⊰✧⊱
- Не Хуайсан, я должен тебе кое-что сказать... - решился Цзян Чэн, когда они зашли в дом. - Тихо... - Не Хуайсан приложил палец к его губам. И сейчас в глазах Не Хуайсана полыхала такая страсть, что Цзян Чэн почувствовал, как кровь закипает у него в жилах. Высвободившись из его объятий, Не Хуайсан начал аккуратно снимать с себя одеяния. Цзян Чэн стал ему помогать. Дрожащими пальцами он снимал слой за слоем, пока, наконец, большая часть одеяний не упала с плеч Не Хуайсана. Жадному взору Цзян Чэна открылось прозрачное шёлковое чжунъи. В следующее мгновение даже чжунъи упало на пол, к ногам Не Хуайсана, и он предстал перед Цзян Чэном обнажённым. - Дело... - Цзян Чэн судорожно сглотнул. - Дело не только в том, что... Дьявол! Хуайсан, ты даже представить себе не можешь, что я испытываю, глядя на тебя сейчас. Ты не представляешь, что это для меня значит. - Зато я знаю, что это значит для меня, - сняв со своих волос гуань, Не Хуайсан положил её на столик. - Я хочу не спеша насладиться этой ночью, Цзян Чэн. Хочу запомнить каждое её мгновение. Я дам тебе всё, что ты пожелаешь. - Нет, это я исполню любое твоё желание, - пылко сказал Цзян Чэн. При этих словах в глазах Не Хуайсана промелькнуло смущение, и это глубоко тронуло Цзян Чэна. “Я люблю тебя, Хуайсан. Неужели ты ещё этого не знаешь? Неужели не чувствуешь?” - думал он. Словно прочитав эти мысли, Не Хуайсан взял его за руки, поднёс их к губам и принялся целовать пальцы один за другим. Цзян Чэн затаил дыхание; прикосновение влажных губ обжигало и вызывало трепетную дрожь во всём теле. Тишину в доме нарушало лишь потрескивание огня в свечах. За окнами тихо падал снег, а здесь было тепло и уютно – за день Не Хуайсан хорошо прогрел все комнаты. С трудом опустившись на колени – дико болели ноги, – Цзян Чэн положил ладони на бёдра Не Хуайсана. Тот вскрикнул и обхватил его голову обеими руками. - Какой ты взволнованный, Хуайсан, - прохрипел Цзян Чэн и прижался губами к его затвердевшей плоти. Не Хуайсан застонал. Цзян Чэн принялся поглаживать его по ягодицам. Затем, не обращая внимания на стоны Не Хуайсана, стал целовать его плоть. Дыхание Не Хуайсана сделалось прерывистым, и он выдохнул: - Ах, Цзян Чэн, я долго так не выдержу... Но Цзян Чэн продолжал эту сладостную пытку. - Цзян Чэн, нет... - прошептал Не Хуайсан, пытаясь сдержаться. Слишком поздно. - Цзян Чэн... - Не Хуайсан подался ему навстречу. - Цзян Чэн, Цзян Чэн... Внезапно по его телу пробежала судорога, и он, громко вскрикнув, изо всех сил вцепился в волосы Цзян Чэна. Несколько мгновений спустя Не Хуайсан затих, и Цзян Чэн принялся покрывать поцелуями его живот и бёдра. Потом уткнулся лицом в живот и пробормотал: - Что ты делаешь со мной, Хуайсан?.. Всё ещё прерывисто дыша, Не Хуайсан осторожно отстранился. Затем опустился на колени и, обвив руками шею Цзян Чэна, впился поцелуем в его губы. - Цзян Чэн... - словно зачарованный, всё шептал и шептал Не Хуайсан. - Цзян Чэн, Цзян Чэн, Цзян Чэн, Цзян Чэн... Опустив взгляд, он принялся снимать доспехи и одеяния со своего любовника, однако тот вдруг отстранил его руки и чуть хрипловатым голосом проговорил: - Подожди, Хуайсан, я хочу тебе кое-что сказать. “Сказать? - Не Хуайсан взглянул на него с удивлением. - Неужели нам нужны ещё какие-то слова?” - Но, Цзян Чэн... - Видишь ли, Хуайсан, - Цзян Чэн замялся, - я должен кое-что тебе показать и кое-что рассказать. Не Хуайсан вздохнул и заставил себя смириться. Было очевидно, что Цзян Чэн действительно хотел сказать ему что-то очень важное. Цзян Чэн пристально смотрел на него, и Не Хуайсан почувствовал, что тот ужасно волнуется. Но почему? На этот вопрос пока не было ответа. - Я слушаю тебя, - с улыбкой заверил Не Хуайсан, ощущая пробудившееся любопытство. Цзян Чэн сделал глубокий вдох, отвернулся, снял с себя доспехи и стянул верхние одеяния, обнажив торс. Сел на пол, прислонился спиной к стене и вытянул вперёд свои длинные ноги. Не Хуайсан, пристроившись рядом, уставился на его полуобнажённую грудь. Какое-то время Цзян Чэн молчал, очевидно, собираясь с мыслями, потом заговорил: - В прошлый свой визит сюда я упоминал, что был ранен в бою, помнишь? - Да, конечно, - Не Хуайсан уже без улыбки кивнул. - Я был очень серьёзно ранен, - Цзян Чэн вздохнул. Не зная, как реагировать на эти слова, Не Хуайсан помолчал. Затем тихо спросил: - Насколько серьёзно? Опустив взгляд, Цзян Чэн посмотрел на его губы. Затем на плечи, грудь, живот, бёдра. Потом вдруг смутился и перевёл взгляд на пламя свечей, делая вид, что оно очень его заинтересовало. От его неожиданного смущения у Не Хуайсана защемило сердце. Протянув руку, он провёл ладонью по щеке Цзян Чэна. - Так... насколько же серьёзно, Цзян Чэн? - повторил Не Хуайсан свой вопрос. Цзян Чэн прикрыл глаза и вновь заговорил после некоторого молчания: - Тот бой шёл на постоялом дворе и... на меня упала горящая деревянная стена. Она перебила мне обе ноги чуть ниже коленей. Они так до конца и не зажили. У Не Хуайсана возникло множество вопросов. Но он лишь прошептал: - Покажи свои ноги. Цзян Чэн решительно снял со своей левой ноги сапог. Затем стянул с себя нижние одеяния и выставил на обозрение ногу. Не Хуайсан взглянул на неё. Нога и впрямь выглядела ужасно: вся обожжённая, она казалась в свете свечей тёмно-бордовой – такими обычно бывают синяки на второй день. Два пальца отсутствовали, и, конечно же, бросались в глаза многочисленные шрамы. Протянув руку, Не Хуайсан осторожно прикоснулся к ноге и проронил: - О, Цзян Чэн... Цзян Чэн ожидал, что тот в страхе отдёрнет руку, однако Не Хуайсан не испугался. Более того – принялся поглаживать его шрамы. Выждав немного, Цзян Чэн потянулся к правой ноге. Сапог на этой ноге разительно отличался от того, что на левой. Он был выше, и в самом верху, ближе к колену, располагались две металлические полоски, скреплённые пряжкой. Цзян Чэн расстегнул пряжку, осторожно снял сапог – и Не Хуайсан чуть не вскрикнул. Не Хуайсан смотрел во все глаза, и ему казалось, что сердце его вот-вот разорвётся от боли. Было лишь обезображенное, всё в шрамах, колено, а ниже – пустота... - Теперь ты увидел мои ноги, Хуайсан, - услышал Не Хуайсан мрачный голос Цзян Чэна. - Что скажешь? Тебя по-прежнему влечёт ко мне? Глаза Не Хуайсана наполнились слезами. “Как же, должно быть, Цзян Чэн страдает, - думал он. - Цзян Чэн... прекрасный, сильный, гордый Цзян Чэн... Он страдает не столько даже телесно, сколько душевно. Для него это во всех смыслах незаживающие раны. Годы назад потерял Золотое Ядро, теперь это... Вряд ли Цзян Чэн знает, что мне известно о той истории всё. Тогда ему помог Вэй Усянь... кто поможет теперь? Дар исцеления Сюэ Яна? Но захочет ли этого Цзян Чэн?” Не Хуайсан поднял на Цзян Чэна полные слёз глаза и не смог произнести ни слова. Ему хотелось обнять Цзян Чэна, прижать к себе, хотелось как-то доказать тому, что он, Не Хуайсан, любит его даже изувеченного. И как же хотелось убедить в том, что после пыток низших демонов, когда он столкнулся с настоящим злом... Не Хуайсану было тяжело вспоминать об этом, но он прекрасно помнил, что тогда ему помогла продержаться вовсе не телесная оболочка, а его собственная душа, внутренний мир. Он всегда ценил красоту, изящество, был почитателем различных искусств... После пыток и жизни в Междумирье это не изменилось, нет. Однако с тех пор Не Хуайсан стал смотреть на многое гораздо шире, стал видеть красоту там, где, на первый взгляд, её не было вовсе. При таком мировоззрении телесные достоинства и недостатки – это столь малозначимо... Цзян Чэн смотрел на него, не отрываясь. Он боялся услышать свой приговор. Судорожно сглотнув, пытаясь успокоиться и не дать воли охватившим его чувствам, Не Хуайсан наклонился и прижался губами к изувеченному обрубку. Из груди Цзян Чэна вырвался вздох облегчения. Он стал ласково поглаживать Не Хуайсана по волосам, а тот продолжал покрывать поцелуями его культю и с горечью думал о том, что когда-то это была нога, сильная и мускулистая. Наконец, Не Хуайсан выпрямился и, выразительно взглянув на Цзян Чэна, стащил с него оставшиеся одеяния. Теперь и Цзян Чэн сидел совершенно обнажённый. Снова опустив взгляд, Не Хуайсан посмотрел на его возбуждённую плоть. Цзян Чэн по-прежнему желал его, даже после того, что пережил несколько мгновений назад, – ведь он открыл свою тайну, хотя очень боялся, что затем его отвергнут. Не Хуайсан улыбнулся и, прижав ладони к груди Цзян Чэна, легонько толкнул его. Тот послушно улёгся на пол. Не Хуайсан лёг на него сверху и заглянул ему в глаза – они стали совсем тёмными от переполнявшей его страсти. Снова улыбнувшись, Не Хуайсан сказал: - Я буду желать тебя всегда, Цзян Чэн. Цзян Чэн хотел что-то ответить, но не успел – Не Хуайсан впился в его губы жгучим поцелуем. Объятый огнём желания, Цзян Чэн сжал его ягодицы обеими руками, после чего принялся поглаживать его спину и бёдра. Почувствовав, какое острое желание переполняет Цзян Чэна, Не Хуайсан приподнялся, а потом, опустившись, прикоснулся своей возбуждённой плотью к его возбуждённой плоти и, глядя ему в лицо, стал совершать умопомрачительные рывки. Движения Не Хуайсана, его прерывистое дыхание и сладострастные стоны сводили Цзян Чэна с ума. Дыхание самого Цзян Чэна становилось всё более частым, а желание – всё более невыносимым, он уже едва сдерживался. Не Хуайсан же стонал всё громче. - Как же мне хорошо... - жарко выдохнул Не Хуайсан, закрывая глаза. - Я очарован тобой бесповоротно... - прохрипел Цзян Чэн в ответ. Учащённо дыша, Не Хуайсан со стоном запрокинул голову, и Цзян Чэн почувствовал, как длинные волосы Не Хуайсана прикоснулись к его изувеченным ногам. “Он взглянул на них без содрогания”, - внезапно промелькнуло в сознании Цзян Чэна. - Хуайсан, ты прекрасен, - с чувством произнёс он. - И с даром, и без дара. Ты прекраснейший из всех, с кем сводила меня жизнь. В тебе сочетается всё, что я люблю. Цзян Чэн не знал, слышал ли Не Хуайсан его, понял ли, – слишком близко тот подобрался к вершине наслаждения. - Ах-х!.. Цзян Чэн! - Не Хуайсан ахнул и широко раскрыл глаза. - Хуайсан... - пророкотал Цзян Чэн почти одновременно. В следующее мгновение с губ Не Хуайсана сорвался громкий стон, и он забился в сладостных конвульсиях. Цзян Чэн почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Как только Не Хуайсан затих, Цзян Чэн обнял его за талию, приподнял и уложил на спину. Сам лёг сверху. Не проронив ни слова, Не Хуайсан раздвинул ноги, и Цзян Чэн, наскоро увлажнив, подготовив его тело, вошёл внутрь. Затем, упёршись ладонями в пол, заглянул в воодушевлённое лицо Не Хуайсана и проник в него ещё глубже. Не Хуайсан провёл руками по плечам Цзян Чэна, простонал его имя и, устремившись ему навстречу, пробормотал срывающимся голосом: - Д-да!.. Именно так, прошу... - Как пожелаешь, - сумел едва слышно выговорить Цзян Чэн, совершая медленные поступательные движения и выражая своим взглядом всю свою любовь к этому удивительному созданию, не испугавшемуся его увечья, не отвергшему, принявшему его таким, какой он есть. Внезапно Цзян Чэн понял, что впервые после ранения не чувствует боли в ногах. В эти мгновения душа его пела, а сердце переполнялось радостью; сейчас он был по-настоящему счастлив. - Хуайсан, я не хочу, чтобы ты покидал меня, - прошептал Цзян Чэн, глядя тому в глаза.⊰✧⊱
“Хуайсан, я не хочу, чтобы ты покидал меня”. Эта фраза постоянно звучала у Не Хуайсана в ушах – звучала даже сейчас, когда он, быстро шагая по усыпанной снегом дорожке, направлялся к домику А-Цин. Прошло время всего лишь двух сгоревших палочек благовония с тех пор, как Не Хуайсан проснулся в постели с Цзян Чэном, в его объятиях. Проснулся – и тут же вспомнил эту его фразу. Не Хуайсан чувствовал, что ему и самому не хочется покидать Цзян Чэна, однако понимал: бурная ночь закончилась, и теперь такие мысли опасны. Разумеется, он покинет Цзян Чэна, отправившись в Цинхэ. Рано или поздно придётся вернуться в свой клан. Не мог же Не Хуайсан отправиться вместе с Цзян Чэном, чтобы... Чтобы – что? Отправиться “погостить” в Юньмэн и задержаться там на неприлично долгий срок? Нелепая мысль, хотя не такая уж неприятная. Тем не менее, Не Хуайсан удивился: ведь прежде мысли о продолжительной любовной связи никогда не приходили ему в голову всерьёз. Он привык думать, что из-за того, что является главой ордена... не принадлежит себе в полной мере, не свободен выбирать для себя нечто столь скандальное, как связь с другим главой ордена. Несмотря даже на любовь. В конце концов, где это видано, чтобы такие, как они, становились тайными любовниками? Смехотворная идея! Жаль, они не могут поступить как Лань Ванцзи и Вэй Усянь... всюду следовать друг за другом, вместе проводить расследования... Увы, место Цзян Чэна – во главе ордена Юньмэн Цзян. А место Не Хуайсана – во главе ордена Цинхэ Не. Именно там требовались его способности и огромный опыт в скрытом жёстком управлении, в плетении интриг. А рядом с Цзян Чэном они могут понадобиться лишь на какое-то время. И Цзян Чэн должен был это знать. Как должен был заранее знать и то, что их отношения будут непродолжительными. Да, им придётся расстаться. Жаль только, что мысль об этом причиняла такую боль... “А прошедшая ночь была просто потрясающая”, - подумал Не Хуайсан, радостно улыбаясь. Оставалось лишь надеяться, что А-Цин не заметит, в каком приподнятом настроении он пребывает. Цзян Чэн так страстно желал его, был таким внимательным, нежным и неутомимым. Заснули они уже под утро. Не Хуайсан мечтательно поддел носком сапога пушистый снег, и в воздух взметнулась искристая белая пыль, тотчас же осевшая на мехе, которым по подолу были оторочены его одеяния.⊰✧⊱
- Значит, в скором времени вы отправитесь в Цинхэ? - уточнила А-Цин. - Когда именно, господин Не? Уже решили? Не Хуайсану даже думать об этом не хотелось. - Пока не знаю, - пробурчал он, грея пальцы о пиалу с чаем. А-Цин внимательно посмотрела на собеседника. - Неужели действительно существует вероятность, что это место раскрыли шпионы Цзинь Гуанъяо? - Потому-то я и не тороплюсь, - Не Хуайсан пожал плечами. - И потому господин Цзян любезно согласился временно скрасить нам будни своим обществом. А потом... тебе и Лань Сычжую тоже придётся покинуть это место вслед за нами. - Это противоречит тому, о чём говорил мой брат, - нахмурившись, напомнила А-Цин. - Он просил оставаться в этой местности вплоть до окончания войны. Не Хуайсан тяжко вздохнул. Он знал, что будет сложно. Говорили они долго. А-Цин всячески сопротивлялась навязываемому ей решению. В конце концов, оба до такой степени выдохлись, что негласно направили разговор по другому руслу. Впрочем, вскоре Не Хуайсан пожалел об этом. - Хм, а ведь я была в Пристани Лотоса, - в какой-то момент задумчиво пробормотала А-Цин. - Господин Цзян принял нас – меня и обоих даочжанов – со всеми церемониями. Особенно много он говорил с даочжаном Суном. Помню, я тогда очень удивилась, почему такой видный господин – глава великого ордена – не женат. - Надеюсь, ты ни о чём таком не позволила себе спросить, - поддразнил её Не Хуайсан. - Я не совсем лишена тактичности! - возмутилась А-Цин. - Я годами странствовала с даочжанами. Они привили мне много достойных качеств. - А потом вернулся Сюэ Ян и, надо полагать, всё испортил, - усмехнулся Не Хуайсан. - Ничего он не испортил! - напустилась на него А-Цин. - Да, пусть он не какой-нибудь там высокородный господин, но брат может вести себя ничуть не хуже, когда того желает. Тоже весьма полезное качество. И разве не является он прекрасным правителем Междумирья? Да ему же словно на роду было написано стать таковым! Когда он входит в тронную залу, все замирают в благоговении! - Пусть так, - отмахнулся Не Хуайсан, - но для меня Сюэ Ян никогда... - Разумеется! - нахально перебила его А-Цин. - У вас благоговение и трепет вызывает только этот самый господин Цзян! Не Хуайсан почувствовал, что у него учащённо забилось сердце. - Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать, - с напускной отстранённостью проговорил он. И тут А-Цин проявила себя как вполне наблюдательная и не лишённая проницательности молодая девушка. Хитро улыбнувшись, она покачала головой. - Он любит вас, господин Не, вы хоть сознаёте это? - легко поинтересовалась А-Цин. Несколько мгновений Не Хуайсан в поражённом молчании смотрел на неё. Потом пробормотал: - Прошу прощения, что ты сказала? - Господин Цзян вас любит, - с подчёркнутой вежливостью повторила А-Цин. - И, на мой взгляд, очень сильно. - Я так не думаю, - Не Хуайсан отвёл взгляд в сторону. - Неужели? - хмыкнула А-Цин. - Я видела вас с ним вчера у озера, господин Не. Это настолько заметно, что я была уверена, вы тоже знаете или, по крайней мере, догадываетесь. Впрочем, очень может быть, что вы действительно ничего не замечали. Все мы иногда немного слепы. У меня в жизни было достаточно примеров подобной слепоты. Иногда я даже не знала, куда деться от этих примеров. Не Хуайсан похолодел. У него вдруг возникло чувство, что он оказался в западне. - Могу я дать вам совет, господин Не? - между тем, спросила А-Цин. - Или это выше вашего достоинства – принять совет от меня? Не Хуайсану казалось, что ему становится всё холоднее. И всё же он обрёл над собой контроль. - Да, конечно, - Не Хуайсан с нарочито беспечной улыбкой кивнул, стараясь не выдать своих чувств. - Слушаю тебя, А-Цин. - Если бы кто-то меня страстно полюбил, я бы никогда не упустила такого шанса, - пристально взглянув на него, сообщила девушка. И, понизив голос до шёпота, заговорщицки продолжила: - Я видела, как господин Цзян смотрел на вас, когда вы вдвоём стояли на берегу озера. На лице у него всё было написано. Он безумно влюблён в вас, господин Не, и я вам завидую. Пусть он изувечен... Да, не удивляйтесь, я знаю об этом. Всё-таки на мне сказались годы обладания даром исцеления – взгляд у меня стал намётанный на любые раны. В общем... пусть он изувечен, но я бы последовала за ним куда угодно. Когда чувства взаимны, все препятствия можно разрушить одно за другим, лишь приложив немного усилий. Кроме того... времена сейчас меняются. Возможно, благодаря усилиям моего брата... Ещё никогда в жизни Не Хуайсан не был так смущён. Подумать только, его смутила девица! Да ещё какая – несносная названная сестрица Сюэ Яна! Не Хуайсан сидел за небольшим столиком в её доме как громом поражённый, и голова у него шла кругом. Вдруг ему вспомнились особенно чувственные фразы Цзян Чэна: “Ты не представляешь, что это для меня значит”. “Я очарован тобой бесповоротно”. “В тебе сочетается всё, что я люблю”. “Хуайсан, я не хочу, чтобы ты покидал меня”. А когда Цзян Чэн задавал вопрос о том, по-прежнему ли Не Хуайсан желает его, в глазах был страх... но тогда Не Хуайсан решил, что тот говорит о телесной близости. Теперь же эта фраза приобрела совсем другой смысл, и от неё нельзя было отмахнуться. О том, что сообщила А-Цин, Не Хуайсан и сам смутно подозревал, хотя старался об этом не думать. Потому что... с любовной связью, которой неизменно придёт конец, и со своими собственными неразделёнными чувствами Не Хуайсан ещё мог справиться. Но не с любовью Цзян Чэна – настоящей и страстной. Что с этим делать, Не Хуайсан не знал. Он почувствовал, что его начинает трясти. Не Хуайсан попытался вновь обрести над собой контроль, но на этот раз у него ничего не получилось. А-Цин, тем временем, подперев рукой голову, рассеянно смотрела в окно на маленькую площадь поселения, сейчас пустынную и присыпанную снегом. - Спасибо за ароматный чай. А наш разговор о том, чтобы покинуть это место... продолжим его позже, когда Лань Сычжуй вернётся с ночной охоты, - глухо сказал Не Хуайсан перед тем, как уйти. Дождавшись от А-Цин кивка, он вышел на заснеженную улицу и зашагал к своему дому, который собирался вскоре оставить. Снег громко скрипел у него под ногами.⊰✧⊱
Не Хуайсан возвращался домой, словно в тумане. Шёл, как слепой, сначала медленно, потом всё ускоряя шаг, не обращая внимания на то, что его руки, ноги, нос, щёки и губы окоченели от холода. Он никак не мог понять, то ли А-Цин сошла с ума, то ли чересчур мудрая для своих лет. Но в одном она права: времена и в самом деле менялись. Со вчерашнего дня, когда Не Хуайсан предавался любви с Цзян Чэном, жизнь сильно изменилась, хотя сам Не Хуайсан этого не заметил. А вот сегодня, отправившись ранним утром к А-Цин, полностью контролируя свои мысли и чувства, он узнал нечто, поразившее его до глубины души и вселившее страх своей неизвестностью. “Мне необходимо видеть Цзян Чэна”, - решил Не Хуайсан и прибавил шагу, моля богов, чтобы не поскользнуться и не упасть. Да, ему необходимо как можно скорее вновь почувствовать на своих губах губы Цзян Чэна, прижаться к нему обнажённым телом, ощутить его внутри себя. Не Хуайсан страстно хотел оказаться с ним рядом, чтобы заглянуть в глаза и самому убедиться, что А-Цин сказала правду. Но прочтёт ли он в глазах Цзян Чэна любовь? Если Цзян Чэн действительно его любит, почему Не Хуайсан раньше этого не заметил, пока не увидели другие? А может, не хотел замечать? Вероятно, не хотел. На самом деле Не Хуайсан никогда не рассчитывал на то, что Цзян Чэн его полюбит. Страсть – это одно, её довольно легко вызвать, а вот любовь... Не Хуайсан сомневался, что это возможно по отношению к нему. Ещё никогда ни один человек не любил его всем сердцем. В основном по его же собственной вине. Из-за дара очарования он несколько лет держал всех на расстоянии, никого близко к себе не подпуская. Не Хуайсан уважал себя, восхищался тем человеком, который из него получился, но никогда не забывал о том, что дар очарования влияет на восприятие людей вокруг него. Именно поэтому он всего себя отдал на благо своего ордена и мести Цзинь Гуанъяо. Впрочем, нет. Отомстить Цзинь Гуанъяо – эта цель родилась ещё до дара очарования. Однако Не Хуайсан понимал, что с даром стал более непреклонным в планировании своей мести, в выстраивании тонких ловушек для всех тех, кто мог ему пригодиться. Да он ведь даже Вэй Усяня очаровывал в первое время совершенно беспринципно! И тот вёлся, пока проклятый Сюэ Ян не вмешался... Да, орден и месть – это то единственное, что по-настоящему принадлежало ему, Не Хуайсану. Постепенно осуществляя задуманное, он пользовался собственным умом, сообразительностью, одержимостью и решимостью. Долгое время это, в самом деле, являлось единственным, что способно было дать ему счастье, возможность гордиться собой и чувство глубокого удовлетворения. И пусть любил Цзян Чэна ещё с юности, но ведь любил безответно... Безответная любовь не мешала планам, она, напротив, давала отдых душе в самые тёмные моменты жизни. А вот взаимная любовь... Не Хуайсан боялся даже представить, к чему это может привести, как это может на него повлиять. Достанет ли у него силы воли отправиться своей дорогой, если Цзян Чэн скажет: “Я люблю тебя, Хуайсан”? Наконец, Не Хуайсан подошёл к своему дому, крыша которого с загнутыми вверх краями была покрыта тонкой коркой льда. Холодный ветер в очередной раз швырнул ему в лицо пригоршню снега. Войдя в дом, Не Хуайсан сразу же окунулся в блаженное тепло. В нос ударил запах еды и благовоний, и он почувствовал себя спокойно. Впрочем, этот дом не был его домом, и этого не следовало забывать. Скоро он покинет здешние места, вернётся в Цинхэ, в свой собственный дом, к своим людям, к своей обширной коллекции красивейших ханьфу, вееров и зонтиков, к любимой еде, по которой так соскучился. И к своим заботам, без которых ему нет жизни. Пускай при одной мысли о расставании с Цзян Чэном ему становилось больно, но он всегда должен помнить, что ради памяти брата важно беречь наследие ордена Не. Не Хуайсан решительно стянул с себя меховую накидку замёрзшими негнущимися пальцами. Поёжившись от холода, он поспешно обхватил себя обеими руками и потёр руки и плечи. После чего поправил причёску и, выпрямив спину, лёгким шагом прошёл в главную комнату, где увидел Цзян Чэна. Тот сидел за столиком с кистью в руке, наклонив голову и задумавшись над какой-то бумагой. Остановившись в дверях, Не Хуайсан устремил на него восхищённый взгляд, чувствуя, как тело обдало жаром, а холод мгновенно улетучился. Решимости как не бывало. Поскольку день выдался пасмурным и небеса были затянуты облаками, Цзян Чэн зажёг несколько свечей. Свет от них падал на его волосы. Короткая прядь волос падала Цзян Чэну на щёку, однако тот этого даже не замечал, настолько был углублён в свои мысли. От одного взгляда на Цзян Чэна, от одного воспоминания о том, как они вчера были близки, у Не Хуайсана перехватило дыхание, в сердце возникло ноющее чувство, а тело охватила сладостная истома. Внезапно Цзян Чэн поднял голову, бросил взгляд в сторону дверей и резко выпрямился. Похоже, он действительно был настолько поглощён какими-то своими мыслями, что даже не слышал, как Не Хуайсан зашёл в дом. Взгляды их встретились. Прислонившись к косяку, Не Хуайсан скрестил руки на груди. На губах его медленно расплылась довольная улыбка. Заметив это, Цзян Чэн ухмыльнулся, озорно, как мальчишка. Не Хуайсану это очень понравилось. - Я послал срочное послание Вэй Усяню, - сообщил Цзян Чэн, откашлявшись. - Подробно объяснил ему ситуацию. Думаю, уже завтра получу от него ответ. Не Хуайсан, по-прежнему молча, пристально разглядывал его: суровые, чётко очерченные губы и брови, крошечную, едва заметную родинку у левого уха, густые ресницы, тонкий нос, упавшую на щёку короткую прядь волос, которая абсолютно Цзян Чэну не мешала. - Как прошёл разговор с бывшей целительницей? - спросил Цзян Чэн, положив кисть рядом со склянкой туши. - Скомкано, - ответил Не Хуайсан, глядя в его тёплые глаза. - Разговор придётся продолжить позднее. Думаю, дождёмся сначала юного Ланя с охоты. К нему А-Цин прислушивается больше, чем ко мне. И, не обращая внимания на изумлённое выражение лица Цзян Чэна, подошёл и уселся к нему на колени, обхватив его обеими ногами. Затем обнял руками за шею и стал целовать: щёки, губы, подбородок, нос, вдыхая исходящий от Цзян Чэна знакомый запах. Обняв Не Хуайсана в ответ, Цзян Чэн тоже покрыл лёгкими поцелуями его лицо. Через несколько мгновений Не Хуайсан решил, что прелюдии достаточно. Прильнув губами к губам Цзян Чэна, он поцеловал того со всей страстью, на которую только был способен. Вскинув руки, Цзян Чэн освободил его волосы от гуани, а когда волосы водопадом рассыпались у Не Хуайсана по спине, запустил в них пальцы, наслаждаясь их шелковистостью. Вдоволь наигравшись ими, Цзян Чэн заскользил губами по шее Не Хуайсана, будоража поцелуями-укусами. С губ Не Хуайсана сорвался томительный стон. Сквозь ткань одеяний Не Хуайсан чувствовал, как Цзян Чэн возбуждён, и придвинулся к нему ещё ближе, раздвинув ноги. Отвечая на молчаливую просьбу, Цзян Чэн принялся поглаживать его по бедру. Один миг – и Цзян Чэн уже был охвачен яростным пламенем желания, тем же, что и Не Хуайсан. Рванув ворот ханьфу Цзян Чэна, Не Хуайсан стал жадно целовать его шею и грудь. Цзян Чэн, торопливо отыскав возбуждённую плоть Не Хуайсана, начал всё быстрее и быстрее поглаживать её сквозь одеяния. Не Хуайсан тихо застонал, дыхание с трудом вырывалось из его груди. Он вновь стал целовать грудь Цзян Чэна, потом шею, подбородок, губы. Цзян Чэн прерывисто дышал, продолжая ласкать Не Хуайсана, постепенно подводя его к вершине наслаждения. Ловкие пальцы Цзян Чэна не останавливались, совершая свой натиск, губы прижимались к губам Не Хуайсана, язык вонзался в его рот всё сильнее. - Ах!.. - Не Хуайсан закрыл глаза и ахнул от удовольствия. Когда же отдышался, то выпрямился, ещё крепче обхватил Цзян Чэна руками за шею и шепнул: - Я хочу остаться здесь навсегда. Цзян Чэн не стал спрашивать, где именно. Он просто подхватил Не Хуайсана на руки, прижал к себе, вышел из главной комнаты и начал подниматься по лестнице, к единственной комнате с кроватью.⊰✧⊱
Два дня пронеслись как одно мгновение. На третий день, когда Не Хуайсан проснулся, стояло серое, пасмурное утро, а по крыше барабанил дождь. Дождь превращал снег в грязное месиво, которым были покрыты все дороги. Поселение, ещё совсем недавно запорошённое пушистым снежком, приобрело неприглядный вид: казалось, всё оно стало мерзкого коричневого цвета. Не Хуайсан ненавидел эту промозглую ненастную погоду и с удовольствием сидел дома, где было тепло и сухо, однако сегодня пребывание дома не сулило ничего хорошего: должен был прибыть Вэй Усянь, что означало неизбежный и скорый конец уединению с Цзян Чэном. Цзян Чэн уже поднялся и теперь, должно быть, готовил чай, хотя Не Хуайсан и не слышал, как тот встал. Он нырнул под покрывало, решив ещё немного понежиться в постели. Последние две ночи Не Хуайсан провёл обнажённым, в объятиях Цзян Чэна. Вздохнув – всё-таки нужно вставать, – Не Хуайсан нехотя сел и поёжился: в комнате было прохладно, и тело тотчас же покрылось мурашками. В этот момент в комнату вошёл Цзян Чэн с подносом в руках. В одних нижних одеяниях и с распущенными волосами он был потрясающе красив, мягко красив. - Я принёс тебе завтрак, - Цзян Чэн с прищуром улыбнулся, - и предупреждаю, если ты намереваешься меня соблазнить, ничего не выйдет. Не Хуайсан недоумённо проследил за его взглядом и понял, что от холода затвердели соски. - Пф-ф, очень хорошо, что в комнате так холодно, - шутливо заметил Не Хуайсан, и, скрывая смущение, натянул на себя покрывало повыше. - Быть может, удастся соблазнить следующего человека, который сюда войдёт. Задвинув за собой двери, Цзян Чэн недовольно спросил: - Значит, ты бы соблазнил ещё кого-то, кроме меня? - Только если бы он заботился обо мне, как заботишься ты, - с улыбкой ответил Не Хуайсан, облокотившись на подушки. - Понятно... - с подносом в руках Цзян Чэн подошёл к кровати и, не глядя на Не Хуайсана, поставил поднос рядом с ним. - Забавно, мне кажется, так ответить могла бы юная госпожа, либо же старый вдовец. Тебя же ни к тем, ни к другим отнести нельзя. И прежде чем Не Хуайсан успел что-то сказать, опёрся руками о кровать по обеим сторонам от него и, сдвинув покрывало, коротко поцеловал его правый сосок. Тело Не Хуайсана мгновенно отозвалось на ласку, однако он, обретя над собой контроль, тихо рассмеялся и, взъерошив Цзян Чэну волосы, бросил: - Я вас понял, глава ордена Цзян. А теперь, пока всё не остыло, разрешите мне поесть. Цзян Чэн выпрямился, а Не Хуайсан откинулся на спинку кровати, не удосужившись снова прикрыться покрывалом. “Пускай полюбуется, а то ещё забудет, как целовал меня всю ночь”, - подумал Не Хуайсан, полагая, что это самое меньшее, что он может сделать. Довольный собой, Не Хуайсан взглянул на еду. - Как вкусно пахнет, - совершенно искренне проговорил он. - Спасибо, - усевшись на кровать, Цзян Чэн сделал рукой приглашающий жест. - Прошу вас, глава ордена Не. - Кроме тебя, Цзян Чэн, у меня нет знакомых мужчин, которые бы умели готовить столь разнообразно, - Не Хуайсан взял палочки. - А ты – единственный человек, для которого я этого делаю, Хуайсан, - весело произнёс Цзян Чэн. - Вот как? А почему ты для меня готовишь? - спросил Не Хуайсан, принимаясь за еду. Цзян Чэн пожал плечами. - Кто-то же должен это делать, - просто сказал он. - Пока я здесь, ты перестал ходить на постоялый двор, а ещё ты, похоже, слишком избалован, чтобы готовить для нас обоих хотя бы завтрак. Предпочитаешь, как, например, сегодня, валяться в постели. - Хмпф! - Не Хуайсан надулся, но потом придвинулся и поцеловал его в губы. - Вот так причину ты выдумал, Цзян Чэн! Мне бы такое и в голову не пришло. Цзян Чэн усмехнулся, но ничего не сказал, и они стали есть. - Сегодня должен прибыть Вэй Усянь, - через какое-то время напомнил Цзян Чэн. - Думаю, он не задержится в пути. Не Хуайсан попытался не обращать внимания на невесть откуда взявшееся чувство горечи. Одновременно с этим он понимал, что эти слова Цзян Чэна дают прекрасную возможность перейти к обсуждению темы их взаимоотношений. Проглотив кусочек баоцзы и отпив глоток чая, он смело приступил к обсуждению того, что волновало его больше всего. - После того, как мы обсудим всё с Вэй Усянем... я, наверное, сразу покину это место, Цзян Чэн, - тихо проговорил Не Хуайсан. Не глядя на него, Цзян Чэн сделал большой глоток чая. - Не понимаю, почему мы должны обсуждать это сейчас, - сказал он в ответ. - Неизвестно, что скажет Вэй Усянь, и какой план действий мы все вместе в конечном итоге разработаем. “Что верно, то верно”, - согласно подумал Не Хуайсан. Однако, поскольку Цзян Чэн не говорил прямо, чего именно хочет, Не Хуайсан понял, что придётся взваливать груз объяснения на свои плечи. Всё равно это нужно будет сделать, так почему не сейчас? Причём сделать это нужно так, чтобы они с Цзян Чэном расстались не в обиде друг на друга, а добрыми друзьями, пусть Не Хуайсану совсем не хотелось расставаться. То, что он сказал Цзян Чэну после своего разговора с А-Цин, – правда. Не Хуайсан бы с удовольствием навсегда остался здесь, вдали от всего мира. Но ни его собственные обязательства перед кланом, ни обязательства Цзян Чэна им этого не позволят. Одно дело говорить приятные слова в порыве страсти и совсем другое – на трезвую голову. Когда хорошо подумаешь, взвесишь все “за” и “против”, оказывается, что остаётся только разойтись по своим дорогам. И хотя это больно для них обоих, иной выбор ещё болезненнее. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Не Хуайсан отодвинул от себя чашку с рисом и начал: - Цзян Чэн, мы с тобой прекрасно провели время... - Я тоже так думаю, - подхватил тот и, подцепив палочками кусочек мяса, отправил его в рот. - Настолько прекрасно, что не следует прерывать наше времяпрепровождение в сей же миг. Нам ещё предстоит узнать друг о друге так много сокровенного, Хуайсан. Не Хуайсан смотрел, как он самозабвенно ест. Похоже, Цзян Чэн не принимал его слова всерьёз. Придётся дать понять, что он не намерен шутить. И, стараясь говорить как можно более твёрдым голосом, Не Хуайсан продолжил: - Это были замечательные дни, Цзян Чэн, однако такие отношения, как наши... любовные отношения между главами двух великих орденов... как ни прискорбно, рано или поздно заканчиваются. Так давай же постараемся расстаться друзьями. Не будем осложнять друг другу жизнь. Проглотив очередной кусочек мяса, Цзян Чэн пристально взглянул на Не Хуайсана. - Тебе очень удобно расценивать наши отношения как лёгкую связь, верно? - сухо бросил Цзян Чэн и отодвинул чашку: у него пропал аппетит. - Это позволит тебе спокойно вернуться домой, в Цинхэ, к своей обычной жизни, не обременённой проблемами любовного толка, задвинув воспоминания о тех днях, которые ты провёл со мной, в самый дальний уголок памяти. Не Хуайсан почувствовал раздражение. Цзян Чэн говорил истинную правду, хотя Не Хуайсан никогда бы ему в этом не признался. Кроме того, Не Хуайсану не хотелось с ним спорить. Независимо от чувств, которые они испытывают друг к другу, нужно обсудить всё спокойно, не следует поддаваться эмоциям. Наморщив лоб, Не Хуайсан вновь попытался объясниться. - Я вовсе не хочу умалять значимость наших отношений, но... - он поискал верные слова, - но мы с тобой, Цзян Чэн, оба знали, что рано или поздно они закончатся. - Вот как? - выражение лица Цзян Чэна стало непроницаемым. - Значит, ты считаешь, что это непременно должно произойти, пусть ты и не ясновидец, как Сюэ Ян? Его явное желание рассуждать всё больше раздражало Не Хуайсана, однако, не позволив себе утратить самоконтроль, он ровно ответил: - Да, я считаю именно так. - Понятно, - мрачно хмыкнул Цзян Чэн. Не Хуайсан решил добавить: - Мне кажется, было бы правильно назвать наши отношения коротким, но приятным времяпрепровождением, воспоминания о котором мы сохраним на долгие годы. Несколько мгновений Цзян Чэн молчал, потом посмотрел Не Хуайсану в глаза так внимательно, что тому стало неуютно. - Скажи мне, Хуайсан, - голос Цзян Чэна эхом пронёсся по маленькой комнате, - какие чувства ты испытываешь к Цинхэ, к своему клану? Услышав этот вопрос, Не Хуайсан почувствовал смутное беспокойство, хотя и не мог сказать почему. Решив не показывать его, он уклончиво произнёс: - Не знаю, что ты хочешь от меня услышать... - Просто ответь на вопрос, - хмуро буркнул Цзян Чэн. Беспокойство охватило Не Хуайсана с новой силой, однако он совершенно откровенно ответил: - Я очень люблю Цинхэ. Там мой дом, мой клан, места упокоения моих предков... - Я не о том тебя спрашиваю! - резко перебил его Цзян Чэн. Не Хуайсан поспешно опустил взгляд, чтобы не встречаться с его взглядом, делая вид, будто рассматривает плотное тёмно-синее покрывало. Ему не хотелось отвечать на вопрос, затрагивающий очень сложные и глубокие чувства: боль, тоску, возмущение. Эти чувства Не Хуайсан испытывал к покойному брату за то, что тому не было никакого дела до его стремлений; к покойному отцу за то, что тот часто уходил на ночную охоту и в один отнюдь не прекрасный день так и не вернулся; к покойной матери за то, что ту устраивал статус наложницы, и, наконец, к клану, в котором он был вынужден жить и от которого он не получал пока должной отдачи, удовлетворявшей его амбиции. И вместо этого Не Хуайсан глухо прошептал: - А-Цин считает, что ты любишь меня. Наступила тяжёлая, душная тишина, как перед грозой. Не Хуайсан ощущал, как неистово колотится сердце, как кровь стучит в висках. Цзян Чэн молчал. Не в силах больше ждать, Не Хуайсан с затаённой надеждой в голосе тем же шёпотом спросил: - Это правда? - А если правда, ты не отправишься в Цинхэ? - помедлив, таким же хрипловатым шёпотом ответил Цзян Чэн вопросом на вопрос. Не Хуайсан посмотрел ему в глаза: в них полыхал огонь. У Не Хуайсана перехватило дыхание, сердце забилось в груди ещё сильнее. Но внезапно он понял, чего Цзян Чэн добивается, и вспыхнувшая было надежда погасла. - И ты бы солгал мне только ради того, чтобы я не отправлялся в Цинхэ? - требовательно спросил Не Хуайсан. - Неужели ты бы это сделал, Цзян Чэн? Цзян Чэн медленно покачал головой. В глазах его на миг мелькнуло отвращение. - Так, значит, ты решил, что я этого добиваюсь? Ты оскорбил меня тем, что считаешь, будто я способен на враньё и притворство, но я тебя прощаю, - мрачно изрёк он, а его полные огня глаза, не отрываясь, смотрели на Не Хуайсана. - Я больше рискую, отвечая на твой вопрос, люблю ли я тебя, чем слушая твой ответ, Хуайсан. Итак, я спрашиваю тебя ещё раз: если я скажу, что люблю тебя, отправишься ли ты в Цинхэ? То, что Цзян Чэн продолжал говорить обиняками, вывело из себя Не Хуайсана настолько, что уже невозможно было скрывать злость. - А куда мне ещё отправиться? - выпалил он. - Вместе с тобой на поле боя? Чтобы стать твоим постоянным любовником, который всегда будет у тебя под рукой? Чтобы стать наложником главы ордена, как моя мать? Чтобы быть вместе с... воином, гораздо более сильным заклинателем, чем я, странствовать с ним по городам и селениям, раскрывая преступления в свободное от обязанностей ордена время? Цзян Чэн, путь Лань Ванцзи и Вэй Усяня не для нас! И как бы мы ни относились друг к другу, у нас должны быть очень серьёзные причины для того, чтобы быть вместе и чтобы наша жизнь доставляла нам радость. Цзян Чэн прищурился. Теперь глаза его метали молнии. - Что ж, видимо, мне больше нечего сказать, раз даже мысль о том, чтобы связать со мной своё будущее, тебе отвратительна. - Я вовсе так не считаю! - воскликнул Не Хуайсан, ударив кулаком по постели. - Не нужно перевирать мои слова и делать из меня какое-то чудовище! Я хочу сказать лишь то, что всё это... Он обвёл комнату широким взмахом руки. - Всё это – прекрасная история, - заявил Не Хуайсан, тяжело сглотнув. - А прекрасные истории, Цзян Чэн, слагаются для неоперившихся юнцов. Мы же с тобой давно вышли из юного возраста. Через несколько лет я стану ещё старше, красота моя поблекнет, а потом и совсем увянет. Останется лишь непримиримый характер. Разве я буду нужен тебе? Да кому я вообще буду нужен? Давай говорить откровенно. Да, при жизни брата я жил довольно беспечно, но за последние годы привык полагаться только на себя и сохранять чувство собственного достоинства. С появлением дара очарования в моей жизни я получил дополнительные возможности для своих планов, шпионажа и мести, и я этими возможностями вовсю пользовался. Дар больше не со мной, но мои цели остались неизменными. И я не брошу всё то, что задумал, ни ради любви, ни ради тебя, ни ради кого или чего бы то ни было! Не потому, что я этого не хочу, а потому что не могу. Единственный способ обеспечить исполнение всех моих планов – это находиться там, где у меня есть прочное положение. То есть, в моём клане. Пойми, Цзян Чэн, это жизненно важно для меня сейчас и будет оставаться таковым в течение всей моей жизни. Будучи главой великого ордена, я чувствую уважение к себе. Со временем меня зауважают и все остальные, будь уверен. Не говоря уж о том, что наследие ордена Не – единственное, что у меня есть. Никто в действительности не понимает, что я нужен... очень нужен в Цинхэ! Не Хуайсан сознавал, что обидел Цзян Чэна, оскорбил в лучших чувствах, однако не высказаться не мог. Выпрямившись и решительно расправив плечи, он сдержанно добавил: - Мне кажется, Цзян Чэн, что ты не любишь меня, а просто увлёкся мной. И когда мы разбредёмся своими дорогами, ты рано или поздно выкинешь меня из головы. Я в этом не сомневаюсь. Наступила полная тишина, такая, что было слышно, как дождь стучит по крыше, как тяжело дышит Цзян Чэн. Он сидел, словно окаменев, плотно сжав губы и глядя на Не Хуайсана колючим взглядом. У Не Хуайсана так билось сердце, что ему показалось: ещё мгновение – и оно выскочит из груди. Но в этот момент Цзян Чэн медленно встал, повернулся и, неестественно прямо держа спину, направился к дверям. Коснувшись створок, он остановился и, не глядя на Не Хуайсана, резко произнёс: - Не знаю, как ещё донести до тебя то, что мои чувства имеют значение, если ты вбил себе в голову обратное. И вышел из комнаты, с силой задвинув за собой створки дверей.⊰✧⊱
Выкупавшись, Не Хуайсан причесался, закрепил чистые, ещё влажные волосы сверкающей гуанью, после чего надел шёлковое повседневное ханьфу светло-сливового цвета, меховую накидку, взял перчатки, накинул на голову капюшон и быстро вышел из дома. Сердце его разрывалось от боли, однако решимость была непоколебима. Он не дрогнет. Пусть Цзян Чэн сколько угодно смотрит на него таким взглядом, будто теряет самое дорогое, Не Хуайсан твёрдо намерен поступить так, как считает нужным. Цзян Чэна он не видел с той утренней ссоры, и это, вероятно, к лучшему. Тот ушёл из дома, и Не Хуайсан сложил некоторые приобретённые в Междумирье вещи, чтобы быть готовым отправиться в Цинхэ в любой момент. После этого он привёл себя в порядок и теперь отправился на прогулку. Не Хуайсан не плакал уже много месяцев и не собирался этого делать перед возвращением в свой клан. Хочешь не хочешь, а расставаться всё равно придётся, так что нечего лить по этому поводу слёзы. Снег, выпавший три дня назад, превратил поселение в дивный, прекрасный мир. Так и его с Цзян Чэном чувства были прекрасны. А потом снег растаял, превратился в грязь, а на них с Цзян Чэном обрушилась вся неприглядная суть жизни. Но Не Хуайсан переживёт боль расставания и не станет плакать. Ни за что не станет плакать. Нагулявшись, зайдя на рынок и полюбовавшись озером, Не Хуайсан пошёл обратно к дому, чувствуя, как неистово колотится в груди сердце: Цзян Чэн уже наверняка там. Не Хуайсану не хотелось снова с ним ссориться, вот только он не был уверен, что сможет оказать сопротивление, если тот попытается соблазнить его. А в том, что Цзян Чэн попытается это сделать, Не Хуайсан был убеждён. Уступить Цзян Чэну – означало дать понять, что Не Хуайсан испытывает к нему глубокие чувства, а следовательно, утром самозабвенно лгал. Однако вечером к ним должен прибыть Вэй Усянь, и Цзян Чэн должен понимать, что для любовных удовольствий уже не осталось времени. Но вот они снова наедине друг с другом... Отвернувшись к окну, Цзян Чэн равнодушно созерцал, как на улице один за другим зажигаются фонари. Не Хуайсан ждал, полный недобрых предчувствий, не двигаясь с места, чувствуя, как кровь стучит в висках. - Ты любишь меня, Хуайсан? - приглушённо спросил Цзян Чэн. Меньше всего Не Хуайсан ожидал этого вопроса. Охваченный внезапной слабостью, он сел за небольшой столик и инстинктивно ухватился за его край. “Что же... ничего не поделаешь, придётся поговорить об этом, раз он этого хочет”, - уныло подумал Не Хуайсан. - На мой взгляд, мы стали очень близки, - туманно ответил он. - Я не об этом тебя спрашиваю, - скрестив руки на груди, Цзян Чэн покачал головой. Не Хуайсан расправил влажными от волнения ладонями ткань своего шёлкового ханьфу и с наигранной небрежностью проговорил: - Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Какой в том смысл? Скоро я вернусь в Цинхэ и... Хрипловатый смех Цзян Чэна прервал его на половине фразы. В этом смехе сквозили и с трудом сдерживаемая горечь, и раздражение, и явное волнение. С силой оттолкнувшись от окна обеими руками, Цзян Чэн быстро повернулся к Не Хуайсану лицом, в два шага преодолел разделявшее их расстояние и, схватив его за руку, рывком поднял на ноги. Не Хуайсан взглянул ему в глаза. В них, тёмных, как безлунная ночь, твёрдых, как сталь, и полных отчаяния, полыхал знакомый огонь. - Цзян Чэн... - лишь успел пролепетать Не Хуайсан, а потом губы Цзян Чэна впились в его губы, страстно, грубо. Не Хуайсан вдохнул исходящий от Цзян Чэна пьянящий запах и почувствовал, как голова пошла кругом. Несколько мгновений он ещё находил в себе силы сопротивляться натиску, затем они иссякли, и Не Хуайсан прижался к Цзян Чэну. Поцелуй становился всё более нежным, руки Цзян Чэна заскользили по его спине. Слабый стон сорвался с губ Не Хуайсана, и в тот же миг Цзян Чэн отпрянул. Не Хуайсан стоял, покачиваясь, чувствуя, как трясутся руки и ноги, горят губы, а проклятое желание не проходит. Цзян Чэн взглянул на него, и глаза его удовлетворённо блеснули. В тот же момент Не Хуайсана охватила бешеная ярость. Хотелось ударить Цзян Чэна, чтобы знал, как пользоваться его слабостью. Однако Не Хуайсан понимал, что этим ничего не добьётся, лишь выкажет своё отчаяние. К тому же... он никогда не ударит Цзян Чэна всерьёз, и Цзян Чэн это прекрасно знал. Не Хуайсану оставалось лишь мысленно выругаться. Цзян Чэн, тем временем, стоял, не шевелясь, не отрывая от него пристального взгляда. Внезапно, когда Не Хуайсан опять абсолютно этого не ожидал, Цзян Чэн обхватил обеими руками его лицо. - Скажи, что ты любишь меня, Хуайсан, - прошептал он. Пытаясь изо всех сил сохранить невозмутимость, Не Хуайсан упёрся ему обеими руками в грудь, хорошо понимая, что тот гораздо сильнее его. Отчаянный стон сорвался с губ Не Хуайсана, из глаз вот-вот готовы были брызнуть предательские слёзы, однако ему удалось взять себя под контроль: нет, не станет он перед Цзян Чэном плакать! - Зачем ты это делаешь, Цзян Чэн? - судорожно проронил Не Хуайсан. Вздохнув, Цзян Чэн провёл большими пальцами по его щекам. - Потому что хочу, чтобы ты признался, Хуайсан, что испытываешь ко мне хоть какие-то чувства. Хоть какие-то... - Конечно, испытываю, - недоумённо произнёс Не Хуайсан. - Я хочу, чтобы ты признался, что испытываешь ко мне не только влечение и страсть, но и более глубокие чувства, - Цзян Чэн ещё крепче сжал ладонями его лицо. Не Хуайсан попытался вырваться, однако Цзян Чэн не позволил. - Я действительно испытываю к тебе страсть, - торопливо сказал Не Хуайсан. - Не знаю, зачем ты добиваешься чего-то ещё. Неожиданно отпустив его, Цзян Чэн отстранился. Не Хуайсан тотчас же нервно попятился от него и упёрся в стену. Цзян Чэн снова подошёл к окну и всмотрелся в него невидящим взором. За окном уже начинала сгущаться тьма – короткий зимний день клонился к вечеру, вдалеке виднелись затуманенные холмы. Цзян Чэн понимал, что Не Хуайсан злится, хотя великолепно это скрывает. На его месте Цзян Чэн бы испытывал точно такие же эмоции. Было слышно лишь прерывистое дыхание Не Хуайсана, такое родное и до боли знакомое. “Я так сильно его люблю...” - привычно пронеслось в голове Цзян Чэна. Несмотря на то, что Не Хуайсан ни разу не признался в своей любви к нему, Цзян Чэн был почти уверен во взаимности. - Я верю, что любовь живёт в твоём сердце, но ты не впускаешь любовь в свой разум... - задумчиво протянул он. - Хуайсан, если этого так и не произойдёт, ты будешь прекрасным шпионом, ты отомстишь Цзинь Гуанъяо и, возможно, даже станешь верховным заклинателем, но никогда не сможешь ты жить полной жизнью, никогда не станешь по-настоящему счастливым. Пока что ты сам себя не понимаешь, пока что ты... не готов отказаться от амбиций. И очень ошибаешься, если думаешь, что знаешь, в чём твоё предназначение. Не Хуайсан почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки. Слова Цзян Чэна ошеломили его. - Все твои хитроумные планы, прежде всего, удовлетворяют твоё тщеславие, Хуайсан, - продолжил Цзян Чэн. - Но разве способны они наполнить твою душу необыкновенно сладостным чувством? Сомневаюсь. Только прошу, не думай, что мне не знакомо твоё состояние. Меня тоже одолевала страшная жажда мести и до сих пор одолевает. А тщеславию и гордости я подвержен даже больше, чем ты. Но когда я бьюсь с врагами, когда получаю серьёзные ранения... меня поддерживают отнюдь не гордость или жажда мести. - И меня... - едва слышно отозвался Не Хуайсан. - Когда меня пытали демоны, я... Всё нутро Цзян Чэна переворачивалось, как только он слышал от Не Хуайсана о раскалённом железе, клещах, плетях, дыбе, иглах и о многом-многом другом, что приносило невыносимую боль телу, ранило душу, а рассудок погружало в бездну ужаса ожидания всё новой и новой боли... Сам Цзян Чэн, возможно, не вынес бы и половины того, через что прошёл Не Хуайсан в Междумирье. - Не вспоминай, - прикрыв глаза, с мукой попросил Цзян Чэн после долгого сосредоточенного молчания. - Всё уже прошло, Хуайсан. Пусть только дух твой не возвращается больше к тому мраку. - Прости, Цзян Чэн... по-видимому, этими воспоминаниями я причиняю более сильную боль тебе, чем себе самому, - виноватым голосом проговорил Не Хуайсан. - Не хотел я такого – но сделал... Не приведи Небеса пережить тебе то, что я пережил, потому не принимай мои упоминания о пытках столь близко к сердцу. Не примеряй подобное на себя, прошу. Я этого не вынесу... Мне хватило и того, что я едва пережил с демонами, а ведь каждое мгновение готов был сломаться. - Тогда позволь мне более подробно рассказать о том, что со мной случилось, когда мои ноги... - Цзян Чэн запнулся, открыл глаза и изо всех сил сжал кулаки, чтобы не броситься к Не Хуайсану, а спокойно поведать ему о своём недавнем прошлом, из которого можно извлечь хорошие уроки. - Если тебе станет легче, - Не Хуайсан стоял у стены, почти не шевелясь. - Как ты знаешь, - прочистив горло, начал Цзян Чэн, - ещё до твоего попадания в Междумирье, я тоже вёл шпионскую деятельность, пусть и не столь активно, как ты. На тайном совете в Пристани Лотоса, на котором и ты присутствовал... даже Цзэу-цзюнь, помнится, выразил согласие с тем, чтобы постепенно лишить Цзинь Гуанъяо всех союзников, и тем самым ослабить его. Тогда мы ещё не знали о демонах... но, и узнав о них, не отказались от намеченного. В конце концов, демоны – это просто грубая сила. Их можно перебить. А вот союзники Цзинь Гуанъяо, его пособники в грязных делах... многие из них довольно влиятельны. Существует риск, что даже после гибели Цзинь Гуанъяо их будет сложно привлечь к ответственности. Исходя из этой мысли, я и ещё несколько заклинателей из разных кланов усиленно добывали важные сведенья, искали свидетелей... Однако в течение всего минувшего года никаких компрометирующих сведений на людей, за которыми мы вели наблюдение, собрать не удалось. Не было ни малейших доказательств, что приближённые Цзинь Гуанъяо занимаются преступной деятельностью, и, тем не менее, время от времени появлялись донесения об ужасных убийствах и пропаже древних артефактов, свитков с ритуалами... Я чувствовал себя абсолютно беспомощным, и по прошествии нескольких месяцев это стало меня откровенно злить. Одновременно с этим всё сильнее разгоралась война... Но на поле боя – вероятно, благодаря Сюэ Яну, – у нас всё шло куда успешнее, чем в шпионаже. Мы одерживали победы в битвах, отвоёвывали обратно захваченные врагами земли... Цзян Чэн замолчал и быстро взглянул через плечо на Не Хуайсана. Тот, не мигая, смотрел в пол, опираясь спиной на стену. - Грустным оставалось то, Хуайсан, - продолжил Цзян Чэн, - что обнаружение способа действия тайных преступных дел и внедрение в ряды их участников, с тем чтобы в корне пресечь убийства и прочее, по-прежнему никак нам не давалось. Всё это так и осталось невыполненным или невыполненным до конца. Например, у меня хватало доказательств для обвинения некоторых приспешников Цзинь Гуанъяо, однако они ни за что не признались бы в своих преступлениях, а раздобыть улик я не смог. Я терпел неудачу вслед за другими. А потом ещё и Цзэу-цзюнь пропал... Но этим занялись Лань Ванцзи и Вэй Усянь. Впрочем, Вэй Усянь долго разрывался между этим делом и делом с похищением одарённых, пока Лань Ванцзи твёрдо не заявил, что пропажей брата будет заниматься единолично. Вэй Усянь смог сосредоточиться на одном и... добился успеха. До сих пор не знаю, как, но он обнаружил тебя и других одарённых в этом поселении. Бывших одарённых... всех, кроме Сюэ Яна. Уверен, Вэй Усянь знает ещё немало всего, но пусть его тайны пока остаются с ним. А возвращаясь же ко мне... Цзян Чэн ещё крепче сжал руки в кулаки. Воспоминания о том злополучном дне нахлынули на него. - В день, когда со мной произошло то, что произошло... я совершил страшную ошибку, - признался он. - Я отправился на окраину одного маленького города близ Ланьлина, чтобы ещё раз рассчитать все мои возможности для выполнения поставленных целей, нисколько не заботясь о собственной безопасности по причине обычной самонадеянности и отвращения к шпионажу, которое я уже начинал чувствовать. Помню, направляясь по пустой улице к постоялому двору, я и несколько адептов моего ордена попали в засаду... Бой шёл тяжело, противники выскакивали со всех сторон. В какой-то момент меня занесло на постоялый двор, где я, отбиваясь от нападающих, оказался в ловушке. Вскоре я уже лежал на полу, придавленный горящей деревянной стеной. Вокруг бушевал огонь. Цзян Чэн снова замолчал. Даже сейчас, по прошествии нескольких месяцев, ему тяжело было говорить о том, какой ужас он испытал тогда, как саднило грудь от горячего дыма, какую страшную боль он ощущал во всём теле, как его выворачивало наизнанку. Как отчаяние и страх охватили его, когда, пытаясь выбраться из этого пекла, он хотел встать на ноги и не смог. И – да, случившееся было сравнимо с потерей Золотого Ядра. По крайней мере, в тот момент. - Не знаю, как мне удалось выбраться из-под стены и отползти подальше от огня, - заговорил Цзян Чэн отчуждённым голосом, чувствуя, как по мере рассказа стены смыкаются вокруг него. - Я два месяца выздоравливал и пытался приспособиться к той жизни, которая мне отныне была уготована. Он принялся расхаживать по комнате, от окна к дверям и обратно, всё ещё сжимая кулаки. Не Хуайсан молчал, однако Цзян Чэн не мог заставить себя взглянуть в его сторону. - Хуайсан, ты должен понять, какую злую шутку сыграл со мной этот случай! - воскликнул вдруг он. - Дело тут не только в телесной ущербности. До того дня я был завидным женихом, богатым, знатным, имеющим много уважаемых друзей. И внезапно меня перестали таковым воспринимать. Так называемые друзья смотрят на меня так, словно я человек наполовину. Количество предложений о браке с писаными красавицами резко сократилось. Богатство и статус главы ордена... да, только это и мешает всем окружающим открыто выражать своё презрение ко мне. Мои силы восстановились в полной мере, для меня сделали особые сапоги, но я всё равно являюсь теперь увечным. А тебе известно, Хуайсан, как сообщество заклинателей – этих высокомерных и закостенелых в большинстве своём людей! – относится к таким, как я. Даже мудрые старцы хмурятся при виде меня, но эти-то не от высокомерия, нет. Просто они понимают, что я пострадал по собственной глупости, что я был слишком беспечен, слишком горд и тоже не лишён того же высокомерия. Ведь я старался успеть всюду: и быть достойным главой ордена, и быть шпионом, и быть стратегом, и быть воином, и быть наставником, примером для Цзинь Лина. А ещё... тебя искал. Вэй Усянь предупреждал меня, что я многовато на себя взвалил, но я, как обычно, его не послушал. И вот чем всё обернулось. Небеса в третий раз сурово наказали меня. Цзян Чэн горько усмехнулся и, остановившись перед окном, закрыл глаза. - Я стал увечным, и ради чего? Ради чего?! Я не совершил никакого подвига. Не спас в тот день ничьей жизни, даже не подвергся опасности именно в момент выслеживания преступников, за которыми должен был наблюдать. Лучше бы я потерял ноги в гуще сражения с демонами! - на мгновение он стиснул зубы. - Но – нет. Я потерял ноги, в самом деле, по собственной глупости и самонадеянности: странно, что меня и вовсе не убили. Вероятно, тот, кого наняли меня убить, по какой-то причине не смог этого сделать. Так что начало моего очередного расследования завершилось безрезультатно. Я так и не смог ничего доказать и никого привлечь к ответу. Смех, да и только... Цзян Чэн открыл глаза. В комнате было тепло, но он этого не замечал. Самым главным для него сейчас была реакция Не Хуайсана, однако Цзян Чэн так и не отважился взглянуть на него. Не хватало смелости. Он лишь знал, что тот по-прежнему стоит у стены, не шевелясь. - После того случая всё переменилось, - Цзян Чэн попытался больше не поддаваться ужасу и ярости, охватывавшим его всякий раз, когда он вспоминал об этом. - У меня были очень сильно обожжены ноги, не так сильно грудь, спина и лицо. Благодаря целителям, большинство ожогов зажило довольно быстро, и шрамы теперь практически не видны. Но какое-то время я не мог ходить. А под целебными пилюлями так жутко шутил, что однажды довёл Цзинь Лина до слёз. Сказал ему что-то о том, что ноги в итоге я переломал себе сам. Вэй Усянь – единственный, кто оценил шутку. Мы тогда с ним рассмеялись, а Цзинь Лин вскочил, выпалил что-то с обвинением в голосе, разрыдался и убежал. А потом... когда впервые за многие недели сумел выбраться из кровати сам, я был вынужден проводить дни в паланкине. Можешь представить, что это значило для меня? Для меня – меня! – гордого, надменного главы ордена Цзян, быть прикованным к паланкину или, если боги смилостивятся надо мной, после долгих изнурительных медитаций и тренировок встать на проклятые палки и уже в таком виде появиться перед всем кланом. Жалким, увечным... И я совершенно точно знал, что никто уже никогда не пожелает меня. Как ты сказал, Хуайсан, не далее, как сегодня утром: “Да кому я вообще буду нужен?” Так вот, кому я такой нужен! Цзян Чэн закрыл лицо руками, потом опустил их и, не в силах больше оставаться на месте, снова заходил по комнате, чувствуя нестерпимую боль в ногах. - И оказалось, что мои страхи вполне обоснованы, - сообщил он, скрестив руки на груди. - В течение первых недель после моего возвращения в Юньмэн обо мне говорили с жалостью и, отдав обычный визит вежливости, старались обходить Пристань Лотоса стороной. Отец одной вздорной красавицы, которую мне настойчиво прочили в невесты, нанёс мне визит. Он не сказал мне ни одного доброго слова, одни вежливые, холодные фразы, хотя раньше мы с ним беседовали вполне тепло. Сидя напротив меня и явно испытывая отвращение к моему увечью, он решительно заявил, что очень сожалеет, но, несмотря на прошлые договорённости, несмотря на моё богатство и статус главы ордена, его дочь не выйдет замуж за человека, с которым она не сможет даже прогуляться по саду. Не Хуайсан скривился от боли. Краешком глаза Цзян Чэн заметил это и повернулся к нему лицом, готовый наконец-то рассказать ему всё до конца. Не Хуайсан стоял, в молчании качая головой. - Я хотел умереть из-за всех посыпавшихся на меня унижений, Хуайсан, - хрипло прошептал Цзян Чэн и поспешно ухватился за столик, чтобы не упасть: ноги не слушались. - Ты пропал, моя привычная жизнь кончилась, и я это знал. Мне больше не хотелось жить. Из-за войны в клане становилось всё меньше адептов, а среди тех, кто был, завелись предатели. Эту проблему необходимо было как-то решать, но меня поглотило безразличие. Как мне теперь быть главой ордена? Как вести жизнь заклинателя, которую я вёл прежде? Как ездить верхом на лошади? Кому нужен жалкий глава ордена на паланкине или на палках? У меня почти не осталось доверенных лиц. У меня оставался только племянник и... брат. Дом был уже погружён во тьму, в свечах догорал огонь. Цзян Чэн почувствовал, как в горле у него пересохло, а сердце от волнения билось в груди всё сильнее. Впервые за долгое время ему ужасно захотелось вдоволь напиться вина. Но не было желания ни двигаться, ни прерывать свой рассказ. Он более не мог хранить в себе всё это, как не мог оторвать взгляда от стоявшего у стены Не Хуайсана, красивого, изящного… грустного. - Мне действительно больше не хотелось жить. Даже когда, благодаря сапогам, которые для меня сделали, я смог ходить... жить я всё равно смысла не видел. А, главное, не хотел никому быть в тягость, - сглотнув ком в горле, сказал Цзян Чэн. - И как-то утром я убедил себя, что должен покончить с собой, что у меня хватит для этого силы духа. Стоял ненастный день, холодный и дождливый, и мне казалось, что для приведения задуманного в исполнение погода стоит просто замечательная. Вот только вместо того, чтобы послать мне трусливую смерть, боги в тот незабываемый день смилостивились и послали мне величайшее чудо. Пока я рассеянно бродил по Пристани Лотоса, прощаясь с домом и стараясь свыкнуться с мыслью, что мне очень скоро придётся умереть, Вэй Усянь примчался ко мне с вестью о том, что одарённые вернулись в наш мир. Цзян Чэн почувствовал, как у него сжалось горло при воспоминании об этом событии, которое так живо предстало перед ним, словно оно случилось вчера. Он продолжал смотреть на Не Хуайсана, хотя для того, чтобы не отвести от него взгляда, Цзян Чэну пришлось призвать на помощь всю свою силу воли. - Я был потрясён, - заявил он дрогнувшим голосом. - Я ведь уже не верил, что ты вернёшься. Цзян Чэн понимал, что наступает самый решающий момент его повествования. В висках у него стучало, внутри всё сжималось, ноги дрожали, однако он заставил себя рассказывать дальше: - Я настоял, чтобы Вэй Усянь не совался в это поселение, а сначала позволил мне самому во всём разобраться. Я посылал сюда шпионов, а когда ты ловко от них избавился, явился сам, о чём не пожалел, потому что... это позволило мне спокойно убедиться в своих чувствах к тебе. Более того – жалость к самому себе испарилась, словно её и не было. У меня теперь появилась цель, и я преисполнен решимости её достичь. Я люблю тебя, Хуайсан. Не твою внешнюю оболочку, тот очаровательный образ, который ты демонстрируешь всем и перед которым в бытность обладания даром очарования не мог устоять никто. Нет, я люблю твой неукротимый дух, твои таланты, которые ты не спешишь выставлять наружу, твою смелость и решимость. Цзян Чэн заметил, что по щекам Не Хуайсана потекли слёзы, отражаясь в угасающем свете свечей. От чувств у Цзян Чэна заныло сердце. Как же ему хотелось подойти к своему возлюбленному, прижать того к себе. - Я прекрасно понимаю, что, обладая даром очарования, ты пользовался хитрыми, порой откровенно коварными методами, чтобы добиваться своего, - прямолинейно произнёс Цзян Чэн. - Я понимаю, что и сейчас, уже без дара, ты желаешь действовать в том же духе. Мысленно ты наверняка сплёл не одну цепь ловушек для Цзинь Гуанъяо и его приближённых. Но, Хуайсан... что будет, когда мы победим в войне, когда победим Цзинь Гуанъяо? Разве это принесёт тебе покой? Нет. Уверен, ты не остановишься на достигнутом. Ты продолжишь строить планы, плести свои интриги, чтобы, наконец, утвердиться в этом мире, потому что сообщество заклинателей и даже самые обычные люди всегда судили тебя слишком поспешно. Им не было никакого дела до того, что творится у тебя в душе. А особенно – в голове. Какие там возникают идеи. Подавшись вперёд, Цзян Чэн с силой стукнул себя кулаком по груди. - Мне ли не знать, как это больно, когда судят чересчур поспешно! Или – по внешнему виду! Мне ли не знать, как глубоко может ранить людская грубость и несправедливость! Я страдал от этого точно так же, как ты, и хорошо понимаю, какую душевную боль тебе приходилось выносить – и в нашем мире, и в Междумирье. Не Хуайсан закрыл лицо широкими рукавами своего ханьфу. Тело его сотрясалось от беззвучных рыданий. Цзян Чэн едва не зарыдал вместе с ним. Он стоял всего в нескольких шагах от Не Хуайсана, но не мог к нему подойти. Никогда в жизни не доводилось Цзян Чэну испытывать такого страха, какой он испытывал в этот момент, каждый миг ожидая, что Не Хуайсан вот-вот ринется прочь отсюда. - Я люблю тебя, Хуайсан, - слова признания давались Цзян Чэну уже гораздо легче. - Я вовсе не очарован твоей красотой, не увлечён тобой, а именно люблю тебя, крепко, искренне, всем сердцем. Я люблю того юношу, который потерял своего сурового брата, чьей воле сопротивлялся с детства, но чья смерть глубоко ранила его. Я люблю твой смех, твою хитрость, твой ум. Люблю твой тонкий вкус, люблю твою способность видеть красоту во всём несмотря на то, что зачастую тебя окружает грязь. Он понизил голос и заговорил ещё более проникновенным тоном: - Хуайсан, я буду любить тебя, когда годы, в конце концов, убьют в тебе очарование молодости. Я буду любить тебя, когда лицо твоё покроется морщинами, волосы поседеют, а походка утратит грацию. Я люблю тебя больше, чем я когда-либо любил, но, что более важно, я вижу в тебе свою родственную душу. В Междумирье ты сделал выбор – ты отказался от дара, благодаря чему смог вернуться в наш мир, и тем самым ты буквально спас меня, Хуайсан. Ты вернул мне жизнь, и я буду жить для того, чтобы сделать тебя счастливым. Тишина после его слов стояла оглушающая. Цзян Чэн не замечал ничего вокруг, кроме стоявшего напротив Не Хуайсана, его красиво уложенных волос, закреплённых безупречной по форме гуанью, его шёлкового ханьфу, ниспадавшего складками до пола, его прямой вздрагивающей спины, его закрытого широкими рукавами лица. В свечах медленно догорал огонь, и в комнате становилось всё темнее, однако Цзян Чэн не замечал и этого. Его полный надежды взгляд был прикован к Не Хуайсану. - Хуайсан... - прошептал Цзян Чэн, не выдержав гнетущего молчания. Не Хуайсан дёрнулся, плача навзрыд. Цзян Чэн впервые видел, чтобы тот потерял самообладание. На мгновение Цзян Чэн опешил, но потом, опомнившись, схватил его за руки и притянул к себе. Не Хуайсан вырывался изо всех сил, но Цзян Чэн его не отпускал, крепко обнимая. Наконец, Не Хуайсан успокоился. Обнимая его обеими руками, Цзян Чэн прислушивался к прерывистому дыханию Не Хуайсана, вдыхал исходящий от него запах свежести, чувствуя, как бьётся у того сердце в груди, рядом с его сердцем.⊰✧⊱
Бичэнь негодовал, когда слышал о празднествах в честь победы в какой-либо битве – время от времени небольшая группа оружия, оказав значительную помощь своим хозяевам в очередном сражении, устраивала весёлое сборище. Раньше Бичэню, в целом, было всё равно, но теперь... Меч просто не мог оставаться равнодушным, зная, что Суйбянь с некоторых пор непременно посещал подобные сборища. Для чего? Бичэнь подозревал, что таким образом Суйбянь выяснял разнообразные слухи о Вэй Усяне. Суйбяня нисколько не смущало то обстоятельство, что видеть его на большинстве празднеств мало кто желал. Но он, тем не менее, нагло заявлялся и использовал своё обаяние, чтобы разговорить даже тех, кто имел о нём весьма нелестное мнение. Бичэнь своими глазами видел, как это происходит: Суйбянь начинал словно сиять изнутри – и никто не мог устоять. Даже ледяное совершенство Шуанхуа – признанный в мире духовного оружия самым идеальным мечом – меркло перед живой красотой Суйбяня, его бронзовой кожей, блестящими глазами цвета летней зелени, чёрными неприлично неубранными волосами, разгоравшимися эмоциями лица, ловкими движениями, и этой его завлекающей радостной улыбкой... Именно такой улыбкой Суйбянь сейчас и одаривал Бичэня. Слегка склонённая к плечу голова, загадочный взгляд, который туманил разум даже такому стойкому мечу, как Бичэнь. Невообразимо мучительно было смотреть, как Суйбянь припадает губами к чаше с дурманящей водой, как сжимает их после каждого глотка, как едва заметно двигается его кадык. Хуже всего было то, что Суйбянь прекрасно видел взволнованное состояние Бичэня и лишь изощрённее издевался над ним. Бичэнь отворачивался и долго пытался не смотреть на Суйбяня, но через какое-то время забывался и вновь смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел, как Суйбянь кружит вокруг самого разнообразного оружия, иногда подпевая флейте, пипе или гуциню, особенно много внимания уделяя гуциню Лань Ванцзи. Серьёзный гуцинь неожиданно проявил чувственность и явно был польщён, он то и дело кивал в знак благодарности оказанным к нему интересом. Когда Суйбянь в какой-то момент склонился к гуциню и что-то ему зашептал, едва ли не касаясь губами его щеки, Бичэнь ощутил себя так, словно на него упали сегодняшние небеса цвета крови. Суйбянь продолжал издеваться над ним! Суйбянь всё понимал, но упорно не желал слушать ненужных ему фраз. Вместо этого он раз за разом показывал, сколь безразличен ему Бичэнь. Снова отвернувшись, Бичэнь устремил взор вдаль – туда, где тысячи сверкающих в закатных лучах клинков, пока ещё не обрётших душу, были крепко воткнуты в землю. Повернулся Бичэнь обратно лишь тогда, когда почувствовал – Суйбянь ушёл с празднества.⊰✧⊱
Суйбянь лежал на крепкой ветви высокого клёна. На мече было плотное ханьфу тёплого коричневого цвета, и оно почти сливалось с корой дерева. Руки Суйбяня, до самых кончиков пальцев скрытые более светлыми коричневыми перчатками, служили подушкой для головы. Глаза меча были закрыты, и он казался спящим. Однако Суйбянь не спал и сразу почувствовал присутствие другого оружия. И верно – у выступающих из земли корней клёна показался высокий, статный Бичэнь. Тот выглядел, как всегда, безупречно: расшитое серебряными нитями и россыпью мелких прозрачных камней белоснежное ханьфу длинным шлейфом тянулось за величественной фигурой. Часть его насыщенно синих волос поддерживала высокая гуань, а остальные струились по спине и плечам. Пронзительные же синие глаза Бичэня смотрели вверх, прямо на Суйбяня. Глядя на Бичэня в ответ одним глазом, Суйбянь улыбнулся краешком рта. При свете луны и отблесках костров, зажжённых повсюду в честь празднества, камни на одеянии Бичэня сияли словно звёзды. Сияли так ярко, что от созерцания болели глаза. Бичэнь стоял, идеально выпрямившись, как привык стоять всегда. И в обществе, и в одиночестве он являл собой истинный образец достоинства и высокомерия. Вот только настоящий Бичэнь метался, как загнанный зверь, внутри этой совершенной оболочки. - У тебя усталый вид, Бичэнь, - прокомментировал Суйбянь, неизменно всё замечающий. - Хозяин изнуряет тебя? Лицо Бичэня побледнело, лоб наморщился, а глаза стали смотреть мрачно. - Нет, - резко ответил он, покачав головой. - Ты сам на себя не похож, - указал Суйбянь и ловко перетёк в сидячее положение, облокотившись на свои колени. - Не притворяйся. Что с тобой? Бичэнь опасался снизойти до откровенной дерзости и заговорить на волновавшую его тему, так как ставил на карту всё и опасался, как бы Суйбянь не исчез из его жизни навсегда. Если бы Бичэнь смог одолеть силу воли Суйбяня, всё оказалось бы проще, но уже не было надежды на это. И потому Бичэня терзали приступы отчаяния. - Суйбянь... я позволяю тебе глумиться над моей душой, позволяю кромсать моё сердце, - Бичэнь опустил взгляд к земле, но спустя пару мгновений вновь поднял его на Суйбяня. - И ведь ты никогда не покоришься. Будешь и дальше издеваться надо мной. Могу представить, как ты сейчас упиваешься своим успехом. Ты раздавил и унизил меня, и ничуть не жалеешь об этом. О высшие силы! Половина моего сердца, которая ещё не порабощена тобой, Суйбянь, переполнена ядовитым презрением к тебе! Если бы ты только любил меня так, как я люблю тебя, тогда мне было бы легко умолять тебя во имя нашей любви. Суйбянь не понимал, к чему Бичэню прибегать к мольбам. Суйбянь всегда считал его настойчивым оружием, кому претили всякие просьбы и мольбы. Бичэнь никогда не разочаровывался в соблазнительных красотах его тела. Что же так расстроило этот выдающийся меч? Любви ему Суйбянь никогда не обещал. - Та же давняя песня, Бичэнь, - сказал он в ответ. Его слова, хотя и были правдивы, всё же разгневали Бичэня. - Я это знаю! - выкрикнул тот. - Но я повторяю свои слова ради настоящего. Суйбянь, я мог бы сочинить тысячи красивейших определений лишь к одним твоим зелёным, как нефрит, глазам. Но твои глаза чаще всего смотрят куда угодно, только не на меня. Твоё сердце словно опустевшая пещера на дне ледяной реки. - Разве я когда-нибудь отказывал тебе в том, что ты желал? - возмутился Суйбянь и, спрыгнув с дерева, встал напротив него. - Никогда, - Бичэнь с болью посмотрел ему в глаза. - Ты одаривал меня своим прекрасным телом, которое создано для того, чтобы причинять любовные муки. Но я всегда жаждал покорить твоё сердце. Суйбянь, какое же у тебя сердце! Оно не покоряется безудержным бурям страсти, будто и вовсе не принадлежит тебе. Как часто я спрашивал себя, пребывая в смятении и отчаянии, какие недостатки делают меня недостойным тебя? Разве я не сильный меч? Разве я не красив? Разве я не готов положить весь мир к твоим ногам? Всё дело в том, что у тебя нет сердца. Суйбяню совсем не хотелось ругаться с ним. Суйбянь слышал подобные слова не впервые, однако обычно Бичэнь произносил их со злой иронией. Сейчас, в это позднее время, его голос дрожал, в нём звучали гнев и боль. Что могло его так распалить? Желая услышать объяснение, Суйбянь спросил: - Бичэнь, ты нашёл меня в столь позднее время лишь для того, чтобы сказать всё это? - Нет, я пришёл не ради этих слов, - с горечью ответил Бичэнь. - Меня привела более серьёзная причина, и если моя любовь и в этот раз окажется бессильной, то пусть меня выручит свобода, которой ты, видно, очень дорожишь. Суйбянь с любопытством смотрел на него и ждал, что он скажет дальше. Тем временем, Бичэнь, внутренне разрывался на части. Ведь если бы ему удалось узнать всё раньше, он бы уже решил, что делать. Но – нет. Упустил Вэй Усяня на целый месяц, глупец, и тот, разумеется, успел развить бурную деятельность. И, увы, так и не появилось в Бичэне ни живительной злости на Вэй Усяня, ни стремления к грязной игре. Вэй Усянь... Он желал попасть в Междумирье не только из глубочайшего интереса к месту, где способны сосуществовать рядом друг с другом и демоны, и небожители, и люди, и монстры. Нет, Вэй Усянь, прежде всего, желал найти там Сюэ Яна и призвать того исцелить Цзян Чэна. Вэй Усянь втайне надеялся, что Цзян Чэн, прибыв к одарённым, получит помощь от девы-целительницы, но, как оказалось, та уже целительницей не являлась. После долгого разговора с Цзян Чэном и Не Хуайсаном, Вэй Усянь твёрдо вознамерился попасть в Междумирье и отыскать там Сюэ Яна. Бичэнь понимал всё это и уважал цель Вэй Усяня, вот только... если тому удастся оказаться в Междумирье, то там же окажется и Суйбянь, которого Вэй Усянь с недавнего времени всюду носил с собой, что было странно. Пребывая в напряжении, Бичэнь решил немедленно перейти к сути. Он заговорил спокойно и твёрдо: - Суйбянь, не было нужды посещать сегодняшнее празднество. Ты говорил не с теми, с кем нужно, чтобы узнать обо всём, что касается господина Вэя. Саньду и Цзыдянь могут улыбаться тебе, очаровываться тобой, но никогда не выдадут даже намёк на суть разговоров своего хозяина, господина Цзян Чэна. Чэньцин же, как ты и сам знаешь, слишком принципиальна и неуступчива, чтобы рассказывать тебе о господине Вэе. Она друг тебе, но в последнее время относится неодобрительно к твоей... тяге к нему. Остальное же оружие... мало о чём могло поведать тебе сегодня. Понимаю, как тебя злит то, что ты лишён доступа к душе господина Вэя, и мне жаль, что ты в данное время являешься, по сути, мечом без хозяина, но... возможно, в этом есть какой-то глубинный смысл, которого ты пока не видишь. Неспроста ведь ты не можешь пробиться даже в сновидения господина Вэя. Как бы то ни было, я должен сообщить тебе не об этом... Суйбянь, господин Вэй преисполнен решимости попасть в Междумирье. И поскольку он по какой-то неведомой причине снова постоянно держит тебя при себе... вскоре ты тоже окажешься в том месте. Нет сомнения, что если господин Вэй что-то задумал, то добьётся успеха, преодолеет неспособность своего нового тела проникнуть сквозь барьер даже с талисманом. Вот что я хотел сказать тебе, Суйбянь. Я узнал обо всём этом от Лин, которую ты извечно недооцениваешь. Известно ли тебе, что ещё до похищения демонами господин Не оснастил её потайными железными спицами, пропитанными сильнодействующим ядом? Лин давно стала настоящим смертоносным оружием. Суйбянь какое-то время молчал, потом фыркнул и, привалившись плечом к стволу клёна, скрестил руки на груди. - Как занятно, - только и сказал он. - Суйбянь! - Бичэнь снова потерял терпение. - В каких фантазиях витают твои мысли на этот раз? Разве весть о попадании в Междумирье не тревожит тебя? - Тебе эта весть видится в таком свете? - прохладно поинтересовался Суйбянь, а затем задорно усмехнулся. Бичэнь не находил слов, как не находил ничего... достойного в поведении Суйбяня. Выражение лица того было довольным, глаза весело сверкали, а губы кривились в злорадной усмешке. Наверняка наслаждался мыслью, что теперь ему есть, что заявить всем тем, кто шептался за его спиной о том, что никогда он не встретится с Вэй Усянем как равный. - Суйбянь, прошу, не совершай никаких безумств, - искренне попросил его Бичэнь. - Мой хозяин... - Мне нет дела до твоего хозяина, - перебил Суйбянь; его угольно-чёрные ресницы опустились, приглушив дикий блеск зелёных глаз. - Мне есть дело только до моего хозяина. Ха! Я попаду вместе с ним в Междумирье! Это ли не знак высших сил? Как знак и то, что мой хозяин стал постоянно носить меня с собой. - Всё это всего лишь случайное совпадение, - жёстко отчеканил Бичэнь. Суйбянь взглянул на него хитрым самодовольным взглядом и изрёк: - Совпадение? Бичэнь, да ведь само слово употребляется слишком часто. Оно используется и для того, чтобы сказать, что слепой неожиданно споткнулся обо что-то, и для того, чтобы непременно объяснить счастливые любовные свидания и самые великие трагедии. В руках богов не остаётся ничего, кроме самой малости закономерных событий. Однако так быть не может, потому что любое событие, без малейшей тени сомнения, вызвано волей богов... или Сюэ Яна. Исключено, чтобы боги вызывали событие, каким бы великим или незначительным оно ни было, ради тщеславия или в шутку. То же касается и Сюэ Яна. Бичэнь был вне себя и едва сдерживал прилив ужасного гнева, который грозил взорвать его спокойствие. - Глупость, - процедил он сквозь зубы. - Жизнь состоит из серьёзных вещей и глупостей, - с улыбкой отозвался Суйбянь. - Точно так же, как дни и ночи состоят из тепла и холода. Только мудрец, думая о важном, забывает о вещах, доставляющих ему удовольствие, и не губит прелесть удовольствия серьёзными делами. Как знать, возможно, высшим силам с самого начала известно о том, что мне суждено встретиться с моим хозяином лицом к лицу. - Суйбянь, напоминаю, что господин Вэй не свободен, - веско произнёс Бичэнь. - Он принадлежит моему хозяину. Вздумал перейти ему дорогу? - Как ты жесток в своих речах, - Суйбянь закатил глаза. - Думаешь, твой хозяин сломает меня пополам за это? - Разумеется, нет, - Бичэнь искренне так считал. - Но ты, похоже, намерен причинить ему страдания. Причём напрасные. Я убеждён, что господин Вэй никогда не предаст моего хозяина. - Может, да. Может, нет, - сухо отреагировал Суйбянь. Бичэнь всё больше злился, видя, что тот ведёт себя сдержанно, не проявляет ни тревоги, ни беспокойства. - Суйбянь, лучше вовсе не показывайся господину Вэю в своём человеческом обличье, - в его голос прорвалась мольба. - Ты рассудка лишился, - недобро усмехнулся Суйбянь. - Разве не стыдно тебе подстрекать меня фактически на бегство от моего хозяина? Его едкая насмешка глубоко задела Бичэня за живое, и он отшатнулся от неожиданности. Между тем, лицо Суйбяня принимало разные выражения – то капризное, то скучающее, то яростно-упрямое, но всегда, всегда он думал о Вэй Усяне, его яркие зелёные глаза постоянно отражали мечты о Вэй Усяне... и глухую, жаркую тоску по нему. - Не думаю, что господин Вэй всё ещё является хозяином тебе, - озвучил своё давнее мнение Бичэнь. - Какая разница, - хохотнул Суйбянь. Бичэнь застыл на месте, на его мрачном лице читались изумление и горесть. - Ты готов смириться с подобным позором и унижением? - Суйбянь никогда не узнает, что такое унижение, - заносчиво высказался Суйбянь. - Такому мечу, как Суйбянь, подобает вести себя разумно, - Бичэнь не терял надежды достучаться до него. Суйбянь пожал плечами, отмахиваясь от его слов. - Бичэнь, ты просишь меня вести себя разумно? - насмешливо уточнил он. - Разумность – лицемерное одеяние, под которым скрывают слабость. - Теперь я понимаю, в тебе проснулся сущий демон, - Бичэнь приблизился к нему. - Демон тщеславия, гордости и власти нашёл приют в твоём холодном сердце и наслаждается, видя боль и мучения других. Он собирается вершить жизнями. Этот демон услышал о скорой встрече с господином Вэем и взбунтовался, а теперь пожелал взвесить свои возможности и власть, доказать, что нет ничего выше его проклятых желаний, не считаясь с разбитыми сердцами, загубленными душами, разрушенными надеждами, которые он оставляет на своём пути. О высшие... не покончить ли мне с этим злом одним ударом? - Я никогда ни в чём не отказывал тебе, - Суйбянь смотрел на него, прищурившись. - К тому же... я всегда предостерегал тебя от соблазна, когда мы были просто друзьями. - Этот удар, быть может, успокоит мою душу, - кивнул самому себе Бичэнь. - Разве Суйбянь вправе рассчитывать на лучший конец? - Неужели сам Бичэнь, знаменитый, сильный меч, может ожидать более печального конца? - спокойно возразил Суйбянь. Бичэнь долго смотрел на него суровым взглядом. В это решающее мгновение он почувствовал смертельное отчаяние и безвозвратную утрату, но не дал гневу взять верх над собой и жестоким, ледяным голосом произнёс: - Суйбянь, как ты неприятен. Сколь отвратительную и коварную душу ты обнажил. У того, кто считает тебя красивым, есть глаза, но он слеп. Ты противен, потому что мёртв. Ведь там, где нет жизни, исчезает красота. Жизнь никогда не струилась в твоём теле. Твоё сердце так и не познало тепла. Ты мертвец с совершенными чертами лица, но всё же мертвец. Твои глаза так и не познали сострадания, твоё сердце никогда не испытывало жалости. Твои нефритовые глаза и твоё сердце сотворены из камня. Я должен возненавидеть тебя и жалеть о том дне, когда полюбил тебя. Я хорошо знаю, что ты будешь властвовать и покорять повсюду, куда бы ни занёс тебя демон, проснувшийся в твоей душе. Но однажды ты с грохотом рухнешь на землю, и твоё сердце разлетится на множество кусочков. Ты обречён на подобный конец. Какой тогда мне смысл уничтожать тебя? К чему мне взваливать на себя тяжкую ношу, убивая живой труп? Сказав эти слова, Бичэнь ушёл. Суйбянь прислушивался к его шагам до тех пор, пока ночная тишина не окутала всё пространство вокруг. Суйбянь вернулся на ветвь клёна. Вскоре луна пропала с небосклона, потухли костры и наступила кромешная тьма, только звёзды глядели вниз с вечной головокружительной высоты. Среди этой торжественной, проникающей всюду тишины Суйбяню показалось, будто в глубинах его сердца тайны перешёптываются между собой. Нет, неправда, он не мёртв, жизнь в его теле била ключом. Это было не мёртвое тело.