Perfect Blue

Сон под действием успокоительных отваров был долог и пуст. Похоже больще на маленькую смерть. Только по пробуждении совсем не чувствуешь себя заново родившимся. Сознание погружено в туман. Не в тот кроваво-красный, что преследовал его в кошмарах, а в абсолютно белый, не загрязненный дымом чувств. И как бы ему хотелось в этом тумане растерять воспоминания о том роковом дне. Но все, что произошло тогда, и тот ужасный рассказ он помнил до последнего слова. Однако разум его упорно их избегал. И лишь одна мысль не давала ему покоя: Нужно бежать! Силы подняться с кровати в этот раз нашлись. Сичэнь оглянулся вокруг. Его ханьфу и теплая накидка лежали у его ног, идеально сложенные. Комната была погружена в полумрак. Невозможно понять, вечер ли на дворе или уже утро. От мыслей закружилась голова, но он все же протянул руки к одежде, не утруждая себя тем, чтобы просунуть руки в рукава. Его абсолютно не волновал холод и возможность подхватить простуду. Всем его существом руководил лишь один липкий страх — вновь увидеть Ванцзи. И жить с ним бок о бок, храня в душе страшную тайну, видеть на себе осуждающий взгляд Лань Цижэня. В своей родной семье чувствовать себя совершенно чужим и ненужным… Ослабевшие ноги вмиг подкосились, стоило Сичэню встать с кровати, он осел, но встал снова, не давая себе времени привыкнуть. Его все еще мутило, и тело казалось ватной куклой. Но надо бежать. Он знал, что не должен быть здесь. Ведь любить своего родного брата — грешно. Делить с ним супружеское ложе — тем более. Внутри все пробрало отвратительной дрожью, и чувство отчаяния снова завладело душой. Он чуть не упал посреди коридора, вновь окруженный воспоминаниями, но нашел в себе силы идти, торопливо смахивая рукавом подступающие к глазам слезы. С каждой новой мыслью о Ванцзи хотелось плакать все больше. Нужно идти. Он наплачется потом. Найдя постоялый двор, целый день проведет в комнате, рыдая над жестокостью судьбы. До хрипоты и некрасивой припухлости вокруг глаз. Но никому не сможет рассказать… Даже Яо. Мысль о том, чтобы скрыться у него, с горьким сожалением пришлось отбросить. Он не сможет рассказать ему это. Он просто сгорит на месте от стыда. На улице шел снег и дул сильный ветер. Непривычно для Гусу. Пришлось закутаться плотнее. Благо мороз смог отрезвить его и отвлечь, оставив перед мысленным взором лишь одну цель — бежать, и как можно дальше. Только вот ноги слушались с большим трудом. Сичэнь дошел до дерева с широкой, раскидистой короной, и прислонился к его коре. Большое, оно было похоже на дом, укрывающий всех брошенных жизнью, одиноких странников… И тут Сичэнь вспомнил, что именно под этим деревом он стоял в тот день. И сознание помутилось вновь. Глаза застелило слезами и воспоминаниями, и снова пришлось ладонью сдерживать тошноту. В его желудке не было ни крошки. Только большой ком отвратительных, липких, смертельных чувств, что так хотелось из себя исторгнуть, освободиться и, наконец, забыть… Чем он заслужил у небес такое проклятие? И вдруг взор его улавливает стремительно приближающийся силуэт. И тело сводит судорогой. Его рвут на части два желания — броситься навстречу и исчезнуть отсюда навсегда. Ванцзи был все ближе. Сичэнь стоял, пока его сознание медленно растворялось за застелившей глаза белой пеленой. Раньше он в его руках находил успокоение, укрывался от всего окружающего мира. Почему же теперь он вынужден убегать от того, кого так болезненно любит?.. Ванцзи… Тот, кто любит до смерти и после нее… Родной брат. Сичэнь падает в обморок, и Ванцзи ловит его, прижимая к себе. Всего замерзшего, с обжигающе горячей кожей лица. В панике озаряясь вокруг, он замечает проходящего мимо адепта, и зовет во весь голос, нарушая все писаные и неписаные правила: — Лекаря, срочно! И тот тут же исчезает с глаз. Ванцзи вновь остается наедине со своим страхом, беззвучно моля о том, чтобы с его любимым человеком было все в порядке. *** Проходит час, второй, третий. Колокольный звон проносится по Облачным Глубинам, на секунду отвлекая от охватившего разум беспокойства. Время ложиться спать. Но сна до сих пор не было ни в одном глазу. Ванцзи не мог позволить себе уснуть, когда за дверью лекари боролись за жизнь его будущего мужа. Мысли о том, что с ним произошло или может произойти, доводили его до паники и мелко дрожащих от страха ладоней. Ни разу в жизни он не чувствовал такой сильной тревоги. Неизвестность пугала до смерти. Он готов был дни и ночи проводить в храме предков, моля о благополучии любимого, но сейчас не посмел отойти от двери, ведущей в кабинет лекаря, ходя под ней вот уже несколько часов. И вдруг дверь приоткрылась, и за порог вышел мужчина средних лет. Это был тот лекарь, что следил за состоянием Сичэня все эти дни. Ванцзи посмотрел на него, со страхом и надеждой ожидая вердикта, но тот не пожелал смотреть в глаза своему главе. — Глава Лань, — начал он неуверенно. — Я… Не знаю, как вам сказать. В это верится с трудом, но мы осматривали его, и ошибки быть точно не может. Хотя… — Что с ним? — Ванцзи подошел ближе, стремясь встретиться с лекарем взглядом. Он даже не пытался скрыть дрожь в голосе. От беспокойства он напрочь забыл обо всем. Только легкие жгло от слишком частого дыхания. — Глава Лань, — мужчина, наконец, встретился с ним взглядом. И Ванцзи замер на месте, не в силах шевельнуться. — Я не знаю, как это объяснить, но совершенно точно — этот юноша носит под сердцем ребенка. Мир вокруг взорвался ощущениями, от которых вскружило голову. Окутанное беспокойством сознание прояснилось. От света свечей становилось больно глазам. Ванцзи слышал лишь шум в ушах, поглощенный миром вокруг, пока на языке вертелось лишь одно слово: Ребенок? Ребенок… Как такое может быть возможно?.. *** С этим вопросом две пары глаз смотрели на недавно пробудившегося ото сна юношу, что сидел у лекаря, потупив глаза и обняв колени руками. Эта новость повергла его в ступор, но в то же время как будто заставила вынырнуть из океана своих тревог в реальный мир. Горло сводило спазмом от еще одной тайны, что лежала на плечах тяжелым грузом, но теперь должна быть раскрыта… Он хотел бы не говорить ни слова, чтобы кто-то просто прочел его мысли и все понял. Как Ванцзи раньше. Сичэнь поднял глаза на него, но тут же опустил, не выдержав зрительного контакта. — Вы знаете, что до совершеннолетия я воспитывался в публичном доме, — сказал он через силу. — Эти места и женщин, работающих там, презираю не только за разврат. Они приходят туда продавать весну далеко не от хорошей жизни. Кого продали, кто пошел сам, из-за бедности или гонений. Большинство женщин в публичных домах отличается коварством, и… — тяжелый вздох, прежде чем гора упадет с плеч, — у домов весны есть свои секреты. В частности… два вида зелий, что принимают те девушки. Одни зелья предотвращают беременность после контакта с мужчиной, чтобы можно было продолжать работать, и их используют большинство, но… кто-то выбирает другой путь — родить ребенка от какого-нибудь богатого человека, и после, манипулируя и играя на совести отца, выйти из дома весны и жить на чужие деньги… Сичэнь снова сделал паузу. В глазах неприятно защипало, но вскоре он продолжил говорить: — Именно для этого и служит второй вид зелий — чтобы после первого контакта успешно зачать ребенка. И это же зелье я по ошибке выпил, когда мне было лет двенадцать от силы. Внешне оно мало отличимо от обычной воды, потому я и перепутал. Потом на меня еще долго ругались за это, но матушка успокоила и уверила меня в том, что я — мужчина, и просто никак не смогу выносить и родить ребенка. Но… Но дальше уже все было ясно. Сичэнь склонил голову еще сильнее, чтобы не было видно слез в его глазах. Сверху раздался короткий щелчок языком, а после — звук шагов удаляющихся в сторону двери. Это ушел Лань Цижэнь. Сичэню даже не нужно было поднимать голову, чтобы представить его взгляд — злой, полный презрения. И к горлу снова подступала тошнота. Но это уже можно было списать на его положение. Только вот… Ванцзи остался сидеть напротив него. И смотрел неотрывно, с таким трепетом, будто сидящий перед ним юноша — цветущее вишневое дерево. И руки потянулись к чужим рукам, касаясь и обогревая. Две слезинки упали на ладони. Сичэнь поднял взгляд. Ванцзи улыбнулся слабо, совершенно не понимая того, что происходит. Сичэнь поджал губы, чувствуя, как Ванцзи сжал в своих ладонях его заледеневшие пальцы. — Сичэнь… — Этот ребенок не должен родиться. Слова его обрушили между ними пропасть и тишину. Но Ванцзи не отстранился. Лишь лицо его заледенело, будто пришла весть о чьей-то смерти. И с нескрываемым ужасом в голосе он спросил: — Почему же? Гэгэ… Только ужас в душе Сичэня был сильнее. Каково осознавать, что ты ждешь ребенка от родного брата? Не было бы этой огромной ошибки… — Не должен, — ответил Сичэнь, — Не должен… Не должен… Ванцзи порывисто прижал его к себе. — Что ты такое говоришь! — объятия его сомкнулись на плечах. Сичэнь не в силах был сопротивляться. Только слезы впитались в ткань чужого ханьфу. Он поднял руки и попытался встать. Ванцзи выпустил его из объятий. Только трепет в его глазах сменился отчаянием. Как у щенка, что потерял своего хозяина. Он не мог понять, почему же любимый человек в одну секунду стал его сторониться, как чужого. Он хотел знать правду. А Сичэнь хотел его от неё уберечь. Только вот молчать уже было бесполезно. Но язык не поворачивался сказать это в слух. — Что я сделал не так?.. — сколько же отчаяния было в его голосе. Сичэнь не выдержал и закрыл лицо руками. Из его груди наружу рвались слова любви. Не братской, но совершенно настоящей, искренней и, как раньше казалось, исцеляющей… Он развернулся и снова ринулся в объятия Ванцзи, обнимая так крепко, что руки свело судорогой. Цепляясь за него, как за мачту тонущего корабля посреди моря, он не мог остановить поток слез. Только чувство пустоты в груди росло с каждым судорожным вдохом. — Ты не виноват, — он поднял голову и заглянул в глаза напротив. И тут же впал в ступор, увидев, что Ванцзи тоже плачет. — Тогда почему? — спросил он едва слышно. — Почему ты сторонишься меня? Что же случилось? Ты разлюбил? И в груди снова стало больно, словно нож по сердцу. А вместе с этим болью свело низ живота. И он лишь выдохнул отчаянно, сжимая ладонями чужие плечи. Сердце билось, как бешеное. Еще чуть-чуть — и разорвет, как бумажный фонарик, на клочки… — Нет, как я могу?.. Я очень люблю тебя. Ты… ты лучшее, что случалось со мной когда-либо, Ванцзи, — дрожащими руками он провел по его лицу, смазывая слезы. — Но мы… мы не должны быть вместе. — Почему же? — Мы друг другу — родные братья. Тело прошило тревогой, как молнией. Он зажмурился и через силу разорвал объятия. Он понимал, почти чувствовал то же, что и Ванцзи. Боялся открыть глаза и посмотреть на него. Но молчать больше было нельзя, и он рассказал все то, что поведал ему Цижэнь в доме госпожи Лань. Слово в слово, как он и помнил этот рассказ. И каждое слово давалось так тяжело, будто он выплевывал камни — они отдавались тяжестью в желудке, застревали в глотке и выходили так тяжело, что сводило язык. Всеми фибрами души он хотел бы никогда не рассказывать эту историю. Но теперь Ванци не заслуживал пребывать в неведении. Ведь они любят друг друга. А значит не должны скрывать друг от друга правду. Рассказ его давно завершился, а он все сидел, вцепившись в одеяло, до смерти боясь открыть глаза. И вдруг почувствовал шевеление сбоку. Ванцзи встал, и Сичэнь уже готов был распрощаться с ним навсегда, через пару секунд очутиться в совершенно пустой комнате и больше никогда не увидеть его… как почувствовал тепло на своих коленях. И открыл глаза. Ванцзи сел на пол перед ним, уткнувшись лбом в колени. Слезы капали на оголенные ступни, и ужас объял душу. Он знал, что так будет, он знал, что Ванцзи будет убит и раздавлен этой правдой. И от отчаяния хотелось просто исчезнуть с лица земли. Он ненавидел себя всей душой. Но вдруг почувствовал, как руки его отнимают от лица, а после — пальцы переплетаются, и тепло чужих рук почти обжигает его. — Не уходи, — слышит он едва слышный шепот внизу. И как будто только сейчас понимает, что Ванцзи — младше его. Совсем ребенок. Однажды испытавший потрясение от смерти матери, чувствует его вновь. И новая волна любви накрывает с головой. Сичэнь сползает с кровати и порывисто обнимает его за плечи. — Не уходи, — звучит дрожащий шепот у самого уха. — Я не могу, — собственный голос дрожит так, что слова еле можно различить. — Я… я хотел бы. Ванцзи… — Не уходи, — слезы все еще бегут по щекам, и руки, до этого сжатые, он прижимает к груди. — Не оставляй меня. — Мы — братья, Ванцзи… — Не уходи! — чужой голос звучит громче и отчаяннее. — Я не хочу терять тебя, не хочу жить без тебя. Будь ты мне хоть трижды брат! — Ванцзи мечется перед ним, дышит тяжело и порывисто, и в бессилии снова падает и утыкается в его колени. — Прошу тебя, умоляю! Я сделаю все, что могу. Я обойду все храмы Поднебесной, буду молиться всем известным и неизвестным мне богам, за нас, за ребенка… Он снова поднял взгляд. И в чужих глазах, красных от слез, Сичэнь увидел свет. Свет надежды, что так жаждала его душа все эти мучительные дни. И внутри разлилось тепло. В один миг, шторм сменился штилем. И даже руки, казалось, потеплели. — Поверь мне, Сичэнь. — молил Ванцзи, смотря на него, будто сидящий перед ним юноша был бессмертным небожителем, что мог исполнить все его желания. — Поверь, я… Все будет хорошо. — Ты не чувствуешь отвращения ко мне? — Как я могу чувствовать отвращение к тому, кого люблю? Слова эти поразили в самое сердце. И новые объятия сомкнули пропасть между ними. Они обнимали друг друга так крепко, что становилось трудно дышать, только сейчас понимая — они чуть не потеряли друг друга, не лишились самого дорогого, что было у них, и что придавало их жизням особый смысл, без которого… зачем вообще жить? — Нам нужно покинуть Гусу. — Ты хочешь оставить свой орден без главы? — Сичэнь ласково провел по чужим волосам. Ванцзи ответил резко и твердо: — Выбирая между тобой и орденом, я выберу тебя. Сичэнь улыбнулся, чувствуя, как чужая широкая ладонь ложится на низ живота, и мысленно извиняясь перед малышом за все треволнения, что он пережил, будучи таким слабым. — Куда же мы пойдем, Ванцзи?.. — спросил он, впрочем, уже совсем не беспокоясь ни о чем. Ведь Ванцзи пообещал, что все будет хорошо, есть ли повод сомневаться? — Мне кажется, — ответил он после недолгого молчания. — У нас теперь только один путь. Ванцзи поднял глаза на него. Они поняли друг друга и без слов. А значит уже ночью им предстоит долгий и полный неизвестностей путь.