15 сентября, среда
12:47
Минги отвлекается на пришедшее сообщение. Мама Ко мне приезжал твой отец. Он упросил дать ему твой номер — зачем-то хочет с тобой связаться. Мне не сказал ничего, но пожалуйста, будь осторожен и внимателен. Я не в праве запрещать тебе с ним разговаривать, но не хочу, чтобы это закончилось чем-то плохим. Из его руки выпадает ручка, которой он заполнял необходимые по работе бумаги, он встряхивает головой и перечитывает ещё раз. И ещё дважды после этого. Его отец. Хочет связаться. Почти тридцать лет этого не хотел, а сейчас — выньте и выложьте! Злость — первая эмоция, которую Минги чувствует, когда наконец осознаёт то, что мама хотела ему сказать. Он громко и часто дышит, но всё же совладает с собой и успокаивается. Набирает номер мамы, чтобы услышать её голос и поговорить с ней. — Алло, мам? — он прерывается на глубокие вдох и выдох. — Расскажи с самого начала, что он хотел. — Я точно не знаю, — голос мамы чуть дрожит, и Минги кажется, что она недавно плакала. Злость на отца с новой силой накатывает на него, и он со всей силы хватается за перекладину стола, чтобы не вылить эмоции в другое, более разрушительное русло. — Он не предупреждал, что приедет, и со мной вообще никак не связывался. Просто позвонил в дверь, и я открыла, даже не зная, что это он. — Что он говорил? Что спрашивал? И что хотел? — Спросил только твой номер, больше ничего. Сказал, что ему нужно с тобой поговорить о чём-то, что это важное дело, но меня это не касается. Больше ничего. Если бы действительно было ничего, голос мамы сейчас бы не дрожал так сильно и не были бы слышны её редкие всхлипы. Минги не знал, сколько времени отец пробыл у мамы, как вообще нашёл её и что ей говорил, но он был уверен — он этой выходки отцу не простит ни за что. Он в принципе отца прощать не собирался и уже чувствовал, что дело тут нечистое, что веет от всего этого нехорошим холодом. — Ладно, мам, не переживай. Я поговорю с ним, всё узнаю и потом расскажу тебе. Не волнуйся, я разберусь со всем. — Только будь осторожен. — Обещаю, мам. И помни, что я люблю тебя. Они прощаются, Минги кладёт трубку и опирает голову на руки. Он думает о том, что отцу может быть нужно, почему именно сейчас, когда в его жизни только-только всё устоялось, и что мешало ему появиться раньше. Он не допускает наивной мысли, что в этом человеке вдруг взыграли родительские чувства или инстинкты — он ведь как-то нашёл маму, а значит, мог появиться всегда, в любой момент этой жизни, а не тогда, когда Минги давно уже взрослый самостоятельный человек, которому отец нисколько не нужен. У них с матерью особенно нечего брать — на двоих в собственности только квартира, в которой живёт мама, машина и мотоцикл Минги, а больше и ничего. У них нет огромных вкладов в банках и на сберегательных счетах, они живут на среднем уровне и довольны этим. Минги правда не знает, что вдруг отцу понадобилось спустя столько лет, да и честно — знать не особенно хочет. Об отце он знает мало — фамилию Сон и то, что он тот ещё козёл. Когда-то помнил имя и возраст, но сейчас ему ничего из этого не интересно. Он почти никогда не спрашивал маму об отце, а её попытки рассказать пресекал — ему не нужен был человек, когда-то давно отказавшийся от него, он тоже отказался и откоснулся, решив, что справится и без него. И справился ведь — помог маме встать на ноги и сам не пропал, нашёл своё место в жизни и свой путь. Без помощи отца и даже без мыслей о том, как было бы, будь отец рядом. Так зачем же сейчас переживать? Отец — явление временное, и Минги очень сильно сомневался в том, что разговор с этим человеком перевернёт его мир с ног на голову, расколет время на «до» и «после». Скорее всего, они просто поговорят, решат эту проблему и разойдутся дальше, не имея никакого желания друг с другом водиться. Такой вариант, по крайней мере, Минги устраивает, и он не почувствует ничего, если именно так и случится. По-взрослому, спокойно и буднично, как будто и не было тех детских и юношеских обид, как будто не было вопросов в небо, чем он оказался для отца так плох. Да, такой вариант Минги устроит.***
Вся следующая неделя проходит, как на иголках. Минги подрывается на каждое новое сообщение и каждый звонок телефона, вглядывается в толпу вокруг себя, внимательнее смотрит по сторонам и, кажется, на любой шорох реагирует втрое острее, чем раньше. Ёсан советует свалить в отпуск, Сонхва предлагает взять отгул и выспаться, Минджэ наливает зелёный чай и массирует виски и плечи. Юнхо, единственный обо всём знающий, говорит не париться и забить, отпустить ситуацию и смотреть, куда она приведёт. — У тебя ведь есть мы, — к Юнхо на коленки заскакивает Бёль, и он тыкает её в чёрный нос ложкой с плавленым сыром, оставляя маленькую упругую капельку. Ложку он после облизывает. — И если что-то пойдёт не так, то мы всегда будем здесь, чтобы тебе помочь. Минги стряхивает с себя кошачью шерсть и нервно фыркает. — Например? — Знаешь, я бы с радостью сломал твоему отцу пару рёбер. И я ведь даже умею это делать! Сонджун, насколько я помню, адвокат, верно? — Юрист. Но ему я бы это дело не доверял. — Не страшно, у Сонхва есть знакомый адвокат. Не факт, что дешёвый, но надёжный. А на случай, если твой отец начнёт выёбываться, Минджэ может подсказать пару приёмов психологического насилия, и ты красиво выедешь на ораторском искусстве. С этим Минги не спорил и был даже немного согласен, но ситуация всё равно не казалась ему лучше. Он смотрел в серо-голубые глаза Бёль и на её чёрную лапку, мягко тыкающую Юнхо в руку, но думал о чём-то спутанном и нерадостном, пока на нос кошке снова мазали плавленый сыр. — Ты правда думаешь, что всё обойдётся? — Я уверен в этом, Ги. Ты всегда больше всех переживаешь, и всегда всё получается нормально. Не парься и плыви по течению — от тебя сейчас мало что зависит. Юнхо был прав. Его отрешённость от всего мира иногда, конечно, бесила, но именно его советы, данные всегда со стороны и по здравому расчёту, оказывались самыми действенными и правильными. Будет сложно, но Минги и правда постарается отпустить, плыть по течению хотя бы временно, пока отец наконец не позвонит, если позвонит вообще. А пока что можно посидеть у Юнхо на кухне и посмотреть на то, как Бёль облизывается, сидя у него на коленках и опирая лапки на его руку. Кошки и правда делают нашу жизнь лучше.***
9 октября, суббота
14:49
Долгожданный звонок случается очень невовремя, спустя почти месяц после того, как отец соизволил в жизни Минги снова призрачно замаячить. Минги прихватывает телефон плечом, пока ковыряется под капотом машины, не особенно посмотрев на то, кто звонит ему. — Да? — Сон Минги? От голоса по ту сторону звонка пробирает ледяными мурашками. Хриплый, явно не молодой, по-своему веющий наглостью и беспринципностью. — Да. А Вы кто? Ему называют имя и бросают короткое «я твой отец». Минги хочет положить трубку, занести этот номер во все чёрные списки и никогда больше не поднимать трубку, но ему нельзя этого делать, да и руки перепачкать успел. Он говорит, что слушает, и в ответ раздаётся такая противная усмешка, от которой само собой получается ощериться. — Приедешь на следующей неделе к своей матери и подпишешь несколько документов. Больше от тебя ничего не будет требоваться. — Какие документы? — Тебя не должно волновать. Сделаешь то, что я тебе сказал, и больше ты не нужен. — Я не был нужен тебе двадцать восемь лет, не удивил. Рассказывай, что ты хочешь от меня, или уже я буду решать, кто здесь кому нужен. — А ты не в мать языкатый пошёл. Хорошо, хочешь знать — скажу. Подпишешь добровольную отказную от наследования моего имущества — тебе всё равно не достанется ни копейки, потому лучше сейчас избавь себя от того позора, на который тебя свалится, если попробуешь оттяпать кусок. Минги вскипает окончательно. Ему становится плевать на грязные руки, он перехватывает телефон и опирается рукой на машину, пытаясь не дать эмоциям взять верх. — А не дохуя ли ты хочешь? — Ты как с отцом разговариваешь?! — У меня нет отца! Думаешь, показал нос спустя всю мою жизнь, и я к тебе на шею брошусь? Да, не спорю, ты мой отец, но ты конченный мудак, каких ещё поискать нужно. Ты ничего от меня не получишь и не дождёшься — так же, как и я не видел ничего от тебя. А теперь соизволь с такими просьбами прогуляться нахер. Он бросает трубку и начинает громко и глубоко дышать, чтобы успокоиться. Собственно, чего ещё он мог ждать от него? Отказная от наследства… Отец серьёзно думал, что скажет слово, и Минги бросится делать так, как ему сказали? Серьёзно думал, что статус отца даст ему такой авторитет? Минги нервно смеётся, убирая телефон в карман и опираясь на машину. У него нет ни слов, ни желания эти слова искать, чтобы описать и саму ситуацию, и своё к ней отношение, и то, что он собирается делать. В первую очередь, он задаётся вопросом о том, законно ли это. Во вторую, он вспоминает, что может написать Юнхо об этом. В третью, вспоминает, что у Сонхва есть знакомый адвокат, у которого спросить будет логичнее. В четвёртую, всё-таки решает подумать пока самостоятельно, свыкнуться со всем и сделать хотя бы начальные выводы. Тут помог бы Ёсан со своими наполовину и полностью нелегальными методами, но он на работе, а до криминала Минги пока ещё не довели. Он заканчивает с машиной, опускает капот и вытирает руки, всё ещё взвешивая внутри себя эту ситуацию. Похоже, у него ожидается не самая светлая полоса в этой жизни. Да что ж такое, только всё стало нормально…***
22 октября, пятница
21:37
Родители встречают Минджэ тёплыми объятиями и радостными улыбками. Мама тут же принимается тискать за щёки и гладить по волосам, причитая о том, что краситься вредно, папа крепко жмёт руку и хлопает по плечам. Где-то в доме бодро семенит экономка, а с кухни пахнет чем-то запечённым, а ещё мамиными масляными духами и папиным одеколоном. Минджэ чихает, переступив порог, но всё же осознаёт — он дома. На самом деле, он отдал бы половину своего холодильника и три четверти зарплаты, если бы за него сюда приехал кто-то другой. Нет, он, конечно, скучал по своим родителям, но самую малость, капелюшечку совсем, крошечку от целого многоярусного торта. Ему гораздо приятнее было бы увидеть их как-нибудь издалека, в толпе на другом конце улицы, а не вот так, на расстоянии вытянутой руки. Мама защебетала тут же, и Минджэ попытался не сморщиться, осознавая, что её голос с каждым годом всё противнее и противнее. — Ты ведь заканчиваешь учёбу в этом году, золотце! — мама крепко держала его чуть за предплечье и растирала в разные сторону кожу (она не знала, что это больно), и Минджэ спасал только рукав толстовки. — Мы с отцом уже подумали о том, кто из его знакомых может тебе помочь, так что не переживай, дорогой, всё будет в порядке. Но долго проблемами Минджэ никто не интересовался — мама начала рассказывать что-то о своих подругах, о новых выставках и всех посещённых ей перформансах, о каком-то новом жанре и каких-то ещё знакомых и разовых собеседниках. Минджэ слушал вполуха, пытаясь мамину словесную эпопею заглушить жевками. Впрочем, нанятие новой экономки не особенно спасло еду в доме родителей — пресное и сырое, как и всегда, зато мама такую пищу просто обожает. Минджэ, на самом деле, здесь только из-за отца был. Мама в разговоре по телефону неосторожно обмолвилась о том, что он зачастил в клинику своего старого знакомого на обследования, и Минджэ хотел узнать, что происходит с отцом. Он был почти что поздним для отца ребёнком, у них разница почти в целую жизнь, и Минджэ переживал за отца, но от матери ни слова так и не добился о том, что с ним и что с этим делать. Потому на день рождения мамы пришлось ехать к родителям, хотя он предпочёл бы и не возвращаться сюда. Ужин закончился еле-еле, у Минджэ начала болеть голова, и он с огромной радостью поплёлся за отцом на задний дворик, когда тот ушёл курить. О том, что Минджэ тоже курит, его родители узнать не должны. — Пап, — он смотрит выжидающе и требовательно, ждёт добровольного признания, но в ответ только тяжело вздыхают и крепко затягиваются, — расскажи, почему ты стал чаще ездить ко врачу. Мама проговорилась в прошлый раз, но больше ничего не сказала. Отец снова вздыхает. — Твоя мама — мудрая женщина, — Минджэ не совсем с этим согласен, но отца перебивать не хочет. — Пока что всё хорошо. — Я не хочу, чтобы резко стало плохо. Пап, я ведь переживаю, и я хочу сделать что-то, если я это могу. Опять сердце? Ответ не нужен — Минджэ по отведённому в сторону взгляду понимает, что именно сердце, которое у отца болит уже давно. Отец стоит на учёте и проходит обследования, но, видимо, возраст даёт о себе знать, и не всё в этой жизни оказывается так просто. Минджэ хочет начать говорить о том, что отцу нужно меньше работать, больше бывать на свежем воздухе и следить за своим здоровьем, выполняя указания врачей, но отец знает всё это и сам. Неловкое молчание затягивается, Минджэ просто стоит на крыльце и пялится под ноги, отец медленно курит и смотрит куда-то вдаль. Минджэ задумывается вдруг о том, что будет дальше — через год, пять лет или десять. Отец не вечный, рано или поздно он умрёт, и что у Минджэ останется от него на память? Речь сейчас не о бизнесе, куче старых связей или имуществе, речь о воспоминаниях, которых, оказывается, у Минджэ очень мало. Родители были рядом с ним, но ему практически нечего вспомнить о них. Его с самого детства оставляли на милость сначала сиделок, а потом нянь и воспитателей, и именно они учили его делать первые шаги и кататься на велосипеде, обрабатывали ему содранные коленки и ушибленный лоб, занимались с ним письмом, чтением и арифметикой. Когда Минджэ стал старше, родители, конечно, иногда брали его с собой и устраивали совместные вечера, но он очень быстро разлюбил это из-за нескончаемого щебетания матери, её глупого смеха и не менее глупых подруг. Ему иногда было стыдно стоять рядом с родителями, и он стал отдаляться сам. Многие моралисты осудили бы его за то, к чему он сейчас пришёл, но это не изменило бы его сути и его восприятия — ему вряд ли будет слишком плохо и одиноко, когда мама или папа умрут. Он будет тосковать и оплакивать их, но не слишком долго, потому что он почти никогда не был особенно связян с ними. Его собственные душевные поорывы не держали его дома, а чужие — не тянули сюда, и он вряд ли будет проводить ночи напролёт, рыдая в подушку и размазывая пузырящиеся сопли по щекам, понимая, что его и без того маленькая семья стала на одного человека меньше. Но это не повод прямо сейчас наплевать на отца. Мама нисколько ему не помогает, и Минджэ знает это, потому старается помочь сам — напоминает всё же о предосторожностях, просит сообщить, если будут серьёзные новости, и обещает помочь всем, чем сможет помочь. Напоследок говорит, что любит отца, и даже обнимает его, отправляя отдыхать, а сам уходит, быстро переступая по деревянной лестнице, сначала на второй этаж, а после на чердак — разбирать старьё, которое всё равно интереснее, чем мамина болтовня. Экономка убирается на чердаке раз в месяц, но в сами коробки и закрытые стеллажи не лезет, потому там оказывается немного пыльно, но Минджэ к пыли привычный. Он находит убранные летние вещи, какие-то запчасти и комплект шин на автомобиль отца, чертежи дома и придомового участка, а ещё старую коробку из-под микроволновки, уже выцветшую и расклеившуюся, и в ней что-то дребезжит. Вооружившись налобным фонариком, с которым он часто сбегал из дома, Минджэ открывает эту коробку и перебирает её содержимое. Фотографии в рамках. Разные по месту, времени и давности. Сверху — самые последние, с его выпускного из школы, с юбилея отца и открытия ещё одного филиала его фирмы. Чуть глубже фотографии постарее, с прошлого юбилея мамы, с их совместного отдыха за границей, из школы. Ближе к середине детские фотографии Минджэ, между которыми фото с относительно молодыми его родителями. После — несколько фото беременной мамы, фотографии со свадьбы и какие-то романтические, на которых отца почти не видно. А на самом дне, одной из двух последних, лежит фотография неизвестного Минджэ молодого человека. Ему на вид не больше двадцати или двадцати одного года, хотя по глазам Минджэ дал бы больше. На нём лёгкая белая рубашка, расстёгнутая на верхние пуговицы, из-под воротника видно красивые ключицы, отросшие волосы встрёпаны и криво зачёсаны на бок. Но самое в этом человеке удивительно то, насколько он похож на… Минги. Минджэ помнит его лицо практически наизусть, знает не только черты лица, но и мелкие детали — родинку на щеке, вмятинку на кончике носа, небольшую проплешину в брови и незаживающую трещинку на нижней губе. Но фотографию Минги он всё равно ищет, и даже находит похожую на эту — по крайней мере, ракурсом. Но фотографии всё же разные, и Минджэ даже выдыхает, когда это обнаруживает. У Минги черты лица более резкие, острее линия подбородка и скулы, глаза будто прищуренные, узкие. У человека на фотографии в рамке более круглые лицо и крылья носа, нет родинки на щеке, глаза шире, губы наоборот уже, подбородок слегка притупленный, другая форма и другой изгиб бровей. Но достаточно ощутимое сходство всё равно прослеживается, и Минджэ эта мысль никак не отпускает. Как будто у него в руках могла быть фотография какого-нибудь дальнего родственника Минги, на которого он был бы смутно похож. Люк в крыше второго этажа, ведущий на чердак, Минджэ не закрывал, потому и услышал чужие шаги. — Минджэ? — звала мама. — Дорогой, ты на чердаке? Всё в порядке? — Да, мам, — он отвечает не очень громко, но слышно, а после начинает складывать фотографии на место, откладывая от них одну-единственную. Когда он спускается с чердака, мамы в коридоре уже нет, зато дверь в его комнату открыта. И правда, мама сидит там на плетёном прикроватном кресле и ждёт его. Она всё-таки стареет, и никакие дорогие крема не в силах спасти её лицо от мелких морщин и усыхания. Густой макияж только хуже делает, но смывает его мама только перед тем, как ложиться спать. — Ты что-то искал? Мог попросить экономку, она сказала бы, куда убрала. — Да нет, мам, я просто рылся в вещах, — отмазку приходится придумывать на ходу, — вспоминал старое, утолял тоску по дому. Копался тут в фотографиях и нашёл одну, которую раньше не видел. Расскажешь мне про неё? — Надо тебе было в этом возиться! — мама морщится, но тянет свою худую ладонь, чтобы забрать из рук Минджэ фотографию, а когда видит её, то коротко смеётся. — И что же ты в этой фотографии такого странного нашёл? — Я не видел её раньше, хотя все остальные узнал. Расскажи мне, кто на ней и почему я её не видел. Мама смеётся снова, протирает лежавшим на тумбочке носовым платком стекло и ставит фотографию, опирая рамку на ножку. — Совсем не узнаёшь? Ну ты — сын, называется! Это ведь твой отец! Минджэ не верит, потому глупо хлопает глазами, пока мама снова хихикает. На фотографии действительно его отец? Тогда почему он нисколько не похож на себя нынешнего? — Ему здесь даже девятнадцати нет. Он говорил, что в тот день шёл подавать заявку в университет, и его без спроса сфотографировал бывший школьный друг. А вы похожи, кстати, — подбородок такой же и милые щёки! Мама привстаёт и ловит Минджэ за щёки, неприятно их тиская, а потом уходит, вновь защебетавшись о своём, желает спокойной ночи и гасит свет. Минджэ включает светильник над кроватью, потирает щёки и ставит фотографию так, чтобы видеть её на краю тумбочки. На снимке правда его отец? И если да, то почему он так похож на Минги? Или это Минги похож на него? Или Минджэ просто соскучился настолько, что начал видеть Минги там, где его нет, потому что он хочет его видеть. Или ему просто показалось, он поспит ночь и утром посмотрит заново, чтобы точно увидеть правду. Он гасит светильник и медленно проваливается в сон, думая о том, что под его ладонью, лежащей сбоку на подушке, сейчас очень не хватает ладони Минги.