Я твой. Целиком и полностью 2

Его не волновало, что скажет Аня. Она всё и так знает, у них свободные отношения. Волновало другое: при всей той свободе, которая у него есть всё равно нужно адекватно мыслить и знать меру. И в это понятие меры явно не входили стёртые до ссадин запястья и нехило травмированная спина. В голове мелькала туча мыслей. Тут он как будто бы остановил одну из них и до него дошло… Мысль пульсировала в голове, отдаваясь слабой болью в висках. Она гласила: «Как завтра играть на концерте?». Злость, обида и ощущение полной беззащитности с новой силой ударило его в грудь. Личадеев сильно, до боли сжал зубы, но это не помогло и слёзы сами полились из глаз. Как же он устал, его уже давно тошнило от мыслей об регулярном сексе с Юрой. Не о сексе в принципе, а о том во что он превратился сейчас, все эти гримёрки, гостиничные номера, ради чего это всё? Есть ли в этом чувства? Он пытался поговорить с Юрой, но тот либо не понимал его, либо специально игнорировал попытки Паши вывести его на серьёзный разговор, а когда Паша срывался на эмоции лишь смеялся над тем, как он «смешно злиться», даже не задумываясь о том, что реально чувствует его партнёр. «Ладно, нужно собраться. Скоро Юра вернётся, и если увидит, как я плачу сделает только хуже своими шутками. Ему то, сволочи, нормально все, ему то все нравится. Он уже привык к такому образу жизни. Идиот.» подумал Паша. На одном из клочков выцветших обоев отсвечивал еле заметный выключатель. Паша кончиками пальцев надавил на него. Только сейчас он увидел, как небольшой сгусток темноты теперь освещается флуоресцентной лампой, с еле слышимым жужжанием, отдававшимся легким звоном в ушах. В этом закутке был туалет, судя по всему сделанный в последний момент пьяными в хлам гастарбайтерами: белый кафель был выложен скорее мозаикой, чем ровно. От покрытого ржавчиной крана в слив спускалась тонкая струйка желтоватой воды. Умыться и привести себя в относительный порядок - вот, чего сейчас не хватало порядком вымотанному Личадееву. Заглянув в узкое зеркальце с желтовато-мутными разводами по углам, он убедился в своей теории: выглядит он весьма паршиво, что уж там скрывать. Влажные волосы прилипли ко лбу, усталые глаза обрамляли черные полукруги из размазавшейся и частично смывшейся со слезами подводки ("будь я проклят, если еще хоть раз решу накраситься перед концертом"), из чуть приоткрытого рта клубами выходил пар, конденсируясь в маленькие капельки на зеркале. Он опустил руки, кончиками пальцев зацепившись за края раковины и горько усмехнулся куда-то вниз. Собравшись с последними оставшимися силами он, сжав зубы и приготовившись ощутить резкую, жгучую боль подставил всё ещё подрагивающие руки под тонкую струйку прохладной воды. Боль, не заставила себя ждать, но Паша лишь сильно закусил губу и продолжил постепенно смывать подсохшую кровь. Ссадины были совсем неглубокие, но крови всё равно было немало. С одной стороны больно, руки жжёт, щиплет, но другой стороны в этих странно-болезненных ощущениях есть что-то приятное... Кровь смешивается с желтоватой водой и розово-коричневыми струйками утекает с насквозь проржавевшее колечко водостока. За спиной скрипнули половицы, предательски выдавая тяжелую поступь Музыченко. — Явился не запылился, блять, принес хоть что-нибудь, а? — Личадеев, конечно, редко обижался, но так сильно перегибать палку было уже выше его терпения. — Прости, я... Мне так жаль, я очень виноват перед тобой, — Юра замялся на пороге, перебирая пальцами лямки полиэтиленового пакета с неприметным логотипом какой-то местной аптеки. — Хули встал то, голубок? Садись, будешь в медика играть, — Паша с размаху плюхнулся на диван, взглядом указывая на сидение рядом. Не скрывая раздражения, он доверчиво положил кисти рук на колено Музыченко. Перекись неприятно защипала, захотелось отдернуться и завыть, но Юра все и так понял по языку тела и слегка подул на ссадины, в качестве еще одной партии извинений. Кровь уже почти перестала сочиться, вытекала только желтоватая лимфа, такие ссадины самые неприятные, вроде пустяковые и не глубокие, а заживают болезненно ещё и чешутся к тому же. Из пакета выкатился рулон бинта. Паша даже не заметил, как его руки были идеально замотаны белой лентой. — Думаю, сойдет, а потом нормально замотаю, — проговорил Юра, любуясь на свою работу и застенчиво поцеловал парня в щечку. — Ну что, неудачливый ты мой, пойдем к Даньке договариваться об отмене следующего концерта? — Пашу приятно удивило то, что пока Юрка шлялся в аптеку за бинтом, он успел это обдумать, но какая, мать вашу отмена?! Он не мог понять, как Музыченко может так легко безответственно относиться к этому. — Ты совсем что ли публику не уважаешь?!Перенос и точка, а то, понимаешь ли, люди деньги заплатили, а тут из-за одного дурака, который не может себя контролировать, отменить такое важное для них событие? Это низко, дорогой мой, низко, — спорить не было ни сил, ни желания, так что Музыченко лишь кивнул, привставая.