не все потеряно, что Накахара еще поменяет свое мнение, что сможет дать им хотя бы один-единственный шанс. Но Чуя нещадно растоптал ее почти сразу же. — Ха-а? Что ты несешь? — хмыкнул, уже отвернувшись, и снова направился к двери. — Это не шутка, Чуя! Я правда... посмотри на меня, умоляю, Чуя! Я люблю тебя, слышишь? Сильно... так сильно, что... — Дазай, — перебил его рыжий, так и не оборачиваясь. — Ты и я — этого не будет. Забудь. — Чуя, да что с тобой?! Если ты вот так просто отвернешься от меня, я этого не переживу. Почему ты такой жестокий, Чуя? Так... так и правда ведь лучше умереть... — Что за бред, — тихий вздох. — Переживешь, не парься. Пока, Дазай. — Чуя!.. Накахара ушел. Исчез. Не только из кабинета музыки, но и, кажется, из жизни Дазая. Поставил жирную точку — объявил финал их дружбы. В груди что-то болезненно сжалось, ноги вдруг стали ватными. Осаму попытался опереться о стоящую рядом парту, но в итоге все равно рухнул на пол. Его почему-то трясло. Ха, что это происходит? — Это все из-за Чибико, да? — одними губами спросил он будто у самого себя, глядя на дрожащие руки. Желудок вдруг свело. Дыхание с каждой секундой становилось все тяжелее, а к горлу подступал ком. В памяти всплыл запах рыжих волос, такой теплый, светлый. Они у Чуи мягкие, гладкие и пахнут будто бы самим солнцем. Осаму словно бы чувствовал этот запах прямо сейчас — едва ли уловимый, но точно витавший в кабинете после того, как Чуя побывал здесь. И от этого только еще более дурно становилось. Его звонкий смех, живой взгляд, даже его грозная ругань и удары кулаками — все это так любил Дазай. И от одной мысли, что Осаму больше не услышит злого «сейчас врежу» после того, как прилипнет к Чуе с самого утра, хотелось выть. — Чуя... почему? Глаза жгло. Это что, слезы? Сейчас бы только не хватало расплакаться из-за дурацкого рыжего карлика. Из-за дурацкого... рыжего... ха...***
— Блять, — костяшки пальцев все еще саднили после того, как Чуя не слабо врезал по стене на лестничной клетке, чтобы успокоиться. — Блять! — не помогло на самом деле, потому что Накахара все еще чувствовал себя последним куском дерьма. Видеться с Дазаем — последнее, что вообще хотел бы сегодня Чуя. Просто потому, что Дазай обязательно сказал бы что-то такое (и сказал же!), отчего у Чуи снова бабочки в животе запорхают, а мозг растечется в розовую лужицу, присыпанную блестками. Потому что Дазай обязательно начал бы извиняться в сто тысяч миллионный раз, и Чуя ну не сможет, глядя в эти разжалобленные щенячьи глаза, твердо отказать на предложение общаться как раньше. Потому что Дазай — хренов мастер подбирать нужные слова, от которых Чуя чувствует себя словно бы окрыленным; от которых у него сердце начинает биться быстрее и от которых хочется уже наконец-то плюнуть на все и начать поддакивать дурацким фантазиям Осаму то о семерых усыновленных детях, то о счастливой старости где-то в Италии или Швейцарии. А Чуе нельзя, ну нельзя ни в коем случае вестись на все эти красивые речи о вечной любви, какими бы приятными они ни были. Нельзя даже приближаться к Дазаю, потому что держать его на расстоянии — Накахара уже понял — банально не выйдет. Все просто повторится: рано или поздно Чуя снова даст слабину и позволит себе перейти черту. Нет. Нельзя. Но Дазай... боже, что вообще произошло только что. Осаму сказал, что любит его, Чую. Сказал, что Чуя — его лучик света. Сказал, что благодаря ему Дазай чувствует себя живым. — Да блять! Боже, какие же колоссальные усилия Чуя приложил, чтобы казаться невозмутимым. Глубокий вдох — выдох. Сосчитать до десяти. Глубокий вдох — выдох. Пнуть нахер со всей дури чертову урну, удобно оказавшуюся рядом. Тяжело. Невыносимо тяжело думать о том, что он причинил столько боли человеку, который подарил Чуе столько счастья за последние пару месяцев. Невыносимы горько понимать, что больше их с Дазаем пути никогда уже не пересекутся. И до слез обидно. Потому что Чуя, кажется, по-настоящему полюбил этого бинтованного ублюдка, такого раздражающего и настырного. Такого... разбитого, как оказалось. Ха, Чуя, ты же сам только что растоптал его в пыль, так чего теперь жалеешь? — Так надо было, — прошептал рыжий, бесполезно пытаясь успокоить самого себя. — Это необходимо. Это к лучшему. Я все сделал правильно. Свежий воздух из открытого окна помогал немного опомниться и взять себя в руки. Дазай не маленький, Дазай поймет. Он справится и проглотит обиду. Будет больно, будет одиноко, но он сможет это вынести. Сможет и Чуя. Через пару лет все это будет вспоминаться как глупая история влюбленности в старшей школе. Время лечит. И оно вылечит. — О, Накахара-сан, ты здесь! — голос Ацуши за спиной раздался слишком неожиданно. Накахара даже не обратил внимания, что к нему кто-то подкрался. Чуя обернулся, слабо кивнув Накаджиме в знак приветствия. Тот окинул его взглядом, чуть затушевавшись: видимо, видок у Накахары был не особо презентабельным. Оно и не удивительно, потому что чувствовал себя Чуя точно как выжатая половая тряпка. — Разве Дазай-сан не нашел тебя? — Нашел, — выдохнул рыжий. Ацуши понял много чего по этому тяжелому вздоху, полному усталости и вины. Поджал губы, не зная, что и сказать, и несмело подошел поближе, пристраиваясь рядом у подоконника. — И... ты снова его отшил. Да? — Да. Накаджима понимающе (на самом деле нихрена не понимающе) кивнул. Акутагава ждал его в классе через пару минут, но, наверное, он не особо обидится, если Ацуши немного задержится. Все-таки Накахара-сан здесь, и он в таком состоянии, в каком Накаджима вообще не ожидал увидеть такого человека, как Чуя. Разумеется, Ацуши понимал, что Чуя, как и все остальные, может печалиться иногда. Но увидеть его с глазами на мокром месте... нет, извольте, такого Ацуши точно не ожидал. Точно не среди белого дня и точно не от Накахары-сана. — Хочешь поговорить об этом? — попытался начать разговор Накаджима. — Знаю, что это не мое дело, но я неплохо справлялся в роли жилетки, в которую можно поплакаться, для Дазай-сана. Может, и тебе как-то помочь смогу, ха-ха. Чуя улыбнулся совсем слабо и кинул на Ацуши взгляд с толикой благодарности. Приятен был факт, что Накаджима пытается его поддержать. — Я... на самом деле я просто не знаю, что делать, Ацуши, — хмыкнул рыжий, снова глянув в окно, за которым на школьном дворе во всю кипела привычная для старшеклассников жизнь. — Выход всегда можно найти. — Да, знаю. Но тот выход, который нашел я, приносит столько страданий. — Ты сейчас о Дазай-сане? — М... Д-да, — кивнул Чуя. И о себе в том числе. — Кажется, только что я совершил очень плохой поступок. И мне дико стыдно, и я хочу извиниться, хочу сказать, что это совсем не то, что я на самом деле чувствую. Но не могу. Это... видеть его таким было так ужасно. Снова кивок. — Кажется, я никогда не смогу простить себя за то, что ушел после того, как Дазай сказал... что умрет без меня. — Стоп. Он что сказал?! Чуя дернулся невольно от внезапного крика Ацуши. Глянул на Накаджиму и растерялся невольно, потому что тот смотрел на него настолько ошарашенно и даже напугано, что Накахара и сам почувствовал, как по спине легкий холодок пробежал. — Что ты сказал? — Что... Дазай сказал, что умрет без меня, — от свои же слов неприятно сводило скулы. Чуя точно ужасен. Еще и Накаджима смотрит на него так, словно бы только что рыжий признался в массовом убийстве. — Да, я знаю, что поступил, как дерьмо, — цыкнул рыжий, отмахнувшись. — Можешь не напоминать. — Н-нет, Накахара-сан, я не из-за этого... просто... Дазай-сан, — Ацуши точно казался потерянным и напуганным. Да в чем дело? — Если Дазай-сан так сказал, значит, он и правда... — Что? Руки на себя наложит? Пф, Ацуши, не смеши. Если бы все так кончали от неразделенной любви, то... — Нет, ты не понимаешь, — перебил его Накаджима. — Это же Дазай-сан. Он правда сделает это. Накахара-сан, нужно найти его и быстро. Пару секунд Чуя сверлил Ацуши напряженным взглядом. Начинал понемногу злиться, потому что какое нахрен искать Осаму? Рыжий точно не хочет и не может сейчас с ним говорить. Разве Ацуши не понимает этого? И какое к черту наложит на себя руки? Что за детский сад? Дазай, конечно, отбитый на голову, но не настолько же, чтобы и правда сделать такую глупость только из-за слов Накахары. — Ты не знаешь, да? Он не рассказывал тебе? — словно бы прочитав его мысли, произнес Накаджима, и Чуя нахмурился еще больше. — О чем? — Дазай-сан, он же... он же уже пытался... Дальше Чуя не слушал. Мир на мгновение погас. В голове наконец-то сложился до ужаса очевидный пазл. Притворная улыбка Дазая — не чтобы вывести из себя Чую, а потому что по-другому Дазай не умеет. Его задумчивый взгляд — «я слабо представляю себе, что такое счастье». Бинты... Чуя даже в самых фантастических мыслях допустить и возможности не мог, что они служат не для того, чтобы привлечь внимание к загадочно-идиотскому образу Дазая. Дазай радовался, когда Чуя грозился его убить. Дазай чуть с ума не сошел, когда Чуя попытался снять с него эти повязки дурацкие. Дазай не чувствовал себя живым до знакомства с Чуей — он сам это сказал. А еще Дазай сказал, что теперь ему лучше умереть. У страха острые углы, а еще, скорее всего, он красного цвета. Чуя почувствовал, как он протыкает его грудь и заставляет начать задыхаться. Ацуши все говорил что-то и говорил, и говорил, а Накахара мог думать только о том, что он оставил Дазая в состоянии, в котором он действительно может сделать что-то очень и очень глупое. В голове невольно вырисовывались страшные картины того, как Осаму умирает в каком-то темном углу школы или еще где-то со вскрытыми венами или в петле болтаясь. И проклинает, проклинает, проклинает Чую перед смертью за то, что тот бросил его, даже не объяснившись нормально. Просто выбросил, как ненужный мусор, и даже не сказал почему. Нет, Дазай, все не так. Это... все не так, слышишь? Не смей, Дазай. Просто не смей. — Ацуши, — Накахара сам не узнал свой голос. В глазах застыла паника, а в голове только одна мысль: нужно найти Дазая как можно скорее. Но не успел Чуя ее озвучить, как дальше по коридору, откуда-то со стороны лестничной клетки, раздался девичий крик: — Какой-то парень сейчас сбросится с крыши! Мир снова гаснет. А через секунду — загорается с такой силой, и Чуя чувствует внезапный прилив энергии, покалывание во всем теле. И Чуя молится, чтобы этим идиотом на крыше был кто угодно, только не Дазай. Накахара бежал, спотыкаясь, едва ли не падая, и не оглядывался назад на Ацуши, который все еще стоял у окна, не сориентировавшись в происходящем. Сбил с ног несколько учеников, даже не извинился, лишь проскочил мимо, буквально-таки вылетая во двор. Диким взглядом глянул в сторону целой толпы, которая собралась у крыла школы, а затем посмотрел наверх. Десятки голосов и собственное зашкаливающее сердцебиение смешалось в один серый шум в его голове, когда в глаза, ослепленные солнцем, попала темная фигура на краю крыши — Дазай. Точно он. Дазай стоял там, уже перешагнув через металлическое заграждение. Дазай стоял там, и Чуя мог только догадываться о том, какой ужас сейчас творился в его голове. Дазай стоял там и... — Дазай! Голос Чуи потерялся среди возгласов других учеников. Осаму не видел его, не слышал. И все еще стоял там. Не думая, Накахара ринулся обратно в здание. Снова сбивая с ног старшеклассников, снова спотыкаясь, теперь уже взбегая вверх по лестнице. Легкие горели, мышцы в ногах жгло, но Чуя не останавливался, не позволял себе такой роскоши, как даже секунда передышки, хотя бы чтобы вдохнуть будто огнем обдающего воздуха. Он готов был прикончить себя. Готов был собственноручно свернуть себе шею за то, что был таким идиотом, что не понял, что на самом деле творилось у Дазая на душе все это время. Что постоянно огрызался и называл его придурком, грозясь переломать кости. О, если бы он только знал, Дазай, если бы Чуя только знал, что ты на самом деле чувствуешь, все было бы по-другому. Все было бы иначе. Все будет иначе, просто подожди, и Чуя обещает, что больше никогда не осмелится ударить-обидеть-обозвать. Просто дай ему еще пару секунд, подари столь нужное сейчас время. Просто подожди. Стой и ничего не делай. Пожалуйста. «Умоляю!» — кривясь от боли во всем теле, думает Чуя, вылетая в коридор третьего этажа, только чтобы добраться до следующей лестницы. А затем слышит с улицы крики вдруг оживившихся учеников. И понимает: Дазай вот-вот прыгнет. Он не успеет. Мозг Чуи отключился на секунду. Совсем не отдавая отчет своим действиям, Накахара ринулся в один из классов — тот, который, как ему казалось, находится как раз под тем куском крыши, на котором стоял Осаму. Его встретили пара ошарашенных глаз старшеклассников, крутившихся у окна. Не сдерживая силы, Чуя оттолкнул только и успевшую пискнуть девчонку, которая стояла у него на пути, а затем... ...прыгнул. Дальше все было слишком спутано и неразборчиво. Чье-то тело — это точно был Дазай, — врезавшееся в Чую, стоило только ему оттолкнуться ногами от бортика подоконника. Больно раздирающие кожу ветки дерева, куда Накахара прыгнул, да и Осаму