Perfect Blue

На протяжении веков Гусу окутывал туман. Лёгкий, обволакивающий, местами густой и непроглядный. Он был в горах и озёрах, деревьях и животных, в самих адептах — в их лёгких, сердцах и умах. Пропитывал каждую клеточку всего живого, вселяя недвижимое и неизменное спокойствие. Такое состояние приходит после долгих дней медитации. Самосозерцание, контроль дыхания и светлой энергии, покой мыслей, и буря в душе сменяется тихим штилем. На смену грозам и тайфунам приходит вечный и неизменный туман. Да только не каждый способен достичь такого спокойствия в медитации. Иногда внутренняя буря разрушает все до основания. А на обломках собственной души спокойствия не построишь. Лань Сичэнь невольно выходит из медитации, услышав звук чужих шагов. Только один человек мог позволить себе зайти в его дом без стука. Из груди выходит рваный выдох, и Лань Хуань невольно оборачивается. Смотрит в холодное золото глаз Ванцзи. Пытается улыбнуться, но на это уходит слишком много сил. И как раньше он жил с этой извечной улыбкой? — Брат. В его интонации — приветствие, вопрос, волнение, зов. Все это доходит до израненной души Сичэня тихими отголосками. Он отворачивается, не в силах выдержать зрительный контакт. Ванцзи садится рядом. — Брат. Утверждение. Попытка обратить на себя внимание. Но Сичэнь не реагирует. Туман вокруг стал в его душе сонным газом, который застилает взор и вызывает бесконечное желание заснуть и не проснуться. Но он выходит из этого состояния, когда чувствует тепло чужих ладоней на своих. И снова смотрит в глаза брата. К своему удивлению, видит в них нерешительность — едва заметные движения зрачка в попытках найти выход, как подступиться к нему. Улыбка невольно возвращается на его губы. Искренняя, но печальная. — Ванцзи… Его руки смыкаются в объятиях, и Сичэнь позволяет себе рухнуть в них. Песочный замок собственного спокойствия, что он строил долгими днями уединения, в один миг смыло волной чужой нежности. Только с ним он может быть слабым. Только при нем может позволить себе слезы. — Я знаю, что ты чувствуешь. Эта фраза прозвучала прямо над ухом. Сичэнь захотел подняться, снова заглянуть в его глаза, но ему не позволили, лишь теснее прижав. Ванцзи держал голову на его плече, смотрел куда-то в пустоту, рукой невесомо поглаживая концы волос. Лань Хуань почувствовал лёгкое прикосновения губ на своем виске, и сердце в груди снова затрепетало раненой птицей. И он сам скрепил объятия, сжимая белую ткань заклинательских одежд на спине брата. Так сильно, лишь бы за что-нибудь ухватиться, лишь бы привести себя в чувство. Они стали ближе. Когда до этого отдалились почти до уровня незнакомых людей. Как же так получилось, что с самого детства будучи рядом друг с другом, они смогли так отдалиться?.. — Прости меня, Сичэнь. Чужие слова звучат музыкой. Лань Хуань улыбается снова. — Я ни в чем тебя не виню. Ванцзи снова направляет его лицо к себе, заглядывая глаза. И Сичэнь видит то, от чего почти задыхается — рвущееся наружу желание подарить свою любовь. Оно бушует внутри скрытым светом, рвется сквозь кожу, проламывая ее. И он не выдерживает, сам приближается к его лицу. Горячее дыхание опаляет его губы: — Я знаю, что тебе нужно. И целует. Мягко, едва касаясь нежной кожи губ, будто боится спугнуть его, как редкую птицу. И объятия его вмиг слабеют. Он утешает, гладит, дарит чувство комфорта, но не напирает, будто между ними все ещё нерушимая стена. Которая в тот же миг падёт, стоит Сичэню слегка разомкнуть губы. Лань Хуань тонет в нежности брата, в его поцелуях и нежных касаниях, от которых кожа пылает, и вечный озноб в кои-то веки покидает его тело. Между ними все ещё остаётся грань, которую никто не хочет переступать. Они не супруги, не любовники. Они братья, которые любят. Во всех смыслах и оттенках этого слова. Когда они, наконец, размыкают объятия и отстраняются друг от друга, обнаруживают себя лежащими на полу. Ванцзи невольно отстраняется, замечая судорожно вздымающуюся грудную клетку брата, ложится рядом, не размыкая рук. Они смотрят в потолок, на танцующие в солнечном свете пылинки. На глаза Сичэня наворачиваются слезы. — Не уходи, — просит он дрожащим голосом. Ванцзи в ответ лишь крепче сжимает его руку. *** — Ты любил его? Вопрос звучит выстрелом в ночной тиши. Лань Хуань поднимает взгляд, сквозь пелену сна и усталости различая чужие глаза. Ванцзи смотрит серьезно, явно готовый услышать любой ответ, даже самую горькую правду. Они оба помнили этот вопрос. Тогда Сичэнь задал его разбитому, сломленному, отчаявшемуся Ванцзи, который все не мог отпустить уже умершего человека из своей души. И его ответ тогда не слишком отличался от того, что теперь сказал сам Лань Хуань: — Нет… Но это не умаляет моей тоски. Объятия Лань Чжаня становятся крепче, и он снова наклоняется к лицу брата, отгоняя своим дыханием холод ночи: — Позволь мне… … забрать твою боль. Они снова целуются. Так же, как в прошлый раз. Мимолётные касания порхают по коже и одежде, будоража и успокаивая одновременно. Эту любовь не выразить словами. Да и Ванцзи никогда этого не умел. Его глаза, губы и длинные музыкальные пальцы говорили все лучше любых слов. Это любовь. Любовь брата, друга, спутника жизни. Пусть и чужая тоска была вызвана смертью совсем других людей. Имеет ли это значение сейчас, когда пальцы его блуждают по чужому телу, при этом не переступая границ, но заставляя партнёра невесомо дрожать от наполненности любовью и лаской. Он прерывается невольно, смотря на лежащего под ним брата. Они неимоверно долго смотрят друг другу в глаза. В золотых радужках напротив он читает то, во что не может поверить: «Я люблю тебя» И это ничего не значит. Он знает. Знает, что мог ошибиться, что это игра его воображения, в ночной тьме принявшая желаемое за действительное. Он не может ответить ничего. Но взгляд его невольно говорит: «Останься…» Ванцзи читает это в чужих глазах. И, скрепя сердце и поджав губы, коротко качает головой. *** — Прости меня! Его руки сжимают грудную клетку, заставляя главу ордена дышать через раз. Глаза застилают слезы. — Прости. Он молчит, не в силах ответить ничего. Но чужие руки лишь крепче обнимают его, и отчаянный шепот тонет в волосах на затылке: — Я не перестану просить прощения. Его брат, неимоверно сильный и гордый, сидит на коленях, моля о прощении за то, в чем он не виноват. Или он просит простить его за то, что вмешался в чужую судьбу и не дал брату расстаться с жизнью? Шоюэ лежит перед ним. От его белоснежного лезвия тянется тонкая красная полоска. Рана на шее продолжает кровоточить. Неглубокая. От такой не умрёшь. Но с каждой пролитой каплей крови Лань Хуань чувствовал, как сама жизнь покидает его тело. Ванцзи разворачивает его к себе, смотрит с таким ужасом, как будто брат превратился в лютого мертвеца. Хватает за запястья и начинает судорожно вливать светлую энергию в его тело. Воспоминания отдаются в душе глухой болью. Так ведь уже было, разве нет?.. Он просто не переживет, если брат сейчас оттолкнет его. — Зачем, Ванцзи?.. — едва слышный вопрос слетает с чужих губ. Лань Чжань крепче сжимает руки на чужих запястьях. — Отпусти меня. В душе вскипает отчаянная злость. Собрав все силы, он поднял взгляд на брата. — Ты. Будешь. Жить. Сичэнь осекся, стоило ему заметить отчаяние в блестящих янтарных глазах и подступающие слезы у нижних век. Он осознал… Однажды потеряв того, кто был ему дорог, он больше не допустит этого. Привяжет к себе, будет обнимать, целовать, все силы бросит на спасение дорогого человека. Он чувствует это в чужой светлой энергии, что течет по его меридианам, в силе рук, сжимающих его запястья, в твердом взгляде, не оставляющем права выбора. И уже ему самому хочется извиниться перед младшим братом. От стыда и собственной глупости он беспомощно закрывает глаза. И тут же его ловят в теплые объятия. Уединенный домик среди гор и деревьев никогда не был его убежищем. По настоящему защищённым он чувствовал себя лишь в руках Лань Чжаня. Даже не видя чужого лица, Ванцзи чувствовал, о чем кричит измученная душа Сичэня. «Спаси меня! Не отдавай никому!» Руки крепче сжимают обессиленно-сонное тело, и вполголоса звучит его ответ: — Не отдам… Ни смерти, ни ему. Сичэнь заснул на его груди. И Ванцзи, не смыкая глаз, непрестанно охранял чужой сон. Больше он не потеряет того, кем дорожит. Никогда.