***
Молча Азадан смотрел на то, что осталось от его войска. Едва ли три с половиной сотни — черных от дыма, трясущихся от ужаса, объятых, как и он сам, бессильной яростью. Там, на площади, догорали дома-костры и смолкали предсмертные крики. Казалось, в этом же пламени сгорели храбрость и решимость зинворских воинов. Поневоле Азадан содрогнулся: смогут ли они дальше продолжать воевать? Никакое вражеское войско, вдесятеро превосходящее тебя числом, не сравнится с одним-единственным чародеем, чье могущество страшно и непостижимо. Вновь военачальник оглядел своих — и с радостью увидел, что ошибся. — Будь они прокляты, эти гнусные ведьмы-убийцы! — все громче гудели неровные ряды воинов. — Силой им с нами не тягаться, так пустили в дело свое подлое колдовство! Ничего, еще поглядим, чья возьмет! Вряд ли эти трусихи сумели далеко удрать. «Верно», — кивнул сам себе Азадан и подозвал уцелевших всадников. — Скачите в объезд крепости, — приказал он. — Во все стороны. Ищите следы, конские и человеческие. Когда найдете, не преследуйте, но возвращайтесь сюда. Вперед, и не медлите, во имя Иль-Харифа и во славу Зинвора! Упоминание святого имени и родины, казалось, воодушевило всадников. Они подхватили клич и, коротко поклонившись, помчались по двое-трое в разные стороны. Товарищи глядели им вслед, и недавний ужас в их глазах сменило предвкушение погони. Охоту в Зинворе любили — а что может распалять сердце жарче, чем охота на ненавистных врагов, тем более, женщин? — За мной, — приказал Азадан оставшимся воинам и направил коня в ворота Мафари. — Возвращаемся. Обыщите крепость от стен до погребов, но будьте осторожны. Хотя вряд ли эта колдунья может навредить нам теперь, когда она мертва. Воины нестройными рядами двинулись вслед за военачальником. Он слышал их перешептывания: они утешали себя и друг друга тем, что колдуны в самом деле бессильны после смерти. Кто-то окончательно осмелел и даже гадал с усмешкой, весь ли свой скарб успели прихватить трусливые ашрайки. Азадан был вполне согласен: вряд ли повозки протиснулись бы в подземный ход, их явно оставили здесь, в крепости, а на лошадей, без того груженых мехами с водой, много не навьючишь. Будет справедливо поживиться после столь страшных потерь хоть какой-то добычей. На площади курились смрадным дымом догорающие дома. Там и тут лежали скорченные черные головешки, недавно бывшие людьми и конями. От них остались только обугленные кости — сгорели и плоть, и одежда, и броня, и седла. Заставив себя подавить окончательно гнев, Азадан велел пригнать рабов, чтобы те сложили все трупы в один из разрушенных домов и сожгли их дотла согласно воинскому обычаю — на рытье могил уйдет слишком много времени. В походах не всегда удается соблюдать положенные обряды, и вряд ли Иль-Хариф не смилуется над душами павших воинов за то, что тела их не упокоились в земле. Воины рассредоточились по площади и по улицам. Два десятка принялись черпать воду из колодцев и заливать пожары, прочие бросились в уцелевшие дома. Вскоре пустынные улицы огласились довольными возгласами: похоже, ашрайки в самом деле забрали не все. Рабы вытаскивали мешки с зерном и мукой, свежие овощи и плоды, пустые мехи, а порой свертки тканей и медную утварь. Воины выходили следом, закручивая только что набитые пояса. Азадан разглядывал поднесенное ему десятником Чиратаком серебряное ожерелье с жемчугом, размышляя, кому из жен подарить его, когда поблизости раздались исступленные крики, что-то вроде: «Спасите! Спасите!» — так кричат изможденные узники, которые уже не ждут избавления и вдруг обретают его. — Мой господин, — подбежал к Азадану молодой сотник Юррух, — мы нашли их в одном из погребов. Говорят, что купцы из Леирра, и похоже, это правда. Военачальник оглянулся на голоса. Несколько воинов вели к нему десятка два человек: двое в длинных рубахах с богатой шелковой вышивкой по вороту, плечам, рукавам и подолу, какие вправду носят в Леирре; прочие, явно слуги или охрана, — босиком, в штанах и коротких туниках. Освобожденные пленники жмурились, то и дело вздрагивали, с наслаждением потягивались на жарком солнце, потирали плечи и руки. Завидев Азадана, оба купца неуклюже припустили вперед и повалились на колени. — Слава Иль-Харифу, да прольет он на вас дождь щедрот своих! — заговорили они наперебой. — Хвала доблестным зинворским воинам, одолевшим нечестивых женщин и спасшим нас из плена! Будь у нас хоть что-нибудь, мы бы не пожалели ни золота, ни серебра, но подлые ашрайки ограбили нас до нитки… — Вы из Леирра? — Азадан отступил на шаг, поскольку оба купца сделали движение, словно хотели обнять его сапоги. — За что вас заключили в темницу? И почему вы не ушли раньше? — Да простит нас храбрый вождь. — Старший из купцов встал с колен и, как мог, оправил свое убогое одеяние. — Меня зовут Ларги, а это, — он указал на второго, который тоже поднялся, — мой родич Гиан. Согласно договору Ашрайи с Леирром мы получили право вести торговлю в приграничных крепостях — в этой и в Хиде. Увы, свиток с дозволением на торговлю у нас отобрали по приказу здешней начальницы, Анин, когда заключали в погреб. Мы просто не успели уйти, когда твои доблестные зинворцы осадили Мафари, а потом… Дня не проходило, чтобы мы не умоляли ашраек отпустить нас… — Мы надеялись, — заговорил второй купец, до хруста сжимая пальцы, — тайно явиться в ваш лагерь и рассказать вам все об этой крепости. Но, видимо, ашрайки разгадали наш замысел. Наши мольбы оставались тщетны, а вчера поутру Анин велела посадить нас всех в погреб, а перед тем грозилась убить… — Итак, вы не знаете, почему ашрайки оставили Мафари? — перебил Азадан — и тотчас пожалел о своих словах, заметив, как вытаращились купцы. — Оставили, доблестный господин? — Толстощекий Ларги кое-как совладал с собой. — Клянусь золотыми чертогами Иль-Харифа, мы впервые слышим об этом. В погреб, куда нас заключили, почти не долетают звуки снаружи. Вчера нам принесли одно ведро воды на всех и несколько лепешек. А сегодня не принесли вообще ничего, и мы решили, что нас обрекли на голодную смерть… — Но хвала твоей доблести, господин, и отваге твоих воинов, все позади. Должно быть, ашрайки испугались вас и сбежали — видно, тем самым подземным ходом, о котором даже мы слышали. — Маленькие острые глазки Гиана проворно обшаривали стоящих поблизости воинов и рабов. — Теперь мы свободны, да и не все наше добро пропало. Вон те ткани на повозке — наши, мы с Ларги привезли их из Ларока. А это прекрасное ожерелье, что у тебя в руках, храбрейший господин, принадлежит мне. — Вот как? — произнес Азадан с притворным удивлением, неспешно пропустил ожерелье сквозь пальцы, словно любовался блеском жемчуга. — Тогда не будем терять времени. Вы должны получить свое по справедливости. — Он кивнул ближайшим воинам. — Убить их. Купцы едва успели вскрикнуть. В тот же миг их обоих пронзили копьями, пока позади гибли слуги и охранники. Когда последний испустил дух, Азадан велел сжечь их тела вместе с прочими. — Было ли это разумно, мой господин? — осторожно спросил Юррух, пока рабы исполняли приказ. — Ведь эти купцы — из Леирра… — Верно, — кивнул Азадан, продолжая любоваться ожерельем. — А Леирр — союзник Ашрайи. Вообрази, что будет в обоих землях, когда там узнают о гибели честных торговцев в приграничной ашрайской крепости. И пусть все наши воины говорят, что купцов убили ашрайки по приказу своей царицы. А мы нашли их мертвые тела, когда захватили Мафари, вот и все. Тем временем воины закончили обыскивать крепость. Припасы выносили не таясь, ценности — прятали, а часть их преподнесли военачальнику. Еще один дом раскрыл тайну утреннего молчания Мафари: там нашлись скорченные трупы множества собак и кошек, словно их всех заманили сюда неким колдовством, а потом этим же колдовством умертвили. В другом доме на липком от крови полу валялись голые трупы ашрайских рабов, тощих, покрытых струпьями, обгоревших на солнце, одинаково уродливых. При виде них многие зинворцы невольно содрогнулись — кто от омерзения, кто от гнева. Страшно помыслить, что надо было сотворить с мужчинами, которым подобает воевать и властвовать, чтобы превратить их в столь жалкие создания. Среди останков нескольких сгоревших домов обнаружилось множество обугленных женских костей: видимо, здесь жгли тела погибших в бою и умерших от ран. А таких наверняка было много, отметил с усмешкой Азадан: отравленные трупным ядом стрелы несут верную смерть. Найденных припасов набралось достаточно, чтобы нагрузить две большие повозки. По приказу Азадана рабы отыскали такие среди брошенных и впрягли в них по две тягловые лошади. Пока оси поскрипывали от тяжести мешков, свертков и прочего, вдали послышался конский топот. Он стремительно приближался, заставив Азадана вздрогнуть от предвкушения. Разведчики вернулись все до единого, их усталые лица сияли ярче солнца. Спешившись, воины отдали поклоны, и старший из них, сотник Фадих, заговорил: — Мы нашли следы, мой господин. Множество следов людей и коней, ведут на северо-восток. Кони явно тяжело нагруженные или несут на себе всадников. Трудно определить число людей, но вряд ли больше полутора сотен. Азадан улыбнулся, хотя желал бы рассмеяться во весь голос. — Тогда в погоню, — произнес он, оглядев всех. — Нас слишком мало, чтобы оставлять часть воинов здесь. Поэтому ты, — он указал на ближайшего всадника, — отправишься в крепость Рурад и передашь, что Мафари взята, пусть присылают сюда сотню-две, а мы отправляемся в погоню за беглыми ашрайками. Воин поклонился и взял свежего коня, чтобы тотчас ехать исполнять приказ. Азадан велел Хиррафу и прочим мастерам завести метательные машины в крепость, для чего отрядил им в помощь почти всех рабов. Оставшиеся снимали лагерь — теперь в нем не было нужды. Тем временем воины, и конные, и пешие, наскоро перекусывали, кормили и поили коней и собирались в дорогу. Двум воинам Азадан приказал гнать телегу с добычей вслед за ними, поскольку не намеревался возвращаться в Мафари. Гораздо лучше будет следовать изначальному замыслу — присоединиться к прочему союзному войску. И не беда, что людей уцелело мало. Зато они возьмут еще добычу, а если повезет, то и пленниц. В таких размышлениях, что сулили удачу, Азадан повел своих воинов в погоню.***
— Мы настигли их, мой господин. Они в оазисе, расположились на отдых — похоже, надолго. Азадан лишь кивнул, хотя готов был от души вскричать: «Слава Иль-Харифу!» С тех пор, как началась погоня за ашрайками, зинворцы встречали уже второй рассвет, и военачальник слегка опасался, как бы у них не поубавилось решимости. Впрочем, он знал оазис, как знал и то, что ашрайки не минуют его, если не хотят сгубить своих лошадей. Что ж, конец погони близок — и близка победа. — Насколько я помню, оазис обитаем, — сказал Азадан. — Да, мой господин. Десятка полтора женщин, не считая рабов, почти все в годах. Сеют лен и ячмень, снабжают Мафари пищей и держат нечто вроде постоялого двора для путешественников и гонцов. Вряд ли они станут крепкой поддержкой для беглянок. Разве что засядут в доме… — Если засядут, дом можно сжечь — и заодно потравить посевы: тем больше ущерба Ашрайе. Скажите, сами они выставили дозорных? — Да, мой господин. С севера оазис прикрывает песчаная гряда. Их дозорные стоят с южной и с западной стороны, по двое на каждой. Мы без труда снимем их. — Возвращайтесь обратно, — приказал Азадан, подумав. — Убедитесь, что ашрайки ничего не подозревают. Потом убьете дозорных, и тогда мы ударим. Разведчики поклонились и умчались. Азадан же отправился поднимать своих воинов, и те откликались тотчас. Двухдневная погоня почти без остановок, по безводной пустоши, кое-где заросшей колючками и низкой жесткой травой, изрядно утомила и людей, и коней, но сейчас воины словно позабыли об усталости, о голоде и жажде. Победа и добыча манили их так же, как манили самого Азадана. А что такое сотня женщин, среди которых, как донесли разведчики, немало раненых? Зинворцы подошли как можно ближе к оазису, укрывшись за очередным песчаным хребтом. Отсюда открывался отличный вид: мерцающий вдали водоем, пятнышки зеленых полей, пышные кусты, с западной стороны разбит огромный сад. Азадан даже разглядел двух женщин, явно из Мафари — они несли дозор поблизости, их копья сверкали на солнце. Еще одна — местная, без брони, в обычном ашрайском покрывале — преспокойно возилась в саду: стояла на деревянной лестнице, прислоненной к стволу, и знай себе бросала сорванные плоды в корзину, которую держал раб. Обе дозорные рухнули на землю, пронзенные стрелами. Еще две стрелы прикончили женщину в саду и раба с корзиной. Едва убитые замерли неподвижно, как Азадан верхом вылетел из-за песчаного хребта и помчался к оазису. — Вперед! С криками и свистом около сотни всадников неслись вниз по склону. За ними бежали пешие воины. Оазис ожил: заметались туда-сюда женщины, кое-как вооруженные, знойный воздух зазвенел от испуганных воплей. Несколько ашраек в самом деле кинулись к длинному деревянному строению — постоялому двору, прочие хватали копья и спешно натягивали тетивы на луки. Песок под конскими копытами сменила тускло-зеленая трава. До кромки оазиса и желанной добычи было рукой подать. Азадан и ближайшие к нему воины добрались до кромки, перескочили через подстриженные ряды кустов — и ощутили, что проваливаются в пустоту. Воинственные кличи смолкли, вместо них повсюду разнеслась хриплая брань, грохот и лязг. Кто поминал Иль-Харифа, кто — Черного Дракона, кто просто вопил от боли, надрывая глотку. Разогнавшиеся всадники не успевали остановиться и падали в широкую длинную канаву, прикрытую кустами. Задние ряды и пехота сумели замедлиться и словно растерялись, не зная, идти ли вперед, как было задумано, или разделиться и оцепить оазис. Полуоглушенный Азадан кое-как выбрался из канавы. Боль от вывихнутой левой руки растекалась по хребту и остро била в голову, волнами накатывала невыносимая дурнота, с шлема свисали размотавшиеся полосы ткани и лезли в глаза. Воздух пропитала вонь крови, пота и испражнений, заглушая прохладное дуновение со стороны водоема. Мир крутился колесом, в глазах потемнело, а в ушах звенели крики, стоны, брань и конское ржание. Мутнеющим взором военачальник разглядел впереди, на севере, облако песчаной пыли, а за ним — что-то темное: оно неслось с гряды, огибая оазис, словно намеревалось окружить его. Нет, не окружить — это вражеские силы, неведомо как оказавшиеся здесь, летели наперерез зинворским воинам. А впереди, совсем рядом, между деревьев и полей, мелькали сверкающие копья, длинные волосы и гневные женские лица. Вопли, ржание, звон оружия были повсюду. Ослабевшая рука не смогла даже сжать рукоять меча, сознание плыло от боли и от грохота в голове. Азадан попытался сделать шаг — и рухнул ничком в дивно мягкую, душистую траву, щедро политую зинворской кровью.