Магистр хитросплетения

Цзянцзай прекрасно помнил момент своего рождения. Первым ощущением была мучительная боль от многократных ударов молота. Пламя горна долго терзало его, после чего он корчился в леденящей воде. Дрожь от этой повторяющейся пытки сотрясала его нарождающееся лезвие, гарду... Цзянцзай чувствовал свою беспомощность и уже тогда осознавал, что является просто вещью в могучих руках, сжимающих кузнечные клещи. Тело его постепенно наливалось силой, но сам Цзянцзай ничего не мог сделать. Для поддержки ему нужен был человек. Покидая место своего рождения, он уже осознал, что имя его – Оружие. Что стихия его – битвы. Ему суждено обрести и пройти свой Путь, так как рождён он властителем жизни и смерти. С первых же недель своей юности Цзянцзай отчаянно рвался в бой, но вместо этого уныло болтался на спине хозяина. Хозяин дал ему имя, восхищался им, обсуждая его формы и баланс со своими знакомыми, любовался насечками на рукояти. Но хозяину не было дела до того, к чему Цзянцзай стремился. А стремился меч в битву. Цзянцзай жаждал наполнить свои долы кровью трепыхающейся плоти. Хозяин долго не позволял ему испить крови, оттачивая своё боевое мастерство с более простыми мечами, пока, наконец, однажды... Как и момент своего рождения, Цзянцзай чётко помнил момент, когда наконец-то попробовал крови. Хозяин разрубил им одного из своих “друзей” из числа разбойников. Оказалось, что хозяин берёг его для этого знаменательного события. Однако кровь почему-то не принесла Цзянцзаю радости. Возможно, потому, что на его пути не встал другой меч и очень легко его окропили кровавым хмелем. Но вот настала пора ещё одного знаменательного события, и ещё одного, и ещё... В какой-то момент пришло наслаждение от убийств. Упоение чужим страданием и болью. Любование красотой фонтанирующей крови и сладкий дурман от её запаха. Желание убивать и обрекать на муки, чувствовать податливость живой плоти и наблюдать за тем, как медленно и неохотно даже весьма достойные заклинатели расстаются с жизнью, изо всех сил цепляясь за неё в бесплодных попытках обмануть смерть. Попытках, единственным результатом которых становилось продление агонии... Цзянцзай быстро понял, что, если поддаёшься этому наслаждению, не гонишь его прочь, стараешься напоить, дать всё, чего оно требует, то превращаешься... Нет, не в убийцу. Убийцей являлся хозяин. Меч же становился отражением души своего хозяина. А хозяин Цзянцзая всё чаще убивал ради удовольствия и забавы. И продолжал жить, оставляя за собой кровавую цепь, с каждым звеном всё крепче привязывающую его к Преисподней. Не задумываясь о том, что, возможно, когда-нибудь Преисподняя поглотит его, подарив встречу с таким же, как он сам, чудовищем. Тем не менее, хозяин набирался опыта и сил. В его руках Цзянцзай постепенно обрёл новую, невиданную ранее мощь. Казалось, что наконец-то ступил на свой Путь. Цзянцзай постоянно практиковался и готовился быть лучшим в битвах. Он задорно звенел, встречая тела своих собратьев, когда хозяин вступал в отчаянные поединки. Цзянцзай понял: его Путь – защищать своего хозяина. Они вместе встречали врагов – и Цзянцзай старался быть на высоте. Он упивался боем и осознанием собственной значимости. На его счету было записано уже несколько десятков жертв. Вот только появление у хозяина подобия Тигриной печати преисподней в корне изменило Путь Цзянцзая. Он перестал быть просто защитником. Цзянцзай превратился в захватчика. И принялся рубить чуть ли не всех без разбора: знакомых хозяина, беззащитных людей, заклинателей, встававших на пути подобного беззакония... Цзянцзай – боевое оружие – пил кровь безоружных, забыв о чести и славе, которыми грезил в юности. Неужели это был он? А ещё у него появилось сумрачное сияние, оставлявшее за собой чёрную дымку. Месяц сменялся следующим месяцем, один год перетекал в другой. На пути Цзянцзая появлялись более доблестные мечи. Многие из них были мощнее и тяжелее. Зато Цзянцзай обрёл способность становиться двуручным. И ни он, ни хозяин уже не вели счёта своим жертвам. Лишь некоторые из них врезались в память. Цзянцзай порой размышлял, как отблагодарить хозяина за то, что тот не ленился, много тренировался и излучал впечатляющие духовные силы. Цзянцзай собирался рассказать ему о своём Пути и позвать хозяина следовать за ним. Но хозяин его не слышал. Хозяин следовал только собственному Пути. Как-то раз Цзянцзай сошёлся в бою с другим двуручником. И боялся этого двуручника больше, чем хозяин. Вероятно, именно из-за страха Цзянцзай тогда получил зазубрину на лезвии. И мог вообще сломаться, если бы не опыт и воля хозяина. Судя по всему, хозяин лучше него ведал о слабостях и достоинствах своего меча. Хозяин знал, что он ловчее и быстрее того тяжёлого меча с двумя гардами. Поэтому тот двуручник вскоре обессиленно упал из дрогнувших рук своего человека, который рухнул вслед за ним. Было и время, когда Цзянцзай почти поверил, что и его Путь, и Путь хозяина оборвался. Хозяин всё ещё был горячим юношей, талантливым заклинателем и бесчеловечным убийцей. Он обнажал Цзянцзая по поводу и без, уверенный в своём могуществе. Но их обоих ждало горькое возмездие – их победили и оставили подыхать в пыли. Впрочем, затем удача вновь улыбнулась им. Хотя довольно продолжительное время Цзянцзай считал, что улыбнулась удача одному лишь хозяину. Оно и немудрено, ведь хозяин перестал нуждаться в нём. От ощущения собственной никчёмности Цзянцзай готов был броситься в раскалённый горн, чтобы погибнуть. Несколько лет Цзянцзай провёл в пространстве цянькунь, практически не высовываясь на свет. Забытый хозяином, он вспоминал былые битвы и рыдал. Слёзы приманивали подлую ржавчину, повадившуюся изъедать его сверкающие бока, поэтому в один из долгих дней Цзянцзай заставил себя прекратить лить слёзы. Что, в свою очередь, заставило его ожесточиться. И как будто этого было недостаточно, так ещё и хозяин стал творить им вещи, которые не должны были совершаться мечом! Изредка была охота на тёмных тварей, но в остальном... Чего Цзянцзаем только не делали – кололи дрова, забивали деревянные колья, подпирали дверцу в сарае, пока хозяин изволил целоваться там со своим возлюбленным, прячась от докучливой девчонки... Хозяин даже вгонял его – некогда славный меч! – в землю почти по рукоять и привязывал верёвку. К тому моменту Цзянцзай уже вяло следил за выходками хозяина и не запомнил, за каким хреном тому это понадобилось. Меч занимало одно: неужели такой Путь он должен был пройти? Цзянцзай возродился и внутри него всё встрепенулось лишь тогда, когда в пыльный город явился давний враг хозяина – даочжан Сун. Цзянцзай вновь заблистал, горделиво поглядывая вокруг. Ранить Сун Цзычэня удалось слабо, но на то была воля хозяина. В основном Цзянцзай сносил головы колючим цветкам сорняков и рубил широкие листья деревьев. И всё же он прекрасно чувствовал мысли хозяина, и они будто бы убивали настоящих врагов! То было время второй юности Цзянцзая. И закончилось оно вместе с усилением дара предвидения хозяина. А потом... через страдания хозяина по своему возлюбленному... у Цзянцзая появилась душа. Благодаря этому, он стал вхож в мир духовного оружия. И увидел там его – Шуанхуа. И себя самого в новом виде. И прочее оружие. До того момента Цзянцзай обладал лишь сознанием и воспринимал себя и другое оружие просто как... собственно, оружие. Он и не знал, что можно обрести душу и попасть в мир, где каждая душа отдельно взятого оружия предстаёт там совсем не мечом, флейтой, веером или копьём. В мире духовного оружия действовал простой принцип: если, например, меч принадлежал человеку, то этот меч, обретя душу, принимал вид человека, практически становился им. Если же меч принадлежал демону, то, соответственно, – принимал вид демона. За время, проведённое в мире духовного оружия, Цзянцзай видел множество самых разных душ оружия. Да, большинство из них имели человеческий вид. Но были и тёмные существа, были и небожители, были и полубожества, были и те же демоны. Как бы то ни было, в мире духовного оружия Цзянцзай мало с кем сумел сблизиться. С самого первого своего появления там его обезображенный лик сделал из него нечто отвратительное для всех, чего надлежало избегать. Разумеется, не он один был обезображенным. Но те, кто являлся таким же, как он, Цзянцзая не интересовали, ведь он даже имён их не слышал в мире людей. А вот те, чьи имена он слышал... Ему удалось сдружиться с Суйбянем и Чэньцин тогда же, когда сдружились их хозяева. Впрочем, что Суйбянь, что Чэньцин, как и сам Цзянцзай, не обладали достойной репутацией. Суйбяня все порицали за то, что тот влюблён в своего хозяина. А Чэньцин все просто боялись, перешёптываясь о деяниях её хозяина. Так что, по сути, они трое – отщепенцы, почти изгои. Лишь немногие отваживались хотя бы просто подойти к ним и заговорить. Бичэнь, Фусюэ и Шуанхуа – одни из этих немногих.

⊰✧⊱

Цзянцзай знал, что по отчётливости всегда будет лидировать именно это воспоминание. Вот он повернулся, встретил скользящий, жемчужно-белый взгляд и... и задохнулся, словно от удара под дых. Цзянцзай до сих пор не мог понять, что с ним тогда стало. Почему его жизнь, его душа в одно мгновение настроились на Шуанхуа? Нет, Цзянцзай отнюдь не влюбился в него моментально. Когда увидел, Шуанхуа его просто поразил своим внутренним светом, пусть тот уже и был запятнан кознями Сюэ Яна. Однако Цзянцзай, как ни старался, но так и не смог в дальнейшем побороть свою заинтересованность мечом, хозяин которого любил его собственного хозяина. Уже одно лишь это, казалось бы, должно было сблизить их. Тем не менее, Цзянцзай не спешил способствовать этому сближению. Шуанхуа, конечно, всегда был неизменно учтив с ним, но Цзянцзай слишком остро воспринимал в его обществе свои шрамы и незаживающие кровоточащие раны, чтобы между ними действительно установились доверительные отношения. Всё усугубилось, когда спустя какое-то время Цзянцзай осознал, что всё-таки не избежал участи влюбиться в него. Сначала Цзянцзай не мог это даже любовью назвать – безумие это было, лезвие в сердце, а не любовь! Расплата. За всё то, что делал вместе с хозяином, и не чувствовал вины. Охватывавшее его волнение при каждой встрече с Шуанхуа продолжало бушевать, словно пламя. Всё больше Цзянцзай убеждался в том, каким прекрасным является тот, кого он полюбил, – сверкающим, как алмаз, с гордым взглядом, гибким станом, белоснежными волосами, белыми глазами и рельефными мышцами. Цзянцзай же одурел тогда, в первые месяцы. Заболел Шуанхуа. Цзянцзай слышал, но не слушал, смотрел, но не видел. Не мог думать ни о чём, только о Шуанхуа. Изучил все его интересы. Угадывал его стремления. Смотрел на него. Таскался за ним, как хвост, но в то же время – незаметно. Хорошо ещё, что позволял себе это редко, а то ведь натворил бы что-нибудь... дурацкое. Что мечом, что человеком – все ипостаси Шуанхуа глубоко запали Цзянцзаю в душу. Шуанхуа был смертоносным, холодным. У него имелось всё: ум, воля, красота, но всё это зачастую оставалось за незримой стеной, которой он отгораживал себя и от мира людей, и от мира оружия. А ещё Шуанхуа был чистым – более точного определения Цзянцзай не мог для него подобрать. Словно хрусталём доброты и справедливости был облит, словно не касалась его мирская грязь, словно не ведал сомнений – таким виделся Шуанхуа. От его улыбки у Цзянцзая то и дело что-что странное с глазами и горлом творилось. Что-то едва переносимое. Наедине с собой Цзянцзай убеждал себя, что от Шуанхуа лучше держаться подальше. “И пусть у него дружеское отношение... И пусть несколько раз улыбнулся тебе... И пусть глаза и волосы как снег... И пусть сияет, как серебро... Я со своими шрамами рядом с ним – даже в качестве друга просто посмешище, - с горечью выговаривал себе Цзянцзай. - Я безумен, безумен! Я буду ещё хуже, чем хозяин, если осмелюсь на что-то!” После подобных увещеваний он обычно старательно избегал Шуанхуа, искренне не желая его видеть. А когда они всё-таки пересекались, Цзянцзай не смотрел в глаза Шуанхуа – боялся, наконец, заметить в них жалость или безразличие. Безразличие страшило Цзянцзая больше, чем откровенная неприязнь. В действительности любви противостоит вовсе не ненависть, как принято считать, а равнодушие: невыносимо находиться рядом с тем, кого любишь, и не чувствовать в ответ на свои чувства ничего, кроме скуки. Цзянцзая успокаивало то, что Шуанхуа почти с самой первой их встречи пытался сдружиться с ним, пусть сам Цзянцзай и не стремился помогать ему в этом.

⊰✧⊱

Очень быстро Цзянцзай определил всех тех, кто, как и он, умирал от любви к Шуанхуа. Соперниками Цзянцзай даже мысленно их назвать не мог – понимал, что в действительности никому из них никогда не сможет стать соперником. Ведь, правда, какой из него соперник с таким-то обликом и репутацией? В любом случае, Цзянцзай похолодел от ужаса, когда перехватил пристальные, жадные взгляды Хэньшена на Шуанхуа. И как же Цзянцзая затрясло от ревности, когда Хэньшен будто случайно касался Шуанхуа, приобнимал в шутку, хлопал по плечу... Цзянцзай сознавал, что скользкому, но опасно привлекательному Хэньшену он уж точно не соперник. Цзянцзай знал лишь, что не вынесет, если однажды увидит зацелованного Шуанхуа в руках этого самого Хэньшена. А Шуанхуа, светлоокий Шуанхуа ничего не замечал! Беседовал с Хэньшеном вежливо, шумных сборищ оружия сторонился, говорил преимущественно только о делах в мире людей, не задерживался в обществе Хэньшена, его прикосновения терпел, как нечто безобидное... И оставался при этом всё таким же прохладным, морозным даже, чуть рассеянным и жутко невыносимым идеальным мечом! Как же Цзянцзая всё это восхищало в нём! И как же Цзянцзай боялся за него! Потому что не было вернее способа ещё глубже завладеть вниманием Хэньшена, чем это упорное, ледяное дружелюбие. Хэньшен всё явственнее терял терпение и злился. Фусюэ тоже настораживал Хэньшен. Но, как и Цзянцзай, он ничего не мог сделать. Хэньшен же, вроде как, и не совершал ничего ужасного. Пока не совершал. Однако Фусюэ, видимо, как-то догадавшись о схожести своих опасений с опасениями Цзянцзая, предложил ему как-нибудь “порубиться вместе”. Не зря, ох не зря Цзянцзай всегда подозревал этот благонравный меч в нездоровой тяге к сражениям.

⊰✧⊱

Постепенно любовь перестала быть для Цзянцзая ядом, отравляющим кровь. Любовь просто проникла в каждую клетку его человеческого тела, растеклась по его лезвию, застряла в гарде, улеглась, устоялась. Цзянцзай примирился с ней, научился жить с ней, научился даже радоваться встречам с Шуанхуа, научился сыпать при нём остротами, посмеиваться над его отточенными действиями. Более того – однажды Цзянцзай осознал, что ему по-настоящему повезло в любви. Потому что глядя на хозяина и Сяо Синчэня... Все эти их игры и противостояние, всепоглощающая любовь и страсть, признания и вина, правда и ложь... Цзянцзай наблюдал за тем, как они совершали ошибку за ошибкой, как отмахивались от репутации и негласных мирских законов, как сражались за свои чувства с самими собой. Цзянцзай наблюдал и понимал, насколько эти двое беспомощны друг перед другом. Насколько хозяина смиряла любовь. Насколько Сяо Синчэня любовь закаляла. И то, что жизнь их постоянно разделяла... Что это? Знамение? Злой рок, как порой высказывался хозяин? Ведь даже когда они вместе, жизнь их всё равно разделяла ложью или, наоборот, правдой. Прошлым или настоящим. Дошло до того, что они уже не могли жить в одном мире. Если сломают этот барьер, одному из них неизбежно придётся пожертвовать своим миром. Впрочем, возможно, это и есть любовь – жертвовать чем-то ради другого, идти на уступки, работать над отношениями. Цзянцзай усиленно старался не думать обо всём этом слишком много. В общем, по сравнению с любовью хозяина и Сяо Синчэня, любить Шуанхуа было совершенно безопасно. Цзянцзай любил его тихо, незаметно. Как далёкую звезду в тёмных небесах. Да, никогда Цзянцзай не коснётся этой звезды, никогда до неё не дотянется, не рассмотрит вблизи... Но одновременно с этим – никогда яркость звезды не ослепит его, не причинит боли. Главное, смотреть на свою любимую звезду пореже. И тогда, быть может, тоска притупится, примет вполне терпимые, не угрожающие его душевному равновесию формы.

⊰✧⊱

В назначенное время Цзянцзай принял в тронном зале выдающихся демонов Междумирья. Он выслушал речи советников и мнения генералов. Многие осторожно интересовались, почему отсутствует повелитель, чем он занят в последнее время. “Как будто вы все этого не знаете!” - вспылил Цзянцзай мысленно, замечая ехидные ухмылки демонов, которые те пытались скрыть. Ведь действительно всё всем было предельно ясно – повелитель Междумирья предавался любви и повернулся спиной ко всем заботам и обязанностям, поэтому его меч временно взвалил их на себя. Однако пусть почти все демоны и расходились во мнениях по многим вопросам, их всё же объединяло то, что они любили своего повелителя и оставались преданными ему. Благодаря этому, Цзянцзай успешно справлялся с делами, какими бы сложными те ни оказывались. Вот и сегодняшнее собрание он завершил быстро и без споров. Когда все стали уходить, Цзянцзай лишь приказал двум ближайшим советникам – Байши, распорядителю цитадели, и Шитао, командиру стражи, покинуть тронный зал и дожидаться его в укромном месте у озера в бывшем саду Четвёртой. Вскоре и сам Цзянцзай уже шёл по зелёным тропинкам с выражением слабого умиротворения на своём покрытом шрамами лице, будто ему удалось обуздать неистовую злость, которая совсем недавно пробудила в нём желание убивать. Он брёл неторопливо, вдыхая благоуханный аромат деревьев, плывущий ему навстречу, его глаза блуждали по осенним цветам, что перед своим отбытием создал Второй. Наконец, Цзянцзай вышел к озеру. Он обнаружил, что оба советника уже дожидаются его – Байши, высокий сухощавый, с красной прядью в своих чёрных волосах, и Шитао, сильный и мускулистый демон. Оба внимательно изучали лицо Цзянцзая, пытаясь разгадать его мысли и предвосхитить, какую стратегию он предложит им вести в отношении неожиданно прибывшего в Междумирье заклинателя. Советники ожидали, что этот случай вызовет суровую реакцию молодого меча. Оба верноподданных с надеждой всматривались в лицо Цзянцзая, однако испытывали мучительную тревогу. Но Цзянцзай ничем не выдал своих эмоций и столь же внимательно наблюдал за ними с каменным выражением лица. Он знал, сколь тревожные мысли не дают покоя обоим демонам, и, словно желая ещё немного помучить их, в молчании скрестил руки на груди и прислонился плечом к дереву. - Сегодня я имею право испытывать гнев и досаду, - заявил он в итоге, изобразив на лице выражение обеспокоенности. - Господин Цзянцзай, не позволяй гневу и досаде взять верх над собой, - уважительно обратился к нему Байши. - Мечу нашего повелителя не пристало испытывать подобное, - твёрдо произнёс Шитао, - пока в Междумирье ни один другой меч не лежит в ножнах без дела и найдутся те, кто с радостью отдадут свои жизни ради него. По правде, этот вторгшийся к нам заклинатель, несмотря на свои явные знания и опыт, потерял чувство здравого смысла. Он действует безрассудно и навлекает на себя удар, которого ему не удастся избежать. Цзянцзай опустил голову и взглянул на землю под своими ногами. - Этот заклинатель – друг возлюбленного нашего повелителя, - напомнил он. - Его имя – Сун Цзычэнь. И его нельзя убивать. В глазах Шитао мелькнул зловещий огонь самой Преисподней. - И всё-таки его необходимо устрашить. Надобна сила, господин, - убеждённо проговорил он. - Сила. Наш повелитель могущественен. Он воплощает свою волю с решимостью, равной несокрушимости гор, и дарами, столь же беспощадными, что и буря. Господин, будь таким же, как он. Не медли и не пытайся убедить этого Сун Цзычэня разумом и доводами. Когда нанесёшь удар, рази его со всей мощью и не выказывай жалости. Заставь этого недруга повелителя забыть о том, кто он таков, и лиши его малейшей надежды, оставшейся в его сердце. Ведь совершенно ясно, зачем заклинатель явился – нарушить покой нашего повелителя, забрать у него возлюбленного. Четвёртая по силе рассказывала об этом человеке. И, как я понимаю, в их прошлом так уже было. - М-да, было... - Цзянцзай поморщился, надеясь, что те события не повторятся. - Будто, в самом деле, злой рок... Демон Байши остался недоволен словами, которые только что услышал от Шитао. Он опасался за последствия. - Господин, - заговорил Байши, - этот прибывший заклинатель хотя и явился с запечатанными духовными силами, однако у него определённо имеются при себе магические артефакты. И компас зла. Он опутал магией всё Междумирье, словно кровеносные сосуды тело. Применение к нему силы может привести к нежелательным последствиям. Шитао, в отличие от него, полагался лишь на силу. - И что же нам делать в таком случае? - спросил он. - Сложить руки и ждать, когда враг обрушится на нас, после чего мы станем в его глазах достойными презрения? - Возможно, этот заклинатель – уже не враг нашему повелителю, - отреагировал на его вспышку Байши. Цзянцзай в молчании слушал их, на его губах застыла таинственная улыбка, а когда Байши умолк, он насмешливо взглянул на них и спокойно произнёс: - Пусть вас больше не тревожит эта тема. Я уже отпустил тетиву, и стрела вылетела. Шитао едва скрывал радость. - Да вознаградит тебя повелитель, господин! Цзянцзай сдержанно улыбнулся и посмотрел на Байши в миг крушения его надежд. - Байши, ты предан и верен повелителю, - посочувствовал ему Цзянцзай. - Ты мудрый советник. Не расстраивайся из-за того, что твоим мнением пренебрегли. - Господин, я не из тех тщеславных демонов, которых тут же охватывает ярость, если их советы оставляют без внимания, - сказал Байши в ответ. - Только верность повелевает мне давать советы, и когда ими пренебрегают, меня печалит лишь одно – страх, что моё опасение может сбыться. Я лишь надеюсь, что моё опасение неверно, и тогда моё сердце успокоится. Цзянцзай посмотрел на одного, затем на другого демона и вновь улыбнулся. - Клянусь, вы оба самые знающие и достойные демоны, - одобрительно высказался он. - Повелителю следует больше ценить вас. Не лжёт молва о том, что золотые глаза повелителя Междумирья видят сквозь завесу самого далёкого горизонта и всё же порой не замечают того, что происходит перед самым его носом. Яркие всполохи солнечного затмения купались в мерцающей воде озера, с плеском набегавшей на берег у самых ног троих собеседников. Ветви деревьев колыхались вокруг них под пение птиц. То там, то здесь посреди листьев показывались дивные цветы, словно дорогие воспоминания в глубинах сознания. - Увидимся завтра, а там видно будет, - сказал демонам Цзянцзай, после чего удалился. Оба демона почтительно раскланялись.

⊰✧⊱

Мчался Цзянцзай, как летучая мышь, только тяжёлая ткань его ханьфу будто хлопала крыльями – неразличимая тень среди других теней, населяющих извечный полумрак Междумирья. Осенний лес, над которым не успел поработать в своё время Второй, лес, покрывшийся предзимней дрёмой, реагировал на Цзянцзая неохотно и безрадостно. Поначалу и вовсе не замечал, но с каждым новым шагом меч всё больше и больше ощущал сопротивление леса: хлёсткие порывы ветра в лицо выбивали слёзы, корни деревьев так и норовили заплести ноги, а сухая листва громко шуршала под сапогами. Цзянцзая это не останавливало, и он смело двигался дальше. Уклоняясь от пронизывающего ветра, меч опустил голову, полагаясь не на зрение, а на слух. Он шагнул уже в самую гущу леса – на узкую тропку, петлявшую между деревьями. Деревья здесь росли очень густо, переплетаясь ветвями и образуя над тропой нечто вроде навеса. Кое-где на ветках ещё оставалась листва, и отсветы солнечного затмения, пробиваясь сквозь кроны, причудливо расцвечивали всё вокруг. В лесу дышалось хорошо и свободно, и даже боль в мышцах не помешала Цзянцзаю испытать полузабытое – и такое светлое! – чувство полноты жизни. Меч невольно усмехнулся и покачал головой. И вдруг по спине его пробежал холодок – ему показалось, что он заметил какое-то движение чуть дальше, в глубине леса. Не мешкая, Цзянцзай рванул туда, отмахиваясь от хлеставших его ветвей деревьев, цепко всмотрелся... и замер, споткнулся на месте. Потому что узнал... узнал его походку, его волосы, его фигуру. Это был он. Шуанхуа был здесь! Подобная неожиданность потрясла Цзянцзая до такой степени, что он совсем растерялся. Ему показалось, что это сон, но ошибки тут не могло быть – он видел те же правильные черты лица, тот же точёный нос, те же белоснежные волосы, те же... нет, глаза у Шуанхуа изменились – теперь они сверкали серебристо-серым вместо жемчужно-белого. Вероятно, на него в последнее время тоже сильно влиял хозяин. В любом случае, никогда Цзянцзай не смог бы спутать этот меч с другим мечом, никогда не сумел бы его забыть. Шуанхуа проник в память Цзянцзая и оставил на её стенах глубокие следы, которые никогда не сотрутся. И всё же Цзянцзай совершенно не ожидал этой встречи. Он не подготовился к ней, и, хотя отличался изобретательностью, сейчас не знал, что ему делать. Цзянцзай готовился к встрече с Сун Цзычэнем и Фусюэ, и вот, словно гром среди ясного неба, перед ним возник сам Шуанхуа. Цзянцзай был застигнут врасплох, ошеломлён, до основания растерян. Эта встреча действительно стала для него внезапной, невероятной – явление Шуанхуа, этого воплощения божества среди мечей, явление его здесь, в Междумирье поразило Цзянцзая до глубины души, будто яркий свет попал ему в глаза. Будто Шуанхуа обласкал своим сиянием всё Междумирье, как серебристый свет луны – дремлющее растение, пробуждая его ото сна и заставляя дивно сверкать. Красота Шуанхуа, как всегда, покоряла, перед ней не дано устоять, она жгла любого, кто приближался, сеяла безумие в умах, распаляла тело страстью, которую уже никогда не суждено утолить или насытить. Волнение жарким пламенем охватило Цзянцзая. Он застыл на месте, не спуская с Шуанхуа взгляда, не шевелясь, боясь, что ноги не послушаются его. Цзянцзай оглядывал Шуанхуа, оглядывал его всего – от верхушки серебряной гуани до краёв подола тёмно-серого ханьфу. После целого года всего лишь воспоминаний о нём тот казался даже ещё прекраснее. Цзянцзай был сражён его красотой, его внутренним свечением, его слегка изменившимся облачением. От всего этого перехватывало дыхание. “Времени остаётся лишь подчёркивать и множить несравненную красоту его души и облика”, - с восхищением пронеслось в сознании Цзянцзая. Он невольно пошатнулся, ощутив вдруг сильную, сокрушающую всё на своём пути волну любви. Цзянцзай не мог наглядеться на Шуанхуа и почувствовал, что его разум, само его существо охватывает оцепенение. Ещё немного – и он перестанет владеть собой. Чтобы не допустить этого, Цзянцзай с силой сжал кулак, позволяя ногтям до крови впиться в ладонь. Столько времени прошло... А ощущение трепета из-за одного только взгляда на Шуанхуа так и не исчезло. Всё повторялось снова и снова, из встречи во встречу. Цзянцзай видел Шуанхуа, такого до боли совершенного, и забывался, терял рассудок... - Цзянцзай, тебе известно, как следует встречать друга? - словно сквозь какой-то морок услышал Цзянцзай голос Шуанхуа. - Я... - наконец, очнувшись, Цзянцзай чуть вздрогнул, посмотрел Шуанхуа в лицо, заметил его приветливую улыбку и, превозмогая свои затаённые чувства, улыбнулся в ответ. - Шуанхуа, этот день исключительно важен. Междумирье не забудет его, не забудет твоего появления здесь. - Мне остаётся лишь согласиться, - отозвался Шуанхуа тоном, не лишённом иронии. - Междумирье запомнит сегодняшний день, но не по этому случаю, а так, как о нём подумает мой хозяин. Предчувствую, что подумает он не очень хорошо. Цзянцзай вновь окаменел, неистовое беспокойство сотрясло его сердце, и чувства чуть не вырвались наружу. Но он совладал с собой и с ещё одной деланной улыбкой склонил голову. - Разве этим ты не наносишь оскорбление Сяо Синчэню? - спросил Цзянцзай. - Разве ему следует думать плохо о мире, где его любовь и страсть находят утоление? Шуанхуа достойно выдержал этот укол и многозначительно посмотрел на него. - Мой хозяин не похож на других, - ровно ответил он, подойдя ближе. - Не похож на тех, чьи сердца жаждут лишь любви и страсти. - Неужели это так, Шуанхуа? - с притворной непосредственностью усмехнулся Цзянцзай, медленно возвращаясь к своему обычному состоянию. - Мне казалось, что Сяо Синчэнь – обычный мужчина, если отбросить всё остальное. - Тебе, Цзянцзай, так кажется потому, что ты никогда не был во внутреннем мире моего хозяина. Ты там не был ни единого дня, - не уступал Шуанхуа. - Мне нет нужды быть там, чтобы понять, что мой хозяин является повелителем не только Междумирья, - подчеркнул Цзянцзай, наблюдая, как ветер играет с белыми волосами Шуанхуа, как те струятся по его лёгким на вид одеяниям. - Вот как? - Шуанхуа теперь смотрел на него сердито и с интересом. - И каким же миром твой хозяин правит, помимо этого? - Самым необозримым миром, - гордо ответил Цзянцзай, - сердцем Сяо Синчэня. - Как и мой хозяин – сердцем Сюэ Яна, - не остался в долгу Шуанхуа. Цзянцзай согласно хмыкнул, а Шуанхуа отвернулся. Его серые глаза всмотрелись вглубь леса. Серые глаза – сталь под инеем. Как и всегда, Цзянцзаю незамедлительно захотелось, чтобы взор Шуанхуа снова упал на него. Тем временем, Шуанхуа укротил своё недовольство, схоронил его в глубине души и тут же обрёл привычное морозное спокойствие. Слабая тень обиды на Цзянцзая отступила, Шуанхуа уже не стремился осуждать и, вспомнив о своей цели, решил простить друга за его поведение. - Цзянцзай, ты встретил друга неподобающим образом, - Шуанхуа взглянул на него через плечо. - Вероятно, ты превратно понял мою цель. Можешь не беспокоиться, я явился в Междумирье случайно. Даочжан Сун прихватил меня вместе с Фусюэ, когда отправился сюда. Стоило нам троим здесь оказаться, как я сразу же попросил Фусюэ остаться с ним, а сам ускользнул, чтобы разведать обстановку. Мы с Фусюэ оба пока ещё не представали перед даочжаном Суном в своём человеческом обличье. Впрочем, Фусюэ вскоре может это сделать. - И чем же я могу помочь твоей цели, Шуанхуа? - с насмешкой поинтересовался Цзянцзай. - Где они? - прямо спросил тот. - Кто – они? - притворился непонятливым Цзянцзай. - Наши хозяева. Прекрати паясничать, Цзянцзай, - прохладно осадил его Шуанхуа. Цзянцзай в очередной раз улыбнулся, что в очередной же раз наверняка смотрелось в его исполнении жутко – кривая улыбка посреди ран и шрамов. - Видишь ли, Шуанхуа, любовь приносит им такое удовольствие, что оно стало их постоянным занятием, - ехидно ответил он. Шуанхуа вздохнул и, не обращая внимания на тон его голоса, пробормотал: - Они смотрят друг на друга, но мы с тобой, Цзянцзай, должны смотреть вокруг. - В самом деле? Шуанхуа, я думал, что тебя волнует счастье твоего хозяина, - Цзянцзай прищурился. - Разумеется, волнует, - кивнул Шуанхуа. - Но любовь не должна сбивать его с Пути. Твой долг, Цзянцзай, если тебя тоже волнует счастье твоего хозяина, ясен, как солнце в безоблачный день. Ты должен помочь мне положить конец их пребыванию в Междумирье. Внезапный гнев взбудоражил кровь Цзянцзая, не позволив ему вникнуть в точный смысл того, что сказал Шуанхуа, так как страсть безответно влюблённого проснулась, и меч чувствовал лишь настороженность. - В действительности тебя беспокоит лишь то, - колко заговорил он, - что Сяо Синчэнь “прозябает” в этом тёмном мире из-за любви к моему хозяину. Шуанхуа вздрогнул. - Это не так! - воскликнул он, резко повернувшись к нему. - Никто не разлучит моего хозяина с твоим хозяином, - грозно и гордо заявил Цзянцзай. - Разве я хотел разлучить их хоть раз? - защищался Шуанхуа. - Цзянцзай, пойми... за пределами этого мира, в котором уединились наши хозяева, находится ещё один, более голосистый мир, где бурлят интриги, сеющие беды и озлобление. Я сознаю, сколь мрачно станет на душе и у Сяо Синчэня, и у Сюэ Яна после мирных и радостных дней, но... им надо вернуться обратно в мир людей. - Я понял тебя, Шуанхуа. Проблема лишь в том, что... всё сложно, - с тяжёлым вздохом сообщил Цзянцзай. - Ты даже не представляешь, насколько. - Лин мне о многом рассказала... - Шуанхуа задумчиво замолчал. - О, поверь, после того как Лин с её хозяином покинули Междумирье, сложностей только прибавилось, - заверил его Цзянцзай. - Значит, тебе определённо есть, что мне рассказать, - Шуанхуа вновь посмотрел на него с дружелюбной улыбкой. - Прошу меня простить, Цзянцзай. Я не хотел вызвать твоё раздражение. - Я не раздражён, - проворчал Цзянцзай, дёрнув плечами. - Я постоянно противоречу тебе, ты заметил? - Шуанхуа рассеянно огляделся, пытаясь понять, в какую сторону им идти, чтобы выбраться из леса. - Если и так, это не влияет на моё настроение, - солгал Цзянцзай. - Значит, мне просто показалось, - тихо произнёс Шуанхуа. - Правильнее будет сказать, что за время пребывания в Междумирье я отвык иметь дело с кем-то настолько искренним, как ты, - неохотно признался Цзянцзай. Шуанхуа посмотрел на него с укором. - Цзянцзай, я способен на некоторую сдержанность в речи. Недостаточно, надо признать, но всё же. Не каждая мысль, что приходит мне на ум, слетает с языка. Некоторые фразы так и остаются невысказанными. - Тогда мне было бы весьма любопытно услышать, чего ты не говоришь, - Цзянцзай уже расслабился настолько, что позволил себе осторожные поддразнивания. - Это, без сомнения, крайне занимательные замечания. - Пожалуй, лучше мне всё-таки промолчать, - сказал Шуанхуа. - Как жаль, - посетовал Цзянцзай. - Остроумный ответ благородного меча стоит того, чтобы его услышать, даже если результатом будет раздражение. - Ты пытаешься быть со мной любезным, Цзянцзай? - прохладно уточнил Шуанхуа, вздёрнув бровь. - Если так, то заверяю, что я признателен тебе за попытку, но в ней нет необходимости. - Твои слова означают, что либо я не преуспел в изысканности, либо ты не веришь в свою привлекательность, - парировал Цзянцзай. - Не думаю, что это подходящая тема для беседы... - оторопел Шуанхуа. Цзянцзай бросил на него быстрый взгляд. - То есть, моя попытка быть любезным потерпела полный крах. - Тебе не следовало и пытаться, - улыбнулся Шуанхуа. - Или я опять чересчур откровенен? Цзянцзай ничего не ответил. Шуанхуа взглянул на него краем глаза и заметил, что тот будто бы любуется осенним лесом, подсвеченным алыми всполохами солнечного затмения. Между тем, Цзянцзай сумрачно размышлял. Он не возражал против того, чтобы вот так разговаривать с Шуанхуа, но что было странным в их разговоре – это отсутствие надлежащих вопросов. Шуанхуа не расспрашивал его подробнее о своём хозяине. Не выражал ни малейшей спешки, словно это было для него не важнее деревьев или листьев под ногами. Однако и сам Цзянцзай не торопился сообщать ему те сведения, которые, вероятно, должен был бы сообщить. - Я полагал, ты задашь мне множество вопросов, - в конце концов, решился он. - Я уверен, что ты сам всё объяснишь, когда сочтёшь нужным, - лицо Шуанхуа вновь отражало и внешнее, и внутреннее спокойствие. - Когда сочту нужным... - Цзянцзай покачал головой. - На Небесах нет небожителя, у которого хватило бы терпения дождаться этого. Это длинная история, Шуанхуа. - Но я всё равно хочу её услышать, - возразил тот. Вздохнув, Цзянцзай собрался с мыслями и поведал ему о событиях в жизни их хозяев за последние пару недель. И отдельно – дополнил то, что Шуанхуа уже знал от Лин: о пытках одарённых, о правлении Сюэ Яна, о дарах... обо всём, что произошло за этот год. Рассказ Цзянцзая отдавался в ушах Шуанхуа грозным эхом и завладевал всеми его чувствами. Всё остальное временно стёрлось в сознании Шуанхуа. Он растерянно смотрел на Цзянцзая и не мог вымолвить ни слова. В свою очередь, Цзянцзай внимательно вглядывался в лицо Шуанхуа. Он не знал, как тот воспринял эти вести, и какие эмоции вспыхнули в его душе. Цзянцзай не смог удержаться и глухо позвал: - Шуанхуа? Шуанхуа не отозвался. Видно, не слышал его, утонув в море смятения. Молчание Шуанхуа не нравилось Цзянцзаю, он был не в силах вынести его, так как прочёл в его серебристых глазах то, с чем его душа отказывалась примириться. Наконец, терпение Цзянцзая иссякло, и он перешёл к обороне. - Шуанхуа, не спиши судить, - резко сказал меч. - В любви справедливости нет места. - Ушам своим не верю, - Шуанхуа поднял на него потрясённый взгляд. - Неужели всё так запуталось? Неужели твой хозяин мог повести себя так глупо и жестоко? Снова! И ты это допустил, Цзянцзай? - А что я мог сделать? - ощетинился Цзянцзай. - Мой хозяин всё для себя решил и сделал, как решил! Считаешь, ему нужно было моё мнение? За каким дьяволом оно ему? - Ты... - Шуанхуа осёкся и прикрыл на миг глаза. - До чего же Сюэ Ян упрям, одержим дикими капризами и любит предаваться мечтам! Он столь же безудержен и порывист, что и бушующий шторм! Его надо остановить, Цзянцзай. - Его не остановить, - фыркнул тот. Шуанхуа, казалось, всё ещё не мог прийти в себя от услышанного. - Не понимаю, как можно единолично владеть миром, которому несколько тысяч лет? - его голос стал тише, но не утратил эмоциональных ноток. - Даже этот тёмный мир не может принадлежать одному человеку. Это так же, как если бы ему одному принадлежали земля и небеса. А то, как он поступил с моим хозяином... На лице Шуанхуа появилось непонятное выражение, а его глаза засверкали, когда он продолжил: - Всё сложилось так, как Сюэ Яну было угодно. Вероятно, он расхаживает гордо и самодовольно, будто достиг величия горных вершин? Но что приносит владыкам их правление? Разве их достижения не напоминают пыль, разносимую ветром? Власть может оказаться глупостью, мудрость – ошибкой. Что же касается удовольствия, то оно остаётся удовольствием и ничем иным. Цзянцзай не знал, что на это сказать. Говорить что-либо в защиту хозяина... что ж, он уже попробовал. Шуанхуа не оценил. Но что-то необходимо сказать. - Всякий раз, когда я говорю с ним о его поступках, он меня попросту не слушает, - вяло проговорил Цзянцзай. - Что я могу сделать? - Я не прошу тебя переубеждать его. Знаю, это невозможно, - сказал Шуанхуа в ответ. - Но я бы хотел, чтобы твоему хозяину хоть раз стало стыдно за своё поведение. Цзянцзай сомневался, что такое может произойти хоть когда-нибудь. - Слишком уж Сюэ Ян привык добиваться своего любой ценой... - осуждающе добавил Шуанхуа. - Может, и так, - Цзянцзай пожал плечами. - А может, каким бы ни был, он всё равно будет привлекать Сяо Синчэня, как пламя влечёт мотыльков. Шуанхуа заговорил своим обычным голосом, прохладным и размеренным: - Пламя – это опасно. - Да, - не оспорил Цзянцзай, начиная злиться. - Только вот опасность добавляет прелести. Его взбесила попытка Шуанхуа проявить привычную сдержанность. Цзянцзай не желал этой сдержанности, мороза. Они ведь впервые разговаривали вот так – столь долго, столь интересно и о столь важном. Да, это по его вине они не говорили так раньше, но и таких серьёзных поводов для подобных разговоров ранее не было. Шуанхуа же хмурился. В душе он мгновенно воспротивился тому, на что явно намекал Цзянцзай. Шуанхуа воспринял его слова вызовом достоинству и гордости Сяо Синчэня. А он крайне беспокоился о своём хозяине. Неужели Сяо Синчэнь, даже узнав правду, не откажется от пребывания в Междумирье? Неужели Сяо Синчэня ждёт жизнь в этом полумраке – его, заклинателя с поразительно чистой энергией, заклинателя, чьего наставничества жаждали толпы юных совершенствующихся? Неужели Сяо Синчэнь сможет довольствоваться лишь тем, что в силах предложить ему этот тёмный замкнутый мир? Разве полюбит Сяо Синчэнь мрак после света, забытье после славных дел? Как он уживётся с отсутствием духовных сил после того, как вкушал неограниченную свободу и в силах, и в умениях? Увы, какой невообразимый конец его ждёт, если всё так повернётся. Но сбежит ли Сяо Синчэнь из Междумирья, если Шуанхуа поведает ему обо всём, что скрывает Сюэ Ян? А если сбежит, то будет ли счастлив после бегства в мир людей? Может ли так быть, что Сяо Синчэнь, пред кем преклонялись столь многие, чьей душе не было равных, откажется бежать от своего возлюбленного и окончательно примирится с тем, каким тот является? - Почему не содрогнется земля, не обрушатся горы? - расстроенно вздохнул Шуанхуа. - Сюэ Ян не понимает, что ни к чему выпускать когти и хватать моего хозяина, как ястреб. Цзянцзай фыркнул. - Что ж, ястребы действительно отменные охотники. - Известные умением к смертельным броскам, - Шуанхуа смотрел в пространство невидящим взором, почти не мигая. - На вид прекрасные, но несущие погибель. - Лишь в том случае, если это входит в их намерения, - поправил Цзянцзай. - Но ещё ястребы приносят пользу. Они борются с крысами и другими вредителями. - Как легко ты говоришь, мой друг, но правда смеётся над твоим ловким языком, - ожесточённо произнёс Шуанхуа, взглянув на него. - Твой хозяин не отвечает за свои поступки и сметает все препятствия на своём пути, словно злая сила. - Тебе во всём видится злая сила, - Цзянцзай мрачно взглянул на него в ответ. - Шуанхуа, я понимаю твоё негодование, твою обиду за Сяо Синчэня, но разве мало боли мой хозяин вытерпел? - Не мало, - искренне согласился Шуанхуа. - Однако, даже чтобы облегчить свои страдания, он не имеет права так поступать с Сяо Синчэнем. Разве он не ведает, как плохо будет моему хозяину? Это несправедливо. - Справедливость... - Цзянцзай коротко, безрадостно рассмеялся, а затем резко придвинулся к нему и схватил за плечо. - Когда это в жизни всё происходило по справедливости? Шуанхуа, глядя с такого близкого расстояния в его искажённое злой гримасой изувеченное лицо, в его горящие глаза, на миг оцепенел. Потом отшатнулся. - Что позволяешь себе, Цзянцзай? - Шуанхуа вырвался из его хватки. - Не трогай меня. - Никто тебя и не трогает. И, судя по всему, ничто, - Цзянцзай вновь замкнулся в своей ироничной мрачности. - Приношу извинения. Не вскидывайся так, Шуанхуа. - Чтобы я больше такого не слышал, - тихо, распространяя свою легендарную смертоносную энергию в пространстве, предупредил Шуанхуа. Цзянцзай никак на это не отреагировал. Шуанхуа снова посмотрел на него. Тот стоял, небрежно выпрямившись, и опустив взгляд. Шуанхуа уже далеко не впервые поймал себя на том, что совершенно не понимает его. В Цзянцзае совмещалось несовместимое. Головоломка. Обычно Шуанхуа легко справлялся с головоломками, но Цзянцзай – это настоящая загадка. На поверхности лежали его ограниченность и мрачность. Вот только Шуанхуа подозревал, что на самом деле Цзянцзай совсем не такой. Какой же он? Вероятно, ему пока просто не представилась возможность проявить лучшие стороны своего характера. В чём можно быть уверенным, так это разве что в том, что Цзянцзай предан своему хозяину до самозабвения, хотя старательно скрывает это. Об этом свидетельствовали все его слова сегодня... и даже поведение. Шуанхуа никогда не видел его таким. Неужели это Междумирье так повлияло на Цзянцзая? Больше года быть оторванным от мира духовного оружия... “Тоска – вот что с ним такое, - сообразил Шуанхуа и тут же пожалел о своей вспышке ответной агрессии. - Он тоскует по родному миру, а я своим появлением невольно напомнил ему об этом. Потому и ведёт себя Цзянцзай не так, как раньше, – в нём прорывается тоска”. Заметив на себе пристальный взгляд Шуанхуа, Цзянцзай дёрнулся. Похоже, Идеальный Меч смотрел на него всё это время. Раньше тот никогда... не смотрел так внимательно. Цзянцзай с трудом подавил порыв прикрыть лицо несколькими прядями волос. “Нет, глупость какая! - одёрнул он себя. - Шуанхуа множество раз видел моё израненное лицо”. - Цзянцзай, а как ты думаешь... почему они оба так поступили? - в голосе Шуанхуа вдруг прозвучали усталость и печаль, и это резануло Цзянцзая. - Не знаю, Шуанхуа, - честно ответил Цзянцзай. - Многое, из того, что я тут наговорил, это просто мои догадки. Но... разве у всего есть своя причина? - Я всегда так думал, - сказал Шуанхуа. - Возможно, ты слишком много думаешь, - без насмешки предположил Цзянцзай. “Если бы ты научился просто чувствовать...” - мелькнуло у него в голове. Впрочем, он сознавал, что Шуанхуа нельзя назвать бесчувственным, пусть и ходила о нём такая молва. Просто Шуанхуа не проявлял какой-то особой заинтересованности ни к чему и ни к кому, ограничиваясь лишь событиями в мире людей и делами своего хозяина. Вот на что всегда тратились все эмоции Шуанхуа. - Шуанхуа, мне кажется, твоя душа страдает больше, чем ей по силам вынести. Не воспринимай всю эту ситуацию со своим хозяином столь остро, - осмелился посоветовать Цзянцзай. - Страдания заразительны, - прошептал Шуанхуа. - Тогда береги себя, - настойчиво проговорил Цзянцзай. - Не нужно так расстраиваться. Почему бы тебе не вернуться к Сун Цзычэню и Фусюэ? - О чём ты говоришь? - Шуанхуа удивлённо посмотрел на него. - Цзянцзай, я собираюсь отправиться в цитадель Теней и быть при Сяо Синчэне, как мне и положено. - Нет! - вырвалось у Цзянцзая прежде, чем он успел подумать. Но разве можно его винить? День за днём рядом с Шуанхуа... Нет, это будет просто жестоко. - Почему – нет? - не понял Шуанхуа. - Ты... - Цзянцзай судорожно искал подходящую отговорку. - Неизвестно, как на твоё появление отреагирует мой хозяин. Шуанхуа, нужно всё обдумать. Причудливая логика мышления Цзянцзая заставила Шуанхуа нахмуриться. - Здесь нет нужды о чём-то думать, - убеждённо сказал он. - Идём.

⊰✧⊱

Деревья в лесу полыхали разноцветными красками. Осень превратила листья в золото и огонь, окрасила их в нежно-бурый и тёмно-красный, подмешала в них орехового и мазнула тут и там железом. Всё это походило на сон: слишком великолепно, чтобы быть на самом деле. Деревья смыкались у Шуанхуа и Цзянцзая над головой, и скудный свет солнечного затмения падал на землю пятнами, превращая пыльную лесную тропу в усыпанный золотом путь. Под сводами деревьев воздух был напоен свежестью, в которой, несмотря на яркие цвета осени, уже чувствовалась поступь зимы. Шуанхуа вспомнились слова Лин о том, что времена года в Междумирье сменяются лениво, будто бы неохотно. Решив спросить об этом Цзянцзая, Шуанхуа приоткрыл рот, но в то же мгновение ворон, хрипло каркнув, взлетел с низко нависающей над их головами ветки. Шуанхуа вздохнул. Они шли через лес уже довольно долго, и Шуанхуа ожидал, что в пути Цзянцзай расскажет о жизни в этом мире. Однако тот молчал, хмурым взглядом озирая тропу и деревья вокруг них. Это молчание начинало угнетать Шуанхуа. Ветки деревьев то и дело хлестали их по плечам, пока они продирались мимо, и когда очередная ветка ударила Цзянцзая по лицу, Шуанхуа задержался на нём взглядом. Обычно он старался не тревожить Цзянцзая цепким разглядыванием, но сегодня всё было не как обычно. “Шрамов стало чуть меньше. И раны почти не кровоточат”, - подметил Шуанхуа, стараясь рассматривать его незаметно. Как и прежде, особенно бросался в глаза глубокий шрам круглой формы, но с неровными краями, будто Цзянцзай был ранен не один раз, а несколько раз. От этого шрама в разные стороны расходились похожие шрамы, но не такие глубокие. Что до ран, то те действительно кровоточили уже значительно меньше. Взгляд Цзянцзая заметался, когда он опять почувствовал на себе пристальный взор Шуанхуа. “Не смотри на меня. Не смотри!” - мысленно молил Цзянцзай, под его взглядом особенно остро ощущая на лице каждый свой шрам, каждую рану. Цзянцзаю снова захотелось спрятаться под волосами, отвернуться, закрыть глаза... но он снова заставил себя этого не делать. - Цзянцзай... расскажи об этом, - вдруг тихо попросил Шуанхуа, поймав его взгляд и взглядом же указав на лицо. Он был удивлён, что до сегодняшнего дня не замечал некоторых шрамов и ран. Быть может, просто потому… потому, что у Цзянцзая была странная привычка не задерживаться надолго в его обществе. - Это началось сразу? - осторожно спросил Шуанхуа. - Почти, - коротко ответил Цзянцзай. - С какого поступка Сюэ Яна? - Не важно, - буркнул Цзянцзай. - А сейчас всё ещё больно? - задал ещё один вопрос Шуанхуа. - Редко, - Цзянцзай казался отстранённым. - Не слишком сильно. Терпимо. - В отличие от других... ты считаешь терпимыми многие обстоятельства, Цзянцзай, - задумчиво произнёс Шуанхуа. - Всегда ли ты был таким стойким? Улыбка Цзянцзая удивила его. - Я не считаю себя стойким, Шуанхуа, - не согласился он. - Просто понимаю, что мои увечья – цена за то, чтобы быть мечом моего хозяина. И я готов её платить. - Ты весьма сурово всё оцениваешь, - заметил Шуанхуа. - Это соль и перец, Цзянцзай. - Соль и перец? - недоумённо переспросил тот. - Не всё в мире либо чёрное, как перец, либо белое, как соль. Жизнь – это соль и перец вперемежку, - пояснил Шуанхуа. - Даже в самые лучшие времена к радости примешивается печаль, а в худшие времена бывают и счастливые моменты. Цзянцзай провёл по своему лицу ладонью, после чего сжал руку в кулак. - Как бы то ни было, я вряд ли являюсь примером стойкости. - Соль и перец, - напомнил Шуанхуа. Цзянцзай кивнул, но это был его единственный ответ. Во взгляде Цзянцзая сквозило нечто такое, чего Шуанхуа никак не мог понять. Осторожность? Впервые ему пришло в голову, что, возможно, Цзянцзай никогда не расскажет всей правды о своём прошлом. Скорее всего, боль настолько велика, страдания так невыносимы, что ему тяжело ими поделиться. Какое-то время они говорили о том, какое влияние на них оказывают хозяева, затем их разговор плавно перетёк на самих хозяев. Шуанхуа вытягивал из Цзянцзая все подробности произошедшего между Сюэ Яном и Сяо Синчэнем. Цзянцзай уклонялся от прямых ответов, но Шуанхуа был неумолим. - Почему ты против того, чтобы Сяо Синчэнь узнал всю правду? - спросил Шуанхуа с самым серьёзным выражением лица. - Я вовсе не против этого, - возразил Цзянцзай. - Шуанхуа, я лишь не желаю, чтобы именно мы с тобой были теми, кто ему об этом расскажет. - Почему? - Я пообещал хозяину, что никому не скажу, - признался Цзянцзай. - Но мне же ты рассказал, - указал Шуанхуа. - Только потому, что надеюсь на твоё умение держать язык за зубами, доблестный Шуанхуа, - Цзянцзай криво улыбнулся. Он уже давно привык поверять Шуанхуа те тайны, которые не мог держать в себе. И ещё не было случая, чтобы Шуанхуа обманул его доверие. - Похвально, что ты собираешься сдержать обещание, данное хозяину, - понимающе проговорил Шуанхуа. - Но в данном случае ты несколько неправильно оцениваешь сложившуюся ситуацию. - Прости, своего мнения я не изменю, - бесстрастно заявил Цзянцзай. - И ты предлагаешь позволить всему этому продолжаться? - сурово поинтересовался Шуанхуа. - Я уже позволил, - хмыкнул Цзянцзай. - Повторяю в очередной раз, Шуанхуа, мы не имеем права вмешиваться. Мы просто оружие. Все мы. - Мы, прежде всего, души, - с изморозью в голосе возразил Шуанхуа. - Оружие – это малая доля того, кто мы и что мы.

⊰✧⊱

Оказавшись в цитадели Теней, Шуанхуа сразу почувствовал слабый, едва заметный отголосок духовных сил своего хозяина. И моментально рванул в ту сторону. - Стой, - Цзянцзай решительно встал у него на пути посреди длинного полутёмного коридора. - Сейчас не самое подходящее время для того, что ты там ни задумал: рассказать Сяо Синчэню всю правду или же просто предстать перед ним. - Ты попытаешься остановить меня? - глаза Шуанхуа сердито прищурились. - Шуанхуа, я лишь говорю, что сейчас не самое подходящее для твоего визита время, - с нажимом повторил Цзянцзай, выглядя при этом так, словно сдерживал смех. На мгновение Шуанхуа растерялся, не зная, что сказать такому Цзянцзаю. - Почему? - тряхнув головой, спросил он в итоге. - Ты действительно хочешь знать? - усмехнулся Цзянцзай, выгнув бровь. - Или это просто праздный вопрос? Я не против того, чтобы ты пошёл туда, но лучше бы всё-таки с этим повременить. - Я действительно хочу знать, - твёрдо произнёс Шуанхуа. - Тогда идём, - Цзянцзай со вздохом зашагал дальше по коридору.

⊰✧⊱

Потрясённый, Шуанхуа зачарованно смотрел на них из-за алого занавеса смежной комнаты, пусть и понимал, что следует отвернуться. Но он хотел и не мог. Руки Сюэ Яна – это, несомненно, был он под чужой личиной – обнимали Сяо Синчэня, а тот перебирал пальцами его волосы. Их рты были раскрыты, как будто, изголодавшись, эти двое хотели съесть друг друга. - Я боялся, что ты уснёшь до моего прихода, - сказал Сюэ Ян. - Усну? Сон никогда не осмелится прийти в такую ночь. Заметив свет радости, сон подумает, что это день, - лицо Сяо Синчэня светилось чувствами. - Тем более что этот свет будет исходить от нас обоих. - Для меня свет – это ты, Сяо Синчэнь, - с жаром отозвался Сюэ Ян. - Твой поразительный лик во всём олицетворяет свет. Взгляни на моё тело, оно жаждет тебя, как утопающий жаждет вдохнуть глоток воздуха. В мире нет ничего прекраснее, чем быть вместе с тобой. Шуанхуа не сводил с них глаз. Он понял, что Сюэ Ян говорит искренне. Сюэ Ян хотел раскрыть одно сердце, но раскрыл два. Несмотря на то, что Шуанхуа смущала эта сцена, и он презирал себя за то, что смотрит на них, меч ещё никогда не видел ничего более воодушевляющего. - Что со мной происходит? - он глубоко вздохнул. - Какой-то бунт в теле. - Это похоть, Шуанхуа. Вот и ты заразился ею, - прошептал в ответ Цзянцзай. Как никогда сильно, ему хотелось сейчас дотронуться до чеканных скул Шуанхуа и совершенных по красоте губ. - Не понимаю, ты меня оскорбил или наоборот? - в смятении пробормотал Шуанхуа. - Предполагалось, что это бесспорно “наоборот”, - улыбнулся Цзянцзай. - Шуанхуа, что ты делал, когда они занимались этим раньше? - Спал, - честно признался Шуанхуа. - Спал? - удивился Цзянцзай. - А ты – нет? - не сдержал любопытства Шуанхуа. Цзянцзай хмыкнул. - Не всегда. - О, - Шуанхуа не нашёл, что на это сказать. Он даже не узнавал собственного голоса, этот горловой, чувственный тембр. Шуанхуа не понимал, откуда это. Он не имел большого опыта в таких делах. Возможно, что-то было в самом воздухе. Вся комната, в которой страстно переговаривались и целовались Сюэ Ян и Сяо Синчэнь, была пропитана беспредельным соблазном. Шуанхуа раздвинул занавес чуть шире и смотрел на них уже почти неотрывно, но те всё равно не замечали ни его, ни Цзянцзая. Сюэ Ян и Сяо Синчэнь были заняты только друг другом. Сюэ Ян лежал на постели, а Сяо Синчэнь сидел на нём верхом, крепко обняв за шею. Обнажённый, с раздвинутыми коленями он тягуче неспешно двигался вверх и вниз. Его распущенные волосы скользили по спине, открывая взору крепкие мышцы и ягодицы, рушились сверкающей тьмой на колени любовника. Бёдра Сюэ Яна были напряжены, он, хрипло дыша, толкал себя вверх, навстречу Сяо Синчэню, в скользкую тесноту его тела. Сюэ Ян обнимал его влажную спину, ладонями с чуть выпущенными когтями гладил лопатки, горячечно целовал губы, шею, рычал, как зверь, потому что, видимо, растерял все слова. Сяо Синчэнь тоже с силой поцеловал его, а Сюэ Ян поймал его лучистый взгляд, всегда такой изумлённый и особенно прекрасный перед самым пиком наслаждения, словно каждый раз – всё впервые. Наконец, Сяо Синчэнь лихорадочно забился на нём, стиснул так, что собственный всплеск удовольствия, похоже, оказался для Сюэ Яна бушующей стихией, потопившей его. Он с рыком застонал и, судя по виду, едва не лишился сознания от ощущений. Казалось, весь мир замер. Шуанхуа ничего не слышал, кроме того, как с оглушительной силой кровь бросилась ему в голову. Всё его тело дрожало от нервного возбуждения; по жилам бурным потоком будто нёсся огонь, а в груди и животе трепетали сотни бабочек. Он и сам едва не лишился сознания, но смотрел и смотрел... Смотрел, как Сяо Синчэнь, всхлипывая, упал на Сюэ Яна. Смотрел, как Сюэ Ян спрятал своё лицо в его волосах. Смотрел, как Сюэ Ян оглаживал руками спину возлюбленного, стискивал его ягодицы. Смотрел, как Сюэ Ян что-то шептал на ухо Сяо Синчэню, а тот прерывисто смеялся, зарываясь пальцами ему в волосы... Шуанхуа смотрел и видел, что Сюэ Ян и Сяо Синчэнь вместе уходили от всего сущего, искали пристанища в душах друг друга, переполненных любовью, отдавались очарованию взаимных страстей, которые пожирали их своим огнём. Тяжело дыша, Шуанхуа дрожащими руками задвинул занавес и привалился к стене. Он весь горел, сердце его билось болезненными ударами, пульсировало между ног, в груди было тесно от... зависти? Чуть шевельнувшись, Шуанхуа случайно придвинулся к Цзянцзаю, так что их тела соприкоснулись. У Цзянцзая сразу напряглись мышцы, и несколько пошатнулось внутреннее равновесие, совсем только недавно установившееся. Ему пришлось неимоверным усилием воли заставить себя замереть неподвижно. Он смог расслабиться лишь тогда, когда Шуанхуа поспешно покинул комнату. “Я не должен был там находиться, - тем временем, думал Шуанхуа, чувствуя сдавливающий горло спазм и шагая, куда глаза глядят. - Верх неприличия наблюдать за обнажёнными чувствами тех, кто так отчаянно любит”. Цзянцзай не сделал попытки догнать его. Шуанхуа имел все права, чтобы побыть какое-то время в одиночестве и, возможно, ещё раз обдумать решение как можно скорее показаться своему хозяину. Цзянцзай счёл за лучшее переждать, пока Шуанхуа остынет, если тот сердился или... или воспринял увиденное чересчур близко к сердцу. В любом случае, Цзянцзай верил, что здравый смысл возобладает, когда эмоции Шуанхуа утихнут.

⊰✧⊱

Выйдя в сады, Цзянцзай дал волю чувствам, которые сдерживал в присутствии Шуанхуа. Лицо его побледнело, всё тело мелко подрагивало. Вскоре Цзянцзай ударился в беспамятство, и, пока шатался по садам, чувствовал себя взбудораженным, словно возвращался с поля боя с поражением. Его отвага и честь лежали в руинах. Ему казалось, что деревья, росшие вдоль садовых тропинок, дико танцуют, а воздух насыщен удушающей пылью. В Цзянцзае бурлила горячая и страстная кровь закалённого в битвах меча. Кровь, заражённая безумием его хозяина. Как Сюэ Ян любил Сяо Синчэня, так и Цзянцзай любил Шуанхуа. Шуанхуа жил в потаённых глубинах его сознания. Теперь, когда он впервые за год увидел Шуанхуа, этот тайник в душе Цзянцзая распахнулся, из него вырвались языки пламени и стали сжигать всё его существо. Цзянцзая мучило отчаяние. Гордость, задетая тем, как внимательно Шуанхуа разглядывал его лицо, погибла. Сколько раз в течение этого долгого вечера он отведал вкус унижения и поражения? Цзянцзай чувствовал, как кружится голова, он почти терял равновесие, будто пьяный, он гневно разговаривал сам с собой, начёсывая на лицо волосы. Им завладела невыразимая боль, стиравшая в порошок его гордый и свирепый дух. Гнев Цзянцзая становился всё сильнее. От ярости у него вскипела кровь, давила на уши, он почти оглох, глаза затуманились, мир казался ему бушующим огнём. Цзянцзай покинул сады лишь немного успокоившимся. Он взбежал по ступеням цитадели, и, не замечая приветствий с недавних пор расставленной повсюду стражи, шаткой поступью направился через бесконечные коридоры в свои комнаты. Вдруг он обнаружил, что к нему приближается Дацянь. Демон встретил его с улыбкой на губах. Цзянцзай стоял перед ним, храня бесстрастное лицо, будто не узнал того. Дацянь удивился и спросил: - Господин? С вами всё в порядке? - Скажи, я похож на тигра, угодившего в ловушку? - со странной поспешностью ответил Цзянцзай вопросом на вопрос. - Или на черепаху, которая перевернулась на раскалённом солнцем песке? Демон был сбит с толку. - Что ты такое говоришь, господин? Почему ты должен быть похож на тигра в ловушке или черепаху на раскалённом песке? - Черепаха живёт долго, - пробормотал Цзянцзай, словно во сне. - Она передвигается медленно и придавлена тяжёлой ношей. Тигр отступает назад, издаёт рёв, совершает молниеносный прыжок и задирает свою добычу. Дацянь в замешательстве всматривался в его лицо. - Ты разгневан? - уточнил он. - Господин Цзянцзай совсем не похож на себя. - Да, я разгневан, - сокрушённо подтвердил Цзянцзай. - Я – меч Цзянцзай, упивающийся битвами. Как мир терпит этот скучный покой? Боги войны ждут, и мне однажды снова придётся утолить их нестерпимую жажду. Но хватит ли мне сил, когда мой дух сломлен? Кровь – это напиток бесстрашного меча, однако я... А мир духовного оружия? Я чувствую, что вырос из него. Он будет мне мал, когда я туда вернусь. Я всё больше человек, а не меч. Демон кивнул, чтобы угодить ему. - Понимаю, господин. Но Цзянцзай презрительно мотнул головой. - Будь внимателен, демон, - отдал распоряжение он. - Присматривай за повелителем, пока я в таком состоянии. Терпение черепахи иссякло, а тигр, быть может, совершит прыжок. И ещё... подготовь комнаты для моего друга – меча Шуанхуа. Найди его, проводи в комнаты, спроси, что ему угодно, но на вопросы его не отвечай. Сказав эти слова, Цзянцзай пошёл дальше, не замечая ничего вокруг. Демон Дацянь провожал его изумлённым взглядом.

⊰✧⊱

Шуанхуа проснулся поздним утром в просторных покоях цитадели Теней. На мгновение он растерялся в новой обстановке. Шум волн озера, находившегося почти под окнами, разбудил Шуанхуа. Сильные порывы ветра швыряли на скалы клочья водорослей. Постепенно события прошлого дня восстановились в памяти меча, и у него сжалось сердце. Шуанхуа беспокоили и терзали разные тревожные мысли. Он встал со своего ложа, неспешно приблизился к окну и застыл перед ним, словно статуя из нефрита. Его не скрепляемые гуанью волосы мерцающими волнами накрывали шею, плечи и спину белым как снег покровом. Шуанхуа вдохнул влажный воздух и опёрся руками на край окна. Взгляд его серебристо-серых глаз блуждал по озеру и по раскинувшемуся рядом с озером саду. Стояло мягкое тёмное утро, лишь слегка отличное от вечера в этом мире, дул слабый ветер, под напором которого листья и ветки деревьев послушно раскачивались. Местность вдали казалась чёрными пятнами, на небесах всё ещё сверкали звёзды, излучавшие бледный свет, который тонул в море мрака, едва достигнув земли. Сможет ли это странное утро хотя бы немного успокоить и развеять тревоги? Увы, Шуанхуа казалось, что он больше никогда не обретёт покоя. Небеса укутались одеяниями из светлых облаков, когда Шуанхуа покинул отведённые ему комнаты и вышел в сады. Сквозь облака пробивалось солнечное затмение, словно робкое лицо, обнажавшее сокрытые мысли. Густой серо-белый туман низко стелился по земле, как извивающийся, клубящийся призрак. Шуанхуа видел лишь начало небольшого садового лабиринта, остальные кусты исчезли в белом мраке. Не было видно ни зверьков, ни птиц, будто природа Междумирья созвала их и все они испарились, чтобы собраться где-то вместе. Чудилось, от деревьев остались только вершины крон, всё остальное поглотил туман. Почему-то у Шуанхуа возникло такое ощущение, словно сады чего-то ждут, в то время как сам меч замер. Над огромной цитаделью сейчас воцарилась невероятная тишина. Шуанхуа не слышал никаких звуков – ни голосов демонов-стражей, ни перешёптываний демонов-слуг, ни переклички прочих демонов. Всё вокруг погрузилось в тишину. Казалось, даже время остановилось. Шуанхуа стал прохаживаться по садам, разглаживая руками своё ханьфу, будто хотел стереть с него прилипчивые клочья тумана. Ему нужно время, чтобы в одиночестве, без помех всё обдумать и составить план. Его и без того отвлекали воспоминания о страстных разговорах Сюэ Яна и Сяо Синчэня и их бурной близости. Смущение снова и снова окрашивало лицо Шуанхуа, и странные волны растекались по телу при каждом таком воспоминании. Для него всё это было новым. Оказавшись в самом сердце одного из садов, Шуанхуа невольно восхитился настоящим буйством зарослей растений, пышно разросшихся и цветущих так, словно им не ведомо, что такое осень и подступающая зима. Множество фонариков освещало эту красоту, потому даже без солнечного освещения от сада дух захватывало. Бесцельно блуждая среди рядов яблонь, слив и глициний, туман продолжал цепляться за ветки деревьев. Он до талии поглотил Шуанхуа, когда тот вдруг увидел Цзянцзая, стоявшего у изящной беседки. Хотя походка Шуанхуа была лёгкой, Цзянцзай обернулся, почувствовав его приближение. - Хорошо спал? - поприветствовал Цзянцзай вопросом, когда Шуанхуа остановился рядом с ним. - Да, - чувствуя неожиданную неловкость, ответил Шуанхуа. - Даже после того, что увидел вчера? - Цзянцзай цепко посмотрел ему в глаза. - Замолчи, - горячая кровь вновь прилила к лицу Шуанхуа. - Едва ли прилично обсуждать такое. Цзянцзай улыбнулся. - В делах хозяев всё неприлично. Почему мы должны церемониться? Сникнув, Шуанхуа отвёл взгляд в сторону. Над очень красивыми белыми цветами неподалёку кружилась пчела, и меч сосредоточился на её движениях от одного цветка к другому. “Идеальный меч... вчера переставший быть идеальным”, - невольно подумал о нём Цзянцзай. Туман всё стлался в низинах и плыл по внутреннему двору цитадели, спускавшемуся к саду, наполовину скрывая местность. Тем не менее, растрёпанный ветром и туманом сад наполнял воздух удивительным ароматом цветов. Цзянцзаю как-то странно было чувствовать, что они с Шуанхуа здесь вместе одни. Мысль, абсолютно лишённая логики. Они весь вечер вчера были вместе. И всё же уединённость этой новой ситуации давила на Цзянцзая с силой надвигающегося шторма. Шуанхуа же вёл себя спокойно, пусть и пребывал в некотором смятении после вчерашней любовной игры Сюэ Яна и Сяо Синчэня. Цзянцзай снова улыбнулся, бросив на Шуанхуа быстрый взгляд. Пока тот вчера, вопреки всем своим принципам, наблюдал за хозяевами, Цзянцзай смотрел только на него. Смотрел и подмечал все реакции. Подметил, например, одурманенные и почти испуганные глаза Шуанхуа, его прерывистое дыхание и жар тела. - Это... это было... очень неожиданно для меня, - вдруг заговорил Шуанхуа. Цзянцзай удивился, что тот всё же решил поддержать данную тему разговора. - Что именно? - усмехнулся он, прислонившись спиной к одной из колонн беседки. - То, что они доставляли друг другу удовольствие? На мой взгляд, неожиданно лишь то, что Сяо Синчэнь так скоро решился на это, несмотря на очевидные препятствия. Он ведь не знает, что монстр Юньчжун – это Сюэ Ян. И тем не менее... Шуанхуа поджал губы. - Он знает. Вернее... вчера я видел, что мой хозяин близок к этому осознанию. - Хм. Интересно, - прокомментировал Цзянцзай, рассеянно наблюдая, как причудливые витиеватые тени листвы живым узором шевелились на ханьфу Шуанхуа при каждом дуновении ветра. - То, с какой любовью мой хозяин смотрел... и твой хозяин тоже... - Шуанхуа вздохнул. - Сюэ Ян так смотрел на Сяо Синчэня и в городе И, и когда спустя несколько лет прибыл в Юньмэн, и когда лежал под деревом, зная, что... - Что его заберут демоны, что его ждут пытки, - продолжил за него Цзянцзай. - Да, - кивнул Шуанхуа. - Потому-то я и не понимаю, как можно при такой силе любви... поступать столь жестоко? Я полагал, что Сюэ Ян оставил все свои безумные игры в прошлом. - Шуанхуа, это не игра, - возразил Цзянцзай. - Моего хозяина просто швыряет из стороны в сторону – от непомерной надменности к полнейшей неуверенности. Он противоречив, всегда таким был. А его превращение в монстра всё только усугубило. И лишь Сяо Синчэню дано помочь ему, вытащить его из этого состояния, заново убедить в своей любви. Поэтому я и склоняюсь к мысли оставить их одних, не вмешиваться. В конце концов, их любовь прорвёт все преграды. Нам остаётся ждать и всё. - В таком случае ты открыто заявляешь, что это мой хозяин ведёт себя нелогично? - бросился Шуанхуа на защиту Сяо Синчэня. - Вовсе нет. Хотя бы потому, что в любви напрочь отсутствует логика, - сказал в ответ Цзянцзай. - Так кто же ошибается? - растерялся Шуанхуа. Цзянцзай пожал плечами. - Разве обязательно исключать, что оба они могут быть правы, пусть определённо и будут не согласны друг с другом, когда всё выяснится? Любовь не менее убедительна, чем правда. Шуанхуа промолчал, в размышлении скользя взглядом по саду. Растительность по-прежнему была почти вся скрыта туманом, просачивающимся в фигурные лунные ворота, сделанные в высоких каменных стенах. - Как всё же притягателен мой хозяин, а? - хохотнул вдруг Цзянцзай. - Сяо Синчэнь без ума от него, каким бы тот ни был. Шуанхуа вздрогнул от слов друга, ведь те так вторили его собственным вчерашним мыслям. - Признаюсь, я не до конца понимаю своего хозяина, - решил поделиться он. - Не понимаю, как можно... - Быть без ума от моего хозяина? - уточнил Цзянцзай. - Нет, - Шуанхуа вновь накрыло смятение. - Не понимаю, как можно отважиться на близость, когда ни в чём не уверен: ни в том, кого именно любишь, ни в том, какую именно жизнь выбираешь. Я знаю своего хозяина. Он, должно быть, сейчас и сам с трудом себя понимает. - Да, должно быть, - согласился Цзянцзай. - Но ты ведь сам сказал, что осталось совсем недолго – и Сяо Синчэнь всё осознает. Кроме того, всё так сложилось ещё и потому, что мой хозяин – безнравственный соблазнитель. Шуанхуа, тебя как будто удивляет, что он добился, чего хотел. - А тебе как будто всё равно, - со слабым раздражением парировал Шуанхуа. - Просто это не моё дело, - сказал Цзянцзай. - Но смотрелись они вчера, как всегда, красиво. Жаль, ты раньше за ними не наблюдал, Шуанхуа. Многое пропустил. - Да, жаль, - согласно пробормотал тот. Цзянцзай не ожидал, что Шуанхуа это скажет. Цзянцзай ожидал какого-то неопределённого ответа. Однако Шуанхуа вновь поразил его своим бесстрашием, пусть и в таком далёком от сражений деле. Шуанхуа, как и Сяо Синчэнь, не любил хитрить. Цзянцзай догадывался, что это восхищало хозяина в Сяо Синчэне не в последнюю очередь. Вот и сам Цзянцзай восхищался подобным в Шуанхуа. Поразительное сочетание чувственности и невинности приводило Цзянцзая в восторг. - Ты столь дерзко защищаешь передо мной своего хозяина, Цзянцзай. Замечаешь ли это? - с улыбкой поинтересовался Шуанхуа после недолгого молчания. - Не сказал бы, что я его защищаю перед тобой, - оспорил Цзянцзай. - Во многих вопросах поведению моего хозяина нет оправдания. Просто я понимаю ход его мыслей. И хочу, чтобы и ты их понял. И ход мыслей Сяо Синчэня – тоже. Можешь, конечно, не соглашаться со мной, но если ты предан Сяо Синчэню, то должен понять его потребность следовать зову сердца. - И ты не думаешь, что Сюэ Ян опасен? - уже серьёзнее спросил Шуанхуа. - Только не для Сяо Синчэня, - убеждённо ответил Цзянцзай. - Шуанхуа, я действительно не хочу, чтобы мы оба вмешивались во всё это. Пойми, обращаться к разуму влюблённых – это всё равно, что биться лбом о гонг. И больно, и шумно. - Цзянцзай, истинная преданность бесполезна, если хранится лишь в сердце. Она должна сочетаться со здравым советом, справедливыми делами и жертвами, если того потребуют обстоятельства, - не менее убеждённо высказался Шуанхуа. - Сейчас мы с тобой оказались в ситуации, когда честность может навлечь на нас недовольство хозяев, но... разве можем мы заглушить тревогу за них в наших душах? Нет. Поэтому мы обязаны говорить правду. - Шуанхуа... - Цзянцзай тяжело вздохнул, поняв, что тот по-прежнему не передумал сделать так, как хотел с самого начала. - Я не в силах успокоиться, Цзянцзай, - попытался объяснить Шуанхуа. - Как я смогу находиться здесь, не показываясь хозяину? А если покажусь, как я смогу солгать ему? Вот ты лгал своему хозяину? - Не приходилось. Повода не было. Но, думаю, я сумел бы, - не стал скрывать Цзянцзай. - Значит, в этом мы отличаемся, - Шуанхуа нахмурился. Цзянцзай гортанно рассмеялся, но смех был невесёлым. - Шуанхуа, мы отличаемся далеко не только в этом. Шуанхуа промолчал. - А что до хозяев... - со вздохом протянул Цзянцзай, прикрыв глаза. - Ох, не хотел бы я оказаться поблизости, когда они оба начнут показывать друг другу свои характеры. На войне и то спокойнее. - Мне самому не нравится то, что я должен сделать, - признал Шуанхуа. - Так не делай, - убеждал его Цзянцзай. - Да, хозяева увлеклись, забыв обо всём. В известной степени, я полагаю. Но с другой стороны... им сейчас это нужно. Мой хозяин целый год обеспечивал для Сяо Синчэня наилучшее будущее, уберегал от войны, помогал, убирал все препятствия на пути его целей. Сюэ Ян делал всё это в том числе и на случай, если с ним самим что-то случится. А как целый год чувствовал себя Сяо Синчэнь, не в силах быть со своим возлюбленным, мне нет нужды тебе рассказывать. Ты был рядом с ним, Шуанхуа, и всё прекрасно знаешь. И, надеюсь, помнишь, как твоё лезвие касалось его шеи в особо трудные моменты. - Помню, - глухо прошептал Шуанхуа. - Никогда не чувствовал себя более беспомощным, чем тогда. Возможно, именно поэтому я сейчас так стремлюсь сделать хоть что-то для хозяина. Потому что там, в мире людей... я ничего не мог сделать, не мог самостоятельно как-то помешать ему ради его же блага. А здесь, в Междумирье – могу. - И я понимаю твой порыв, - Цзянцзай открыл глаза и посмотрел на него. - Однако степень опасности для Сяо Синчэня совсем не та. Мой хозяин не допустит вообще никакой опасности для него. - И всё равно... - Шуанхуа устал спорить, но согласиться с ним не мог. - Ты их не одобряешь, - обвинил Цзянцзай. - Я надеялся, что когда ты их увидишь... - Я не их не одобряю, - Шуанхуа поймал его взгляд, желая заверить в этом. - Я не одобряю того, что они оба, похоже, совершенно утратили разум. Цзянцзай, я счастлив за них... хочу быть счастлив за них, но им следует подумать здраво. Неужели они оба решили вести двойную жизнь? Сюэ Ян, что же, намерен и дальше быть и Сюэ Яном, и Юньчжуном? А мой хозяин? Он, что же, намерен быть и с Сюэ Яном, и с Юньчжуном? Это безумие. И я не хочу, чтобы всё зашло ещё дальше, чем оно уже зашло. - Успокойся, Шуанхуа, - Цзянцзай не смог долго выдерживать его взгляд и отвернулся. - Когда весь этот любовный дурман чуть спадёт, разум к ним вернётся. Сяо Синчэнь мигом раскусит Сюэ Яна. Шуанхуа и сам так думал, но всё ещё не мог заставить себя бездействовать. - И что тогда? - Даже представить не могу, - фыркнул Цзянцзай. - Хотелось бы, чтобы Сюэ Ян сам поговорил с моим хозяином, сам рассказал ему всё, - понадеялся Шуанхуа. - Сяо Синчэнь любит его, и правда ничего между ними не изменит. - Ты уверен в этом, потому что смотришь на ситуацию со стороны, - медленно проговорил Цзянцзай. - Это не то же самое, что и быть на месте моего хозяина. И ты забываешь, что у него явная тяга к постоянным подтверждениям того, что он любим. Особенно в свете тех внешних изменений из-за дара всеведенья. После истории с пальцем Сюэ Ян стал крайне болезненно относиться к подобному. Пусть он не прав, создав для Сяо Синчэня такие обстоятельства, но я, например, не могу его за это винить. Серьёзно, Шуанхуа, просто оставь всё это. Я согласен с большей частью твоих слов, но пусть мой хозяин и Сяо Синчэнь сами разбираются друг с другом. Наша же задача – защищать их. В остальное нам вмешиваться не следует. - Мне надо ещё раз об этом подумать, - почти сдался Шуанхуа. - Спасибо, - поблагодарил Цзянцзай, рассчитывая, что, пусть и не сразу, но Шуанхуа придёт к тому же мнению, что и он.

⊰✧⊱

На следующий день Цзянцзай нашёл Шуанхуа на ступенях широкой лестницы заднего входа цитадели. Шуанхуа сидел на ступенях и отстранённо смотрел то на сад, то на далёкую стену дождя, словно забыв, где находится. Его белые волосы сияли в свете фонариков, а серые глаза ничего не выражали. Цзянцзай сел рядом с ним. - Ты обратил внимание, с каким изяществом раскрываются цветы лотоса в этом мире? - заговорил Шуанхуа с безукоризненной учтивой отрешённостью. - В них столько великолепия... Все лепестки похожи друг на друга, но, присмотревшись, замечаешь, что каждый из них уникален. - Шуанхуа, известно ли тебе, что ты используешь свои наблюдения в качестве щита? - обличил его Цзянцзай. - Когда ты огорчён, ты начинаешь говорить о самых разных вещах. Ты всегда настроен так глубокомысленно? - Полагаю, что и ты поступаешь так же, - Шуанхуа внимательно на него посмотрел. - Но ты, Цзянцзай, не любишь делиться своими мыслями. Или же намеренно исчезаешь надолго, чтобы не было возможности поделиться ими. Цзянцзай ничего не ответил, глядя на сад, простирающийся перед ними. - Ты почти всегда пребываешь в мрачном настроении, - добавил Шуанхуа. Ответа снова не последовало. - Но сегодня – особенно, - задумчиво продолжил Шуанхуа. - Выражение твоего лица заставляет меня прийти к выводу, что мысли твои не очень приятны. - Придётся следить за выражением лица, - наконец, скупо отозвался Цзянцзай. Ему хотелось бы вложить в свои слова некую самоиронию, но на самом деле, как он и опасался, в них прозвучала горечь. - Не нужно. Продолжай исчезать. У тебя это хорошо получается. А ещё лучше – прятаться, - вот в словах Шуанхуа явно сквозила ирония. Цзянцзай криво улыбнулся, но знал, что в словах Шуанхуа звучало ещё и осуждение. - Возможно, мне следует думать, что ты бросаешь мне вызов? - поинтересовался Цзянцзай. - Нет, - опроверг Шуанхуа, потом вздохнул. - Забудь. Сегодня у меня тоже плохое настроение. И тебе вовсе не обязательно разговаривать со мной весь день. Во многих случаях молчание можно только приветствовать. - Прости, я не хочу молчать. Я хочу знать, не передумал ли ты, - прямо сказал Цзянцзай. - Я всё ещё размышляю об этом. Вчера тебе удалось поколебать уверенность в правильности моего решения, - честно сообщил Шуанхуа. - Думая о том, каким стал мой хозяин в Междумирье, я теряюсь. Общение с Сюэ Яном и прежде обостряло его остроумие, оттачивало ранее слабо выраженные черты характера. А сейчас... Цзянцзай усмехнулся и кивнул. - А сейчас Сяо Синчэнь и вовсе, как никогда, яркий, страстный, совсем не такой, как год назад, когда долго тянул с принятием решения насчёт Сюэ Яна, - закончил за друга он. - Да, в глубине души он, похоже, действительно знает всё, что нужно знать. - И всё равно Сюэ Ян рискует, обманывая моего хозяина, - Шуанхуа спокойно следил за приближением к ним стены дождя. - Риск – это его стихия, - хмыкнул Цзянцзай. - И разве Сяо Синчэнь раз за разом не вёлся на все выходки Сюэ Яна? - Прикуси язык, Цзянцзай, - жёстко осадил его Шуанхуа, - ты говоришь о моём хозяине. Цзянцзай с досадой отвернулся. - Приношу извинения, Шуанхуа, - смиренно выдал он. - Я лишь имел в виду, что Сяо Синчэню тоже не чужд риск. И в итоге ему ничего не будет стоить приструнить Сюэ Яна. Мой хозяин готов с руки у него есть. - Цзянцзай, я по-прежнему не могу оценить твоё острословие, - неодобрительно покачал головой Шуанхуа. - Да, чаще всего мои шутки оказываются неудачными, - вяло согласился Цзянцзай. - В этом мне далеко до хозяина. Пока они молчали, Шуанхуа задумался о Сяо Синчэне. Всё-таки нельзя схватить такого, как Сяо Синчэнь, и ввергнуть его в совершенно другую жизнь без того, чтобы либо сломать, либо сделать сильнее. Шуанхуа, конечно, уже знал, что хозяину не причинят здесь вреда, но тот-то этого не знал. Не знал и, рискнув всем, остался. - Что ж... быть может, скоро всё, в любом случае, случится так, как должно. Правда сама откроется моему хозяину, если он захочет узнать её, - со вздохом пробормотал Шуанхуа. - Интересно, как он тогда поступит, - Цзянцзай облокотился на свои колени и подпёр одной рукой голову. - Только сильная любовь может подтолкнуть такого заклинателя, как Сяо Синчэнь, которому не страшны пересуды людей, на такой подвиг – захотеть прожить жизнь с таким, как Сюэ Ян, который никогда не сможет наслаждаться благами хорошей репутации в мире людей. - Вероятно, когда любишь, - в размышлении произнёс Шуанхуа, - то видишь истинную сущность возлюбленного, даже если та под какой-то маской... - Вероятно, - сухо поддакнул Цзянцзай. - В разлуке с Сюэ Яном любовь давала моему хозяину силы вставать по утрам, одеваться, есть, говорить, - вспоминая, перечислил Шуанхуа. - Любовь давала ему силы жить. Правда, мне... мне всё же трудно это понять. Цзянцзай помолчал, а потом ровно заговорил: - Мой хозяин... наслаждаясь полной свободой, он с детства блуждал по необъятному миру. Когда вырос, он коротал вечера в обществе множества девиц, развлекался пошлыми разговорами, смаковал непристойные шутки и остроты, веселился, проливая кровь... Однако всё время утомительная скука тяжёлым камнем сдавливало его сердце. Душа хозяина томилась невыносимым одиночеством. А теперь, Шуанхуа, надежды моего хозяина обрели ясные очертания и устремились к одному человеку – твоему хозяину. Сяо Синчэнь для Сюэ Яна – весь мир. Когда они встретились, жизнь пробудилась в хозяине, сняла потаённую усталость от бесконечного насилия, избавила от одиночества, преградившего ему путь, озарила его светом. Мой хозяин постоянно теряется в безграничном мире и снова обретает его в своём возлюбленном. Шуанхуа, видишь, на что способна любовь. Шуанхуа медленно кивнул, с изумлением глядя на него. - Любовь чудесна, если послушать тебя, - заключил он. - Судя по всему, она слаще самой жизни. Право, мне часто самому хочется узнать, как я представляю себе любовь. - Любовь похожа на голод, - буркнул Цзянцзай, не понимая, как они дошли до разговора об этом. Шуанхуа вдруг тихо рассмеялся, и, показалось, будто ветер перебирает струны гуциня.

⊰✧⊱

Они снова встретились вечером того же дня, когда уже вовсю лил дождь. Яркие молнии вспарывали чёрное полотно небес, освещая всё вокруг мертвенно-бледным светом. Вслед за сверканием молний тут же раздавались пронзительные удары грома. Эти громкие звуки эхом прокатывались по всей цитадели Теней. Шуанхуа смотрел в окно небольшого зала на дождь, поливающий сады, но сразу заметил подошедшего к нему Цзянцзая. Тот выглядел уставшим после очередного собрания с генералами и советниками. Многие из демонов желали покарать вторгшегося в Междумирье незваного заклинателя и совсем недавно Цзянцзай придерживался того же мнения. Но когда встретил в лесу Шуанхуа, вместо Сун Цзычэня и Фусюэ... - Цзянцзай, Фусюэ удержит своего хозяина от опрометчивых действий, - убеждал друга Шуанхуа. - Фусюэ-то? - пренебрежительно фыркнул Цзянцзай. - Сомневаюсь. Он жаждет битв сильнее, чем мы с тобой вместе взятые. Шуанхуа, ты как будто его не знаешь. - Да, он отличается от своего хозяина некоторой... - Шуанхуа запнулся в попытке подобрать верное слово. - Кровожадностью? - подсказал Цзянцзай. - Не говори о нём так, - нахмурился Шуанхуа. - Почему? - Цзянцзай был уставшим и злым после собрания и это прорывалось. - Фусюэ – наш друг, - отчеканил Шуанхуа. - И я далеко не признателен тебе, что ты напоминаешь о его недостатках. - Для тебя чуть ли не все вокруг – друзья, - сквозь зубы процедил Цзянцзай, неотрывно глядя в окно. - Даже Хэньшен тебе друг, хотя разумнее было бы обходить его по широкой дуге. - Он ведь не такой, как его хозяин, - не слишком уверенно произнёс Шуанхуа. - Точно ли? - усомнился Цзянцзай, скрестив на груди руки. - Перестань, я не хочу об этом говорить, - Шуанхуа гневно посмотрел на него, а затем снова окинул сад за окном холодным взглядом. Снаружи один за другим раздавались раскаты грома, и дождь по-прежнему не утихал. - Не хочешь говорить о Хэньшене из-за каких-то неприятных сторон вашей “дружбы”? - Цзянцзай даже не пытался сдерживать своё раздражение. Шуанхуа почувствовал беспокойство от направления, которое принял их разговор, и злого настроя Цзянцзая. В отличие от других, Цзянцзай не стеснялся задавать очень личные вопросы. Вот только раньше он никогда не выбирал для этой цели Шуанхуа. Они вступали на опасную территорию. - Цзянцзай, ты становишься грубым, - в голосе Шуанхуа ещё явственнее послышалось недовольство. - И нет никаких неприятных сторон. - Должны быть, - оспорил Цзянцзай. - Ты неуверенно говоришь об этом. - Хорошо, - выдохнул Шуанхуа. - Хэньшен порой ведёт себя недозволительно. Он скорее почувствовал, чем увидел, как выражение лица Цзянцзая стало серьёзным. - Это едва ли твоя вина. - Мир духовного оружия любит предаваться слухам в свободное от сражений время, - напомнил ему Шуанхуа. - Могут сказать, что я поощряю Хэньшена, но я не поощряю. - Он тебе противен, - понял Цзянцзай. Шуанхуа сжал зубы от такой проницательности. Он чувствовал, как в нём тоже закипает раздражение. Почему они говорят об этом? Шуанхуа хотелось всё забыть. - Не злись, - сказал Цзянцзай. - Я на твоей стороне. И раз Хэньшен тебе неприятен, то почему ты не проведёшь между вами черту? Шуанхуа, понимаешь ли ты, что это лишь вопрос времени, когда он попытается действовать более коварно? Он поставил себе цель. И эта цель – ты. - Что? Цзянцзай, ты преувеличиваешь. Всё далеко не так серьёзно, - Шуанхуа повернулся к нему и посмотрел в глаза. - Почему у тебя создалось такое впечатление? Как бы то ни было, тебя не было в мире духовного оружия целый год. Ты не имеешь представления о ситуации. Я лишь сказал, что Хэньшен... - Хэньшен желает тебя! - вспылив, резко перебил его Цзянцзай. - Потому и навязывается в друзья, преследует. Всё более чем серьёзно, Шуанхуа! Как ты этого не видишь? - Ты ошибаешься! - крикнул в ответ Шуанхуа, напряжённо подобравшись. Его нестерпимо тяготили любые интриги, а эта внезапная непрошенная защита Цзянцзая только угнетала. - Об этом знают все! - Цзянцзай вновь повысил голос, так как шум дождя, раскаты грома и свист ветра стали нарастать. - Хэньшен по тебе с ума сходит! Он уже несколько лет пытается соблазнить тебя, и, повторяю, это знают все, весь мир духовного оружия! - Как ты смеешь... Не верю!.. - Шуанхуа душили эмоции от услышанного. Вот только память услужливо подсовывала картинку за картинкой: Хэньшен крепко приобнимал его за плечи, а то и открыто прижимал к себе, казалось, не понимая, как сильно смыкает руки... жар тела Хэньшена, проступавший через все слои одеяний... Хэньшен, постоянно смотревший на него настойчиво, собственнически, смотревший так, что неизменно хотелось отвернуться. Дождь за окнами всё лил и лил. Он стекал по крышам, бил по гнувшимся под яростным ветром деревьям. В зале же очень сильно пахло свечами: догоревшие, они плавились и заливали воском поверхность, на которой находились. Шуанхуа провёл по своему лицу ладонью, закрыл глаза. Его мысли будто горели огнём. Множество странных, раздражающих мелочей встали на место, образуя связную картину. “Неужели Цзянцзай прав?” - растерянно подумал он, открыв глаза. - Шуанхуа, ты прекрасно противостоишь открытой враждебности, но почему ты не борешься с неприятным поведением Хэньшена? - задал справедливый вопрос Цзянцзай. - Его необходимо жёстко поставить на место, не церемонясь. Ты вежлив и отстранён с ним, но это лишь ещё сильнее его распаляет. Поверь, с ним у тебя не получится поступить так, как ты поступал с прочими своими воздыхателями. Если ты не проявишь с ним всю свою смертоносность, Хэньшен рано или поздно ограничит твою свободу. Свободу, которую тебе так хочется сохранить. Свободу, которая разбила столько сердец и погубила столько душ. Эта твоя свобода привела к тому, что боль и отчаяние стали казнями, обрушившимися на мир духовного оружия, на тех, кто полюбил тебя. Шуанхуа не понравилось, как Цзянцзай расписал его свободу, вследствие чего сильно разозлился. Он даже не мог припомнить, чтобы когда-нибудь испытывал к кому-то столь сильные и гневные чувства. И дал волю своему гневу: - Как смеешь ты обрушивать на меня столь ужасные обвинения, если единственная моя вина заключается в том, что я отбросил лицемерие и не солгал ни одному оружию, будто люблю его? - Шуанхуа, а почему ты не любишь? - Цзянцзай, вопреки своему обыкновению, уже достаточно долго не отводил от него взгляда. - Даже Бичэнь, прославленный меч, бесстрашно ринувшийся навстречу опасностям в тёмное для его хозяина время, воспитанный сурово и строго, и тот любит. Почему ты не любишь? - Не знаю, дано ли мне ответить на твой вопрос, - гнев Шуанхуа испарился и сейчас он чувствовал одну лишь растерянность. - Возвращаясь к Хэньшену... Что ты будешь делать? - напряжённо спросил Цзянцзай. - Не знаю, - спокойно ответил Шуанхуа. Глаза Цзянцзая горели, словно раскалённые уголья, и чуть ли не пожирали его. Шуанхуа охватило хладнокровное желание разбить голову друга на кусочки. “Отрицает время от времени нашу дружбу, а сам так беспокоится обо мне”, - единственная хорошая мысль, что вынес Шуанхуа из всего их разговора. Цзянцзай, между тем, тоже остыл, и его затопило запоздалое сожаление. “И зачем только вывалил всё это на Шуанхуа?” - подумал он. - Не понимаю, почему вообще такой меч, как ты, - Цзянцзай снова отвернулся к окну, - меч, обладающий значительной духовной силой, расточает своё внимание на Хэньшена или даже на всех нас – Фусюэ, Суйбяня, меня... Возможно, тебе просто нужно захотеть для себя самого лучшего. - То, что я считаю “лучшим”, может удивить тебя, - Шуанхуа услышал в своём голосе сарказм, однако извиниться его не потянуло. Всё потому, что Цзянцзай, казалось, провоцировал его с того момента, как они встретились в Междумирье. Шуанхуа подозревал, что Цзянцзаю нравится, как он отбивается. Что это – сказывалась скука Цзянцзая в этом мире? Впрочем, Шуанхуа не мог отрицать, что такая непринуждённая дружба между ними его забавляла. - Не думаю, что ты чем-то можешь удивить меня, - с иронией проговорил Цзянцзай. - Почему ты стал так странно и загадочно говорить со мной? - не утерпел и спросил Шуанхуа, понизив голос. - Теперь мне постоянно кажется, что ты хочешь вывести меня из равновесия. Ты говоришь ужасно вызывающие вещи. Или, быть может, они так звучат только в мою сторону? - Я говорю такие вещи, потому что мне нравится, как ты реагируешь, - вполне искренне объяснил Цзянцзай. - Что ж, по крайней мере, твой характер за минувший год нисколько не изменился, - произнёс Шуанхуа с поразительным смирением. - Правда, раньше ты столь ярко проявлял его с кем угодно, но только не со мной. Цзянцзай всегда являлся для него тайной. Чаще всего тот носил маску насмешливой, мрачной отстранённости, но, похоже, под ней скрывалась далеко не равнодушная натура.

⊰✧⊱

Была середина ночи, но Шуанхуа никак не мог заснуть. Он и сам не понимал почему. Возможно, оттого, что находился там же, где и хозяин, однако не смел пока показываться перед ним. Так или иначе, Шуанхуа ещё долго беспокойно ворочался в постели. Цитадель Теней была погружена в тишину, и он был уверен, что даже Сюэ Ян и Сяо Синчэнь уже давно крепко спят, а не делают то, что они любили делать наедине друг с другом. Вздохнув, Шуанхуа ровнее устроился головой на подушке и закрыл глаза. Всё без толку. Буквально через мгновение подушка и кровать каким-то непостижимым образом снова стали твёрдыми как камень. Шуанхуа вновь вздохнул. Сон не шёл. Наконец, он отказался от бесплодных попыток заснуть и сел. В комнату струился свет разноцветных фонариков, рисуя на стенах причудливые тени. Шуанхуа встал с кровати, подошёл к окну и выглянул наружу. Высокое дерево сливы, растущее возле окна, интересно смотрелось в полумраке. Лёгкий ветер слабо шевелил блестящие листья, окрашивая их в разные цвета. Фонарики светили ярко, и были видны даже горы вдалеке. Пологие холмы, исполосованные тёмно-красным светом и тенью, были как на ладони. Шуанхуа подумал, что красивее зрелища ему ещё никогда не доводилось видеть. В каком-то безотчётном порыве он накинул на плечи лишь верхнюю часть своего ханьфу и, как был босиком, осторожно ступая, вышел из комнаты. Коридор освещал его путь тусклым светом по мере того, как Шуанхуа тихо проходил мимо дверей многочисленных комнат. По ночам большая часть цитадели погружалась во тьму, светились лишь редкие светильники, чутко реагирующие на шаги. “Какая полезная магия”, - улыбнулся меч, спускаясь по лестнице. К тому времени, как он дошёл до конца лестницы, светильники стали уже настолько яркими, что он видел всё совершенно отчётливо. Шуанхуа без труда открыл двери в один из садов и, проследив, чтобы те за ним не задвинулись, вышел из цитадели. Меч с наслаждением ощущал под ногами мягкую прохладную траву, чувствовал, как свежий ветер овевает его разгорячённое лицо, как развеваются волосы и края ханьфу. Добравшись до небольшого пруда с золотистыми лотосами, он сел на землю подле него. Ветер доносил откуда-то сладкие ароматы жимолости и цветущих кустарников. Шуанхуа вновь поразился тому, сколь необычна в Междумирье природа – в лесах всё быстро летит от поздней осени к зиме, а в садах всё цветёт и благоухает, как летом. Сидеть на мягкой траве у пруда и любоваться красотой вокруг, ощущая, как ветер обдувает лицо и шею, – потрясающе. Шуанхуа редко доводилось проводить так время. В мире духовного оружия, конечно, были свои красоты, но вот времени наслаждаться ими практически не имелось. О мире людей и говорить нечего – там любое оружие всегда было только оружием. И никогда – человеком. Порой это угнетало. Особенно в моменты, когда хозяин подносил твоё лезвие к своему горлу, а ты никак не мог его остановить... Многие пытались сломать этот барьер и являться своим хозяевам в их мире, а не только во снах, но пока ни у кого это не получилось. Даже у Суйбяня, который страсть как хотел явиться Вэй Усяню и постоянно пытался сломать барьер. “Завидую тебе люто, - бросил ему Суйбянь, когда Шуанхуа был уже на пути в Междумирье. - Там ты сможешь быть со своим хозяином почти на равных. Там ты сможешь стать своему хозяину не только защитником, но и другом. Вот бы и мне оказаться там вместе с Вэй Усянем...” Шуанхуа нахмурился, вспомнив его слова. Суйбяню давно пора было перестать упиваться своими несбыточными надеждами. - Ночное время в Междумирье всё же неуловимо чем-то отличается от дня, верно? - раздался за спиной Шуанхуа голос Цзянцзая, нарушивший очарование уединения. Вздрогнув, Шуанхуа поспешно обернулся. - Прости, - непринуждённо извинился Цзянцзай, с трудом удержавшись, чтобы не дотронуться до своих шрамов. - Не хотел тебя пугать. - Я не испугался, - отозвался Шуанхуа. - Просто вздрогнул, вот и всё. Он не сделал даже попытки прикрыть свой оголённый торс и ноги, как и изменить положение, в котором сидел. Понимал, что по всем правилам приличия ему бы следовало это сделать, но было так приятно ощущать кожей груди и ног дуновение ветра... В конце концов, Цзянцзая сюда никто не приглашал, тот сам явился. - Почему не спишь так поздно? - спросил Шуанхуа. Цзянцзай пожал плечами и картинно вздохнул. - Не мог заснуть. Видимо, как и ты. Но со мной это часто случается. К тому же... сегодня мне мешало уснуть осознание того, что ты на меня злишься. Шуанхуа покачал головой и снова повернулся к пруду с лотосами. - Цзянцзай, я не злюсь на тебя, - успокоил он. - Приношу тебе свои извинения за то, что показал далеко не лучшую сторону своего характера, когда резко отреагировал на твои слова. Я был... потрясён. Но зато теперь я точно знаю, что ты всегда скажешь мне правду, независимо от того, хочу я её знать или нет. Шуанхуа не понимал, зачем говорит это, но верил, что Цзянцзай – один из немногих его друзей, кто поймёт всё правильно. Цзянцзай жил по собственным законам и не судил никого по законам мира духовного оружия. - Раз уж в эти дни мы так откровенны друг с другом, то я признаюсь в ещё одной причине, почему не мог заснуть, - Цзянцзай подошёл к пруду и сел совсем близко к воде; сел так специально, чтобы оказаться к Шуанхуа спиной, чтобы не смотреть на него. - И какова же эта причина? - с интересом спросил Шуанхуа. - Я слежу за поставками конфет для хозяина, - с наигранной угрюмостью сообщил Цзянцзай. - И в этом месяце они задерживаются. Потому-то я и потерял сон. Запасы сладкого у Сюэ Яна почти иссякли, а ведь тот день, когда у моего хозяина закончатся конфеты, станет жутким днём для всего Междумирья. Шуанхуа рассмеялся.