love issue

      «Я буду скучать по нему...»       «Дазай, блять, это не черновик для твоих дурацких заметок!»       Чуя нахмурился, чуть ли не оскалился. Перевел взгляд на свою правую руку (все еще в гипсе) и тихо цыкнул, мысленно выругавшись. Поджал губы и с еще большим упорством свел брови к переносице — все, лишь бы глупо улыбаться не начать. Потому что вон тут, прямо по центру гипса, было записано домашнее задание (не Чуи, а Дазая). Чуть повыше — дурацкий рисунок солнца с надписью «ты сияешь ярче». А с другой стороны маркером Дазай, когда Накахара отвернулся, умудрился написать ему коротенькое признание в любви, которое Чуя потом, краснея, очень долго пытался замазать корректором (заметил только вечером и пришел в ужас от того, что проходил весь день с любовной писаниной Дазая, приправленной сердечками, на руке).       «Так говоришь, как будто сильно сопротивлялся» — снова завибрировал телефон.       И Чуя снова начал кривить губы (только не улыбаться!).       Ну да, на самом деле он не так уж и протестовал (ну, может, для виду возмущаться мог), когда Дазай тянул свои шаловливые ручки к его правой руке, чтобы снова нарисовать на и так уже полностью исписанном гипсе какую-то новую хрень. Не то чтобы Чуе нравилось, что его правая рука вся в записках Осаму вдоль и поперек, но в те моменты, когда Дазай старательно выводил ровным почерком (ого, Дазай умеет писать не криво) слова на гипсе, он улыбался. Искренне, счастливо, и Чуе даже казалось, что у Осаму вот-вот звездочки в глазах засияют от воодушевления. Так что... ладно, да, Накахара уступил. К тому же...       Чуя снова глянул на правую руку, все же не сдержав едва ли заметной, полной теплоты улыбки.       ...каждая запись на его руке — это отдельное воспоминание, связанное с Дазаем. Даже это дурацкое «история. стр 274-296; алгебра. 354, 361» пропитано теплыми чувствами, дорогой сердцу памятью. В тот день, когда Дазай так нагло решил записать свою домашку на гипсе Чуи, он дневник дома оставил. А Накахара так удачно рядом оказался, какое же везенье... Еще в тот день Осаму опаздывал, а потому даже причесаться забыл. Волосы на его голове были в еще большем беспорядке, нежели обычно, и это так веселило Чую.       — У тебя на лице написано, с кем ты переписываешься, — тихий смешок Коё и ее колкая ухмылка заставили Чую резко выпрямиться и возмущенно ахнуть. Даже сейчас он почему-то не мог вот так просто согласиться с тем, что да, Дазай действительно заставляет его улыбаться. Скорее уж земля разверзнется, чем Чуя признает нечто подобное, честное слово.       — Тебе обязательно здесь находиться? — цыкнул Накахара, отворачиваясь в сторону и смущенно фыркая.       — Не жалуйся, я специально с работы отпросилась, чтобы отвезти тебя в больницу.       — Я бы и сам доехал, — снова заворчал старшеклассник. На самом деле, разумеется, рад был, что Коё поехала вместе с ним, но... черт, обязательно подшучивать из-за переписок с Дазаем?       — Да-да!.. О, Чуя, твоя очередь! Пошли давай быстрее, — увидев медсестру, подзывающую их рукой из кабинета, Озаки тут же оживилась. Взяла сына под локоть и зашагала в сторону врачей.       Чуя от неожиданности даже споткнулся о свою же ногу.       Но все же успел написать Дазаю на ходу:       «Больше никаких тупых записей на моей руке, Дазай! Ура, черт возьми!».

***

      Дазай держит его за правую руку и смотрит, словно бы глазам своим не верит. Так, будто бы видеть Чую вот таким — целым, без гипса — это что-то сверхъестественное. И, разумеется, Чуя злится. Выдергивает свою ладонь из цепких рук Дазая и шипит даже без слов, просто угрожающе. Шатен смеется в ответ, уже даже не опасается, что Чуя и правда заехать может, только снова тянется пальцами к ладони Накахары и переплетает пальцы, счастливо улыбаясь.       — Я рад, что твоя рука восстановилась.       — Да заткнись ты, бестолочь. С правой бью посильнее, так что постарайся уж не выводить меня.       — Мг, да, я знаю твой коронный удар, — невольно скривился Дазай, когда в голове вспыли воспоминания о том, как Чуя издевался над ним в первые недели знакомства. И фингал под глазом вспомнил, и бровь рассеченную, и с десяток случаев, когда Ацуши тащил его без сознания в медпункт. — Совсем меня не жалел.       — Я думал, тебе нравится, — хохотнул Чуя. — Ты же всегда за добавкой лез.       — Глупый Чиби.       На перемене в классе оживленно. Лето совсем близко, до конца учебы — каких-то две недели. Атмосфера такая непринужденная, легкая, словно бы все уже и забыли о предстоящих экзаменах и предвкушали три месяца свободы и отдыха от учебы. Чуя вообще-то тоже предвкушал, как наконец-то сможет спать до обеда и забыть про теоремы и правила, которыми снова пичкал его Дазай, чтобы помочь успеть подготовиться к тестам. Его, правда, самую малость пугала перспектива, что летом они с Осаму станут видеться в разы реже и... черт его дернул, пару дней назад Чуя обмолвился об этом Дазаю. У того, собственно, в тот же момент какую-то странная одновременно любящая и колкая улыбка на губах появилась, а в глазах недобрый огонек заплясал. Чуя буквально признался, что будет скучать. Тут же язык прикусил, но что сказано то сказано.       «Чуя, я тебе этим летом надоем еще больше, чем за весь семестр вместе взятый, обещаю!»       Накахара, разумеется, проматерился, пригрозив голову Дазаю оторвать, если тот и на каникулах прохода ему давать не будет, но после такого обещания на душе стало легче. Пропало волнение и беспокойство. Все-таки это же Дазай, как Чуя только допустить мысль мог, что идиотская мумия оставит его в покое, если больше не придется видеться каждый день в школе?       — И если уж ты теперь снова двурукий, пошли сегодня после школы сходим в центр? Хочу обыграть тебя на автоматах пару раз, — после минутного молчания заговорил Дазай, растянувшись на парте Чуи и повернув голову к окну, с интересом рассматривая проплывающие мимо облака.       Никто из класса уже давно не обращал внимания, что почти что на каждой перемене к Накахаре приходит странный тип, весь бинтами обмотанный, из параллельного класса. Как обычно берет чей-то свободный стул, первый под руку попавшийся, и усаживается рядом с Накахарой ближе к окну. То обеды рыжему таскает, то читает что-то вслух, то математику объясняет — это уже классика. Отношения с классом у Чуи были неплохие, даже хорошие (все же умел рыжий людей к себе располагать), а потому не обходилось и без того, что кто-то подходил на переменах просто поздороваться и с Дазаем заодно познакомиться. Ну, с тем самым, за которым Чуя из окна прыгнул.       В общем, устроился Дазай очень даже удобно. Приняли его за своего, даже подшучивали, что Осаму пора класс сменить. А Чуя тихонько матерился, мол, «не дай бог». Слишком неубедительно, правда.       — А потом можно и зайти где-то кофе выпить, я тебе еще что-то по математике объясню, — продолжил Дазай, все так же держа руку Чуи в своей ладони и поглаживая ласково большим пальцем запястье. — Ты, кстати, сделал те упражнения, про которые я тебе говорил?       — Издеваешься? Мне и так домашки хватает.       — Тц, Чуя, мог бы хотя бы попытаться.       — Не мог бы. Сыт по горло уже твоей математикой. Четверку получил за последние тесты, что тебе еще нужно?       Шатен выдохнул тяжело, но спорить не стал.       Какое-то время Чуя молчал. Дазай глаз с него не сводил, наблюдал внимательно и улавливал, что Накахара вроде как еще что-то добавить хочет, но молчит, никак не решается. Смотрит куда-то в сторону, лишь изредка кидает на Осаму нерешительные взгляды и вот уже почти открывает рот, чтобы произнести что-то, но так и не говорит. Не выдержав, Дазай уже хотел было сам спросить, мол, «ну что?», но не успел, потому что Чуя, глубоко вдохнув, все же произнес совсем тихо, будто бы боялся, что кто-то может подслушать:       — Это... хуйлуша ты, приходи ко мне в пятницу. Мама уезжает, дом свободный, так что я подумал...       Сперва Дазай ушам своим не поверил, но уже через мгновение резко поднял голову и с восторгом в глазах чуть ли не выкрикнул:       — Что?! Чуя... я... боже, это... Акутагаву куда-то сбагришь?       — Да нахуй иди! Я тебя не трахаться зову! — снова почти что шепотом шикнул смущенно рыжий, а затем, поворчав еще немного, продолжил: — Так что я подумал, что мы могли бы устроить что-то вроде вечеринки. Ну, знаешь... Ты, я, Рюноске и Ацуши.       Дазай сощурился ни то с подозрением, ни то с каким-то разочарованием. И Чуя почти что решил, что все-таки врежет ему с правой.       — Но твоя рука...       — И что, что рука?       — Но перелом же зажил...       — И что теперь?! — чуть ли не прорычал Накахара. — Так, ясно, никакой вечеринки.       — Да ладно, ладно! Я понял! — попытался оправдаться Дазай, но Чуя еще долго не переставал тихо материться себе под нос. Точнее, ровно до тех пор, пока в класс не вошли Акутагава с Ацуши вместе с любимыми дынными булочками Чуи. И когда Накахара заткнулся, с удовольствием жуя выпечку и слушая Ацуши, который рассказывал, как Акутагава на уроке заснул и получил выговор от Куникиды-сенсея (это у них, наверное, семейное), Дазай все-таки смог облегченно выдохнуть.